На белом теплоходе

ПРОЛОГ

МОСКВА

Серый мир, серый день. Где-то происходит что-то серое и темное, где-то там, но не у тебя. Жизнь - это не то вечно серое небо, которое нависая, смотрит на тебя. Это дело, это поступки, это любовь и преданность идеалу, стремление к совершенству. Это труд, которого нет, это отдых, которого нет, это дети, которых нет. Это то, что ты ждешь, и то, что приходит к тебе тогда, когда уже перестал ждать его. И именно теперь его нельзя упустить или отдать другому, потому что оно пришло к тебе, и оно - твое. И тогда нет больше серого дневного неба, нравственной нечистоты и недолюдей. Ты снова поднят на Олимп, и это твой мир. И это твой дневной сон. А пока только мерзость, убогость, продажность, трусость, подлость, грязь и серость. Ау! Вы, которые не те! Отзовитесь, откликнетесь! Тишина. Глухая мертвая тишина.

- Уже уходите?

- Да, дела.

- Зачем торопитесь? Посидите еще в ординаторской. Успеете к вашим сумасшедшим.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

БЕЛЫЙ ТЕПЛОХОД

Давно хотелось мне пойти на теплоходе музыкантом, но долгое время я не решался. И вот это произошло. Я взошел на борт белого теплоход и пошел на нем прочь от Москвы. И сейчас я - пианист на нем. С самого начала во главу угла своего пребывания здесь я поставил рояль, и не ошибся. А спустя месяц стал писать свою повесть, по странице за день. И вот вам мое повествование.

Это только после первого вояжа кажется, что нет большей трагедии, чем сойти с теплохода. Чушь полная! Теплоход ходит туда-сюда, туда-сюда. Ты же садишься на него в определенный момент жизни, принимаешь его условия и идешь с ним. Он ходит вечно, он сам по себе, но твоя жизнь - это твоя жизнь.

Пошел второй месяц как я на теплоходе пианистом. Каждый день пишу по странице и направляю друзьям. Думаю отправить затем текст в редакцию журнала. Журнал в Питере, я – в Москве. Давно хотел навестить редакционное начальство. В Питере буду в июле, теплоход будет стоять в Уткиной заводи, на противоположной стороне всей инфраструктуры этого города, сумею ли попасть на Лиговский? На теплоходе питерцы признали меня лучшим пианистом. Душевные, добрые, отзывчивые.

Ночь. Из открытой двери на палубу слышно громкое пение соловьев из крон деревьев по кромке Канала. Думается, я нашел свою Родину, и это - Татарстан. Вариант отъезда из Москвы у меня такой в планах. Гид-экскурсовод. Так уж и быть, вернусь к прежней своей профессии, от которой бежал десять лет. Думаю уехать к татарам. Хорошо бы, конечно, в Финляндию. Но границы теперь закрыты. Нет, к татарам, конечно. На худой конец, в Набережные Челны химиком.

Мы идем по Каналу имени Москвы. Прямо над моей головой громыхнул поезд, Уф, здорово! Здравствуй, Москва, и прощай снова. Я счастлив. Впереди - фортепианное чудо за роялем, если удастся. На теплоходе сегодня почти все москвичи. Это накладывает печать на всю атмосферу в зале. Москвичи боятся, что их обманут, всегда все перепроверяют. Питерцы доверчивы, как дети, и иногда снобы. Я пытаюсь не разочаровать обоих.

Теплоход стоит в шлюзе с каравеллами. Еще раннее утро, а мы уже неглубоко в области в окрестностях столицы. Иллюзия, что идем прочь от Москвы. Потому что с Твери повернули задней кормой в направлении, куда шли весь путь. Это необычно для того, кто не знает расположения водохранилищ Угличского и Иваньковского. А может, это я такой неопытный еще. Уже родное Подмосковье, и у меня сейчас сольный фортепианный концерт. По обеим сторонам Канала грохочет пригородной электричкой железная дорога и шумит автотранспортом Дмитровский шоссе. Слева - дома Подмосковной  Швейцарии. Комаров здесь больше, чем на Волге. Москва есть Москва. И как только люди в ней живут! Я уезжаю зимой из Москвы однозначно. В Мандроги или Сортавалу, куда угодно. Еду самозанятым вне трудовых отношений. Это единственно лучший вариант теперь в России. Электричка нас опережает...

Теплоход пришвартован в Угличе. Был в женском монастыре на улице Ольги Берггольц. В Кремле зашел в Красную гостиную и играл на белом рояле. Рояль великолепный, с приглушенным бархатным звуком от длинных клавиш, не тот, что на теплоходе. И люди здесь совсем другие. Играл недолго, затем гулял по парку. Часы не купил, ничего не нужно, только музыка за роялем…

Не может фотокамера передать всего счастья пребывания моего на теплоходе. Туристов мало и теплоход идет на треть пустой. Меня проинструктировали как вести себя с туристом. Если следовать, все проходит на ура. Ни на кого не смотрим, не воспитываем, не входим в положение, но выполняем каждое чаяние. Капризов, как ни странно, мало.

Мы идем по безбрежному водохранилищу. За кормой - чайки. Много чаек. Видны острова. Туристы лежат раздетые на верхней палубе. Московское море синее-синее, чайки белые-белые. Нарядили горничных в русские сарафаны, выставили в ресторане сногсшибательные салаты. Все съестное потребляю в неимоверных количествах, кои в Москве мне не снились. Люблю поесть. Туристы явно не довольны Костромой, рассказываю им о русской фортепианной музыке и программных фортепианных циклах. Чайки продолжают полет, теплоход идет, острова стоят на месте. Удивительно давать сольные концерты каждый день! Чайки кружат за бортом, по левому борту пустые пляжи...

Теплоход проходит Рыбинск. Вот прошел под аркой моста, замедлив ход. По левому борту виден город. Вчера был Плес и Кострома. Они подарили мне то, что останется только со мной. Я уже выпил какао с овсяным печеньем. Кормят меня на убой. Рыбинск все продолжается. Мы куда-то сворачиваем.

Здесь, на теплоходе, безумно интересно! Никогда не скучаешь, как, к примеру, сегодня, когда к теплоходу пришвартовался нижегородский трехпалубник, мы радостно переговаривались и махали друг другу руками. У меня – классическая музыки и японский рояль. У них – популярная музыка в записи, правда, приятная. Сегодня играю свой Дворянский салон. Вся пристань занята людьми. И куда все идут? Наверно, на Нижегородец. Скучаю уже по Тольятти, Питеру, Валааму. По татарам скучаю с Болгара и Свияжска. И по туристам с Перми на Кижах. По самим Кижам - нет. И еще по Петрозаводску. В нем набережная, как в Ялте. И Озеро синее, прямо как Черное море. По Волге проходит баржа. Скоро мой выход. Хоть бы никто не пришел. Ярославль – чудо! Мы стоим у пристани. Уже вернулись с экскурсии по городу и даже успели отправить группы в Ростов Великий. Фотографировал, подходил к Волковскому драмтеатру, заглядывал в подворотни, ходил по рынку. Сегодня много играю на рояле. Ярославль теперь со мной навсегда! Что делает один большой теплоход здесь в Ярославле посреди малых? Все, отплыли. Одни теперь. И много катеров здесь и там по Волге вдоль всей набережной Ярославля…

Если принести в Музей Мыши в Мышкине сделанную своими руками мышку, то всегда будешь ходить в него бесплатно. Завтра – Мышкин, и мышка с вечера уже готова. Мой вояж продолжается. На шлюзы в иллюминатор уже не смотрю. Фортепианные программы играю спокойно, без волнения. Стал говорить в микрофон. Повесть пишу, но прежнего удивления уже нет. Воспринимаю все как должное. В Москве дожди и грозы, стоит, однако от нее отъехать, как сразу появляется солнце и уже не исчезает. Взаправду, что в столице стоят излучатели, парализующие ум и волю! Меня парализовать сложно. Времена меняются. Впрочем, о многом из того, что прошло, жалеешь, что его больше нет, и сочувствуешь современникам.

Первый раз гулял по Мышкину без экскурсии. Моя мышка в Музее Мыши в книге учета под номером тринадцать тысяч шестьдесят два. Зашел в редакцию газеты «Волжские зори» и окунулся в прошлое. Выцветшие обои на стенах, печатная машинка на письменном полированном столе, такой же рыжий полированный шкаф, еще такой же стол. Сотрудница издательства садится при выходе в джип и отъезжает. Такая вот реалия подмосковной провинции. Я схожу с ума от счастья! Прыгаю в скакалку, пытаюсь раздобыть резинку для прыгалок. Жизнь моя окрашена в светлые тона.

