Три раза на Благодатном. Часть III

Часть III «Японцы и пироги»

На Усть-Шандуе, в аккурат перед тайфуном, у нас с Женькой закончилась еда. Просто в ноль. А потом налетела такая непогода, которая трепала вековые кедры как веники. Ручьи и реки вспухли и перекрыли пути к отступлению. Просидев на чае два дня, мы проверили дорогу на Майса, наткнулись на бурный, жёлтый поток, в котором среди пены и водоворотов кувыркались огромные сучья, и вернулись на Усть-Шандуй. Хотелось жрать. Именно жрать. Кушать хотелось два дня назад. Мы поймали и слопали четырёх лягушек и двух щитомордников. Полезной массы во всех этих невинно убиенных животных было на столовую ложку, поэтому спать легли с подведёнными к позвоночнику животами. На следующий день я нашёл над окном старинную удочку, сделанную из рахитичной черёмухи, лески с тремя узлами, ржавого крючка, винной пробки и небольшой гайки. Женька пошёл на рыбалку и вернулся с рыбкой, размером с большой палец. Мяса в этом существе было раза в два больше, чем в съеденных накануне лягушках и щитомордниках. Это меня вдохновило и я пошёл на промысел. По пути встретилась большая лужа с жирными, лоснящимися на солнце головастиками. Я посидел на корточках возле лужи, посмотрел на их могучие спины, и сказал:

- Пока я не настолько голоден, но место нужно запомнить.

На реке я простоял часа два, но ничего не поймал. Поток шёл бурный, высокий, мутный, я даже начал удивляться редкой Женькиной удаче, подогнавшей к крючку хотя бы одну рыбку. Но тут посчастливилось сделать поистине революционное открытие. Выдернув в очередной раз леску из воды, я замешкался, крючок с насаженным на него слепнем несколько раз коснулся воды и тут же за него зацепилась небольшая зубастая рыбка с покрытыми красными точками боками. Хомо сапиенс славится тем, что делает выводы из наблюдений. Поплавок немедленно полетел в кусты и я принялся нахлёстом таскать рыбу за рыбой. Когда удалось выудить гольца размером с предплечье, я решил, что этого нам на пару дней хватит, а дальше можно будет попробовать выйти на Майса.

Женька ждал в зимовье. Я увидел его в конце тропы, спрятал за спину пакет с рыбой и слепил скорбную мину. Моя скорбь зеркально отразилась на его физиономии. Потянув ещё немного паузу, я вытащил и показал ему пакет с рыбой. На ужин мы потушили целую сковородку рыбы. Накидали туда корней саранок и других дикоросов и наконец-то набили свои животы достаточно туго.

Выбравшись на Майса, мы встретили лесника Саню Моисеева. Он в минуты простоя занимался интересным делом - резал из дерева различные фигурки. При мне он старательно выстругивал небольшое распятие. А нужно сказать, что у меня была традиция - из каждой достаточно длительной экспедиции привозить по «чёртику» - фигурке с памятной надписью. Сейчас у меня на полке стоит девять таких фигурок, от совсем примитивных, до тех, которые не очень стыдно показать. Три из них из Сихотэ-Алинского заповедника - одна из экспедиции 1998 года, вырезанная из ветки ивы, вторая из зимней экспедиции, вырезанная из сухого стволика рододендрона фори, а третью я начал выстругивать как раз на Майса из тисового сучка, захваченного в тисовой роще. Тем более, что Саня поделился со мной куском японской наждачной бумаги, что заметно облегчило работу. Третьего чёртика я выстругал дня за четыре, но никак не мог остановиться, поэтому начал делать ложки. Не здоровенные черпаки, как сувенирные ложки в магазинах, а тонкие, похожие на металлические, которыми можно нормально кушать. Ложку я не доделал, потому что пришлось несколько раз перемещаться и немало потрудиться на благо науки, так что вернуться к этому занятию удалось только на Благодатном.

На Благодатном тогда встречали группу японских учёных, поэтому мы со своими исцарапанными и обросшими рожами и обтрёпанной, давно не стиранной одеждой, старались не отсвечивать и на глаза не попадаться. Японцы надевали одинаковые, яркие комбинезоны, вешали на пояс тлеющую спиральку от комаров и уходили в лес на весь день. А мы тем временем разнюхали путь на кухню и познакомились с поваром. Звали его Саня. Много Сань на квадратный километр площади. Вроде как он был не из Тернея и его специально приглашали в случае необходимости накормить каких-то важных гостей. И поваром он был не просто классным. Великолепным. Мог приготовить что угодно, даже сделать торт на костре. И этот торт, с учётом приготовления, должен как-то особо называться. Саня говорил как, но я уже не помню.

