гл. 1 Журавль красавка

гл 1      
    ЖУРАВЛЬ КРАСАВКА.     Я тут сидел-сидел и думал – а с чего же всё началось?
                Иногда бывает сложно определить
                точку отсчета. Я решил начать, ну скажем, где-то
                с середины.
                Но тут почему-то вспомнил Виннипуха.
                При чем тут  Виннипух?
                Просто. Очень необычный зверь,
                Добрый. Вроде как и не весёлый, но очень забавный,      
                спонтанный и заметьте,  коммуникабельный.
                Умеет находить, или по крайней мере пытается находить
                общий язык с другими живыми существами,
                живущими в другой системе координат - 
                с зайцем, поросенком или пчелами.
                С пчелами всё оказалось не так просто!
                Но это не важно, главное
                пробовать. А рассказы  именно об этом.
                А почему с середины? -
                Просто никакой середины на самом деле нет,
                как нет ни начала, ни конца.
                То, что принято называть концом одой истории
                на самом деле является началом уже
                совсем другой истории...

   В дверь зоопарковской ветлечебницы, где я работал, кто-то настойчиво постучал.
   -Да-да! - ответил я, продолжая  заполнять амбулаторный журнал.
   Никто не ответил.
   Странно, подумал я, и начал наматывать на палец прядь волос, свисавшую над ухом, ожидая, что стук в дверь сейчас непременно повторится. Но за дверью было тихо, и я погрузился обратно в свои мысли и амбулаторный журнал.
   Рабочий день начался очень рано и не очень весело. Рано - просто я любил приходить пораньше, когда ещё в зоопарке из служителей почти никого нет. А не весело - потому что во время утреннего обхода, на дальнем пруду зоопарка, где обитала парочка журавлей красавок и с десяток разных уток, обнаружили тушку журавля с перегрызенным горлом. Это была  Журка - именно так звали пострадавшую журавлиху. Пруд, на котором это произошло, был небольшой и совсем неглубокий. Журавли, с видимым удовольствием, его периодически бороздили вдоль и поперек, аппетитно при этом чавкая клювами по воде. На мелководье было много мелких рыбешек и головастиков. Набив полный клюв головастиками, они задумчиво поднимали головы и стряхивали улов в пищевод. Похоже, что им это действительно было очень  вкусно. По берегу пруда рос высокий и, местами, довольно густой тростник, где журавли могли спокойно прятаться от посторонних глаз. Иногда смотришь - вроде на пруду никого нет. А приглядишься  -  Журавль! Настоящий. Красивый. 
  Журавли любят некоторое уединение. И здесь, в этих маленьких тростниковых джунглях небольшого пруда им было очень комфортно.
   Журку обнаружила птичница - апа Нюра - так звали эту маленькую, немолодую, но очень проворную женщину. На работу она обычно приходила, пожалуй, раньше всех. Покрайней мере, когда приходил на работу я, она уже была в трудах. И всегда, еще издалека заметив ее красные шаровары с полосатым рисунком, немного напоминающим северное сияние, и цветастое платье,  поверх которого был накинут халат,  я торопился с ней поздороваться. К этому времени она обычно уже обладала всей информацией обо всём произошедшем в зоопарке за минувшую ночь. Её наряд дополняли черные резиновые калоши, одетые на босу ногу, и обязательно, поверх головы - большой платок, повязанный чисто по таджикски –туго почти над бровями, щедро покрашенных усьмой,  и спадающий бахромой  до поясницы. Платья и платки у таджичек - это предмет особой гордости, так как они часто их сами себе вышивают. К костюму Нюры иногда еще добавлялся фартук, а в руках ведро и совок с веником. Но при этом заметим, чтобы у нее ни было  в руках, несла-то она всегда именно платок на голове. То, что при этом было в руках, оставалось как-то за кадром и совсем второстепенно. Апа Нюра почти не говорила по-русски.
   -А-а-а Сиродж! Инджабъё! Хозир! - позвала меня чем-то взволнованная апа Нюра.
   Практически с первого дня работы в зоопарке все таджики меня окрестили Сероджидином. Апа Нюра любила сокращенный вариант -Сиродж. Мне очень нравилось как она меня называет.
  Таджикский текст, я умышленно не перевожу, так как с одной стороны - в то время, когда это происходило - я и сам ничего не понимал по-таджикски, а с другой стороны – в наши времена появилось столько таджиков на московских стройках и рынках, что самые ходовые фразы мы  уже очень скоро  начнем понимать.
   -Ассалом алейкум апа Нюра! Чи хели? - Сложив руки ладошками у груди, поздоровался я с птичницей.