Я в Вологодской области у села Горицы. Пошел в поселковый дом культуры и увидел своими глазами все то, о чем говорила мне певица, когда все только у нас начиналось тогда. Я не верил и не понимал, как может она быть счастлива здесь у себя. И сегодня это понял, увидел это счастье своими глазами. Я увидел радость малой родины другого человека. Да, действительно так живут здесь, на Вологодчине. Дом культуры и в нем концертный зал с вишневыми бархатными креслами, в библиотеке - парикмахерская, из которой довольные выходят местные женщины. Все чисто, опрятно, на длинных столах с лавками - белозерские пироги и чай для гостей. Заливные луга и лес вдали с горой Маурой. Это часть заповедника «Русский Север». Я был на горе. Здесь настоящие деревни, непростые, но настоящие люди. Я виноват перед певицей, что не понимал ее. Здесь на Вологодчине действительно хорошо. Ни о какой Москве и знать не желаю. Теплоход идет в Карелию. Впереди Сортавала, Петрозаводск, Валаам, Кижи. Маршрут накладывает отпечаток на мою фортепианную программу. Я рассказываю о музыке, и сегодня в музы-кальной гостиной у меня «Страна Фенноскандия - отражение в музыке»: Григ. Глинка, Римский-Корсаков и снова Григ.

Получил из питерской редакции опубликованный в свежем номере сценарий одного из спектакля Театра трех муз, и мне пришла в голову мысль сыграть этот спектакль на теплоходе силами здешних чтецов, заменив музыку. Авторский спектакль выйдет из стен своего театра. Нужно обязательно воплотить идею в жизнь!

В зале душно. Хоть бы кто догадался открыть дверь с палубы. Ходят туда-сюда, а дверь не откроют. На воде двадцать пять градусов. Играю Чайковского. Полный зал. Все идут и идут. С коридора, с палубы. И куда они все в такую духоту! Все хотят слушать «Времена года». Китайцы, как узнали, что Чайковский будет, пришли одни из первых. Духота продолжается до ночи. Только за полночь в каюте можно будет вдохнуть глоток свежего речного воздуха. Я вскочил на подножку последнего вагона уходящего поезда. Играю все: сольные программы, концерты, театральные и зрелищные мероприятия, сегодня утреннюю зарядку играл. В Питере теплоход стоит два дня, иду в театр, компания уже собралась. Зайду в «Северную лиру», куплю свою книгу. Музыкант он в центре держит музыку как зерно. И все остальное - это оболочка зерна. Музыкантом ты можешь оказаться где угодно. Но не музыка должна быть ради путешествия. Это я теперь понял. Ты знаешь и умеешь свою музыкальную профессию, и географические точки они лишь как при-ложение к ней. География не стоит ничего, это всего лишь место. Главное - музыка. И тогда ты где угодно и кем угодно. Только музыка и только фортепиано!

По Невскому проспекту не пройти. Все куда-то идут, взад-вперед, взад-вперед, а куда и зачем – непонятно. Беззлобный питерский менталитет. И все-таки толкаюсь в метро. Это совсем другой народ. Мне нравится Питер. Тороплюсь к причалу. Нужно успеть до ночи. Чудной народ, эти питерцы, одним словом! Провинция не провинция, столица не столица. Интересно!

Причал в Питере перенесен от метро «Пролетарская» на противоположный берег, и сразу оказалась нарушена вся местная инфраструктура. Здесь уже тридцать лет так. Питерцы добрее москвичей, отзывчивее, наивнее. Впрочем, все относительно. Некоторые и толкаются в метро, как москвичи, и не отвечают, когда их спрашиваешь, как пройти, и деловитые «под себя». Вошел в толпу в метрополитене с питерским менталитетом внутри себя, и мне стало легко. Впрочем, все равно некоторые толкаются, как в Москве. При входе в метро толпа, а после турникетов никого и на эскалаторах нет толчеи. Странный народ питерцы. Наверно, они заходят в вестибюль, как бы продолжая бродить по Невскому, ведь вход в метро «Гостиный двор» совмещен с магазинами и газетными киосками. Питер недоступен мне из Москвы по своей транспортной дороговизне, недоступен от Уткиной Заводи, недоступен в самом Питере. И все-таки в нем есть своя неповторимая аура. Заметил про себя, что на Питер хорошо смотреть из окна туристического автобуса, дышать его прохладой под сенью деревьев на бульваре. Собираюсь пойти дистанционно курсы экскурсоводов, пройти аттестацию и начать сам водить экскурсии. Еще собираюсь прослушаться в филармонию осенью. И ведь что удивительно, все же подучится!

В комфортабельном автобусе еду в Петергоф. Еду за улыбку. Я в Питере! В Питере! Мой друг говорит, что Петербург умом не понять. А еще, что солнца в нем больше, чем в Москве. Я отдался Питеру сердцем еще вчера и стал счастливым. Здесь постоянно солнце, даже когда идет дождь. Питер - лучший город на свете! Сейчас туристы с фонтанов вернутся, вернусь в Утиную Заводь на автобусе, пообедаю и пойду пешком по окраине. Обед пропускать нельзя, кормят «на убой». Сегодня - салат из ананасов с грецким орехом и черносливом, печень с соусом, суп берешь половником, а в нем с десяток фрикаделек одних только, бери - не хочу. Иду гулять по Невскому району. Только Солнце, только Нева и только Питер!

Повар с теплохода говорит, что Петергоф - парк для умственно отсталых. О себе говорит, что у нее небольшие деменции, а мы ее очень любим. Всех гоняет по столовой, при этом кормит на убой. Я же больше люблю другие пригороды Питера: Кронштадт, Ломоносов, Пушкин, Комарово, ну и конечно, Выборг. Из Выборга в Сортавалу ходит электричка. Народ ездит. В Петергофе толчея, все аккуратно подстриженные зеленые газоны, позолота. По Финскому заливу никто пешком не ходит и в фонтанах не купается. Шутихи не в счет.

Теплоход вошел в устье Волхова, и рано утром встал у причала Старой Ладоги. Питерцы тепло встречают мои фортепианные вечера. Сегодня продолжил за фортепиано «Музыкальный театр» музыкой из драматических спектаклей, а завершил все попурри из мелодий, звучащих в спектаклях Театра трех муз. Туристы не расходились, и теперь ожидают следующей встречи. Исполнение большого музыкального массива благодатно влияет на слушателя, открывает новое дыхание. Во время звучания музыки мы уже шли по Свири. Ночью войдем в Онежское озеро, а днем подойдем к Петрозаводску. Там собираюсь посетить Дом кантеле. Испытываю триумф победы музыканта над обыденностью и тривиальностью бытия.

На госэкзамене в институте меня обозначили как салонного пианиста. Действительно, музыка салона мне неплохо удается. Одну из своих встреч я так и назвал: «Музыка русского салона». Слушателям нравится мое часовое попурри популярной песенной музыки. Играю «Времена года» Чайковского и многое-многое другое. Стараюсь выдерживать на сцене пианистический и общий культурный музыкальный уровень.

Удивительная страна Карелия! Петрозаводск. Дорога на Медвежьегорск и Мурманск. Повар накормила меня пельменями по приезду, ехали до Кивача три часа в оба конца. Дождь, камни, водопад, остроконечные зеленые ели, карельская береза, насекомые на булавках за витриной в Музее природы, взволнованная грудь Онеги, набережная то ли Ялта, то ли Сочи, пришвартованный к пристани белый теплоход, диктор в радиорубке. Удивительно, ведь только день назад был Петергоф с его фонтанами. И вот Карелия. Мы уже вернулись, и я в каюте, и я совсем уже другой. Я влюблен в Карелию навсегда! Завтра - Кижи, а я хочу только того мгновения, когда автобус проезжал чуть поодаль, но все же вдоль набережной Петрозаводска, а я смотрел на озеро. Пусть оно останется со мной навсегда!

На причале Петрозаводска пришвартованы катера на Кижи. Набережная совсем пустая. Вода Онеги серая, как и небо, и при этом здесь хорошо. У Петрозаводска своя положительная аура. Влажно, ветрено, моросит дождь, а тебе уютно. Совсем недалеко от берега видны острова Онеги. Их здесь великое множество, зовутся шхерами. На безлюдной набережной видны огни фонарей с приятным желтым светом. С другой стороны пирса плещется волна об острые камни. Вдоль берега - махины грузовых кранов, и вдали безбрежная Онега…

Теплоход медленно отходит от причала острова Кижи. В окно палубы совсем близко видны острова с береговыми заболоченностями. Серые воды Онеги набегают на остроугольные камни. Мы покидаем Кижи, Русский Север. Сегодня я увидел его, и это произошло в деревне Ямки. Увидел деревянные бани на берегу, такие же деревянные дома, пирс и совсем близко от него движущуюся моторную лодку, захлестываемую водами Онеги. Луга с северным разнотравьем, много камней под ногами, которые здесь называют шунгитом. Тороплюсь, и мне не удается увидеть змей и зайцев, которые здесь водятся. Зато вижу много чаек, сидящих здесь на камнях хозяевами острова, знающих, что никто их не тронет. В зрительном зале благодарные добрые питерцы аплодируют после каждого номера. Это нужно ценить. Так происходит уже третий вечер. В Москве такой публики у меня не было. Только сегодня понял, поймал разум за хвост и огляделся. Аудитория очень внимательна к пианисту. Остров охраняется. Он совсем недалеко от материка. И все это вместе с Сортавалой и Рускеалой, Петрозаводском и Кивачом, Валаамом и Кондопогой зовется Карелией.

