Гл. 4 кн. Рубеж полуденного края... Чита, 2014

ГЛАВА 4. БУРИНСКО-КЯХТИНСКИЙ  ДОГОВОР  1727 ГОДА:
РАЗГРАНИЧЕНИЕ  ТЕРРИТОРИЙ 
 
Принимавшиеся русской администрацией пограничные меры не исключали часто повторяющихся  пограничных осложнений из-за нерешенности вопроса о государственной русско-китайской границе. Поэтому в марте 1725 года Коллегия иностранных дел России известила цинское правительство о том, что Россия «вечно междо обоими государствами, Российским и Китайским, мир и дружбу твердо содержать намерена», для чего в Китай направляется «министр из знатных особ, которой снабден будет полною мочью и довольными инструкции и указы между обоими государствы, как разграничение земли учинить, так и все произшедшия на границах несогласии со определенными уполномоченными китайскими министры ко удовольствованию обоих стран ко окончанию привести и успокоить» [РКО в XVIII в.,  1978, док. 267, с. 428].
Решение направить в Цинскую империю полномочное посольство было принято еще при жизни Петра I, скончавшегося в январе 1725 года. Правительство Екатерины I 18 февраля 1725 года главой посольства назначило С.Л. Владиславича-Рагузинского, присвоив ему ранг чрезвычайного посланника и полномочного министра. Владиславич-Рагузинский (Владиславич) Савва Лукич (16.1.1669 – 18.6.1738) по происхождению серб, с 1710 года российский дворянин; зная иностранные языки, с юношеских лет занимался торговлей в Европе и Турции, а с 1704 года - в России  на основе жалованной грамоты Петра I, одновременно выполняя его дипломатические поручения. Став главой дипломатического посольства в Китай, Владиславич-Рагузинский внес выдающийся вклад в формирование российских границ от Енисея до Аргуни, способствовал устройству фортификационных укреплений, закладки Троицкосавской пограничной крепости и организации торговой слободы Кяхта; разработал рекомендации по организации караванной торговли с Китаем. За Буринский договор Владиславич-Рагузинский получил чин тайного советника и был награжден орденом Св. Александра Невского [АВПРИ, ф.62, оп. 62/1, д.4 (1725), л. 239; д.7 (1727), л. 2об.; д.21 (1727); оп. 62/3, д.1 (1726), л.1-93; Константинова, 2012а, с. 128].
В состав посольства Владиславича-Рагузинского в Китай был включен Л. Ланг, побывавший в Пекине вместе с Измайловым в 1720 году и хорошо знавший тамошнюю обстановку. Командование эскортом посольства было поручено И.Д. Бухолцу. В посольстве находились пограничный комиссар С.А. Колычев и секретарь посольства И.И. Глазунов, выполнявший эти же обязанности в посольстве Измайлова. Всего в посольстве было около 120 человек, его сопровождал полуторотысячный отряд. В специальной для  Владиславича-Рагузинского правительственной инструкции особенно подробно оговаривались стороны деятельности по подготовке и проведению нового разграничения русских и цинских владений. Один из ее пунктов гласил, что чрезвычайному посланнику Владиславичу «стараться получить… известии… особливо о пограничных с китайцами землях, которые при прежнем с китайцы съезде графа Федора Алексеевича Головина без разграничения оставлены и которые места китайцы в свою сторону ныне получить желают, сколь оные Российскому империю нужны и для чего в то время не разграничены, и, сколько возможно будет, учинить оным обстоятельное описание и карту» [РКО в XVIII в., 1990, док. 56, с.128]. Специальные пункты инструкции отводили претензии маньчжурских правителей Китая на русские владения (китайская сторона претендовала на всю южную часть Восточной и Западной Сибири, т.е. на установление границы по линии  Красноярск – Аргунь).