   -А-а-а, -савсем плахой осталса! - Причитала апа Нюра, показывая рукой в сторону  дальнего пруда.
   -Что случилось? - Спросил я.
   -На далний хауз Журка мурд аст! -Апа Нюра прихватив рукав моего халата почти потащила меня в сторону дальнего пруда. Хаузами зоопарковские служители называли все водоемы.
  А слова - касал, мурд, хором и халол - это слова, которые я  очень быстро и хорошо  запомнил, так как они не предвещали ничего хорошего. А мурд - это как раз то, что и произошло с Журкой.
   Мы быстро добрались до водоема. Ловко открыв замок и что-то продолжая причитать по таджикски, птичница зашла в вольер. На берегу водоема недалеко от нас стоял журавль-красавка. Кивнув головой в сторону журавля, Нюра позвала меня жестом руки.
   Я подошел к журавлю. Возле него в уютной травяной ямке лежала Журка. К моему большому удивлению он не проявил никакого беспокойства, связанного с появлением постороннего человека в вольере. Последний раз я был так близко от него, когда эта пара журавлей только прибыла в зоопарк,  и было необходимо произвести некоторые процедуры связанные с их дальнейшим содержанием. Кстати именно тогда апа Нюра их сразу и назвала - Жур и Журка. С тех пор мне к нему ближе, чем на 10-15 метров подходить не удавалось. И вот теперь журавль стоял рядом с нами и бессмысленно-расстерянным  взглядом смотрел по сторонам. Он даже разрешил себя погладить, и, казалось, ждет от нас какой то помощи. Он никак не хотел понимать, почему его подруга не встает. Жур несколько раз садился и потом сразу вставал. А то - просто топтался на месте - толи от волнения, толи хотел показать своей подруге:
  -Смотри, это же так просто - раз и встал! Нам же надо уйти в укрытие, здесь чужой.
Чужой – это я, а апа Нюра у них уже давно была за своего.
   Тем временем я приступил к осмотру места происшествия. Горло у Журки явно перегрыз какой-то небольшой зверек, вероятнее всего, когда она еще спала.  Нападение произошло  так быстро, что она даже не успела подняться на ноги. Вообще журавли могут спать и стоя, еще при  этом засунув голову под крыло. И не кувыркнется же при этом! Но в этот раз наверно было слишком велико искушение присесть в уютную  травяную ямку и, забыв про равновесие - просто и сладко поспать. Крови, ни на перьях, ни на земле почти не было. Ранка на горле была совсем небольшая. Выходит, всё, чем успел полакомиться ночной хищник - это несколько десятков миллилитров крови, которая была тщательно кругом вылизана. Журу похоже тоже немножко досталось. Скорее всего он пытался защитить свою подругу - у него было несколько неглубоких ранок на ногах, которые, впрочем, не вызывали опасения.
   Апа Нюра что-то  бормотала журавлю по-таджикски, как бы извиняясь и его жалея. Было очень необычно смотреть на них со стороны. Они были почти одного роста. Продолжая говорить, она  нежно гладила своими узловатыми, натруженными пальцами  его длинную, тонкую шею. А он смотрел на неё одним глазом и периодически кивал головой, как бы принимая слова сочувствия.
    Я бережно сгрёб Журку под мышку и отправился в лечебницу, оставив женщину и журавля утешать друг друга. Казалось, что они одинаково переживали утрату. А для меня, честно говоря, это был пока просто журавль. Пока...
  В лечебнице я произвел полное пататомическое вскрытие птицы. Независимо от причин гибели наших подопечных – это необходимая процедура. Вскрытие же показало, что все органы и ткани у журавля были без видимых патологических изменений. А это значит, что условия содержания и кормления вполне соответствуют физиологической потребности данного вида. Что конечно радовало.
  А осмотр раны показал, что, скорее всего какой-то,  довольно маленький хищник, мастерски вскрыл сонную артерию птицы, и что данное нарушение целостности физического тела – никак не совместимо с дальнейшей жизнью из за быстрой и обильной потери крови. Что конечно, совсем не радовало.
   Оставив  журавлиху на пат анатомическом  столике, я пошел заполнять протокол вскрытия и журнал утреннего обхода.
   Было еще ранее утро и официальный рабочий день еще не начался. 
   Странный  стук в дверь раздался как раз тогда, когда я заканчивал с протоколом вскрытия.
   Примерно минут через 10 такой же странный, но как мне показалось, еще более настойчивый стук в дверь - повторился. Закрыв, и отодвинув журнал в сторону, я нарочито громко сказал:
   -Войдите! Дверь открыта!
   И опять никто не отозвался, и не вошел.
   И хотя мне уже стало интересно - кто бы это мог быть, да еще в столь ранний час, все же я остался сидеть за столом, продолжая задумчиво мотать на палец  длинную прядь давно не стриженных волос.
