de omnibus dubitandum 37. 453

ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ (1680-1682)

    Глава 37.453. НЕ ПЛАЧЬ! ЩУКУ-ТО ОНИ СЪЕЛИ, ДА ЗУБЫ ОСТАЛИСЬ…

    Но от слов еще не доходило до дела; для этого мало было неопределенных обещаний всякого зла со стороны Натальи, всякого добра со стороны царевны [по официальной немецкой версии экс-царевны (курпринцессы – Л.С.) Софьи (на самом деле старшей дочери Алексея Михайловича Евдокии – Л.С.)]; нужно было побуждение посильнее, чтоб заставить броситься во дворец и нерешительных, и таких, которые были охотники покричать, но робели перед делом.

    Заговорщики наверху берегли еще это побуждение, они дожидались приезда Матвеева, который (фантазиями немецких горе-историков – Л.С.) первый должен был пасть под стрелецкими ударами, потому что один мог дать силу правительству ненавистной мачехи.

    Мы видели (на основании фантазий немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.), что еще при Феодоре Алексеевиче Матвеев (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) был переведен из Мезени в Лух, и здесь ему велено дожидаться дальнейшего указа царского; этот указ пришел к нему уже от имени настоящего царя Петра Алексеевича (29.6.1666 г.р.)[по официальной немецкой версии экс-царевны (курпринцессы – Л.С.) Софьи (на самом деле старшей дочери Алексея Михайловича Евдокии – Л.С.)] - ехать в Москву как можно скорее.

    Старик (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) отправился немедленно; на дороге встретились ему семеро стрельцов, которые нарочно шли к нему, чтоб рассказать и волнениях товарищей и об опасности которая грозит ему от них.

    Известия стрельцов (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) заставили Матвеева еще больше спешить. «Уничтожу бунт или положу жизнь за государя, чтобы глаза мои на старости лет большей беды не увидали» (трагикомедия - Л.С.), - сказал он. В Троицком монастыре и на дороге оттуда Матвеева ждали почетные встречи.

    12 мая вечером он приехал в Москву; на другой день представился царю и царице (на самом деле вдовствующим царицам: Марфе Матвеевне Апраксиной, Наталье Кирилловне с настоящим Петром  Алексеевичем – Л.С.), причем была «радость неизреченная, что никакое человеческое писало по достоянию исписати не возможет».

    13 числа Матвеев ездил к патриарху и долго разговаривал с ним во внутренней келии, ездил навестить и старого приятеля своего, больного князя Юрия Алексеевича Долгорукова, и с ним долго разговаривал; а между тем вся знать спешила побывать в доме у Матвеева, в руках которого теперь должно было сосредоточиться правление; были и (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) выборные стрельцы из всех полков с хлебом и солью, с просьбою о заступничестве, потому что заслуги их ему больше других бояр известны. Не был один Иван Михайлович Милославский, сказавшись больным.
 
    У Милославского с товарищами уже все было готово; им теперь нужно было спешить: Матвеев тут, в Москве, надобно напасть на него сейчас же врасплох, не дать осмотреться и взять в искусные руки правление. Ненавистный старик (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) не растерял в Пустозерске и Мезени ничего из прежней своей ловкости, уменья привлекать к себе людей. Как он умел принять каждого, к нему приезжавшего. обласкать! Все были в восторге, даже и те, которые были к нему не очень расположены. Все надеялись, что Матвеев укротит стрельцов, укротит и Нарышкиных (Милославских – Л.С.).

    Окружающие были оскорблены (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) непомерным возвышением братьев царицы, Нарышкиных, молодых людей, за которыми никто не знал никаких достоинств. Иван Кириллович на 23-м году был пожалован в бояре! И вот пошли слухи, что и боярин Артамон Сергеевич также недоволен быстрым возвышением Нарышкиных. Все были рады Матвееву, и потому Милославскому надобно было спешить.
 
    15 мая, (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) роковой день убиения царевича Димитрия Ивановича, назначен был заговорщиками для бунта. По рукам у стрельцов уже ходил список изменников, которых надобно истребить.

    Утром по стрелецким полкам проскакал Александр Милославский и Петр Толстой с криком, что Нарышкины задушили царевича (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) Ивана (на самом деле настоящего Петра Алексеевича (29.6.1666 г.р.) и чтоб стрельцы шли в Кремль на службу. Стрельцы ударили в набат, в барабаны, и двинулись ко дворцу с знаменами и пушками.

