Гл. 3 кн. Рубеж полуденного края... Чита, 2014

ГЛАВА 3. ПОГРАНИЧНАЯ  СИТУАЦИЯ  В  ЗАБАЙКАЛЬЕ
(РУБЕЖ  XVII --  XVIII  ВЕКОВ)

Заключив Нерчинский договор, Россия и Китай, несмотря на сохранявшиеся территориальные противоречия, на споры относительно подданства некоторых монгольских родов, а также препятствия, чинимые в торговле, волей-неволей продолжали сближение. И на этом пути каждая из сторон стремилась заверить друг друга в последовательности выполнения статей Нерчинского договора. Это, прежде всего, касалось пограничного вопроса.
Поскольку Аргунский острог по договору не был перенесен на новое место вовремя, русские администраторы опасались вызвать  подозрение маньчжуров. Уже в октябре 1689 года Ф.А. Головин направил в Пекин подьячего* Г.И. Лоншакова с сообщением о выполнении русскими властями условий Нерчинского договора в отношении Албазинского острога. В грамоте, адресованной «Богдыхановым ближним людям», русский посол уведомлял, что «хотя то албазинское разорение» принесло  убытки Русскому государству, тем не менее, оно «учинено без замедления». В отношении Аргунского острога Лоншаков должен был заверить цинское правительство, что весной будущего года этот пункт договора будет выполнен. В свою очередь маньчжуры заверили Лоншакова (он находился в Пекине с 19 мая по 20 июня 1690 года), что они не будут осваивать отошедшую к ним территорию, что «на Албазинском месте ханово высочество никаким крепостям  и поселению быть не указал, а быть тому месту пусту» [РКО в XVIII в., 1978, с.7-8].
Как уже было сказано, по Нерчинскому договору границу между Россией и Китаем не демаркировали, хотя цинские власти собирались это сделать в одностороннем порядке.  Уже весной 1690 года они намеревались отправить своих людей «водою на бусах и горою… для утверждения меж  и постановления столбов на реке Горбице». Торопились они и с разграничением территорий западнее Аргуни, которое не предусматривалось Нерчинским договором. После того, как цины распространили свое влияние над Халхой (Северной Монголией), они стали добиваться провести здесь границу с русскими землями. Маньчжуры вправе могли требовать это от русской стороны, причем выдвигали и территориальные претензии, касавшиеся земель порубежной зоны, ранее освоенных русскими. Эти притязания подтверждает вышедший  позже, в декабре 1700 года, указ императора Канси (Сюань Е) о необходимости обследования пограничного района близ оз. Далайнор: «…Предлагаем следующей весной, когда начнет расти трава, послать высокопоставленного чиновника для установления границы совместно с военным комендантом русского города Нерчинска Иваном Николевым… Можно послать одного заместителя министра для исследования и установления граничной линии»   [Там же, док. 10, с. 55].
Очередному российскому посольству в Китай, которое возглавлял  датский торговый человек Эберхард Избрант Идес (прибыл Пекин в ноябре 1692 года), поручалось узнать,  как цинское правительство готово решать вопрос о разграничении недомежованных земель: путем встречи послов на рубеже, как это было в 1689 году, или отправкой посланников в оба государства. Идесу также поручалось проведать, не намереваются ли цины строить крепости на отошедшей к ним территории и «не мыслят ли какова зла впредь над Нерчинским и над всею Даурскою землею и над иными месты», не нарушают ли русские подданные установленный рубеж походами в цинские владения и «китайцы в том на них не жалуютца ль», а также «и китайцы на их государеву сторону через тот же рубеж не переходят ли и обид каких русским людям не чинят ли» [Там же, с. 10-11].    
Неопределенность линии границы на юге Забайкалья приводила к тому, что служилые люди и промышленники заходили в маньчжурские пределы, часто это происходило по неведению. Это вызывало протесты со стороны маньчжурских властей, требовавших смертной казни для нарушивших границу вооруженных лиц (как это было предусмотрено статьей 6 Нерчииснкого договора). Кочевое население приграничной полосы также не придерживалось какой-то определенной межи в своих перемещениях, поэтому цинские власти  и русская администрация постоянно требовали друг у друга выдачи перебежчиков [Там же, с. 14]. К тому же перебежчики на русской территории часто устраивали грабежи и насилия.
