Горемыка

Уж не знаю, правда это али нет, может, врут старики, байки плетут, да только произошла у нас с одним, Онуфрием кликали, такая история.

Онуфрий энтот, ему тогда только за шестой десяток чуть перешло, всё на жизнь свою жалился. Живу, мол, один, бобылём, нога хромает, спина болит, колени крутит, особливо когда сырость на дворе. И так он горестно про свою жизнь рассказывал, что ему и прозвище дали – Горемычный. Бабы ево жалели. Которая накормит, которая и рюмочку поднесёт страдальцу одинокому. Так и жил бы себе дальше, да только пошёл однажды в лес  и сам не понял, как заблудился. Кружил, кружил и набрёл на избушку. Зашёл, а там старик седой с бородой окладистой. Накормил Онуфрия, чаем напоил душистым, на травах. Сроду Онуфрий такого духмяного чая не пил. Старик травником назвался, исцелителем. Выслушал он онуфривые страдания и говорит ему:  "А хотел бы ты сей же час здоровым стать?". Онуфрий и отвечает, дескать, кто же не хочет, только сказки всё это, чтобы из  хворого враз здоровым обернуться. Старик усмехнулся в бороду и говорит: "Ну, ступай. Ежели, - говорит,- ещё раз свидеться захочешь, приходи опять к избушке".

"Чего мне с тобой видеться?" – подумал Онуфрий, но промолчал. Лукошко своё взял и домой побрёл прихрамывая. Да только не успел ещё из лесу выйти, как вдруг - что такое? - хромота куда-то подевалась, спина распрямела, щёки румянцем налились, и на губах улыбка заиграла прямо до ушей. Пришёл Онуфрий в деревню, а ево сразу и не признал никто. А как признали, так допытываться стали, как оно такое получилось. Ну, Онуфрий и рассказал всё как есть, и про деда того,  и про его зелье, да только никто в тех местах избушки никакой не видел и старика тоже. А кто кинулся искать, тоже не нашли. Решили, что брешет Онуфрий. Сам, небось, какой отвар полезный соорудил и сам употребляет, а людям не сказывает. И отвернулись от нево многие-то.

А Онуфрий в тот же вечер на завалинку к старикам присел как раньше, и свою жалостливую песню по-привычке завёл. А деды ему и говорят: "Да ты чево теперя-то жалишься? Вона, гляди-ко, румянец во все щёки, и силушка из тебя так и прёт. Тебе, паря, на работу теперича выходить надоть, а не с нами, стариками, на завалинке нудеть".

И-и-ии, да какая там работа? Онуфрий и позабыл чево это такое и с чем её едят. Давным-давно в старики записался, даже порой годов себе прибавлял, чтобы никто про энту самую работу при нём и не заикался. 

Расстроился Онуфрий от таких разговоров. Чтобы, значит, расстройство снять, к суседке заглянул за рюмочкой как бывалочи, заныл опять же по-привычке, а она ему:  "Не налью и не надейси. Ты теперя здоровый у нас да счастливый , вон улыбка с лица не сходит. Чего тебя тепереча жалеть? Так что иди отсель, у меня делов немеряно".

Вот и вышло, что отовсюду Онуфрию от ворот поворот вышел. Видит он, неладно дело-то. Бегом обратно в лес, по тропинке и к озеру. Прибежал  –  и вот она избушка, на месте. Как деревенские не нашли, непонятно. Старик за столом сидит, травы целебные в пучки вяжет. Увидал Онуфрия, усмехнулся:   –  Что, не по нутру новое житьё пришлось?  –  спрашивает.  –  Нет,  –  кричит Онуфрий,  –  возвертай всё обратно. Жил себе спокойно, а теперь колгота одна.

Вернулся Онуфрий в деревню таким же, как и прежде, хромым горемыкою. Старые песни свои пел, на завалинках штаны протирал. И спустя сколько-то годов помер тихо и незаметно. Бабы на поминках слёзы утирали  –  отмучился, горемыка. А те, кто помнят, какая с Горемыкой метаморфоза была, говорили промеж себя вполголоса:  –  вот, мол, давал Господь по-новому жизнь образовать, только не вышло. Эх, да что тут скажешь. Плохое-то оно плохое, да своё. А хорошее, оно ведь труда взыскует. По волнам плыть – грести не надо, а хорошее, как корабль добрый  –  и руля требует, и вёсел.

То-то и оно, и никак по другому-то.

11.07. 2023