Теплоход идет по Вологодской области, узнаю место по изменившемуся характеру леса. Карелия закончилась, и тайга стала хвойно-лиственничной. Темно-зеленые ресницы елей так и остаются устремленными в небо, но на их фоне большими салатовыми мазками рисуются лиственные породы деревьев: березы, осины, клена, рябины. Только что была Карелия, и сразу Вологодчина, а завтра уже и Углич. Снова Углич, где Театр трех муз играет на Пушкинских днях свои спектакли.

Сегодня побывал в Кириллове, городе и монастыре. Совсем все позабыл и про Карелию, и про Вологодчину, в ведь лет двадцать эдак тому назад сколько читал я об этих местах, когда закончил только географическое отделение и рвался здесь побывать! Теперь вот проезжаю уже в который раз. За эти несколько дней я вспомнил, осознал и снова вник в эти места, и хочу живописать их уже сам. Впрочем, есть вероятность не успеть здесь, все завертелось в круговороте. Из Москвы иду на Верхневолжье, а уже завтра у меня «Музыкальный калейдоскоп» с русской фортепианной классикой, танго, мазурками и песенными вальсами.

Теплоход подходит к Угличу, уже в шлюзе. Это четвертое мое посещение Углича за время моего летнего вояжа, я рад снова в него войти, его увидеть, услышать, почувствовать. Углич находится в Ярославской области, и в преддверии следующего вояжа уже замечаю поросшие лиственными породами деревья на небольших островах верхней Волги. Да, это уже Верхневолжье. В водохранилище, таком же бескрайнем, как только что прошедшее теплоходом Белое озеро, Ладожское и Онежское озера, совсем другая волна, такая же седая, но спокойная, своя, родная. Мы подходим к Москве. В душе утихают бури, вызванные Карелией и немного успокоенные Вологодчиной. Уже Углич, а рядом с ним - Мышкин. Вы не забыли, под каким номером моя мышка в Мышкине? Нет, я не князь Мышкин, нет. Но я люблю оба эти города, через которые, проходя, всегда останавливается белый теплоход. Автобусный тур по Угличу сегодня позволил увидеть мне город в целом. Очень нравится мне Углич. Просто нравится. Концерт начался сразу, как теплоход отшвартовался от причала Углича. Уходил он не один. На причале стояли сразу пять теплоходов: три четырехпалубные и два трехпалубных. Перед концертом вышел на верхнюю палубу и долго смотрел на Углич, набережную, соборы Кремля.

Мне очень помогли напутствия из Москвы: смотреть на себя, пользоваться за обедом ножом, брать за столом сколько нужно и не больше. Пример Москвы всегда передо мной, ему я следую. И вот результат: уже второй месяц не слезаю с теплохода, сплю на белоснежных накрахмаленных простынях, наедаюсь досыта; облазил камни Валаама, какие только успел на остановках, «слетал» на Кивач с его водопадом и Музеем природы, надышался воздухом Вологодчины, стал тринадцать тысяч шестьдесят вторым дарителем мыши в Мышкине. После дождя и солнца, автобуса и пешего похода по городу - за рояль, как ни в чем не бывало, в белой рубашке и красной бабочке. Играю каждый день, каждый! Такого не может быть!  Я каждый день даю концерты за черным полированным японским роялем, классические, ресторанные, салонные, какую только музыку не играю! Несомненно, Москва – моя Богиня! Ну, и я хороший, конечно же. И вообще, мы все молодцы! В Ярославле собираюсь зайти в филармонию на прослушивание, в Костроме это вряд ли получится, просто не будет свободного времени. Впрочем, я стал забегать вперед, а все должно идти своим чередом, как и прежде. В этом мой залог успеха сейчас здесь. Однозначно, однако, что Москва осенью меня за фортепиано не узнает.

В Москве дожди и пасмурно. Но хмурость ее я пока не ощущаю, продолжаю идти по каналу, шлюзоваться, и так идти. Вечером концерт мой и туристов. Туристы тоже хотят выступать: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Ближе к Москве у меня всегда портится настроение. Явно, я не люблю свою малую родину, моя душа принадлежит роялю. Он - моя Родина. Питерцы благодарят меня за фортепиано. Говорят, что без меня их путешествие стало бы не таким интересным, а главное, скучным. Я ощущаю триумф музыканта.

Мне нравится по возвращении в Москву на Северный речной вокзал оставаться на теплоходе на ночь перед следующим своим вояжем. Несомненно, Москва - самый яркий, самый освещенный город. Здание вокзала освещено ярким желто-белым пламенем. Дома по обоим берегам Химкинского водохранилища светят разными цветами окон, фонарей, дежурных огней. Вода отливает желтыми бликами, моросит дождь. К чему такая роскошь, зачем? Потому что это - Москва. Палубы вычищены и вымыты не один раз, каюты ждут новых туристов, все белоснежное в каютах. В баре все подготовлено к завтрашней встрече, накрытые фужеры блестят и сверкают, ряды кресел поставлены ровно.

Теплоход встал на рейд чуть поодаль от всех причалов. Я окружен со всех сторон водой сейчас. Казалось бы, всего несколько десятков метров, и вот он, причал, много причалов. Ан, нет, не доберешься. Также и с причала смотрят люди на белый четырехпалубный теплоход и не могут дотянуться до него. Им недоступен теплоход, а мне - берег. Все замерло до утра, ничего уже не случится, все стихло, вокруг меня вода. Теплоход встал на рейд.

Теплоход - большой автономный дом. Он оживает, когда в нем появляются жители. Туристы заряжают этот дом своей аурой, тепло встречают меня, долго аплодируют. Захожу в полный зал, подхожу к пианино. На борту - двести душ туристов и сто членов экипажа, я  - в их числе. Вояж очень удачный для туристов по своему расписанию. Туристы наполнили собой теплоход, заказывают в барах коктейли сразу и на палубы, и в каюты, куда только не заказывают. Все двести человек ходят по Ярославлю все с желтыми аудиогидами. Тут же - туристы с еще двух пришвартованных теплоходах все перепутались. Десять туристических автобусов рядом, все ходят смотреть Ярославль! Представляю, что будет сегодня на моих «Временах года»! С утра уже подходят, спрашивают, жаждут Чайковского, как и в прошлом моем вояже. И что он им всем сдался! Сегодня придется на концерте говорить в микрофон. Скучать - вы о чем? В зале был аншлаг, туристы не поместились. Сегодня дают большой зал. Бортовая диктор называет мои концерты филармо-ническими. Где в Москве было у меня такое скопление слушателей? Только в Доме архитектора, но тут на сцене я один! Снова испытываю триумф музыканта. Ай да на теплоход, здесь весело!  Двадцать пять градусов жары в Ярославле. Иду на стрелку.

Сегодня у меня три экскурсии, из них две - автобусные, в Ярославле и Костроме, одна - ночная. Вы бывали в сумасшедшем доме? Тогда ай да ко мне! Я счастлив в квадрате! Народ бродит из конца в конец, экскурсоводы тараторят отовсюду. Это - моя стихия, стихия водная, стихия музыкальная, стихия туристическая, стихия многолюдная. Я счастлив. Кажется, уже говорил об этом? Солнечный удар! Вечером охлажусь в Костроме, до Костромы, однако, еще «Времена года»! Какие веселые гастроли я себе устроил. Дорвался-таки до своего. Я на гастролях, на Волге, за роялем наедине с залом из сотни человек в триумфе! И я рад, что на мой концерт в Ярославле, на мои «Времена года», никто почти не пришел. Все мое оно при мне. И это - моя музыка, мое фортепиано.

Охлаждаюсь тихим теплым вечером в Костроме после Ярославля. Прошел льняные и сырные лавки, зашел в Ипатий и в нем растворился. Кострома любима мною. Я люблю в ней бывать, отдыхать эмоционально. Теплоход пришвартован к причалу Костромы до полуночи. Набережная вся гуляет. Это как Ялта или Сочи, только это - Волга. Здесь легко и свободно дышится, волжский вечерний воздух приятен. Молодежь поет песни, по мосту с зажженными фонарями на противоположный берег через Волгу идет транспорт. Вдоль набережной фонари также светят желтым своим приглушенным светом. Теплоход один стоит у причала. Народ гуляет в темноте набережной, я же стою у порочней пирса и гляжу поверх рядов деревьев на белые облака на темнеющем небе. Со мной здороваются проходящие мимо туристы, матросы, музыканты. Глядя на облака, понимаю, почему я один и не хочу взять себе пару при стольких возможностях вокруг. Я достаточен, в этом моя сила, сила не сломливаемая. Одна из остановок туристического автобуса в Костроме была у детской площадки. Туристы пошли в монастырь, и я неожиданно остался на недолгое время один, даже водитель куда-то исчез. Я увидел рядом с собой старые наши железные качели во дворе, кои каким-то образом еще остались здесь, в Костроме. Я сел на них и стал качаться, навык так и остался у меня с детства, сколько уже лет прошло. Потом перешел на железную вертушку. Снова на качели. Я не вспоминал детство, я из него не выходил. Сегодня понял, в чем смысл вояжа по воде. Это - отдых, просто отдых у воды. Ведь у Воды мужчина получает свою энергию, как женщина у Земли. Это променад вдоль набережной на вечернем закате, песни в кафе на весь причал. это радость и счастье жизни…

Пруд с рогозом, полностью заросший ряской, над ним совсем низко ле-тает стриж. Плещутся о прибрежные камни волны от проезжающих моторок. Песчаный пляж на окраине города и набережная с теми самыми березами и ветлами, кубышкой, стрелолистом, кувшинкой, водорослями и ряской, теми же лодками, привязанным тонкими металлическими тросами прямо к деревьям. Даже теплоход и тот привязан белым канатом к березе. Я запрыгнул тогда в детстве в Плес, который так теперь исказили мои сверстники, «поработавшие» здесь. Свежий речной воздух с Волги, наивные дети моего того возраста, и в моих руках «инопланетное изобретение» смартфон, позволяющий теперь писать этот текст. Тогда я писал письма в Москву на бумаге, складывал ее в конверте и относил на почту здесь. Та же дорога на турбазу. Она сейчас на том же месте, равно как санаторий, и крошечный низенький автовокзал, и дорога к пруду. И мой ровесник, показавший мне забывшему те дороги. Ничего не навевает мне Плес. Природа, не тронутая человеком, остается здесь, как и прежде, такой же. Дома набережной раскрашены, разукрашены, подделаны «под старину», зачем? Зачем возвращаться к прошлому, вам неведомому? Чем вам было плохо тогда, в детстве, что во взрослой жизни не захотели сохранить вы свое то счастье в окружающих интерьерах Плеса?