Прибыв в Селенгинск в августе 1726 года, Владиславич изучил исторические документы, касавшиеся пограничных отношений России с Китаем.   Они дополнили начатую в 1725 году двумя геодезическими партиями съемку местности приграничной зоны: на запад до верховьев Абакана и на восток до  Удского острога на реке Уда (располагался восточнее верховьев р. Зеи). Геодезическая партия в составе П.Н. Скобельцына, И.С. Свистунова, В.Д. Шетилова и Д. Баскакова к 1727 г. нанесла на карту течение рек Хилок,  Аргунь, Шилка, Онон, озеро Далайнор и др. [ГАЗК, ф.10, оп.1, д.64, л.58, 86-87; Магидович, 1984, с.86; Постников, 2014, с.89]. Геодезисты, кроме описания Нерчинского края, должны были, проследовав до Удского острога,  исследовать горные хребты вдоль Амура до верховьев Уды, составить подробное описание района Удского острога, узнать, не приблизились ли китайские владения в данном районе после Нерчинского договора [РКО в XVIII в., 1990, с.9]. Однако полностью с задачами описания земель севернее Амура геодезисты не справились. По документам, изученным в Селенгинске, расспросам местных жителей и полученным геодезическим данным была  составлена ландкарта с описанием границы от Енисея до Аргуни, которую Владиславич направил в Петербург. В описании пограничных мест и создании карт, а позже в постановке пограничных знаков на всем протяжении русско-китайской границы от Аргуни до Енисея, кроме Скобельцына, Свистунова, Шетилова и Баскакова участвовали геодезисты: А. Кушелев, М.П. Зиновьев, И. Валуев, [Постников, 2014, с.89, 91]. *
В период пребывания посольства С.Л. Владиславича-Рагузинского в Селенгинске под защиту русских властей продолжались перекочевки крупных монгольских партий. Со времени заключения Нерчинского договора сохранялась тяга Халхи (Северной Монголии) перейти из китайского в русское подданство. Летом 1726 года, например, в русские пределы откочевали 1000 халхасцев и угнанных маньчжурами в Халху ойратов, возвращения которых добивалось цинское правительство [РКО в XVIII в., 1990,  с.12].
В Пекин посольство Владиславича-Рагузинского прибыло в середине октября  1726 года. Переговоры, начавшиеся 15 ноября, проходили в сложной и тяжелой для русских уполномоченных обстановке. Они были изолированы цинскими властями от внешнего мира (к ним были приставлены часовые, периодически сокращалась норма выдаваемого продовольствия и даже питьевой воды, существовала постоянная угроза заключения в тюрьму). Осложнились также из-за продолжительной болезни Владиславича, переговоры шли с перерывами, затягивались, из-за споров заходили в тупик. Китайские представители настаивали в первую очередь решить вопрос о границе. По-прежнему, добиваясь договорного оформления границы между русскими владениями в Забайкалье и в Южной Сибири и захваченной цинами Халхой, маньчжуры в первую очередь пытались получить международное признание новых рубежей своей империи, подтвердив свои владения над Халхой.
Китайская сторона вновь выдвинула территориальные претензии. Обострились разногласия по поводу земель в верховьях Аргуни. Цины после Нерчинского договора заняли эти земли, произвольно толкуя его статьи. Они заявили, что «в мирном договоре написана граница река Аргунь, с их стороны написана до вершины, а с российской стороны вершин не упомянуто» [АВПРИ, ф. 62, оп. 62/1, д. 12 а (1725),  л.223-224]. На деле же именно в русском экземпляре договора говорилось о прохождении границы до верховьев Аргуни, а в маньчжурском тексте и китайском его переводе было опущено. Кроме того, цинские дипломаты познакомили Владиславича с картой с наклеенными на нее  кусочками красной бумаги; они означали знаки, по которым цинское правительство предлагало провести границу в Монголии. «А те знаки, - отмечал русский посол, -  были так далече внесены в российскую землю, которыми бы был Нерчинск, Селенгинской, Удинской и Тункинской и Красноярской уезд так притеснен, что б более половины владений тех уездов осталось в китайском владенье» [РКО в XVIII в., 1990,  док. 196, с. 435].
Кроме того маньчжурские дипломаты пытались воспользоваться статьями Нерчинского договора, где говорилось о том, что земли по реке Уда остаются не разграниченными. Поэтому они заявляли о справедливости своих требований на земли южнее Байкала. На это Владиславич ответил, что в Нерчинском договоре речь идет о другой реке Уде: «Не та река Уда, на которой острог Удинский и которая в Селенгу и в Байкал впадает, но упомянута другая река Уда, которая в Камчатское море впадает» [АВПРИ, ф.62, оп. 62/1, д.12 а (1725), л. 247].** На претензии цинских властей разграничить земли у побережья Охотского моря русский посланник заявил, что территории в Приморье совершенно не изучены, что он не уполномочен решать эти вопросы [Там же, л. 295-296].