Я отправился осматривать окрестности и в дубняке, который подходил вплотную к «вилле», обнаружил едва заметные холмики. Походил между деревьями, и мне показалось, что холмики эти расположены в каком-то порядке. Тогда я разворошил руками толстый листовой опад и нашёл под ним древний, чёрный, совсем сгнивший крест. «Вилла» была построена на старом кладбище. Это, конечно, суеверие, но как было удобно объяснить всю чертовщину, которая творится по ночам на этой «вилле» тем, что под ней расположены старые могилы! Решив ночью обязательно напугать Женьку, я вернулся к «вилле» и засел за выстругивание ложки. Саня моим примером впечатлился, взял чурку, попробовал тоже вырезать ложку, порезал руку, разозлился и спалил чурку в печке. Конечно, я тоже постоянно тыкал себе ножом в руки, поэтому и ладони и пальцы у меня были постоянно в пластырях. Но, Саня не смирился. Через некоторое время он подошёл ко мне и сказал:

- Санёк, можешь мне в этой чурке сделать углубление для ложки, а я всё остальное сам обстругаю.

Выбить полукруглое углубление было нетрудно, как и хорошенько зашлифовать его наждачной бумагой другого Сани, который Моисеев, который с Майса, который лесник. Саня-повар довольно быстро срезал всё ненужное с чурки и получил довольно изящную, но при этом вместительную ложку. Как он мне похвастался, в неё помещалось в четыре раза больше гречки, чем в металлическую ложку, но при этом ей не порвёшь рот, как деревянной сувенирной.

Саня трудился всю ночь, и к утру стол для дорогих гостей был готов. Я не стал терроризировать свой желудок и смотреть угощение не пошёл, а Женька пошёл и вернулся с таким звериным голодом в глазах, что я поёжился.

- Эти мартыханы, - возмущённо рассказывал он, - фотаются с борщом! Прикинь?! Японец и пироги! Японец и каша! Гады зажравшиеся!

Его поток возмущения прервал самый старый, совсем седой японец, который зашёл в зимовьюшку и поклонился. Он спросил, кто готовил эти замечательные блюда. Саня был не с нами, он был на кухне, а это отдельное здание рядом с «виллой», поэтому я повёл японца к нему. На кухне японец начал кланяться и извиняться, он говорил, что все они очень благодарны за такое угощение, но есть его не могут, потому что всё очень жирное. Японцы не могут употреблять молоко и жирную пищу, поэтому очень извиняются. Лицо Сани потемнело, он вежливо, но настойчиво выпроводил нас и закрылся на кухне. Японец сделал знак своим землякам, которые уже вышли на улицу и построились, и ушёл с ними в свои апартаменты. Я проводил их взглядом, а потом лёгким ветерком метнулся в комнату, которую прозвал столовой. Вся еда стояла нетронутой, а запах тут же завернул мой желудок в тугой штопор. Со всех ног я кинулся к зимовью лесников и ворвался в него как фашист за рацией.

Когда присутствующие поняли, что я им толмачу, они какой-то странной, хтонической магией зародили из пустоты две бутылки «Кедровки» и поспешили за мной в столовую. Жрали мы жадно. Чавкая, облизывая пальцы, заедая кашу пирогами, а пельмени рулетом и запивая борщ «Кедровкой», а кулебяку киселём. «Кедровка», чести ради следует отметить, была весьма крепка и очень похожа на смешанные в равных пропорциях скипидар и микроскопических морских ежей которые царапали горло и не хотели проваливаться внутрь.

Слопав всё, что было на столе, мы захотели добавки. Японцы японцами, а наши животы требовали продолжения банкета! Мы пошли к Сане на кухню и принялись стучать в дверь. Дверь распахнулась и показалось красное лицо Сани. Он был очень огорчён, что его стряпню отвергли и не был настроен на диалог. Крикнул только, чтобы мы катились к чёрту, а еды он и так много наготовил, всё равно это никому не нужно и полетит в помойку. Тогда Женька икнул и сказал, что мы уже всё съели и хотим ещё. Саня не поверил и пошёл проверять. Вернулся уже гораздо более весёлым, отдал нам два котла с остатками каши и борща, и пока мы с лесниками доедали их, приставал с расспросами, какое блюдо нам понравилось больше.

Напрасно спрашивал. Все блюда были божественны!