    Это было в понедельник, в полдень, когда Матвеев сходил с дворцовой лестницы, чтоб ехать домой; но на лестнице встретил его боярин князь Федор Семенович Урусов и объявил, что стрельцы и солдаты бунтом вошли в Земляной город, скоро будут и в Белом.

    Матвеев возвратился наверх и донес об этом вдовствующей царице Наталье Кирилловне. Немедленно отдан приказ подполковнику Стремянного полка запереть все кремлевские ворота, но уже было поздно: вбежало несколько бояр с известием (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.), что стрельцы приближаются, кричат, что царевича Ивана (на самом деле Петра Алексеевича - Л.С.) убили (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) Нарышкины и что они, стрельцы, идут выводить изменников и губителей царского рода.

    Набат и барабанный бой раздались по всему Кремлю; стрельцы побили многих боярских людей и лошадей, а других переранили. Матвеев и другие ближние люди, собравшиеся у вдовствующей царицы, послали за патриархом, который и явился вместе с посланным, а между тем (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) положено было вывести к стрельцам вновь избранного царем настоящего Петра и царевича Ивана Алексеевичей и, таким образом отнять предлог к смуте.

    Вдовствующая царица вместе с патриархом и боярами (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) вывела 16-летнего Петра с 9-летним братом на Красное крыльцо. Толпа стихла при этом зрелище. Как же это так? Нет ли и тут обмана? Несколько стрельцов подставили лестницу, влезли на крыльцо к самому царевичу и спрашивали его: прямой ли он царевич Иван (на самом деле Петр - Л.С.) Алексеевич и кто его из бояр изменников изводит? «Меня никто не изводит, и жаловаться мне не на кого», - отвечал Иван (на самом деле Петр - Л.С.).
 
    Это была страшная, решительная минута для заговора. Стрельцы обезоруживались. Уйдут с позором из Кремля, и в другой раз их уже трудно будет привести туда на ту же удочку, а между тем Матвеев примет свои меры.

    Начали поджигать толпу отчаянными средствами, кричать, что хотя царевич и жив, но все же пусть выдадут его недоброхотов, Матвеева и Нарышкиных; кричали, что Иван Нарышкин примеривал на себя корону и разные царские регалии. Вниз сошли уговаривать стрельцов бояре: князь Михайла Алегукович Черкасский, князь Ив. Андр. Хованский, Петр Вас. Шереметев "Большой", князь (французский эмиссар - Л.С.) Вас. Вас. Голицын; стрельцы обратились к ним с требованием, чтоб великий государь указал им выдать бояр: князя Юрия Алексеевича Долгорукого, князя Григ. Григор. Ромодановского, князя Мих. Юрьев. Долгорукого, Кирилла Полуехтовича Нарышкина, Артамона Серг. Матвеева, Ив. Максим. Языкова, Ив. Кирилл. Нарышкина, постельничего Алексея Лихачева, казначея Михайлу Лихачева, чашника Семена Языкова; думных дьяков: Лариона Иванова, Данила Полянского, Григ. Богданова, Алексея Кириллова; стольников: Афанасья, Льва, Мартемьяна, Федора, Василья, Петра Нарышкиных.

    Когда им сказали, что этих людей нет у государя, то они начали волноваться, на князе Черкасском изодрали кафтан.

    Тут Матвеев сошел с крыльца за решетку и стал уговаривать стрельцов, припомнил их прежние подвиги: сперва они сами помогали укрощать бунты, а теперь собственным мятежом уничтожают все старые заслуги. Тщетно Хованский, как говорят, делал стрельцам знаки, чтоб они бросились на Матвеева: стрельцы оставались тихи и неподвижны и просили Матвеева, чтоб заступился за них пред царем.

    Матвеев, довольный оборотом дела, возвратился наверх к царице. Но заговорщики не дремали: видя, что дело не ладится перед дворцом, они направили толпу самых отчаянных стрельцов из сеней Грановитой палаты на Красное крыльцо, а между тем и перед дворцом им помог человек, на которого, разумеется, они меньше всего могли рассчитывать.

    Князь Михайла Долгорукий, о котором не было слышно во все продолжение страшной смуты, тогда как его было дело не допускать до этой смуты, теперь, когда стрельцы находились в затруднительном положении, пришедши по нелепому слуху в Кремль ко дворцу, и когда были утишены Матвеевым, теперь князь Михайла вздумал разыграть пред ними начальника: с бранью и угрозами начал он на них кричать, приказывая сейчас же убираться из Кремля в свои полки.

    Ничто не могло так раздражить разнуздавшихся стрельцов, как этот старый начальнический тон, и, что было всего хуже, этот начальнический тон принимал человек, которого они не любили и не уважали, над которым привыкли смеяться.