Из-за желания цинской администрации решать пограничные дела на месте  переговоры были перенесены непосредственно на границу России и Монголии в район реки Бура недалеко от Буринского караула (в 20 верстах от будущей Кяхты), где они продолжались в июне-августе 1727 года. Бура по существу являлась небольшим ручьем, впадавшим в реку Орхон. «Над той речкою Бурою с китайской стороны стоял караул мунгальский в двадцати юртах; а по сю сторону той же речки, верстах в двух, на сопке Орогойту их же караульный маяк стоял наметанный каменьем», - упоминается в путевом журнале С.Л. Владиславича. В этой местности после длительных дебатов, преодолев территориальные притязания Китая, 20 августа 1727 года был подписан Буринский договор, ставший второй определяющей вехой в формировании забайкальской границы. В ознаменование решения пограничного вопроса по распоряжению С.Л. Владиславича-Рагузинского на каменном кургане был поставлен большой деревянный крест с надписью: «Крест Божий, курган-знак границы между Российской и Китайской Империями поставлен 1727 года, августа 26 дня» (располагался в 10 верстах от первого пограничного Кяхтинского знака) [Бантыш-Каменский, 1882, с. 141, 147-148]. В 1772 году об этом знаке напишет исследователь, ученый-энциклопедист немецкого происхождения Петр-Симон Паллас: «…На запад лежащей горе стоят друг против дружки русская межа и китайская: первая из камня и земли складена с крестом, а другая – только из камня, как юрта – кверху острее» [См.: Паллас, 1989, с.478].
По условиям Буринского договора граница между Россией и Китаем простиралась от сопки Абагайту до перевала Шабин Дабага на Алтае. Она проводилась по принципу «северная сторона Российскому империю да будет. А полуденная сторона Срединному империю да будет». Новое разграничение учитывало исторически сложившуюся линию русско-монгольской границы только в районе Селенгинска и частично к востоку от него. Буринским договором впервые предусматривалось описание прохождения линии границы между Россией и Китаем, т.е. «земли, реки и знаки были написаны поименно и внесены в ландкарту» [Васильев, 1916, т.2, с.19; Бантыш-Каменский, 1882, с.139].
Во исполнение договора были созданы две пограничные комиссии в составе представителей обеих сторон, которые занялись маркировкой границы, т.е. постановкой пограничных знаков, а также учреждением караулов, перемещением поселений и кочевий в соответствии с принятым разграничением. Более 150 служилых приняли участие в пограничном размежевании. Часть из них, во главе с пограничным комиссаром Степаном Колычевым «чертила» границу к западу от нынешней Кяхты до Алтайских гор; другая – во главе с секретарем посольства Иваном Глазуновым – на восток до реки Аргунь. Когда «чертили» границу, «комиссии всюду встречали и сопровождали буряты и тунгусы со своими старшинами, когда подходили они к их кочевью. Эта церемония длилась не для одной почести, напротив, при этом они более заботились, чтобы личным присутствием своим не дать монголам, подданным Китая, завладеть их местами и урочищами, разумеется, при межевании много было споров и даже драки, в особенности там, где надо было захватить или отдать сенокосные луга или солончатые степи» [Цит по: Смирнов, 1999, с.79].*** Об оказании помощи комиссии И. Глазунову со стороны бурят говорится в документе: «При…. постановлении граничных знаков и содержании караулов… верноподданный Цонголова роду тайша Лупсан с прочими верноподданными ясачными иноземцы показал верную и усердную… службу… и был в разъезде  по разграничению с секретарем посольства… Иваном Глазуновым… от Кяхты до вершины реки Аргуни и чинил при том вспоможение своими родами в подводах и в прочем…» [ГАЗК, ф. 213, оп.1, д.5, л.1 об.].