На Канале имени Москвы ливневый дождь. Моя жизнь на теплоходе вошла в свое русло. Теплоход идет, туристы сменяются, направления маршрутов в разных вариантах остаются прежние, фортепианные программы проходят под аплодисменты. Я рад жизни, она мне нравится, и возвращаться в Москву не планирую. Здравствуй, Москва, и снова прощай, любимая столица, без всякого сожаления! Да здравствует свобода!


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПО ВОДЕ И ПО СУШЕ

МОСКВА

Теплоход идет в новый свой рейс, снова в недельный, и снова по Верхневолжью. На Канале имени Москвы стоят жаркие июльские дни, середина лета. На берегу загорают люди и машут рукой мне. В голубом небе белые кучевые облака совсем недвижимы. Я словил себя на мысли, что за не малым двумя месяцами отсутствия люблю Москву с ее зелеными шариками деревьев на причале в ряд, высокими домами, каких я совсем не вижу здесь в России. Асфальт шлюзов сливается с палубой нашего теплохода и кажется, сделай только шаг, но нет, обманчивая иллюзия, это не берег, это охранная часть шлюза, куда нельзя.

В кронах деревьев щебечут птицы даже сейчас, в июле. Тихим летним вечером слышно как в траве стрекочут скачки и кобылки. Солнце светит неумолимо, я люблю в этот момент мир и все что вижу на берегу с палубы. Ночью мы покинем Канал, чтобы оказаться в широком водохранилище, пойдем по Верхней Волге с ее лесистыми берегами и образовавшимися при затоплении островами. Жаркий полдень неумолимо сопровождает теплоход, и я никуда не хочу от него скрыться. А на горизонте уже машет рукой тихий и спокойный август.


КИНЕШМА

Помню детство свое. Мы приехали в Плес на турбазу. Деревянные домики и низенький в не-сколько этажей жилой корпус. Низенькие курятники по обочинам дорог здесь же и асфальтированное шоссе вдоль кромки хвойно-лиственного леса. Улитки в своих катушковых раковинах прямо на белом выцветшем асфальте, массивные ветлы вдоль круглого пруда и много солнца. От турбазы прямо с шоссе автобусы забирали нас на экскурсии в Кострому, Кинешму, Иваново и возвращали поздно вечером сюда же к ужину. Мы спускались к Волге через площадь. К берегу были причалены лодки. На площади и набережной было тихо-тихо.

Я обещал себе тогда, в двенадцатилетнем возрасте, вернуться сюда, когда стану взрослым. И вот я здесь, в Кинешме.

Я вернулся и увидел Кинешму снова. Человек, говорят, тепло отзывается о своем прошлом, потому что оно прошло. Нет, потому что оно было лучше сегодняшнего настоящего, объективно лучше. Я обещал себе тогда пройти по набережной Волги к драмтеатру и обязательно зайти в него. Сегодня я сделал это. Времена меняются в пределах цикла. Каменные здания и деревья, если их не ломают, остаются живыми свидетелями прошлого и создают ауру места. Я иду туда, где могу увидеть прошлое, как в моем прошлом было. А было аккуратно, опрятно, просторно и по-настоящему ухожено. Таким оказался сегодня для меня Плес с его асфальтовым шоссе, улитки, популяция которых так и не сменилась за эти годы, старые ветлы. Драмтеатр в Кинешме разочаровал меня, как и сама Кинешма. Да и просторного речного вокзала того больше нет.


НИЖНИЙ НОВГОРОД

Яркий солнечный день. Еду в туристическом автобусе через весь город. Автобус останавливается у Музея-квартиры Горького, Я люблю эту остановку.

Со Стрелки при слиянии Оки и Волги виден Нижегородский кремль и жилые кварталы нагорной части. Жаль, не удается прокатиться на метро. Здесь на Стрелке строится Ледовая арена. Через полчаса автобус помчит меня обратно к Горьковскому водохранилищу, где пришвартован теплоход. Целый час буду ехать я по Нижегородской области, смотреть на поля, засеянные колосящейся пшеницей и хвойно-лиственные леса. Глядя на остроконечные верхушки елей, я буду вспоминать Карелию, в которой снова буду уже через неделю. Перед Карелией будет Вологодская область. И все леса-леса-леса, все больше хвойные. Со Стрелки вдали прослеживаются очертания канатной дороги, связывающей Нижний со спутником Бором. В окне автобуса промелькнула Нижегородская ярмарка. Жизнь удалась! Жизнь удалась!

Теплоход что надводная лодка, Я хожу по коридорам с синим в желтый горошек ковролином, заглядываю в столовую и вижу в окно всегда разные виды. Так на стоянках. Я могу выйти с теплохода и войти на него в любое время, когда поставлен трап. Теплоход швартуется всегда одинаково, причалы и пристани только меняются. Я подымаюсь по крутой и высокой белой лестнице и оказываюсь в северном микрорайоне Городца с его желтыми каменными домами, двумя уходящими вдаль улицами и белыми рейсовыми автобусами на остановке. У причала продают вкусные городецкие пряники и минеральную воду. Много высокой зеленой травы и цветов, которые мы называем сорными: пижмы, василька, пиретрума, дикой гвоздики  и колокольчика. По берегу залива - кустистые ивы и лужи на широком асфальте в солнечную погоду, как когда-то в Москве моего детства, из которого я так и не вышел. Все чисто, просторно и солнечно. А главное, много воды. Волга к августу обмелела вниз по течению. Говорят, Казань не принимает большие теплоходы сейчас.


КОСТРОМА

С раннего утра в Костроме. С теплохода вижу жилые кварталы Заволжья и дома в том месте, с которого мы, будучи здесь, торопились на катер до Плеса. Больше тридцати лет прошло с тех пор. Троллейбус, в который вскочили тогда мы, полупустой понесся вниз к Волге, к мосту, гремя мотором, будто хотел врезаться в реку, но затем внезапно замедлил ход и свернул на улицу вправо, ту, что параллельна сейчас набережной. Мне запомнился тот эффект «полета». Тот эффект прочувствовал я и сейчас по возвращении в Петрозаводск с Кивача, когда автобус, торопясь, несся, как казалось, в воды Онежского озера.

Уже месяц как в Костроме отменили троллейбусы. Электрические провода еще висят, и вдоль них курсируют новенькие сине-белые электробусы с яркими светодиодными номерами «один» и «два».  Солнце палит нещадно с утра. Туристы «парятся» в монастыре, а я качаюсь на своих любимых «качелях детства». Вздымаю высоко в небо и лечу на крыльях потока. Рядом на моей железной вертушке, как и тогда, в детстве, крутится девочка. Ее мама, моя ровесница, сидит здесь же на краю песочницы. Машины моих сверстников мчатся куда-то по небольшой дороге провинциального города. Я снова в моем детстве с качелями и фортепиано. В надводной лодке, в своем музыкальном творческом мире.


РЫБИНСК

Волга действительно обмелела и обнажила дно у обоих берегов Рыбинска. На камнях недвижимо и гордо расположились белые чайки и рядом с ними рыжие огари. Ласковые волны набегают на камни и песок образовавшихся по этому случаю небольших пляжей. Синяя вода, синее небо и белые облака рядом с грозовыми тучами. Рыбинск - город, где в местном музее остается Зал природы. Население Рыбинска в основе своей грубое, потомки неотесанных бурлаков. Такое же население и Нижнего Новгорода, по моим наблюдениям, несмотря на то, что последний представляет собой город-миллионник и делит третье место с Екатеринбургом в этой связи. Население Рыбинска и Нижнего сливается с московским. принося в Москву хамоту.


МОСКВА

Вспоминаю вчерашний Мышкин и мне становится спокойно. Тихая пристань с большими пришвартованными к ней теплоходами. Такой же тихий вечер, народ с теплоходов.