   Должен сказать, гибель животных в зоопарке - явление хоть и чрезвычайное, но довольно обыденное, как бы это странно ни звучало. Но с другой стороны - совсем неправду говорят, что ко всему привыкаешь. Почти каждый работник,  каждую смерть в зоопарке воспринимает  как личное поражение. К гибели животных, которых каждый день видишь, и с которыми связанно очень много как веселых, так и грустных воспоминаний, привыкнуть нельзя. И хотя внешне это может и не заметно, но с каждой ушедшей зверушкой, уходит и частица тебя самого. Можно выработать к этому определенное отношение, как к неизбежному. Скажем, как к смене времени года. Вот, например, никогда не любил позднюю осень. Но когда знаешь, что за ней скоро Новый год, а за ним весна... Куда деваться? Ладно. Пусть будет и осень.
   Когда долго работаешь с животными, к ним не только  привыкаешь. К некоторым  просто незаметно прикипаешь. Начинается что-то вроде дружбы, а может и любви. И вовсе не потому что все они такие уж прямо хорошие. Среди моих любимцев,  был один такой - престарелый капуцин Сафрон, с дополнительным прозвищем - "Вонючий Медведь".   Или вот еще один - отъявленнейший негодяй - гиббон Рома. Но про них как-нибудь потом. От таких питомчиков гораздо чаще бывает масса  неприятностей, чем радости. И вдруг в какой-то момент начинаешь понимать, что их любишь еще и больше, чем тихих, ласковых и доброжелательных.
   В дверь, однако, опять настойчиво постучали.
 На этот раз я всё же решил посмотреть, кто там такой нерешительный и настойчивый одновременно. Подойдя к двери и слегка ее толкнув, с некоторым недовольством в голосе, я еще раз  предложил незнакомцу войти:
   - Да входите же, наконец, дверь открыта!
   Дверь медленно открылась и кабинет заполнился  теплым, азиатским солнцем, почти сразу проглотившем утреннюю прохладу поздней осени.
   А на пороге...
   На пороге стоял Жур!
   Я озадаченно его спросил:
  - Это ты что ли своим клювом тут в дверь долбишь? - и несколько растерянно  добавил:
  - Ну, заходи, раз пришел! - Я кивнул головой внутрь помещения.
   Какое то время журавль стоял, склонив голову на бок,  пытливо заглядывая внутрь помещения. Потом сделал несколько неуверенных шагов и оказался в кабинете.
  Пытаясь сообразить, как журавль умудрился добраться до лечебницы, и совершенно ничего не понимая, я открыл вторую дверь, ведущую в лабораторию. Журавль продолжал медленно и аккуратно вышагивать за мной, внимательно, при этом, осматривая все по сторонам. Окончательно озадаченный и сбитый с толку, я открыл и третью дверь, ведущую в изолятор и пат-анатомку.
   Вообще-то журавли не то, чтобы уж очень пугливые птицы, но весьма осторожные, и как правило, когда они на воле, вам вряд ли удастся подойти к ним ближе, чем скажем, на сотню-другую метров. Но многие животные и птицы, попавшие в зоопарк, довольно быстро привыкают к людям и, особенно, к обслуживающему персоналу. Но чтобы настолько!?
   В третье помещение журавль вошел уже без приглашения. Очень смешно поднимая ноги как можно повыше, он с опаской поглядывал  вокруг, будто имел в виду:
« - как бы у вас тут во что-то не вляпаться!»  И вместе с тем, его движения были уверенными, будто он знал куда идет, и не раз уже  там бывал. Так, аккуратно переступая и вращая головой на 360 градусов, он подошел к столу, на котором лежала Журка. А точнее то, что от нее осталось. Подойдя близко к столу, и увидев журавлиху, Жур, нервно переступая с ноги на ногу вопросительно посмотрел на меня. Затем он несколько раз как-то странно кивнул головой, будто пытался поднырнуть под стол,  и нежно ей курлыкнул - как будто кто-то тихо хотел о чем-то попросить очень близкого и любимого человека:
   -Ну-у-у?!?
   Журка молчала...
Так повторилось несколько раз.
Потом он замер и похоже успокоился, но уходить никуда не собирался.
Не долго думая, я сгреб журавля в охапку и отнес на озеро, с которого он умудрился до нас добраться. Сам же вернулся в лечебницу и занялся какими то текущими делами. Но не прошло и десяти минут, как в дверь опять постучали. По стуку я понял, что это Жур. Пришлось открыть. Жур, как ни в чем не бывало, опять стоял на пороге и просился внутрь. Пришлось пустить. На этот раз он настойчиво попросился туда, где  видел свою подругу. Подойдя к ней он остановился и замер на месте.