Вдоль всей пограничной линии служилые поставили 87 маяков, представлявших собой земляную или каменную насыпь конической формы. Из них 63 маяка было установлено к востоку от первого Кяхтинского пограничного знака, 24 – к западу. К договору были приложены разменные письма с описанием прохождения линии границы от будущей Кяхты до Аргуни и до Алтайских гор и реестром (перечнем) поставленных пограничных знаков. Спустя 100 лет Епифан Сычевский так описал то событие: «Секретарь посольства Глазунов, по взаимному согласию с китайским комиссаром Хубиту, определив пограничную межу до вершины Аргуни или местечка Абагайту, поставил на возвышенных местах всего 63 маяка (или 63 пары каменных насыпей), заложив в каждом из них секретно запись на русском и монгольском языках, заключающую в себе нумерацию маяков, считая оные от Кяхты или Бургутейской горы до сопки Абагайту; и здесь соединена граница новая со старою, т.е. с Аргуньскою, определенною боярином Головиным. Комиссары, подробно описав проведенную ими границу и поставленные на границе маяки, поменялись на Абагайтуевской сопке письменным актом 12 октября 1727 года» [Сычевский, 1875, с.66]. В степи, южнее вершины горы Тарбага-Даху, более чем в шести верстах от нее, был установлен маяк с номером 58, ставший впоследствии точкой стыка границ трех государств (России, Китая и Монголии)  [Иванов, 2012, с.607].****
Группа геодезистов, работавшая по заданию С.Л. Владиславича-Рагузинского, занималась съемкой не только участков границы, где  комиссарами устанавливались пограничные знаки,  но обследовала также западный отрезок границы, установленной Нерчинским договором по Становому хребту (Каменным горам). Исследователем А.В. Постниковым выявлена фотокопия подлинной карты геодезистов П.Н. Скобелицына и В.Д. Шетилова, из чего видно, что они не только занимались рекогносцировочными съемками района Горбицы, Черной, Амазара и других рек, впадающих в Амур и Шилку недалеко от устья Аргуни, но также ставили пограничные знаки на Становом хребте.  На карте геодезистов А.И. Кушелева, М.П. Зиновьева и И. Валуева, также осуществлявших геодезическую съемку порубежных территорий на юге  Забайкалья, помимо маяков, установленных западнее верховий Аргуни, был показан и пограничный столб, поставленный маньчжурами в устье реки Горбицы (на карте – Горбина), которая изображена впадающей в Шилку выше устья Аргуни [Постников, 2014, с.93]. Как левый приток Шилки, впадающий в нее выше устья Аргуни, Горбица показана и на всех детальных рукописных картах периода после Буринско-Кяхтинского договора [Там же, с.98].***** При разграничении, по мнению некоторых историков, не обошлось без казусов и необъяснимых решений, ставших причиной потери той части территории, которая уже принадлежала России. Современников и историков волновал вопрос, почему комиссары «из Манзанского караула повели границу не по хребту, как это везде делали, а поворотили несколько на север и до самой Аргуни изломали ее по разным направлениям… С самого Харацая они неправильно поворотили  на север и отдали китайцам плодоносные долины рек Желтуры, Джиды… Все это заставляет думать, что уговоры на разграничение составлялись не на самих местах и не по инструментальному измерению и направлению, а заочно по картам, которые были далеко не верны…» [Цит по: Смирнов, 1999, с.79]. В целом маньчжурская сторона вновь, как и по Нерчинскому договору 1689 года, оказалась в выигрыше, получив ряд уступок. Кроме территорий на юге нынешнего Красноярского края русская сторона уступила маньчжурам район оз. Далай-Нор [Внешняя политика…, 1965, с.72].
Буринский трактат вошел в качестве статьи 3 в состав общего договора о разграничении, политических и торговых отношениях между Российской и Цинской империями. Его подписание состоялось 21 октября 1727 г., а обмен экземплярами договора между русской и цинской делегациями был произведен летом следующего года в Кяхте, поэтому договор получил название – Кяхтинский. Поскольку Буринско-Кяхтинский договор содержал описание русско-китайской границы, он был, по правилам дипломатии, делимитационный. В нем за основу при определении линии прохождения границы на горных участках был принят принцип «по вершинам гор/по водоразделу», являвшийся в международной практике в качестве базового и предпочтительного [Плотников, 2007, с.30]. Этот договор впервые в истории русско-китайских отношений в Забайкалье предусмотрел демаркацию границы.