Так, в 1690-1692 годах русские подданные монгольские и табунутские роды бежали из-под Селенгинска на китайскую сторону, они же «под Селенгинской и под заимки для воровства и отгонов скотцких табунов, по вся годы во многолютстве беспрестанно подъезжают и русских людей насмерть побивают и грабят, и скот отгоняют, и беглых крещеных с отгонными табунами в улусы принимают и не отдают» [РКО в XVIII в., 1990,  док.21, с.65-66]. В 1693 году те же монголы и табунуты под Селенгинском «разоряли братцких ясашных людей, человек с 30 побили, конной и рогатой скот весь без остатку отогнали», в 1691-1692 году «угнали ис-под Удинска города 120 скотин рогатых, 47 лошадей да з заимки казака Максима Бурдуковского 9 лошадей, 13 скотин рогатых, да стрелецкого головы Сидора Шестакова 47 лошадей, 8 скотин рогатых, да ис-под Ильинского острогу у жителей 37 лошадей, да Селенгинского ж Троицкого монастыря 60 лошадей, ис Кабанской заимки, ис Темлюю, ис Трясковы заимок 7 лошадей да побили русских людей 5 человек, да в Удинском убили 2-х человек» [Там же, док.21, с.66].  В 1692-1694 годах те же перебежчики «Иркутцкого ж уезду скота отогнали рогатого и конного табуна 1670 скотин, да побили братцких ясашных людей 30 человек». Итого за эти годы «в бегах ис-под Селенгинска и из-Ыркуцка, и из Селенгинска, и из Нерчинска, и от выходцов в Селенгинск оставших отцов и братей их, и на дороге отнятых, и с новокрещенцы 2134 человека…» [Там же, с.72]. 
Отсутствие юридически оформленного рубежа на юге Забайкалья позволяло российским подданным, как отмечается в документе, беспрепятственно отправляться в китайские пределы, а затем беспошлинно торговать китайскими и монгольскими товарами в Забайкалье. «Удинские служилые люди Степан Жарков, Алексей Быков, Гаврило Казанцов, Савка Игнатьев, Оська Залесов, Ивашко Серебреник с товарыщи, набрав с собою иноземцев новокрещеных многих, с русскими своими товары в степь к подданным китайским и к мунгальским людем и тайшам** в улусы ездят и, накупя у китайских людей всяких товаров и скот рогатой и, не явяся, мимо Селенгинска окольными дорогами с теми своими покупными товары в Удинской проезжают утайкою воровски» [РКО в XVIII в., 1978, док. 1, с. 45-46]. Иногда «будучи в Китаях, русские люди, напився пьяни, по улицам валяютца, а иные китайцев бьют и бранят, и, ходя по лавкам, всякой овощ и харчевое хватают, и их, китайцов, обижают, и чинят всему российскому народу поношение; и китайцы, видя их русских людей пьянство и наглость, для того держат их взаперти и по рядам ходить не велят» [Там же, док.30, с.84].
Все эти факты раздражали русские власти, которые требовали от своих подданных не входить в пределы цинских владений и, в частности, не нарушать нерчинскую границу. Так, в мае 1699 года Нерчинский воевода И.С. Николев велел отпустить из Нерчинска «вверх Черной речки на посторонную речку на Урим и на Зилинбу (р. Селемджа) для прокормления рыбного промыслу» казаков И. Южакова и П. Иванова, наказав им при этом «за китайскую границу для рыбного промыслу отнюдь не ходить, чтоб в том с китайским богдыханом*** какой споры не учинилось» [Там же, с. 14]. Этот факт любопытен тем, что свидетельствует о прохождении в то время границы не по Малой, а по Большой Горбице (Амазару), следовательно, цинские власти в начале XVIII века самовольно передвинули границу на Малую Горбицу [Там же, с.14-15], как на это и указал Г.Ф. Миллер [Миллер, 1757, с.312-314; см. также РКО в XVII в., 1972, с.40-41].