   Опять насильно тащить журавля на дальний водоём, где произошла эта маленькая трагедия, мне больше никак не хотелось, и я решил пока оставить журавля охранять свою бездыханную подругу. Тем более что уходить он никуда не собирался.
   Приближалось время пятиминутки. На пятиминутке должны были присутствовать все старшие специалисты, чтобы доложить о дне прошедшем и обсудить "стратегию" действий на день грядущий.  Проходила она обычно в кабинете у директора. Вот именно туда я и отправился. А по ходу всё пытался сообразить, как это  Журавль умудрился добраться до лечебницы?!  Ведь не собака же, в конце-то концов.
   Тут, оставив на какое то время журавля, по ходу дела, следует заметить, что птицы в зоопарках, как правило, - не летают. И вовсе не потому, что им  этого не хочется - просто так надо. Те, что в клетках - не летают, потому что им некуда летать, а те, что в вольерах, не летают, потому что им не на чем летать. У них  ампутирован кончик одного крыла. Даже я бы сказал не то чтобы кончик, а  часть крыла по локтевой сустав. Почти две трети. По крайней мере, так было в нашем зоопарке, за другие - ничего не могу сказать. Но птица, подготовленная к содержанию в зоопарке,  таким варварским методом,  представляет собой очень жалкое зрелище, особенно если делает попытку взлететь. Подпрыгнуть ей, конечно, удается, но как только она начинает помогать себе крыльями - сразу кувыркается и падает. Особенно неприятно и больно это наблюдать у лебедей.  Лебеди,  держатся всё время парами. И когда пара лебедей, на крейсерской скорости, рассекает озеро - это удивительнейшее по красоте зрелище. Разворот головы, изящнейший изгиб шеи, грациозно закрученные на огузке перья, мощные, импульсивные движения всего тела, обгоняющего волну, оставшуюся клинышком разбегаться в фарватере, и, конечно же, синхрон. Обычно - Сам на 2-3 четверти впереди подруги, а Сама сзади - миллиметр в миллиметр, секунда в секунду повторяет все его движения. Где ни будь посередине озера – они делают резкую остановку и выходят  «в свечу», чтобы размять крылья... А вот дальше - печальное зрелище. Пытаясь взлететь лебедь неловко кувыркается и падает в воду. Полтора крыла никакого лебедя не украсят.
 Иногда кто-то из посетителей над этим незлобно смеётся. А мне грустно.            
 Собственно взлетать - большинство птиц с ампутированными крыльями больше и не пытаются и довольствуются пешими, либо водными прогулками. Разве что еще остается просто помахать крыльями как веером, чтоб размяться или воду стряхнуть.
   Вид кувыркающихся птиц, с самого начала работы в зоопарке, мне совсем не понравился. И когда пришло время  самому проводить  процедуру купирования части крыла - я был крайне озадачен, ибо всё моё существо этому в корне воспротивилось. Первыми моими пациентами на ампутацию стали утки каролинки. А первыми учителями на практике - ветврач Владимир Георгиевич ( в дальнейшем просто Георгич)  и ветфельдшер Георгий Васильевич (в дальнейшем просто Василич). И хотя между нами, в последствии и бывали какие-то разногласия по вопросам лечения и  содержания животных, тем не менее, я им на всю жизнь остался очень благодарен и признателен за тот первый опыт практической ветеринарии, который получил от них  в зоопарке.
   Так вот тот самый Василич, желая показать первый класс ветеринарного мастерства,  очень быстро и бесцеремонно отхряпал первой же из уток  кусок крыла  по самый локтевой сустав, и так быстро, что утка  даже не успела щелкнуть клювом, а я не успел  опомниться. Также быстро были наложены швы и обработана рана.
   -Василич!  Как можно? Зачем так много ампутировать? - наконец я смог что то выговорить членораздельное.
   -Можно и нужно! Чтоб не улетели!
    За сим, утка, брошенная на воду рукой Василича, пару раз кувыркнувшись в воздухе, оказалась на поверхности озера и сделав несколько неудачных попыток взлететь, скрылась в прибрежных кустах. Дело сделано.
    План в моей голове созрел мгновенно.
   -Георгий Васильевич, следующую утку позвольте уж сделаю я!
   Под недоверчивым взглядом фельдшера я аккуратно удалил утке третий пальчик сначала на одном крыле, потом на  другом. Экстерьер утки при этом никак не пострадал.
   Скептически покачивая головой, Василич недовольно повторял:
   -Юрич! Она же улетит! Как пить дать - улетит! У русскоязычной половины зоопарка я значился как Юрич.