За семь последних дней семь раз играл на фортепиано перед публикой. Добавлю к этому репетиции нашего народного хора. Где и когда в Москве было у меня такое? Завтра на борт входит академическая певица. Я играю ей сольный концерт, и триумф пианиста мой будет продолжен триумфом концертмейстера. Сплошные триумфы, какая прелесть! Дождался-таки певицу. Она позвонила мне сама вчера в Мышкин. Туристы называют меня глубоким музыкантом, считают, что соединять литературу и музыку может только глубоко мыслящий человек с хорошим образованием. Я не спорю. Что есть, то есть. Зал аплодирует, пианист играет, палуба сотрясается. Меня благодарят за игру, харизму, спрашивают диски, обещают приходить на спектакли Театра трех муз с моим участием.

На Канале испарения от воды после дождя при двадцати градусах выше нуля. Это время моего отдыха от себя, туристов, вояжа, команды и теплохода. Так бывает у меня всегда теперь в последний день вояжа за несколько часов до прибытия теплохода в Москву. Я наслаждаюсь этим временем, ловлю его, пользуюсь его тишиной для релаксации. Небо над Каналом застлано серыми тучами, но дождя нет. Туристы сегодня преподнесут мне букет полевых цветов, я этого еще не знаю, мне будет приятно.

Пианист на теплоходе - исполнение моих желаний. Я и сольный пианист, и аккомпаниатор, и фон задаю. Хочу народный хор - пожалуйста, хочу утреннюю зарядку - просим! Любые фортепианные программы твои, рояль с мелодекламацией и сценической игрой, даже выход капитана к туристам и тот под твой марш Радамеса. Идиллия для получения опыта!

Теплоход стоит у причала прямо напротив здания Северного речного вокзала. Больше сорока лет назад впервые я попал сюда и тогда уже понял, что буду плыть, просто плыть. Движение - верный спутник мой в жизни. В молодом своем возрасте пытался я реализовать это свое движение на железной дороге. Железка не приняла меня, а может, я ее не принял. Проводник, стюарт - не мое. Мое - музыка, рояль. И именно водный транспорт реализовал теперь это мое состояние. Я принял на время правила игры здесь, на теплоходе, и двинулся в путь на водных крыльях мечты, воздушных крыльях желания, своего эго.


МЫШКИН

Ночью снилось, что снова я учитель химии. Сожалел, тосковал в который раз уже во сне, что потерял, уничтожил тогда, давно уже, как булгаковский Мастер, свои конспекты учителя. И вот днем я в Мышкине, в который уже раз, иду один по городу, и в глаза бьет мне вывеска Политехнического колледжа. Из двери выходит женщина, торговка с площади, указывает мне дорогу в колледж и музыкальную школу. Я хочу быть учителем. Хотел всегда и теперь хочу. Осенью покидаю Москву. Решил окончательно и бесповоротно.


ФЕРАПОНТОВО

С раннего утра в Ферапонтове. Ферапонтов монастырь с фресками Дионисия. На новеньком комфортабельном автобусе проехал по части Вологодчины с ее Кирилло-Белозерским монастырем и Горицами. Гора Маура, поросшая хвойно-лиственным лесом, - часть заповедника "Русский Север". Ферапонтово - большое село с озером. Его синяя рябь набегает на прибрежную гальку, берег порос озерной растительностью. На берегу - свежевыкрашенные лодки, бани, ряды красивых больших сосен. С густых лап елей свисают огромные светло-коричневые шишки. Полная тишина вокруг, людей нет, раннее утро. Моя группа рассматривает фрески в соборе, а я стою за оградой монастыря и радуюсь, что уехал все же из Москвы, и вроде бы недалеко, но до столицы мне так просто уже не добраться. Это не Верхневолжье с его сутолокой, а довольно далекая Вологодчина, и далеко от Феропонтова, но все-таки здесь, в Кичмегском городке в селе Верхние Енанги, живет моя певица. Территория перед монастырем постепенно оживает, подъезжают машины, все джипы, из них выходят люди и идут в монастырь.

Трудно описать радость, которая охватывает тебя при виде благоустроенной Вологодчины, хотя бы того ее места, где я теперь. Чистота лесов, лугов и озер, аккуратное райпо радует. Магазин гончарных изделий деревни Куракино мастерицы Нины Мишенцевой, я купил ее мышку здесь. У Мишенцевой гончарное дело, у меня - рояль. Я счастлив, что нашел себя, вернее, вспомнил о себе. Я вижу перед собой монастырь, смотрю на свое отражение в окнах местных строений, на вологодские дали с макушками елей, не таких еще как в Карелии, в которую я иду теперь, вологодскими еще елями, и мне становится хорошо.

Вечером играю сольный концерт молодой солистке Астраханской филармонии.


МАНДРОГИ

Концерт с астраханской певицей прошел без преувеличения блестяще во всех отношениях. В Мандрогах -  зеленая остановка, и все мы гуляем здесь сейчас, отдыхаем от теплохода. Так и не искупался я нигде за все время плавания. Скоро август, и вода станет холодная. Возможно, это к лучшему. Завтра утром теплоход встанет на рейд у Сортавалы. Мне нравится ходить по Сортавале.


ВАЛААМ

Стоим на рейде в ладожских шхерах. На синей спокойной ряби Ладоги - недвижимые чайки и огари иногда взмахнут крыльями и снова продолжат качаться на воде. Ан, нет, увидели что-то на воде и замахали крыльями к добыче. В слабой дымке - зеленые острова и шхеры с остроконечными верхушками елей; каменные острова, ели и сосны рядами подымаются по их склонам. Воздух душный и влажный. Прожектор Солнца открыто палит где-то позади меня. Чайки никак не могу успокоиться, хищные птицы. Мы совсем близко от Валаама.

Ночью видел сон, будто я - немецкий офицер в форме, и тайна у меня какая-то ото всех. И вот с утра уже бегу на скалистый берег Валаама. Двадцать с лишним лет сбросил Валаам с меня. Возвращаюсь обратно по той же дороге, и на развилке точно в параллельной реальности вдруг оказываюсь. Я на Валааме. 1939-й год. Валаам – финский, и я здесь. За обедом рассказал об этом на теплоходе.

- Ты нас впиши тоже в свой рассказ, - говорят.

- Впишу, - отвечаю, - будет в нем корабельный врач, тоже офицер, как и я, и у меня с ней роман. И еще продавщица сельпо будет. Когда возвращался уже к теплоходу, практиканты бегут радостные молодые мне навстречу. Я их туда же на скалистый берег направляю, сам думаю:

- Действие рассказа будет происходить в 1939-м, 1979-м и 2019-м годах. И будет трансформация во времени на той развилке в диком валаамском лесу.
 
Не напишу я этот рассказ, не напишу. Ушел с теплоходом на Коневец, тоже остров, а затем и на Питер. Ушло чудо Валаама от меня, ушло.

Теплоход идет по Ладоге. В крытой части верхней палубы – блики на потолке, в окнах - синяя рябь большого озера со шхерами. Играю фортепианный концерт. Руки сами играют, нот перед собой не вижу, отрываюсь от клавиатуры, а руки сами играют, глаза - на потолке, наблюдают за бликами. Чудо! Туристы потом говорили мне, что тоже растворялись в пространстве.


САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Мы два дня здесь. Хотел взять гостиницу на ночь, так просто, люблю ночевать один в чужом незнакомом номере, за два с лишним месяца на теплоходе еще ни разу этого не делал, хотя в Самаре такая возможность была. Иду пешком из Уткиной Заводи в сторону Проспекта Большевиков. В гостиницу не попал: в одну не заселяют, в другой - дверь на замке. Внезапно начался дождь, да такой сильный! Такая вот переменчивая погода в Питере, - солнце и сразу дождь. Иду под зонтом, иду час, укрыться негде, автобусные остановки редкие, машины тоже поливают с дороги. Свежо, чисто. Питерский дождь принес мне долгожданную свежесть. Почему не взял такси? У меня концерт через час на стоянке теплохода! Успеваю. Надеваю в каюте концертные брюки, светлую рубашку с засученными рукавами, повязываю галстук (один пиджак он и на концерт, и на выход, и так третий месяц уже, на пиджак смотреть стало страшно!). Меняю концертный свой имидж, он теперь такой же свежий, как и новое мое валаамо-питерское свежее состояние музыканта.

Снова полный зал. Из-за клавиатуры рояля смотрю на Обуховскую сторону Ленинграда, играю вальсы, мазурки, польки, танго, играю час уже без перерыва, не останавливаюсь, не встаю на поклоны. Я играю на воде в самом Санкт-Петербурге! Играю своим москвичам и взошедшим только что на борт питерцам. Утром ездил с туристами в Лавру. А днем, как ни в чем не бывало, они же захотели меня в зале за роялем. Играю легко, это чудо! Снова тот же эффект: аудитория зачарована фортепиано и видами. Вечером приглашают вместе с собой на органный концерт, я отказываюсь. А вчера на Коневце пара преподнесла мне в сувенирной лавке дорогой подарок - массивный серебряный браслет. Стоимость его я скрою.

Я сижу в столовой и пишу эту повесть. В окне - огни Обуховской стороны и военный завод Антей, он глушит мне связь…

После вчерашнего Кронштадта Старая Ладога с раннего утра навевает на меня тоску. Но постепенно тоска рассеивается, и покидать Старую Ладогу ты уже не хочешь. Кронштадт – место мужской силы. Впереди - целые сутки до Петрозаводска по озеру, и я не тороплюсь покинуть Неву.