Пока не произошло разграничения русских и цинских владений западнее Аргуни, как видно, существовала практика, при которой общие положения Нерчинского договора (о наказаниях за нарушение границ, о перебежчиках и др.) распространялись и на эту территорию. При этом как русская администрация, так и правители Китая придавали важное значение положениям Нерчинского договора, хотя долгое время не предпринимали никаких мер для ознакомления с ними администрацию на местах. Так, известно, что в течение 1699-1700 годов по требованию иркутского начальства  приказчики (главные административные лица) острогов «учинили заказ крепкий» подведомственным им служилым людям «не ходить в монгольские улусы» и «споров не чинить». Одновременно они ознакомились с самим текстом Нерчинского договора.
Об этом узнаем из Памяти нерчинского воеводы И.С. Николева, писанной 9 апреля 1700 года нерчинским казакам, жившим по заимкам на реке Шилке, которая наказывала им приехать в Нерчинск для ознакомления с текстом Нерчинского договора: «…Ехать бы вам в город тотчас… апреля к 14 числу… для слушания китайских мирных посольских договоров. А буде хто учинитца сему великого государя указу ослушен и в город к вышеписанному числу не поедет,…тем за ослушание учинено будет наказанье бес пощады. А по приезде своем в городе являтца б вам в приказной избе перед стольником и воеводою Николевым да перед подъячим Кочмаровым. А прочитая, сию память послать от заимки до заимки с нарочными посыльщики наскоро, не держав у себя никому ни часу. А буде хто сию память у себя задержит и учинит замедление, и про то будет ведомо стольнику и воеводе…да подъячему, и за то тем людем по вышеписанному быть в наказанье без всякой пощады» [РКО в XVIII в., 1978, док. 3, с. 47].
Известны многочисленные документальные факты, свидетельствующие о том, что с русской и китайской сторон предпринимались меры по пресечению нарушения статей Нерчинского договора. В сентябре 1700 года приехавшие в Селенгинск посланцы монгольских правителей заверили, что «… всем мунгальским тайшам было приказано, чтоб им, подданным китайским мунгальцом, из стороны царского величества с рускими  людьми жить в миру и в совете безо всяких спон; а которые были обиды и от них, мунгальцов, к руским людем, и те обиды и воровства и отгоны он, алехамба****, приказал сыскивать и отдавать имянно, и впредь никаких задоров чрез посольские договоры не всчинять» [Там же, док. 8, с. 53]. В июле 1703 года на просьбу хэйлунцзянского цзянцзюня***** Шанахая отыскать и вернуть 12 перебежчиков - «Селенка с бабами и с парнями и з девками» Нерчинский воевода М.Ю. Шишкин сообщал: «И по указу пресветлейшаго великаго государя моего, по посольским мирным договорам, желая всякого исполнения против тех ваших листов, велел я нерчинским служилым людям тех сторон богдыханова высочества беглецов, Селенка с товарыщи, у Горбицы-реки в стороне царского величества искать с великим прилежанием накрепко. И буде те беглецы в тех урочищах… сысканы будут, их по указу…, по мирным посольским договорам… с нарочным посыльщики пришлю в сторону  богдыханова высочества» [Там же, док. 14, с. 59-60].
Однако, несмотря на все усилия администраций обоих государств, факты нарушения статей Нерчинского договора повторялись. В русском документе 1700 года отмечалось: «… мунгальские тайши, которые кочуют близ украиных городов царского величества, не опасаясь ево богдыханова высочества указу, промеж государствы чинят споны и посольским договором над решений, а у русских и у ясашных людей коней табуны и рогатой скот отгоняют и чинят по все годы безпрестанно споры; и из под Иркуцка которые посылаютца на службы, их, заехав малолюдством, побивают на смерть и грабят» [Там же, док.8, с.53-54]. В первой четверти XVIII века в русские владения в Забайкалье монголы неоднократно откочевывали целыми родами.  Так, в 1721 году посланник в Китай Л.В. Измайлов сообщал Петру I, что «подданных богдыханова величества мунгал с 700 человек бежали ныне в сторону вашего величества» [Там же, док. 185, с. 310].