   -Вот это мы сейчас и проверим! - С лёгким замиранием сердца, я бросил утку в сторону водоёма. Платить за утку,  если она вдруг действительно улетит, мне конечно никак не хотелось. Но одной уткой можно было рискнуть, не смотря даже на то что, цена её составляла ровно половину моей месячной зарплаты.
   Утка полетела.
   -!?!
   Но как-то неуклюже и совсем не далеко. Точнее сказать она собиралась полететь, но это у нее   получилось довольно не ловко. Так и не  поняв, что же произошло с крыльями, утка, хлопая лапками по воде - пробежалась до середины озера, и, помогая себе крыльями, попыталась  взлететь еще раз. У нее это получилось. Но без рулевых перьев ей не удалось ни набрать высоты, ни совершить маневр. Она резко притормозила, и чуть было не воткнувшись в кусты на противоположном  берегу, совершила аварийную посадку. Какое-то время мы продолжали наблюдать за уткой. Она еще несколько раз  попыталась разогнаться вдоль озера. Но больше взлететь ей не удалось. Скоро, утке это, похоже, надоело совсем, и она успокоилась.
   Я решил продолжить эксперимент. Остальным уткам мы  проделали точно такую же операцию.
  -Юрич! Рано или поздно, все равно улетят - продолжал волноваться Василич, когда мы уже возвращались в лечебницу.
  -Василич! Мы уткам ампутировали  рулевые перья. Что это значит? А это значит, что взлетать они в принципе могут, а рулить нет. Стало быть  улететь они никак не могут.  Внешний вид уток при этом совсем не пострадал! Мы же должны их предоставить посетителям в полной красе!
  - Ну, и в случае чего, -  отвечать-то всё равно буду я!
  - Юрич! Но нам-то с Георгичем, тоже шею намылят за твои эксперименты!
  -Василич! А разве мы собираемся об этом кому-то докладывать? А если улетят – тогда уже будет совсем другая история!
   -Сергей Юрьевич, конечно, об этом уж лучше пока помолчать, но ты это...
Василич на этом месте взял паузу и довольно долго ее подержал, в надежде, что я о чем  могу смекнуть и прийти к нему навстречу. Я уже примерно догадывался, о чем пойдет речь, но на  встречу не торопился.
- Ну… - тут Василич добавил в голосе серьезности
- это..., надо, короче, обмыть бы твой эксперимент - ну …, чтоб не улетели, - сам понимаешь!
В этом месте я   понял, что я слегка приперт к стенке, и сопротивление, не то чтобы бесполезно, но просто не имеет смысла.
Да уж и не больно хотелось. Сопротивляться.
   -Так  мы сейчас на дезинфекцию-то и  добавим расходных материалов!
  К этому времени я уже исполнял обязанности старшего ветврача, и, следовательно, вся аптека была под моим контролем, в том числе, естественно и спирт. Не скажу, чтоб мы его часто использовали не по прямому назначению, но, бывало.
  Так, "обмыв уток" и став тайными сообщниками, мы на том и разошлись.
  И хотя мне потом пару раз таки снились кошмары, как в сезон, все утки   улетают в дальнюю, загадочную Лапландию за своими перелетными собратьями, тем не менее - в конце концов, результат оказался довольно неожиданным. Предвидеть все последствия, конечно, было не возможно, хотя обо многом можно было бы догадаться и заранее. В общем, получилось следующее.
 Сначала мёд.
Во-первых - все водоплавающие птицы получили возможность немножко, и очень невысоко пролететь над водоемом. Но только после предварительного, хорошего разбега, что само по себе уже достаточно зрелищно. Во вторых - птицы теперь могли гордо демонстрировать всю свою красоту, собственно, ради чего они и оказались в этом месте. Но главное! Это касалось особенно длинноногих, - аистов и журавлей (не говоря уже о всяких там мелких выпях, колпицах и цаплях) - они получили возможность проводить нормальное спаривание, так как  этот процесс у них происходит, чуть ли не в полете. Во время этого радостного события они очень активно помогают себе крыльями удерживать равновесие!
   Теперь деготь.
   Некоторые утки получили возможность перебираться с одного озера на другое, а иногда, к восторгу посетителей и громадному недовольству главной птичницы, привольно разгуливать по аллеям зоопарка. Мало того, некоторые водоплавающие - особенно утки-огари, теперь предпочли устраивать гнезда не на водоемах, а где-нибудь в кустах неподалеку, например, в яблоневом саду. И уже через год, весной, рано поутру,  можно было частенько наблюдать огариные семейства, разгуливающие по аллеям зоопарка. НО это не все. Этих огарей вскоре развелось столько, что мы  даже не всем им успевали купировать крылья, в результате чего они периодически улетели довольно надолго  и в неизвестном направлении. Но птенцов выводить прилетали непременно обратно в зоопарк.