ОНЕГА

Теплоход - что космический корабль, воздушное судно, бередящее просторы Вселенной от одной звезды к другой. Мы причаливаем у одного города, выходим в него, ощущаем его жизнь, удивляемся, сочувствуем, радуемся, бываем в нем непродолжительное время и вновь уходим во Вселенную, в ее ауру небытия. Теплоход он тоже судно, только водное. И его Вселенная - это вода рек и озер, с берегами и без берегов в поле видимости.

Пришел август, и я его почувствовал. Больше нет беззаботного тепла и солнца, что были в мае-июне, когда я взошел на борт теплохода и стал хо-дить на нем. На Валааме туристы купались в Ладоге, а на следующий день был уже Илья Пророк. Два часа как не бывало, и сегодня, сейчас, воды Онеги черные, хотя такие же рябые, и над лесом на берегу стоит полный диск желтой луны. Днем по воде канала хлестал ливень, искрила гроза впервые за все время. В Старой Ладоге туристы смотрели на спелые красные гроздья бузины по обочине дороги, и я понял, что торопится некуда, мы идем в осень. Я люблю август в Москве за его покой, который длится ровно до двадцатых его чисел. Впервые я вижу август на воде сейчас. Стало вдруг холодно, захотелось теплее одеться. Того тепла, что было, уже нет, и оно не нужно.

Онега окутана туманом, вначале только берега, теперь и весь теплоход. Я рад, что молодость моя безвозвратно ушла, глупая молодость, время эксперимента. Здесь на Онеге вспоминаю двухдневной давности Кронштадт с его мужским духом, Санкт-Петербург с сонными питерцами. На полке моей каюты - глиняная  мышь из Ферапонтова,  и книга Ивана Шмелева с Валаама, блокнот из Плеса с картиной Исаака Левитана на обложке, пилотка из Кронштадта, еще что-то. Судно покинуло Питер и с большой скоростью прорезает воды Онеги, с тем чтобы, миновав «все преграды» в виде Карелии, Вологодчины и еще чего-то там, воротить меня в Москву.


ПЕТРОЗАВОДСК

Почему так нравится мне набережная Онеги в Петрозаводске? Впервые на Речном вокзале в Москве, на улице Дыбенко в далеком восемьдесят пятом увидел я и этот парк, и эти березы, и эту водную гладь с онежскими шхерами и островами. Я не знал еще, что это Петрозаводск. И сегодня на площади Ленина ощутил это снова. Тот свежий воздух, ту зелень, устремленную к чугунно-гранитной ограде набережной. Такое вот движение жизни из будущего в прошлое, не открываемое тебе в прошлом, но за боли знакомое.

Зрение однажды подводит, в памяти стирается многое, чувства притупляются, остаются дневники. Очевидно, я не до конца романтик, я – реалист, и предпочитаю увидеть все сам. Трудно объяснить, ведь Паустовский разочаровался в своем Арале, специально однажды побывав там. Набережная Онеги в месте владения в нее Лососинки подтвердила мне «Речной вокзал» моего детства, и я успокоился. Сегодня я здесь был. А может, это была Сибирь тогда? Я ездил по Транссибу через Сибирь. Нет, это был Петрозаводск, а значит ленты времени нет, но есть Петля Мебиуса, завинчивающая жизнь в своей временной субстанции. Что ж? Березы на месте, парк на месте и Онега здесь, прямо передо мной. А значит, жизнь снова удалась!

Синяя гладь Онеги отливает лазурью. У берега - песчаная отмель, рядом с нею в воде разбросаны валуны, на них и гальку накатывают легкие волны. На воде - кряквы, в лазурном небе с белыми перистыми облаками - одинокие чайки. Слышен легкий равномерный плеск волн. Вдоль набережной – ровные ряды берез. Это не карельская береза, наша обыкновенная Бетула. Это Русский Север. Место напоминает мне Оленегорск с его Имандрой, где я бывал однажды, в такой же волшебный для меня год. Да, такая же свежесть, только сопки (шхеры) в море, а не на суше. Да, Онега - это море, море синее, лазурное, плещущее и грозно бьющее своими волнами, оно разное. У пирса стоит теплоход, рядом с ним - катера на Кижи. Грузовые краны подобны жирафам в саванне Африки, с коей я никогда не бывал и не буду. И драга. И мне здесь хорошо.


КИЖИ

Сколько лет я пытался оказаться в заповеднике и все безрезультатно. Не в заказнике, не в национальном парке, а именно в заповеднике. И вот это случилось. Я – в Кижах.

На острове чисто, аккуратно, просторно, зелено, тепло, чистый прохладный воздух с утра и легко дышится. Огороды, покосы, деревянное зодчество, все - заповедное. Вытянутый остров, с места, где я сейчас, рукой подать до одного берега, до другого. Рядом – маленькие совсем острова и карельский уже материк с хвойным лесом в сизой фитонцидной дымке. По дорожкам на острове организованно бродят туристы. Чайки в полете над Онегой, кряквы на тихой воде, певчие птицы в снопах, галки, полевые цветы в низкой некошеной траве, которая образует здесь дерн прямо на камнях. Тихо и хорошо, но оставаться здесь дольше срока не хочется, заповедник есть заповедник, закрытая территория с множеством условностей. Теперь я понимаю, что лучше жить, где все открыто, и пусть менее опрятно и ухоженно, но на свободе.


МОСКВА

Еще утро, а уже Яхрома. Каравеллы на шлюзе - маркер, что уже Москва. Но идти будем долго, до самого вечера. Сейчас у меня утренник хорошего настроения и песен о главном. Нас подымают. Мое состояние последних десяти лет можно уподобить Плачу Ярославны, и теперь вблизи мне трудно усматривать прелесть вечеров. Это вечера августовские; тихие, теплые в ночи вечера. На огни теплохода летят комары-кусаки и светляки. Они роятся на стенах, стеклах. В Угличе над нами летали слепни. Дождевки покусали меня и туристку, как раз перед дождем. Канал имени Москвы узкий, ровный и витиеватый. С берега с леса идет на меня хвойный запах смолы еловых шишек. Август тихий и теплый, как и ожидал. Наслаждаюсь покоем этого лучшего для меня месяца.


МЫШКИН

В своей жилой части Мышкин уютный, ухоженный, не отличается в этом плане от Плеса. Вряд ли мне было здесь интересно остановиться надолго, жить и работать. На борт теплохода сегодня взошла знакомая моя актриса. На концерте актриса царила в кресле, я играл на пианино. На второй день вояжа встреча с актрисой прошла на дебаркадере Мышкина. Нас так никто и не заметил вдвоем, тем лучше. Сегодня она снова придет на мою фортепианную программу. Предыдущая программа одобрена, сделана пара замечаний, сказано, что мой рассказ это - прежде всего работа, работа для зрителя, и он должен быть предельно точен. Мнение актрисы мне чрезвычайно важно, я очень уважаю ее.

Актер он растит зерно. Из зерна прорастает росток, затем стебель с распустившимися листьями обвивает тебя, проникает в душу, в самое сердце; распускается бутон и вызревает плод. Таким я вижу воздействие актрисы на меня на сцене. Вызревание, рост, жизнь в развитии, пока идет текст роли. Простой человек, не актер, не способен на это. Он играет в жизни весь день, и ты не знаешь, куда он зайдет в своей игре и куда заведет тебя. На актерскую игру в жизни нельзя вестись. Другое дело - актерская  игра в вечернем спектакле. Человек, игравший весь день, не сможет сделать и двух шагов на сцене, связать и трех слов. Актриса на теплоходе, я тоже. Завтра третий день, и мы снова встретимся. Летаю на крыльях счастья и любви.


КОСТРОМА

Утро в Костроме яркое, солнечное, радостное. На причале костромич удит рыбу. Мне не хватает видеть актрису на сцене, я видел ее игру, она забирает тебя в водоворот энергетики, потоки которой трансформирует в пространстве сцены. От обычного человека актер отличается тем, что стоит на возвышении, на подмостках, и эти подростки они энергетические. Лишняя моя экзальтация сегодня не уместна. Будет теперь возможность пообщаться с актрисой на теплоходе. Рад, что не один теперь. Входил один, работал на зрителя один, и сейчас есть та, которая увидит и оценит. А увидеть есть что. Хорошо, что период моего становления пианиста прошел не у всех на глазах.

Я учился в вузе, ходил в театр, много ходил и много учился. Я понимал тогда, что только театр мне интересен. Актер приподымает тебя, и ты хочешь сам, чтобы он тебя обманул, сам. Человек так устроен, что в жизни тебя обманывают постоянно, в жизни ты пытаешься раскрыть интригу в целях собственного существования. Другое дело - актерское мастерство. Его тебе не нужно вскрывать в актере. Достаточно пойти на сценические курсы, чтобы познать искусство перевоплощения, умение играть состояние, начать говорить сценической речью. Я люблю актеров, которые владеют профессией. Я люблю певцов-академистов за то, что они владеют искусством вокального звука. Есть много интересных профессий. Я сам владею не одной из них. Но вижу сейчас свою жизнь только как музыканта-творца. Мой инструмент - рояль, я могу быть за ним транслятором и интерпретатором, я могу сыграть точно и могу сымпровизировать. Я свободен в своей нынешней профессии пианиста. Я не хочу врать. Но я могу обмануть, и этот обман желанен моему слушателю. Впрочем, нет. Рояль ухо не обманет. Я люблю артистов, и они отвечают мне своей любовью, актерской и личностной. И здесь, в Ко-строме, я решаюсь сказать об этом.