Такие инциденты продолжались, несмотря на вышедший в 1706 году указ Петр 1 под угрозой смертной казни русским подданным соблюдать статьи Нерчинского договора. Во исполнение распоряжений Петра I в грамоте Сибирского приказа, доставленной в забайкальские остроги и города в феврале того же года, воеводам и приказчикам наказывалось со всей строгостью соблюдать статьи Нерчинского договора 1689 года: «…Чтоб за китайской рубеж за границу по договорным статьям русские люди с стороны нашего царского величества ни для какова промыслу отнюдь не ходили и от того договорным статьям нарушения, и с Китайским государством ссор не чинили… Смотреть и проведывать накрепко, чтоб посольским договорам с стороны нашего царского величества отнюдь нарушения не было. А буде хто за китайской рубеж для какого промыслу пойдет, а про то нам… будет донесено, и тем людем, хто за китайским рубежем явитца, и за недосмотр того вам и прикащиком учинена будет смертная казнь без всякого отлагательства. А естьли от китайцов в пограничных местех явятца какие неустойки против договорных статей великих послов, и о тех ссорах к нам, … в Сибирский приказ писать вскорости. А и за преступки их в пограничных местех отнють ссоры с ними не чинить, а писать о том по тому ж к нам…»  [Там же, док. 23, с.75].
Как пишут историки, все мероприятия русского правительства по выполнению Нерчинского договора не достигали цели. «Несмотря на клятвы и обливания земли кровью, совершенные при заключении мира, Нерчинский  договор остался цел только на бумаге» [Трусевич, 1882, с.32]. Постоянные ссоры из-за перебежчиков и разбойников между двумя государствами продолжались из-за того, что границы не были размежеваны.  Торговые люди большею частью отправлялись в Китай без проезжих грамот, поэтому разрешенные, на первый взгляд, Китаем русские торговые караваны в Пекине постоянно терпели препятствия. Так, в 1717 году цинские власти насильно удалили из Пекина русский караван, не дав ему распродать товары, - это была первая из репрессий, применявшихся маньчжурским правительством по отношению к России на протяжении всего XVIII века [РКО в XVIII в., 1978,  с. 19].
Недовольство цинского правительства стремлением русских к развитию торговли и постоянным откладыванием царской дипломатией вопросов разграничения в Халхе нашло яркое выражение в указе императора  Канси (Сюань Е), вышедшем в августе 1717 года. Цинский император упрекал русские власти за то, что  они «считают мирное соглашение главным, а вопрос о Халхе – второстепенным», и приказывал в качестве средства давления запретить «русским торговать  привезенными товарами и отклонить все их просьбы» [См.: там же]. Когда в 1718 году в связи с этим указом русский торговый караван под начальством комиссара Ф.С. Истопникова не был пропущен в пределы Цинской империи, русское правительство решило направить в Пекин для разрешения всех спорных вопросов чрезвычайного посла. Выбор Петра I пал на гвардии капитана Преображенского полка Льва Васильевича Измайлова, секретарями посольства были определены И.И. Глазунов и Лоренц Ланг (посольство прибыло в Пекин в ноябре 1720 года). После долгих споров Измайлов добился разрешения пропуска караванов в Пекин. В этих переговорах, которые не привели к соглашению, маньчжуры по-прежнему выражали стремления расширить свои владения за счет русской территории: они выдвинули территориальные притязания на Забайкалье, Урянхайский край и верховья Иртыша. Как указывают документы, их притязания основывались на фальсификации исторических фактов. Например, они заявляли, что Нерчинский, Удинский и Селенгинский остроги были построены после заключения Нерчинского договора [См.: там же, с.20-21].
