de omnibus dubitandum 37. 441

ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ (1680-1682)

    Глава 37.441.  ЖАЛОБЫ СТРЕЛЬЦОВ НА СВОИХ НАЧАЛЬНИКОВ…

    Но как бы ни сильно было это впечатление, Рассчитывать на спокойную безоружную массу было нельзя, и потому обратились к стрельцам, уже подготовленным к волнениям.

    Мы знаем, что в то время, когда сильный, облеченный властию человек стремился прежде всего кормиться на счет слабого, подчиненного, употреблять его на свою личную службу, жалобы приходили не от одних посадских, притесняемых воеводами, но и от служилых людей, притесняемых своими воеводами, и потому не стоит удивляться, что и стрельцы, и солдаты в конце царствования Феодора Алексеевича жаловались на притеснения того или другого из своих полковников.

    Для стрельцов притеснения были очень чувствительны, потому что они в свободное от службы время жили с семействами, своими домами, в особых слободах и занимались выгодными промыслами: главная жалоба их на некоторых полковников состояла в том, что они занимали их своими работами и таким образом отрывали от промыслов.

    Время было такое в конце царствования Феодора, что и полковники могли разнуздаться больше прежнего, и стрельцы могли своевольничать. Смотря на общее направление правительственной деятельности, мы не можем отказать в смысле и благонамеренности людям, близким к царю, - Языкову, Лихачевым. Но мы ни из чего не можем заключить, что эти люди обладали особенными талантами, особенною твердостию характера, столь необходимого для поддержания порядка во всех частях управления: и восхвалители Языкова выставляют прежде всего его придворную ловкость и хитрость, а хитрость - орудие слабого; притом же в последнее время царя Феодора, когда царь явно угасал, Языкову с товарищи надобно было заботиться прежде всего о самих себе.

    До какой степени были слабы духом остальные придворные, от ближнего боярина до стольника, стряпчего и жильца, все эти прирожденные воины, прирожденные воеводы, всего лучше показало их постыдное поведение при стрелецком бунте; здесь всего лучше высказалась несостоятельность старинного дружинно-придворного устройства и необходимость глубоких преобразований.

    Безопасность и порядок в столице основывались на стрельцах, а Стрелецкий приказ был в ведении старого боярина князя Юрия Алексеевича Долгорукого. Мы, нередко встречались с Долгоруким как с одним из самых видных воевод царя Алексея Михайловича и одним из самых близких к нему людей; но теперь князь Юрий уже был развалина от старости и паралича; сын его и товарищ по приказу, князь Михайла, не был способен заставить уважать себя, и вот полковники притесняют, а стрельцы волнуются, не чувствуя сверху сильной руки, способной сдерживать неправду и волнения.
      
    Стрельцы полку Пыжова всем приказом били челом государю на полковника своего Богдана Пыжова, что он вычитал у них по половине денежного жалованья; царь велел разыскать дело Языкову*.