ЯРОСЛАВЛЬ

Плес, Кострома, - города, которые я посещал в моем детстве и ранней юности. Я думал, что здесь все будет также и тогда, когда я вырасту. Я стал взрослым, вернулся и увидел, что города погибли, произошел регресс. Я не знал тогда, в детстве, что такое возможно. Лишь каменные здания прошлых веков стоят недвижимые, свежепобеленные и оштукатуренные как свидетели времени. Мы ничего не создали здесь. только испортили. Я помню эти города тогдашними, ищу их такими и не нахожу. А может они изменились вместе со всей остальной Россией, в которой я тогда еще не бывал? Да, так и есть. Рядом со мной слепые; они думают, что теперь лучше. Ярославль - другое дело. Первый раз посетил я его двадцать лишь лет тому назад. А потому он мне не дорог.


МОСКВА

Москва как город разбитых иллюзий, утраченного прошлого, разбитой мечты. После встречи с актрисой на теплоходе ушла всякая необходимость возвращения в Москву. Последняя надежда, ожидание, что Москва может хоть что-то привнести в мою жизнь, ушла безвозвратно. Там больше ничего нет. Все события моей жизни происходят теперь в Угличе, Ярославле, Костроме, Плесе, Мышкине, Твери за короткие промежутки между перемещениями по воде; в коридоре палубы, столовой и конечно же в зале, где стоит рояль. Расстояние между мной и актрисой на сцене, как и в Москве, это стандартные и привычные уже пять метров из-за крыла рояля, и тесное общение во все остальное время. Чрезвычайно умная, опытная, грамотная и хорошая, она летит теперь в Сочи. Я же иду по Волге в Нижний, Чебоксары, Болгар, Елабугу и Казань. Мои внештатные репортажи выходят в журналах Питера,  Большая Морская и Лиговский значат для меня теперь больше, чем аналогичные в прошлом адреса в Москве, включая домашний. Рубашки висят в шкафу каюты как в шкафу моей московской квартиры, а сама каюта - как комната в ней. Валаам стал ближе Москвы по расстоянию, а недавно всего лишь казался недоступной явью. Город треснутого будущего как разбитого прошлого – это то, что Москва представляет для меня теперешнего. Она мне не интересна и никчемна сейчас, как никогда прежде.

Чем дальше от середины лета, тем больше тепла на воде. Август - самый теплый нынче месяц лета. Я блаженствую здесь на теплоходе. Полуденная жара дает о себе знать уже с утра. Теплоход снова идет по Каналу имени Москвы, узкому, ровному, петляющему в бетонных своих берегах. В Твери познакомили меня с производителем местного сыра. Как далеко все это от Москвы, не по расстоянию, по сути! Все больше оживления на мостах, а значит, где-то рядом уже Дмитров. Актриса сходит сегодня с борта теплохода, это была замечательная неделя рядом. Меня оценили уже как человека.

По террасированному склону проложены железнодорожные пути, по ним идет подмосковная электричка, и теплоход идет параллельно путям. На другом берегу – шоссе, также параллельное Каналу. А может, это Канал им всем параллелен. Центр Твери хорошо продувается с Волги, за счет чего в городе воздух свежее, чем в пригородах. Не так здесь, в районе Дмитрова. Зато есть иллюзия Сочи, когда дальнего следования поезд идет параллельно берегу моря. Слышен грохот колес проезжающих грузового и пассажирского поездов одновременно в оба конца. Снова меня встретили каравеллы шлюза. Вот уже и мост пронесся надо мной с проехавшим по нему поездом. Сочи, о чем это я? Ах да, я бросил здесь, под Яхромой, вдаль свое желание.

Не успели мы пройти шлюз с каравеллами, как уже попали в следующий. Нас снова поднимают. Поднимают и поднимают, быстро и весело. Нет никакого сожаления, что возвращаюсь в Москву. По мосту в оба конца разъезжаются «иволги». Актриса сказала мне, что все должны быть такими, как я. Меня любят на теплоходе татары и евреи, заслуженные люди, столь много любви в одном месте за столь короткое время. Состояние духа в окружении воды оно не позволяет мне опустить планку, дает возможным оставаться самим собой, это состояние полета и радости с утра и до вечера. Я обрел свое новое качество, мне больше не нужно причислять себя к кому-то и чему-то. Меня принимает зритель таким, какой я есть, - пианистом, талантливым, добрым, отзывчивым, и он не хочет меня знать другим, на кого-то похожим. Я  - пианист, и точка. Теплоход доказал прекрасную из истин о том, что талант побеждает. И еще: банальность, что в сорок пять жизнь только начинается, оказывается верной.


КОПРИНО

Оказавшись в тени копринских сосен, понял, что обязательно должен посетить Пицунду, а заодно Сочи и Гагру в этом году. А в каком же еще! Мой вояж продолжается, музыка с рояля звучит, туристы с первого дня благодарят за репертуар. Каждый день вижусь со своими шахерезадами. Я ничего о них не писал? Теплоход идет на Казань, и Шахрияр не может быть без гарема. Старшая, младшая, средняя, а я - Эфенди.

Сюда в Коприно, что недалеко от Рыбинска, приезжают на отдых москвичи. Почему Пицунда? Pinus sylvestris означает «Сосна обыкновенная». «Пинус» - Пицунда, созвучно. А еще запах, который там, в Пицунде, в которой не был, и который так хорошо себе представляю, - это запах из самшитовых рощ и от одиноко стоящих кипарисов. Это как с Петрозаводском, - не был, а уже хорошо знаю. Рыбинское море навеяло мне Юг. Нет, нужно на Юг, конечно, нужно. Синяя Волга у Ярославля, как некогда синее Черное море у Севастополя, рождает во мне аллюзию о затопленных атлантидах.


ЯРОСЛАВЛЬ

Как быстро все сегодня происходит. Не успели мы причалить у Ярославля, как уже отдаем швартовы. И вот уже от нас отделяется желтое здание Северной железной дороги и оба моста, железнодорожный и автомобильный. Толгский монастырь с его новеньким дебаркадером и кедровой рощей тоже уже позади, как и длинное белое здание вокзала, где еще несколько дней назад встречался я со своей актрисой, гулял по набережной. Снова вода отделяет меня теперь уже от Ярославля, и я рад этому. Белый теплоход уносит меня к Нижнему. Он торопится, ведь войти в необходимый шлюз нужно точно по времени, Волга в среднем своем течении уже обмелела. Справа - белая беседка, за ней такие же белые пропилеи, и вот уже комплекс вокзала стал маленьким, а над ровными рядами лип высятся купола собора, от которого идет спуск на Стрелку. Железный парапет ограды бетонной набережной, гранитный памятник с взлетающим ввысь орлом и нет уже Ярославля. Моторные лодки на синей ряби Волги, песчаный пляж. Как быстро мы удаляемся, как спешит теплоход! Метеор, ракета! Видно, как величаво возвышается собор Ярославля. Прощай, Верхневолжье! Завтра в полдень я на новой стрелке, Оки и Волги, в городе Горьком. Как не хочется уходить с палубы этим вечером!


ГОРЬКОВСКИЙ ГИДРОУЗЕЛ

Теплоход стоит на Горьковском гидроузле, его опускают. Радостно, что движусь к Нижнему, Чебоксарам. Казани, Елабуге. Радостно видеть насле-дие прошлого, промышленную и транспортную  архитектуру пятидеся-тых. Белые кричащие чайки они и здесь. Отсюда начинается Средняя Волга. Ее синяя рябь, лесистый берег со строениями в сизой дымке, ровные ряды фонарей вдоль бетонных ворот шлюза, голубые ели подняли мне настроение. Я осознаю себя в этом географическом пространстве и этом времени. На ретро-отрезке, который с детства навевал мне тоску о далеком времени, столь мне близком, и непонятно почему знакомом. Возможно, это - генетическая память рода, и я хочу быть здесь, в этом месте в то время, когда это строилось, ревело и рычало.

Плавучее судно бередит водные просторы Вселенной «Россия», приставая и отчаливая от ее планет. Планеты эти разные, судно живет своей жизнью, и находиться на нем мне понятнее и ближе, роднее порой, чем ступать туда, куда оно причаливает. Я свободен и уважаем на корабле, принимая распорядок, установленный здесь. Вода Волги цветет, на палубе роится грибной комарик.


БОЛГАР

Посещение Белой мечети в Болгаре позволило мне понять истину, что вне зависимости от внешней данности, если это твое, оно всегда будет для тебя хорошим. Я понял, почему мнение о Йошкар-Оле разнится ровно наполовину, и почему люди ходят в православные храмы. После каждого моего выступления туристы подходят и благодарят. Я не лукавлю, фиксирую момент и наслаждаюсь им. Целых четыре дня в Татарстане я законно ношу тюбетейку. Для меня это не образ, это данность, это я.