Что же представлял собой российский рубеж на юге Забайкалья на стыке XVII-XVIII столетий?  Как видно, в восточной части Забайкалья официальная, т.е. юридически оформленная, граница существовала только по реке Аргунь, где находились деревни горнозаводских крестьян, а также Аргунский острог. К западу от Аргуни граница не была определена, но Россия фактически владела землями на всем пространстве между реками Ингода и Онон. Хотя здесь не было ни одного острога, ни одного караула, кочевавшие здесь ясачные тунгусы, т.е. принявшие российское подданство и платившие ясак в русскую казну, выступали в качестве гарантов российских владений [Васильев, 1916, ,т. 2, с.4-8].
В западной части Забайкалья уже к первой четверти XVIII века пограничная линия наметилась путем учреждения здесь караулов – Желтуринского, Босинского, Цаган-Усинского и небольших зимовий в долинах рек Джида, Селенга, Кяхта и Чикой. Кроме того, река Чикой на том отрезке, где она протекает в широтном направлении, являлась частью  фактического рубежа между русскими и монгольскими владениями, сложившегося еще в  XVII веке. Вот почему на переговорах в Нерчинске в августе 1689 года русская делегация на предложение Китая «граничить Мунгальскую землю» отреагировала решительным отказом: «До мунгальских владельцов богдыханову высочеству не надлежит дело, потому что те владельцы издавна кочуют собою и на своих природных землях» [РКО в XVIII в., 1978, с.623].
На рубеже XVII-XVIII веков российские территории в Забайкалье оберегали казаки, находившиеся в острогах. На востоке этой территории их гарнизоны были сосредоточены в Нерчинском, Аргунском, Телембинском, Читинском, Еравненском и Иргенском острогах. В западной части Забайкалья казачьи гарнизоны находились в Селенгинском, Удинском, Баргузинском, Ильинском, Итанцинском и Кабанском острогах. Всего казаков в Забайкалье в этот период было от 1055 до 1200 человек [Зуев, 1994, с.6,8-9]. По другим данным – от 800 до 1000 человек [Васильев, 1916, т.1,с.226]. Не было постоянных пограничных постов, но казачьи разъезды периодически направлялись в места, где возможны были проникновения непрошенных гостей – в верховья рек Чикой и Онон, в среднее течение Аргуни (это районы нынешних Кудары, Кяхты, Харауза, Aкши, Чинданта, Староцурухайтуя) [Васильев, 1916, т.2, с.3-4]. Ни организация из острогов казачьих разъездов, ни их численность не отвечала задаче охраны порубежных территорий в Забайкалье. Поскольку статьи Нерчинского договора четко не регулировали пограничных отношений России с Цинской империей, дел о нарушении границы становилось все больше. Необходим был новый договор, предусматривавший четкое разграничение владений двух государств, регламентировавший  юрисдикцию жителей приграничной полосы, что  отвечало политическим и экономическим интересам России и Китая.
Отсутствие четкой регламентации в пограничных делах не могло не сказываться, например, на экипировке казачьих команд, отправлявшихся в наряд к пограничным рубежам. В конце XVII – начале XVIII веков казаки,  охранявшие рубежи России в Забайкалье, одеждой и вооружением в лучшем случае напоминали русского (московского) стрельца. По мнению исследователей периода завоевания Сибири, нельзя говорить об единообразии в одежде казаков. «Напротив, данные свидетельствуют об отсутствии строгого  порядка и единообразия … в одежде сибирских стрельцов и казаков» [Смирнов, 1998, с.106]. В инвентаре, обнаруженном в ходе раскопок сибирских острогов, а также в коллекциях сибирских, в том числе забайкальских музеев, имеются панцирные пластины, шлемы, кольчуги [Алексеев, 1996, с.111; Смирнов, 1998, с.107; Константинова, 2011б, с.126-133]. Поэтому, опираясь на достаточно обширные сведения о русской одежде, можно предположить, что это была традиционная одежда русского воина: длинное суконное платье, похожее на ферязь, или длинный кафтан, шапка с меховым околом, остроносые сапоги. Поверх надевалось защитное снаряжение из металла в виде панцирей, кольчуг, байдан, юшманей, колонтарей, зерцал, разнообразных шлемов, колпаков. Поскольку не исключено, что среди забайкальских казаков были и потомственные  казаки (донские, волжские, яицкие), также участвовавшие в сибирских экспедициях, то среди забайкальского казачьего люда можно было встретить одетого в полукафтаны-жупаны, широкие шаровары и сапоги-чеботы.