*) ЯЗЫКОВ Иван Максимович (из наемников)(убит 15 мая 1682) — стольник (1656), царский постельничий (1676), окольничий (1680) и боярин (1682) из рода Языковых. Фаворит царя Фёдора Алексеевича.
Второй сын воеводы и дворянина московского Максима (Максим — мужское имя латинского происхождения. Макси;м (лат. maximus — самый большой, великий) — мужское имя латинского происхождения. Римское родовое имя) Семёновича Языкова. Старший брат — стольник Андрей Максимович Языков. С 1658 года упоминается в чине стольника при царском дворе, принимал участие во всех придворных торжествах и церемониях по случаю приезда и приёма иностранных послов.
В 1671 году во время свадьбы царя Алексея Михайловича с Натальей Кирилловной Нарышкиной Иван Языков был в числе «свечником» в «государыни царицыну сторону». В это время И.М. Языков удачно местничал с Измайловыми, которые безуспешно били на него челом царю «о бесчестье и оборони».
В 1676 году после смерти царя Алексея Михайловича и вступления на престол его сына Фёдора Алексеевича Иван Максимович Языков был назначен новым царским постельничим. Он легко сблизился с молодым и болезненным царем, которого стал сопровождать во всех его поездках.
По другим сведениям, возвышению Языкова при царском дворе поспособствовали два боярина, князь Юрий Алексеевич Долгоруков и Богдан Матвеевич Хитрово, которые, не имея возможности соперничать с Милославскими, и опасаясь усиления их влияния на молодого царя, выдвинули и поддержали молодого, преданного им царского постельничего, человека «великой остроты» и «глубокого дворских обхождений проникателя».
Весной 1680 года во время крестного хода в Москве царь Фёдор Алексеевич увидел девушку, очень понравившуюся ему, и поручил Ивану Языкову узнать, кто она. Царской избранницей стала Агафья Семёновна Грушецкая, дочь дворянина московского и воеводы Семёна Грушецкого.
Несмотря на все происки партии Милославских, готовивших для царя другую невесту, Иван Языков смог отстоять выбор Фёдора Алексеевича. В июле 1680 года царь Фёдор женился на девице Агафье Грушецкой. В августе того же года Языков был пожалован из постельничих в окольничие. Кроме того, царь Фёдор Алексеевич назначил его руководителем Оружейной, Золотой и Серебряной палат.
По данным историка С.М. Соловьева, с этого времени Иван Максимович Языков вместе с новым царским постельничим Алексеем Тимофеевичем Лихачёвым и боярином князем Василием Васильевичем Голицыным становятся главными советниками царя Фёдора Алексеевича. Став ближайшим помощником царя, в начале 1682 года Иван Языков был пожалован в бояре.
В конце июля 1681 года после родов скончалась царица Агафья Семёновна, а через десять дней умер её родившийся сын, царевич Илья. В начале 1682 года Иван Языков предложил больному царю Фёдору Алексеевичу взять себе в жены свою свойственницу Марфу Матвеевну Апраксину, дочь стольника Матвея Васильевича Апраксина. Свадьба состоялась 15 февраля.
При посредничестве молодой царицы Иван Языков добился от царя возвращения из ссылки ближнего боярина Артамона Сергеевича Матвеева. Его дело было пересмотрено, он был переведен на жительство в Лух, где стал ждать царского указа о полном помиловании.
Однако 27 апреля 1682 года 20-летний царь Фёдор Алексеевич скончался, не оставив наследника. На царский престол стали претендовать его младшие братья, царевичи Пётр и Иван Алексеевичи. Царевна Софья (на самом деле Евдокия – Л.С.) и Милославские поддерживали кандидатуру царевича Ивана (на самом деле Петра – Л.С.), как старшего из двух братьев. Большинство приближенных покойного царя, за исключением князя Василия Голицына, перешли на сторону царевича Петра и Нарышкиных.
15 мая 1682 года в Москве вспыхнул Стрелецкий бунт, организованный царевной Софьей (на самом деле Евдокией – Л.С.) и Милославскими против Нарышкиных и их сторонников. Стрельцы ненавидели Ивана Языкова из-за его пристрастного розыска по делу полковника Богдана Пыжова, который повлек за собой наказание стрельцов, взбунтовавшихся против своего командира.
Стрельцы обвиняли И.М. Языкова во взяточничестве, но возможно, что в этом случае у него была и другая причина выгораживать стрелецкого полковника: он не хотел обнаруживать беспорядков в Стрелецком приказе, чтобы не разгневать начальника этого приказа и своего покровителя, князя Юрия Алексеевича Долгорукова. Стрельцы потребовали пересмотреть их жалобы, следствие установило виновность И. Языкова, который был удален от двора Нарышкиными.
15 мая 1682 года восставшие стрельцы ворвались в царские покои в Кремле, где умертвили А.С. Матвеева и нескольких бояр. Среди убитых был и Иван Максимович Языков.
Его сын Семён Иванович Языков — комнатный стольник и чашник царя Федора Алексеевича, думный дворянин (1688), при клоне лжеПетра [Исаака (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] — член следственной комиссии по делу о последнем Стрелецком бунте (1699), генерал-провиантмейстер (1700-1705).
Образ в литературе
Образ Ивана Языкова встречается в следующих романах:
А.Н. Толстой. «Пётр Первый» (1934).
Н.М. Молева. «Государыня — правительница Софья» (2000).
Л. Жданов. «Петр и Софья»

    Говорили, что Языков сделал розыск несправедливый, поверил полковникам. Не знаем, стоит ли верить показанию человека, который, по привязанности к Софье [по официальной немецкой версии экс-царевне (курпринцессе – Л.С.) Софье (на самом деле Евдокие Алексеевне с Василием Голицыным – Л.С.)]  мог быть враждебен Языкову, но вспомним, что для Языкова «глубокого дворских обхождений проникателя», указать на беспорядки в Стрелецком приказе значило оскорбить начальника приказа, князя Долгорукого, такого столпа!