Как было указано, во время работы разграничительной комиссии С.Л. Владиславича-Рагузинского особенно выявилось недовольство русской администрации и местных племен неудобствами, созданными условиями Нерчинского договора 1689 года. Негативные последствия потери Приамурья по Нерчинскому договору понимало как русское правительство, так и представители научных кругов. Одним из первых и наиболее последовательных противников сохранения неизменными территориальных уступок России по договору 1689 года был академик Петербургской академии наук Герард Фридрих Миллер, который в рамках континентальных исследований Второй Камчатской экспедиции В. Беринга провел изыскания и в 1735-1737 годах организовал полевые работы в районах русско-китайской границы [ГАЗК, ф. 10, оп.1, д.25, л.115-124, 190-212; д.64, л.191 об., 193; Постников, 2014, с.95-96].******
С копиями карт приграничной территории Забайкалья, составленных членами миссии Владиславича-Рагузинского, пришлось работать позже пограничной администрации. Однако, как выяснилось, карты не были достаточно детальны, да и обстановка на границе менялась, что требовало проведения дополнительных географических исследований и картографирования. С середины XVIII века такую работу организовывала пограничная администрация на местах.  В качестве примера результатов подобных работ А.В. Постников приводит карту, выполненную подпоручиком Алексеем Колесниковым, на которой от маяка Боротологоя до Цурухайтуйского фарпоста и от него по течению реки Аргунь нанесены деревни, караулы, форпосты, пограничные маяки, дороги, а у Цурухайтуевского форпоста на правом берегу Аргуни показано «торговище китайское» [Постников, 2014, с. 99]. Другая карта, «сочиненная» в 1761 году инженер-поручиком Александром Афанасьевым, показывает русско-китайскую границу от начала Амура до Тохторского форпоста. Она стала «первой в ряду карт, которые многократно составлялись и копировались по заданию русского пограничного начальства в 1760-1770-х годах» [Там же]. Известна карта Восточной Сибири, составленная по распоряжению иркутского губернатора А.И. Бриля инженер-поручиком И. Чурнасовым. На ней государственная граница показана широкой полосой в две краски (красная и желтая), вдоль полосы – крупная надпись: «Граница между Российской империей и Китайским государством». На протяжении всей границы обозначены крепости, пограничные маяки, форпосты, редуты и караулы [Гольденберг, 1961, с.322,323]. В картуше карты Чурнасовым дано описание ландшафта местности протяжения забайкальской границы [См.: Приложение].
Особенно интенсивно картосоставительские работы проводились местной пограничной администрацией с 1772 по 1774 год в связи с реорганизацией пограничной линии [Cм. гл. 5]. Составленные в этот период карты по территории аргунской границы, легли в основу, например, подробной генеральной ландкарты русско-китайской границы от начала Амура на запад до реки Ий (между Тобольской и Иркутской губерниями), составленной в 1773 году группой специалистов в составе В. Шишкова, И. Шаховского, Ф. Батакова, А. Шишкина. На ней в верховьях Аргуни, в районе русла реки Хайлар, острова между протоками Хайлара изображены принадлежащими Китаю; от устья Аргуни граница уходит далеко по Шилке до Горбицы  [Постников, 2014, с. 101-102]. Материалы картографических исследований этого периода служили основой составления карт русско-китайской границы вплоть до начала XIX века. В показе принадлежности островов на Аргуни в устье реки Хайлар на этих картах нет единообразия. Так, на карте конца XVIII века острова в устье реки Хайлар даны нейтральными, русская граница проведена по западной протоке Аргуни, а китайская – по восточной. А на копии начала XIX века, сделанной с карты Шишкова, Шаховского, Батакова и Шишкина, те же острова показаны принадлежащими России [Там же, с. 102-103].   
Русские обзорные карты  первой половины XVIII века показывают в качестве пограничной реки  приток Шилки, впадающий в нее выше устья Аргуни. Так, на первой печатной общероссийской генеральной карте И. Кирилова 1734 года граница изображена проходящей по пятому притоку, впадающему в Шилку выше устья Аргуни.  На Амуре нанесено значительное количество населенных пунктов без надписей  названий. Более детально русско-китайская граница   показана на одной из итоговых карт Второй Камчатской экспедиции В. Беринга, составленной  капитаном Чириковым, прапорщиком Чекиным, геодезистом Киндаловым в 1743 году. На карте имеется изображение границы, которая проведена по Горбице, впадающей в Шилку выше устья Аргуни; из пограничных столбов нанесены лишь два на Аргуни (китайский и русский) у острога Урунской (видимо, Аргунский – авт.) вблизи реки Маритка. В верховьях Аргуни показана слобода Купецкая. За Становым хребтом вдоль границы южнее реки Удь имеется надпись: «По сим рекам и по реке Тугуру якуцкие ясашные тунгусы, якуты и ламутки промышляют ясак всякого зверя, а далее люди  китайской стороны их не пропускают» [См.: Там же, с. 105-106]. На академических русских картах середины XVIII века, как правило, отсутствует детализация русско-китайской границы, в этом отношении они подчас даже ошибочны  [Там же, с. 106].