 А однажды, это уже через пару лет после такой ампутации, - двух черных лебедей обнаружили в соседнем парке на комсомольском озере.
  О нововведении, конечно, кому надо, догадались еще задолго до этого. И теперь главная птичница - Галина Николаевна по этому поводу поязвила сполна:
   -Ну что доктор! Думаешь умнее других? Надо было выполнять инструкции, присланные московским зоопарком, там неверно люди не глупее тебя сидят. Вот заплатишь мне за двух лебедей, и экспериментировать сразу перестанешь!
   -Сам еще цыпленок! Пи-пи-пи-пи! А уже экспериментировать! –продолжала она.
   -А  нас, опытных работников, которые по 20 лет в хозяйствах отработали - учить будешь. Тебя надо в колхоз на пару лет отправить, чтобы там как следует поработал и опыту набрался. Студент!
  За лебедей мне платить никак не хотелось. Но угроза нависла реальная.
  Но вопрос, вдруг, решился неожиданно просто и быстро. Пока директор придумывал наказание для "молодого специалиста", а сам спец ломал голову, как изловить лебедей, ведь теперь они летают, последние - спокойно вернулись к вечерней кормёжке и больше со своего озера почти не отлучались. Дело в том, что, вся территория местообитания,  любых живых существ, поделена на сферы влияния. Каждое живое существо, вплоть до насекомых  имеет свою территорию, очень её любит, постоянно контролирует, непременно метит и, конечно же! – охраняет. И при всем при том, как это не странно прозвучит, - уважает чужую собственность и старается не нарушать границы. Ну, чтоб по крайней мере, не получить тумаков, невзначай. Так и наши лебеди наверно решили, что в гостях хорошо, а дома  лучше.
   С наказанием было решено повременить - птицы-то на месте.
   На этот раз пронесло.
   В общем, по этому поводу хочу только заметить, что если у меня в этом деле появятся последователи - будьте готовы видеть своих птиц во всей красе, но иногда – и на соседних водоемах.
   Так вот как раз нашим-то журавлям  я и делал короткое купирование. Так что в принципе, перелезть через забор, помогая себе почти целыми крыльями, Жур конечно смог бы. Но как он нашел лечебницу, а тем более, что его навело на мысль стучать клювом в дверь - для меня навсегда осталось загадкой.
   Однако, я иду на пятиминутку. 
  Не пойму, - почему утренние летучки называют пятиминутками? Всё равно они у всех длятся не меньше часа. Лучше бы их так сразу и назвали – «часотками». Да и по смыслу больше подходит.
  Так и в этот раз - примерно за час все новости были «перечесаны», работы намечены, стратегия определена и т.д. В том числе было принято решение о переводе журавля на остров центрального озера, откуда выбраться можно только вплавь, а журавли, как известно, - пловцы никудышние. 
 В лечебнице, почти на пороге меня встретила наша санитарка - Вера Васильевна –полная, добродушная женщина, средних лет, довольно меланхоличная,  - но страшная матершинница (правда, материлась она всегда по-доброму и совсем не сердито). Вытаращив на меня свои глаза, что она всегда делала для  пущей убедительности, она сказала, как выстрелила:
   - Юрич! Это что у тебя там за пассажир? Он мне не дает убрать со стола и щелкает на меня своим клювом! Ты что его к себе в заместители привел? Мне и вас - четверых начальников хватит. (на самом деле у нас был еще один доктор -Клим Галиевич, но он был настолько тихий и спокойный, и к тому же так редко появлялся на работе, что я вообще не уверен, что нам придется здесь с ним еще встретиться).
    Конечно, дословно нашу санитарку тёть-Веру (как ее все звали) я цитировать - просто не берусь. Повторить слово в слово это  не возможно, ну а главное там - конечно же не слова, а интонация и междометия.
  Я рассказал Вере Васильевне всю историю журавля, и она сразу прониклась к Журе сочувствием.
   Журавль, между тем, стоял на прежнем месте и не проявлял особого интереса к окружающему.
   -Журчик! Однако нам велено жить дальше! - я попытался привлечь внимание журавля. Но он на меня совсем не реагировал.
   Тогда, не долго думая, завернув журавлиху в холщовый мешок и прихватив лопату, я направился к выходу. 
  Вообще павших животных положено утилизировать по всем ветеринарным правилам, в яме Беккери (это такой  глубокий, бетонный колодец), но в данной ситуации я решил действовать в обход правил, так как у меня на счет журавля созрел план.