    Как бы то ни было, челобитчиков стрельцов, лучших людей, велено наказать, чтоб они впредь не смели бить челом на полковников, их били кнутом и разослали в ссылки; полковники подняли головы и еще хуже начали обращаться со стрельцами.

    23 апреля стрельцы подали новое челобитье на другого полковника, Грибоедова; но на этот раз, боясь, как видно, что опять не захотят обидеть Долгорукого, пошли по начальству, подали челобитье в Стрелецком приказе чрез одного выборного.

    Долгорукому доложили, что принес челобитную пьяный стрелец и наговорил много непристойных слов про него, боярина, и про других.

    Боярин велел схватить челобитчика и высечь кнутом перед съезжею избою, чтоб другим впредь было не повадно так воровать; но когда стрельца вывели на площадь и прочли ему приговор, то он закричал товарищам: «Братцы! Ведь я по вашему желанию и приговору подал челобитную: так зачем же вы теперь позволяете чинить надо мною такое поругание!..».

    Стрельцы взволновались, бросились на приказных сторожей, смяли их и выручили товарища. Это было знаком к волнению почти во всех стрелецких полках. Солдаты подали в то же время челобитную на генерала своего, Матвея Кравкова. Стрельцы били челом царю на Грибоедова и «хотели было бунтовать». Правительство предупредило бунт, приказавши Грибоедова отставить из полковников, отнять вотчины и сослать в Тотьму.
      
    В таком положении были дела, когда умер Феодор Алексеевич. В самый день его смерти, во время присяги настоящему Петру Алексеевичу, а не клону лжеПетра [Исаакию (Фридриху Петеру Гогенцоллерну)], стрельцы приказа Карандеева отказались целовать крест: к ним отправлены были окольничий князь Константин Щербатый, думный дворянин Змеев и думный дьяк Украинцев, которым удалось уговорить стрельцов, и они поцеловали крест настоящему Петру Алексеевичу.
 
    Но на третий же день явилась во дворец толпа и от имени шестнадцати стрелецких полков и одного солдатского, Бутырского, потребовали, чтоб девять полковников были схвачены и приневолены выплатить деньги, вымученные у стрельцов, также деньги за работы, к которым они принуждали стрельцов, в противном случае грозились промыслить сами о себе, перебить полковников, разграбить их домы и животы.

    «Достанется и другим изменникам! - кричали стрельцы. - Будет нам терпеть мучение от полковников и смотреть, как изменники обманывают царское величество!».

    Подле вдовствующей царицы Натальи не было в это время ни одного человека, который бы мог найтись в подобных обстоятельствах. Бояре испугались, не знали, что делать; решили перехватать обвиненных полковников и посадить под караул в Рейтарском приказе. Но стрельцы этим не довольствовались, требовали, чтоб полковники были выданы им головами.

    Правительство не соглашалось, обещая само оказать справедливость; стрельцы долго упорствовали и едва были уговорены некоторыми вельможами, имевшими на них влияние, и архиереями; им обещано, что со старых полковников взыщут все деньги и поставят новых. Но по некоторым, чуть ли не обстоятельнейшим, известиям, правительство так испугалось, что согласилось выдать полковников: один патриарх понял весь ужас подобной уступки и поспешил разослать по всем полкам с увещеваниями не требовать выдачи.
 
    Как бы то ни было, полковники должны были заплатить все начитанные на них стрельцами деньги; с иных взыскали до 2000 рублей; тех же, которые не могли заплатить, держали на правеже часа по два. Кроме того, некоторые сильно обвиняемые были особенно биты батогами, а Карандеев и Грибоедов кнутом, пред чем, по обычаю, читались им сказки или объявление вины.

    Семену Грибоедову читали: «Били на тебя челом великому государю пятидесятники, десятники и рядовые стрельцы твоего приказа: ты чинил им налоги, обиды и всякие тесноты; для взяток и работ бил их жестокими боями, бил батогами, ругательством, взявши в руки батога по два, по три и по четыре; на их стрелецких землях устроил огороды и всякие овощные семена на этих огородах велел им покупать на сборные деньги; на огороды и в деревни свои на всякие работы посылал их, стрельцов, и детей их и заставлял отвозить туда на их же, стрелецких, подводах; неволею заставлял их шить себе цветное платье, бархатные шапки, желтые сапоги; из государского жалованья вычитал у них деньги и хлеб, отпускал их с караулов и за то брал с них деньги; деньги, которые им даются на стенной караул, и запасы из дворцов ты брал себе; приказывал им покупать лес и всякие запасы на свое дворовое строенье на сборные деньги; к себе на двор брал из них денщиков помногу и заставлял их работать всякую работу и отходы чистить. Будучи в походах, делал им также всякие тягости и на подводах их возил свои запасы. При царе Феодоре Алексеевиче указано было тебе с великим подкреплением никаких взяток не брать и стрельцов работать на себя не заставлять, для того тебе и дана была деревня в поместье, а ты, забыв милость великого государя, стрельцов обижал и бил их напрасно».