Китайцы вплоть до середины  XVIII века не занимались географическим изучением и картографированием территорий в Забайкалье, представлявшихся им далекими северными окраинами империи. Известна редкая китайская карта, датируемая 1775 годом,  на которой очень подробно изображено нижнее течение Амура с большим количеством китайских (маньчжурских) поселений. Из русских острогов нанесены Албазин и Нерчинск; в устье Аргуни (на российской стороне)  показан пограничный знак, такой же знак изображен в устье третьего от Аргуни вверх по Шилке притока (Горбицы?) [Там же, с. 103-104]. На карте Китая, доставленной в Россию в 1796 году, показаны Амур, Уссури и Аргунь, граница не нанесена, лишь  в устье Горбицы показан  китайский пограничный столб. На Уссури и Амуре  (особенно в нижнем течении) изображено много поселений. На китайской карте конца XVIII –начала XIX века русско-китайская граница в Приамурье изображена грубо приблизительно и явно тенденциозно в пользу Китая: на Аргунском участке она проведена западнее Аргуни (в устье Аргуни на российской стороне  нанесен пограничный знак), а на Шилке – западнее Горбицы. На восточном берегу Аргуни и к западу от ее истока нанесены китайские караулы [Там же, с. 107-108].   Сохранились иностранные карты этого периода интересующих нас территорий, выявленные исследователем А.В. Постниковым  [Там же, с. 104-105].   
* Подлинные карты отдельных участков границы, вычерченные  геодезистами миссии Владиславича-Рагузинского, а также общие карты границы 1728 года пока не обнаружены, но выявлены две копии с них, датированные 1729 годом   [Постников, 2014, с.89, 91].
** Дело в том, что в Восточной Сибири имеются три реки с названием Уда: одна впадает в Охотское море, земли по ней были оставлены не разграниченными по Нерчинскому договору;  другая является притоком Селенги, о ней и пытались толковать цинские дипломаты; третья впадает в Ангару, о ее существовании маньчжуры, видимо, не знали. Самое  название Уда в эвенкийском диалекте означает спокойное, тихое течение [Мурзаев, 1984, с. 572].
*** Факты недовольства нерчиской администрации и русских туземных племен итогами Нерчинского договора, по которому, например, порубежные участки горных районов рек Горбица, Черная, Шилка, верховьев Амура, где эвенки традиционно занимались оленеводством, были запрещены для использования, отмечал в XIX веке  А.Ф. Миддендорф: см. Приложение).
**** После соединения Аргунской границы с южно-забайкальской в 1727 году территориальных споров Китая с Россией не происходило вплоть до начала XX века.
***** Как первый левый приток Шилки выше устья Аргуни Горбица показана на карте речной системы Аргуни и Шилки из архивных материалов  немецкого ученого Даниила Готлиба Мессершмидта. Он в 1724 году по заданию Петербургской академии наук, исследуя систему рек Аргунь и Шилка, прошел по левому берегу Аргуни до ее истока из озера Далай-Нор. На упомянутой карте, кроме Аргуни  со всеми притоками и Шилки, показана часть Амура. По Аргуни, Шилке и Горбице проведена точечным пунктиром граница [Новлянская, 1970, с. 86; Постников, 2012б, с.21].
****** Историк А.Р. Артемьев подвергает сомнению добросовестность и даже честность исследований Миллера, который, по его мнению, не мог быть объективным на том основании, так как «обрел в России вторую родину и ревностно служил ее интересам»     [Артемьев, 2002, с.44-52]. Как указывает А.В. Постников, вопрос о «двух Горбицах» неоднозначно решался и до Г.Ф. Миллера [Постников, 2014, с. 96].