     Журавль внимательно проследив за всеми моими действиями, развернулся, и торжественно вышагивая и высоко поднимая ноги,  без дополнительного приглашения последовал за мной. Тетя Вера, удивленно уступая нам дорогу и провожая нас своими вытаращенными глазами, стрельнула  вдогонку журавлю:
   -Твою-ю-ю ма-а-ать! На парад штоли собралися? - Генерал с клювом!
   -Смотри как «вышагиват»!
   -Демонстрация пернатая!
Походка журавля действительно немого напоминала походку офицера с достойной выправкой.
Мы с Журом уже вышли за порог лечебницы, но тетка Вера не унималась:
   -Транспарантов вам не надо? А то я вона свою «трапку» и отдам, а мне у Наюба нову закажешь -энта вона ужо совсем драна!
    Ахунов Наюб Наюбович был наш завсклад. Про него можно только заметить, что его имя и фамилия удивительным образом  соответствовали той должности, которую он занимал.
   А через минуту озадаченные посетители, улыбаясь, наблюдали очень странную картину, - как по аллеям зоопарка гуляет молодой человек в белом халате, а за ним по пятам  торжественно вышагивает журавль.
   Я вошел в  вольер центрального озера. Жур следовал за мной неотступно. Подойдя к небольшой лодочке, что стояла на берегу, я спустил ее на воду и забрался на ее нос. За мной, немного поколебавшись, в лодку залез и журавль. После первого гребка, журавль, стоявший на своих длинных ногах, было не кувыркнулся на воду и сразу присел, как раз на заднее сиденье. Несколько гребков, - и лодка причалила к острову. Наше центральное озеро  было совсем маленькое, но очень уютное и с островком посередине, что придавало ему некоторую загадочность.
  Я выбрался на остров и отправился искать укромное место, чтоб похоронить журавлиху. Журавль, неуклюже проскакав по дну раскачивающейся лодки, тоже выбрался на берег, и, не отступая  от меня ни на шаг, всюду следовал за мной.
Так, с ним, мы очень быстро нашли подходящее место.
 Когда все было сделано, показав журавлю на холмик, я сказал:
   -Вот, здесь твоя подруга теперь будет всегда, стало быть, и тебе больше никуда не надо бегать. И это озеро, и этот остров  - теперь твой дом.
   Расчет на самом деле был простой. Перелететь с острова на берег журавль не сможет. Ни кто из длинноногих птиц,  после короткой ампутации, летать  даже особо и не пытался. А пешком водную преграду ему не преодолеть, так как озеро было достаточно глубокое, а плавать он хоть, и умеет, но ему это лениво и неуклюже.
   Однако, пока я осторожно забирался в лодку, Жур проворно запрыгнул на свое место и сел, как ни в чем не бывало, будто мы такие прогулки совершаем каждый день. Честно говоря, я предполагал, что он там сам и останется на том берегу. Но не тут то было. Думая, каким калачом его выманить обратно на остров, я сделал на лодке по озеру несколько кругов. Увидев аистов, мочивших пятки в озерной грязи - на берегу, я подумал, что на острове, в одиночестве, - журавлю  может будет и скушновато и причалил возле его длинноногих, хоть и дальних, но всё же родственников.
   -Журчик, смотри - они на тебя немножко похожи, может ты с ними  поживешь?

   Я всегда  на полном серьёзе и очень искренне разговаривал с животными. Мало того, очень часто убеждался, что они понимают. Нет, я вас конечно не буду грузить никакой мистикой - то у меня с журавлём по-таджикски, то по-русски можно поговорить. Вовсе нет. Но я твердо уверен (и это подтверждает опыт), когда начинаешь разговаривать с животными, особенно в экстренных ситуациях, они очень быстро в ситуацию въезжают и возникает некий диалог, который влечет за собой либо взаимопонимание, либо противостояние, в зависимости от того каким образом предлагаются варианты развития событий с обеих сторон. Но вначале – слово.
   Первый раз со мной это случилось, когда я еще ходил в детский садик. Шли мы как-то с бабушкой и старшим братом из детского сада домой.
   Возле троллейбусной остановки надо было переходить улицу. Мы её всегда там переходили. В то время транспорта было не так много как теперь, да и в основном это были троллейбусы и автобусы, да парочка фургонов которые возили хлеб, молоко, и всякие другие  продукты. Были еще конечно грузовики и самосвалы, но те появлялись и вовсе редко. Поэтому дорогу в те времена можно было переходить почти не глядя.
  Бабушка, ухватив меня покрепче левой рукой, а брата - правой, и, видать о чем-то замечтавшись, шагнула на дорогу...