    Стрельцы вышли из себя, вломились на крыльцо, схватили Долгорукого и сбросили его вниз на подставленные копья, полумертвого изрубили бердышами. У толпы помутилось в глазах от первой крови, а тут из сеней Грановитой палаты вбегают другие стрельцы и бросаются на Матвеева.

    Царица и князь Михаил Алегукович Черкасский хотели было защитить его; но стрельцы вырвали у них Матвеева и сбросили на площадь против Благовещенского собора: тут изрубили его на мелкие части. По другим известиям, Матвеев, чтоб защитить себя, схватил под руку царя Петра Алексеевича, но стрельцы вырвали его из-под руки царской.

    Патриарх хотел было сойти к стрельцам вниз, но ему закричали: «Не нужно нам ни от кого никаких советов, время разбирать, кто нам надобен» - и, уставя перед собою копья, бросились во дворец искать других изменников.

    Наталья Кирилловна (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.), схвативши сына ([Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] - неродного внука – Л.С.)(на самом деле настоящего Петра и Ивана Алексеевичей - Л.С.), ушла в Грановитую палату, и за нею разбежались все; неизвестно куда попрятались многочисленные царедворцы и вместе воины (совсем как во время мятежа Пригожина, клоунада - Л.С.), ежедневно толпившиеся на крыльце и в передней, а теперь оставившие дворец, Кремль и Москву во власти рассвирепевших стрельцов, на которых обыкновенно смотрели с таким презрением.
 
    Оставшись господами во дворце, стрельцы бегали всюду по комнатам царевен; заглядывали под кровати, перетряхивали перины, рылись в чуланах, забегали в церкви, в алтари, ощупывали престолы и жертвенники, тыкали под них копьями, думая, что там скрылся кто-нибудь из Нарышкиных.

    Встретили стольника Федора Петровича Салтыкова, приняли его за Афанасия Кирилловича Нарышкина и убили; потом, увидя ошибку, отвезли тело к отцу, известному нам боярину Петру Михайловичу Салтыкову, с извинениями; старик отвечал: «Божья воля!..» - и велел угостить убийц вином и пивом.

    В комнате царицы Натальи нашли они карла, прозвищем Хомяка, и спросили, где спрятались Нарышкины. Хомяк указал им в сенной церкви Воскресения под престолом место убежища Афанасья Нарышкина: стрельцы вытащили его на паперть, рассекли и выбросили на площадь.

    Ивана Фомича Нарышкина отыскали в доме его за Москвою-рекою и убили; убили и знаменитого воеводу двух последних царствований, князя Григория Григорьевича Ромодановского, на которого (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) были злы со времени чигиринских походов; любимец покойного царя Феодора, боярин Языков, скрылся было у духовника своего при церкви Николы на Хлынове, но был предан холопом; стрельцы привели его к Архангельскому собору и изрубили на части; убили думного дьяка, управлявшего Посольским приказом, Лариона Иванова и несколько других, менее значительных людей.

    Все эти убийства сопровождались криками: «Любо ли?» - обращенными к окружавшему безоружному народу, от которого стрельцы требовали одобрения своим поступкам; надобно было кричать «Любо!» и махать шапками; кто же не хотел кричать «Любо!» или показывал вид сожаления, тех били.

    Убивши кого-нибудь, волокли в Спасские или Никольские ворота на Красную площадь; перед телом шли стрельцы как будто для почета и кричали: «Вот боярин Артемон Сергеевич! Вот боярин князь Ромодановский, вот Долгорукий, вот думный едет, дайте дорогу!..».

    Мы видели, писал иностранный посол, что стрельцы ходили к старому боярину Салтыкову с извинениями, что ошибкою убили сына его. С такими же извинениями явились они и к больному осмидесятилетнему Долгорукому, что не удержались в запальчивости, грех попутал, убили сына его, князя Михайлу.

    Старик спокойно выслушал их извинения, у него даже достало духа угостить их вином и пивом. Но когда убийцы ушли и к больному князю вошла невестка, вдова убитого, с громкими воплями о муже, Долгорукий сказал ей в утешение: «Не плачь! Щуку-то они съели, да зубы остались, недолго им побунтовать, скоро будут висеть на зубцах по стенам Белого и Земляного города».

    Холоп (фантазиями немецких фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) побежал за стрельцами и объявил им, что старик грозится. В ярости воротились стрельцы, стащили больного Долгорукого на двор, рассекли на части, выбросили за ворота в навозную кучу и на труп положили соленую рыбу.