    Несмотря на то что стрельцы отказались от выдачи им полковников головою, они толпились тут же на площади при правеже и наказаниях, распоряжались; закричат: «Довольно!» - и правеж прекращается.

    Но, как видно, высказывалось сильное неудовольствие не на одних стрелецких полковников, а на всех временщиков прошлого царствования, и, чтоб потушить это неудовольствие, царь положил опалу, запретил видеть свои очи боярину Ивану Языкову и сыну его чашнику Семену, постельничему Алексею и казначею Михайле Лихачевым, ближним стольникам Ивану Языкову и Ивану Дашкову. Но эта мера не помогла.
 
    Получивши над полковниками свою волю, стрельцы разнуздались, не чувствуя над собою никакой силы; стали ежедневно собираться многолюдными толпами у своих съезжих изб, бояр своих, князей Долгоруких, ставили ни во что, смеялись над ними, грозили; тем меньше уже стали они уважать начальников второстепенных этих просто отгоняли от своих съезжих изб, бросали в них камнями, палками, бранили непристойными словами; те же из начальных лиц, которые попробовали строгостию восстановить порядок, испытали и похуже: их схватили, взвели на каланчи и сбросили оттуда при криках: «Любо! Любо!».

    Но, разнуздавшись таким образом, благодаря совершенной слабости, отсутствию вождей стрельцы должны были чувствовать, что их воля пройдет вместе со слабостию правительства и они могут дорого поплатиться за эту волю. С какою жадностию, следовательно, они должны были прислушиваться к внушениям, что правительство нечего уважать и нечего ему повиноваться: оно незаконное! Пренебрегать таким правительством, идти против него - это не бунт, а заслуга!

    Один из современников говорит, что весть о стрелецких движениях была для царевны Софьи [по официальной немецкой версии экс-царевне (курпринцессе – Л.С.) Софье? (на самом деле царице Евдокие Алексеевне с Василием Голицыным – Л.С.)] так же радостна, как для Ноя масличная ветвь, принесенная голубицею в ковчег; но можно сказать, что и внушения от царевны (вдовствующей царицы – Л.С.) и ее сообщников были для стрельцов также масличною ветвию. Прежде всего, говорят, обратился к стрельцам Хованский; слова его, как известного боевого воеводы, производили сильное влияние.

    «Вы сами видите,- говорил Тараруй то одному, то другому из стрельцов,- вы сами видите, в каком вы у бояр тяжком ярме, теперь выбрали бог знает какого царя, увидите, что не только денег и корму не дадут, но и работы тяжкие будете работать, как прежде работали, и дети ваши вечными невольниками у них будут; а что всего хуже, продадут и вас и нас в неволю какому-нибудь чужеземному неприятелю, Москву сгубят и веру православную искоренят».

    Но не один Хованский делал подобные внушения; Иван Михайлович Милославский, лежа в постели, притворяясь больным, кипятил заговор: к нему по ночам приходили выборные стрельцы - Одинцов, Петров, Чермный и толковали о стрелецких движениях вместе с Толстым, Цыклером, Озеровым.

    Вдова, постельница Феодора Семенова Родимица, из малороссийских козачек, с деньгами и с щедрыми обещаниями от царевны Софьи [по официальной немецкой версии экс-царевны (курпринцессы – Л.С.) Софьи? (на самом деле царицы Натальи Кирилловны с Петром Алексеевичем – Л.С.)] ходила по стрельцам. Волнение охватило все полки, только один Сухарев был сдержан благодаря пятисотному Бурмистрову и пятидесятнику Борисову. Стрельцы собирались ежедневно в круги, становились под ружье без полковничья приказа, били в набат, кричали по торговым баням (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) против правительства с похвальбою: «Не хотим, чтоб нами управляли Нарышкины и Матвеев, мы им всем шею свернем».