  А тут, вдруг, - ЛОШАДЬ! И не просто лошадь. А  громадная  ЛОШАДЬ, да еще с телегой! И бежала эта самая лошадь  прямо на нас. В первую секунду мне показалось, что вот-вот  она на нас и наедет. Но  я все же успел разглядеть, как она выглядит.  У ЛОШАДИ была очень красивая и длинная, рыжая с золотой проседью грива, и огромные лохматые копыта, размером точно с мою голову. Мне почему то показалось, что именно этим-то копытом я сейчас получу прямо по башке. И еще я успел покрепче зацепившись за бабушку второй рукой,  посмотреть лошади прямо в глаза. Наши взгляды встретились, и я понял, что лошадь меня тоже видит. Тут я и сказал:
  - Здравствуй лошадь!
  Я её совсем не испугался. Нет, то есть я, конечно сначала, было, испугался и может даже очень сильно. Но как только я увидел ее добрые глаза - страха уже как небывало. И бабушку я прихватил совсем не из страха, а для уверенности. До лошади оставалось метров 5-7, но мы-то уже затормозили!
  И вдруг лошадь мне ответила:
  - Здравствуй мальчик!
 И бабушка, и брат, скорее всего все это тоже слышали, но промолчали. Наверно чтоб не показаться странными.
  И в ту самую секунду, как мы с лошадью поздоровались, она тоже немножко затормозила, и мы сразу друг друга полюбили  и очень много стало ясно! Я понял, что лошадь нам ничем не угрожает и ее совсем не надо бояться. Что она вовсе не страшная, а  – красивая. А лошадь поняла, что мы ей уступаем дорогу. И была очень благодарна, потому что тормозить с такой громадной телегой, ей было бы совсем тяжело и не удобно.
 Но главное! Лошадь поняла, что я ее понял! И я-то тоже понял, что она меня понимает! И все это очень просто, и нет в этом ничего необычного.
  Кокетливо встряхнув золотистой гривой и благодарно покачивая головой,  она процокала своими громадными копытищами мимо, ничуть нас не задев. А бабушка крепко схватив нас за руки замерла, и, похоже, испугалась по настоящему, но чтоб не показать вида, как ни в чем не бывало  меня спросила:
  - Сережа! Ты что, знаешь эту лошадь?
  - Да.
 - скромно ответил я.
  Я до сих пор очень хорошо помню этого громадного цыганского тяжеловоза, который и научил меня говорить с животными, и которого я, кажется, действительно, знал всегда.

 
 Мы продолжали сидеть в лодке, и я упорно объяснял журавлю, что аисты  его дальние родственники, и что ему с ними будет совсем не плохо. А Жур продолжал сидеть напротив меня какой-то совсем невнимательный, и стоящие неподалёку аисты, его, похоже, совсем не интересовали. 
  Тем временем, неподалеку от нас собралась довольно большая группа особо любопытных зрителей, которым, наверно было очень интересно узнать, с какой стати  журавли катаются в лодках.   Было слышно, как одна из посетительниц, показывая в нашу сторону, объясняла своей дочурке:
  - Этот дядя - доктор Айболит. А журавушка болеет. Доктор уговаривает его скушать лекарства, а журавушка не хочет. А чтоб журавушка согласился - доктор  покатал его на лодке...
  Странное дело - подумал я. Вот эта молодая мама  складно выдумывает, но сама может и не очень-то верит в то, что рассказывает дочке. И хотя придумывает на ходу  – но как в воду глядит. А дочка верит, что всё действительно именно так и есть...
  А оно и действительно все так и есть.
  И куда наша вера девается, когда мы вырастаем?!
  А выручила меня апа Нюра, которая появилась на берегу с ведром рыбы, нарубленной как раз для аистов:
  - Дьжур! Катайса не. Кушат ходи!
  Жур, услышав знакомый голос,  выпрыгнул из лодки и пританцовывая побежал к Нюре. Она ему говорила что-то очень ласковое и кидала рыбу, которую он  налету ловил своим длинным клювом и несколько раз подбросив, ловко затряхивал внутрь, непременно головой вперед. Я тем времени попытался объяснить Нюре, что если журавль пойдет опять гулять по зоопарку, то его надо будет уговорить вернуться на это озеро.
И бочком-бочком юркнул вон из вольера, оставив Нюру разбираться с журавлем. Нюра высыпала из ведра остатки рыбы аистам, и бросив журавлю по-русски:
  - Ай, сиди здес! - развернулась и пошла из вольера, раскачивая длинной бахромой платка повязанного вокруг головы.
  Высота забора на центральном озере почти в 2 раза меньше чем на дальнем, но
журавль из вольера больше никуда не уходил.

 И хотя он из вольера никуда больше не уходил - его история  на этом не заканчивается.