В XVII – начале XVIII века забайкальским казакам присылались из России в счет жалования или «в додаче» к нему разные товары. Так, в 1664 году 114 нерчинским казакам было отправлено 26 половинок гамбургского сукна разного цвета на кафтаны, по 4 аршина на человека, 1000 аршин холста   [Васильев, 1916, т.1, с.112]. В 1710 году «дано… нерчинским, теленбинским, еравненским, аргунским, итанцынским, читинским дворянам и детям боярским, …и атаманом, и сотником, и пятидесятником, и десятником, и рядовым конным и пешим казаком и всякого чина служилым людем … четыремстам штидесяти четырем человеком денег тысяча восмьсот семдесять пять рублев семнатцать алтын две денги. Да к тому в додаче по цене китайских и руских  всяких товаров». Среди тканей перечислены сукно, камка, атласы, китайка, даба  [ГАЗК, ф.10, оп.1, д.9, л.57 об.-58]. Разумеется, легкие ткани могли вымениваться на другие товары, а вот сукно и хлопчатобумажные материи шли казаку на изготовление собственной одежды. 
Сведения об обмундировании забайкальских казаков, в том числе и тех, кто нес пограничную службу, второй половины XVIII века сохранились крайне скудные. В «Историческом описании одежды и вооружения Российских войск» среди данных об одежде казаков донских, волжских, яицких, оренбургских, астраханских и др. не находим описания одежды забайкальских казаков. Однако в общей части этого очерка указано, что «одежда казаков времени императрицы Екатерины II заключалась в верхнем суконном кафтане с прорехами под пазухою, подпоясанном цветным кушаком; в суконном исподнем кафтане или полукафтане; в суконных же, широких шароварах, заправленных в короткие сапоги, и в шапке из серой смушки с суконным верхом» [Историческое описание…, 1847, с. 28-29].
По данному описанию, например, казаки донские имели голубые кафтаны, казаки оренбургские – светло-синие кафтаны, у тех и у других - красные воротники и обшлага. Забайкальские казаки, как свидетельствует историк забайкальского казачества А.П. Васильев, носили черные кафтаны с синими воротником и обшлагами (у конных казаков), с красными воротником и обшлагами (у пеших казаков). Подобные форменные мундиры забайкальские казаки должны были завести с 1752 года [Васильев, 1916, т.2, с. 76]. Однако из-за бедности рядовых казаков, а также по причине удаленности Забайкалья  от строгого инспекционного ока обязательность  в единой форменной одежде не соблюдалась. К тому же, до начала XIX века к одежде казачьих войск со стороны центральной военной администрации особых требований не предъявлялось, и все, что ее касалось, отдавалось на усмотрение местному казачьему управлению. Казакам-«инородцам» разрешалось носить национальную одежду. Так, «караульные тунгусы одевались в лисьи и конические шапки, дабиные рубахи, шубы овчинные и крытые… Некоторые тунгусы имели панцыри и кольчуги» [Васильев, приложение ко 2 т., с. 29].   
*Подьячий – низший разряд служащих в русских государственных учреждениях XVII - XVIII вв.
** Тайша – титул в Монголии прямых потомков Чингисхана.
*** Богдыхан – маньчжурский император.
**** Алехамба – глава, управляющий приказа в маньчжурском Китае.
***** Цзянцзюнь – главнокомандующий, одновременно наместник, управляющий провинцией в маньчжурскjм Китае.