КАМА

Теплоход входит в устье Камы и идет вверх по реке. По левому борту - крутой песчаный, поросший травой берег. Песок прямо по склону разрабатывают экскаваторы, он рыжий железистый. Вода, деревья и небо те же, но это уже Кама. Я с трепетом жду возможности окунуться в память о Марине Цветаевой здесь в Елабуге, увидеть парк «Нижняя Кама». Еще в юные годы услышал я это название – «Елабуга», и теперь оно становится для меня явью. Вода Камы бликует на солнце. Жарко, несмотря на август. Говорят, холмы, что вдоль Камы здесь, равно как и Жигулевские горы на Волге, это – пирамиды в прошлом. Да, вблизи они хорошо видны, поросшие травяной растительностью, кустами и лиственными деревьями. А еще белая узкая каменистая полоска берега внизу. Быть рядом с такими энергетическими установками приятно; наверно, их энергетика продолжает действовать. В небе парит орел, большая птица с расправленными по ветру крыльями. Кама делает крутой изгиб, мимо совсем рядом проходит порожняя ржавая баржа. Я в первый раз здесь, и все мне интересно…

Елабуга наводит на меня тоску. Неудивительно, что великий поэт покончила здесь с собой. Оживляют город татары, и мне становится весело.


КАЗАНЬ

Давно вышли из Камского устья, а берега все те же. Вдали между берегами в сизой дымке видна Казань. Совсем низко над нею белые кучерявые облака как подвешенное одеяло, а прямо над ними - парад длинных слоистых облаков и бирюзовое небо. Даже издалека видно, что Казань - современный город. Красивые высотные здания как кирпичи возвышаются над урезом. Душа татарина радуется. Стоит сказать, что татарин, и в Елабуге тебя ведут одного в татарский музей, исподволь поддерживаю, иначе разговаривают. Очертания Казани все яснее. Вдоль берега за дебаркадером - татарская деревня. Теплоход оставляет за собой водную дорожку. Она тянется за ним от Елабуги и постепенно исчезает. А теплоход все продолжает и продолжает ее прокладывать. Утро, молодежь тусуется на палубе. Для них я - дядя, по нашему - эфенди. И пусть так будет!

Приближается осень и уже прохладно. Прохладно у меня и в душе. Позади три месяца моего вояжа, я хорошо отдохнул этим летом. Свежо, весело, радостно и совсем не грустно, потому что я вне Москвы, и вода все смыла, унесла, все негативные эмоции и мысли, прошлое, которое больше не нужно мне. Я стал Шахрияром, мои шахерезады на теплоходе такие же свободные и вольные, как я сам. «Огни Казани» открыли мне путь в будущее, оно теперь совсем иное. Прохлада, ясное небо и много неподдельного счастья, что принес мне белый теплоход.

На теплоход взошла оперная певица, татарка. На вечерний концерт я надел тюбетейку, у меня уже седина. Ханым определила меня как эфенди, я не стал ее разочаровывать, сидел в кресле неподвижно и немного вальяжно всю программу, как и полагается татарину. Нужно же выдерживать статус! Мне нравится сочетание седых волос и черной тюбетейки башкадым. Татары - хороший народ.


ВЕРХНЕВОЛЖЬЕ

Плес социалистический так и остался в моей памяти нетронутым. Плес нынешний, нет, не смог вытеснить его, и не сможет уже. Я не принял его и не приму уже никогда. Так и с Костромой, где стоит этой ночью теплоход, и с Иваново, и с Кинешмой. Очередной, рядовой уже заход в Кострому в первую половину дня. Всю ночь теплоход пришвартован к причала. У Ипатия прошел по части дамбы. Асфальт закончился, началась грунтовка, и я вернулся обратно. Я рядом с Нерехтой, Кологривом, Щелыково, Дедом Мазаем и сусанинскими болотами. Города Верхневолжья мелькают один за другим. В Ярославле побывал на концерте капеллы «Ярославия»:человечные лица на сцене поют человечными голосами человечную музыку.


МОСКВА

На теплоход взошла эстрадная певица, с которой я был в первом своем вояже. Все лето ее ждал, и вот она вернулась. Большой подарок мне к осени. Возможно, сделаем пару совместных сольных концертов. Настроение мое резко улучшилось, чему способствовало также потепление погоды и появление ряда новых лиц на судне. Вояж по Золотому кольцу не есть моя мечта, поскольку родная мне Волга начинается с Нижнего. Появление певицы все изменило, и я вновь летаю на крыльях счастья, счастья осеннего. Теплоход идет по шлюзам Канала имени Москвы, в котором раз уже идет. Ну, идет и идет. Главное, певица взошла на борт, а значит, жизнь снова удалась!


ВЕРХНЕВОЛЖЬЕ

На корме - лежбище поденок. В последний день лета приятно стоять в лучах заката и смотреть на водную рябь. Делать ничего не хочется, думать тоже. Сегодня первый день календарной осени. Осень на воде ощущается совсем иначе, нежели на суше, она приятна. А поскольку вояж не сегодня, но все-таки скоро заканчивается, то приятна вдвойне. Да, все когда-то кончается, и приятное тоже. Потому что перебор - всегда плохо, пусть и перебор приятного. Однако когда вояж твой заканчивается осенью, и рядом с тобой замечательная музыкант и актриса, такое окончание просто восхитительно. Что это все о конце да о конце? Впереди Питер с заходом на Валаам, а сегодня снова Плес. В последний день лета я простился со школой и образованием в целом.

На теплоходе я приобрел бесценный опыт концертного пианиста и готов давать свои творческие вечера в Москве совершенно безбоязненно. Я в состоянии забирать зал один за роялем на протяжении больших отрезков времени, при этом моя игра остается чистой и качественной. Лето не прошло для меня даром, я везу в Москву большую творческую программу. В иллюминаторе блестит водная рябь белым искристым светом луны, и впереди - золотая осень. В чем, в частности, заключается профессионализм пианиста? В том, что он берет новые программы, подготавливает их и играет так, будто играл всю жизнь. Тебя хотят слушать, слушать в таком виде в твоем исполнении. Как ты это видишь, как ты это чувствуешь. Так происходит твой творческий и исполнительский рост, рождаются новые твои номера. Думаю продолжить пианистическую деятельность свою где-нибудь в пансионате или сана-тории, пусть мой рояль продолжает звучать. Да, пусть продолжает!

Чем привлекла меня эстрадная певица? Своим профессионализмом. Со-вершенным эстрадным вокалом на безупречном актерском мастерстве, по-множенным на талант. Экстравертной подачей звука в отсутствие горла и харизмой, своим совершенством, чистейшей дикцией, ярким вокальным звуком, великолепным произношением, отличным интонированием. Она научила меня любить и понимать эстрадный вокал, Трудолюбивость, скромность и в целом - восточная мудрость; разделение жизни и сцены: жить в жизни и работать на сцене, - все это – она, настоящая Шахерезада для Шахрияра. Такая женщина замужем быть не может. Так оно и есть. О чем грустить!

Аудитория заставляет играть меня на голом профессионализме. Душа нараспашку сегодня явно неуместна. И вот что интересно: играю на автомате не только клавиши, о нотах уже не говорю, но и душу. Да, оказывается, что однажды зародив в произведении душу, ее можно потом воспроизвести автоматически. Для меня это стало открытием сегодня. Программа в потоке как она должна быть. И это теперь я тоже могу делать!

Репетиции с певицей проходят успешно. Певица настолько опытна, что незнакомые песни быстро становятся родными и близкими, ноты же теряют всякий смысл, поскольку ты сразу играешь музыку. Певица сама репетиции начинает, сама их заканчивает; сама диктует стиль, сама же и поет, ты только играешь. Слова не нужны, все понятно. Улет!


МОСКВА

Лирическая фоновая программа на встречу гостей готова. Сподобился все-таки разложить аккордовую фактуру до арпеджио, чтобы дать больше импровизации. Заодно дошло-таки до меня и что такое импровизация в принципе. Я ею владею. Однако только фоновая игра в отсутствие драматического накала не для меня. Люблю яркие сочные басы, их позволяет делать рояль. Думаю приобрести при будущем заходе в Питер сборники песен с цифровкой, заодно и перестать мучиться с поиском конкретных нот в принципе. В наследии много хорошей и отличной музыки, всю ее я могу играть.

Мне нравится стареть, оно снимает с меня массу обязательств. Скоро мне пятьдесят, как когда-то было моему педагогу. Он не мучился новым, однако то, что умел, делал великолепно и передавал свой опыт нам. Скоро таким стану и я. На Канале имени Москвы последние дни лета. За нами следует такой же белый теплоход, на нем - люди, такие же, как мы здесь, и у них тоже звучит рояль. Прошли Дубну и скоро Дмитров, а за ним Долгопрудный и Химки. Сегодня днем играю любимую классику и эстрадное ретро, а уже ранним вечером я в Москве. Не ждите меня, иду на Валаам в заключительный свой рейс! Я - успешный пианист на теплоходе. И сейчас в первые дни сентября я могу это смело констатировать как факт. Я на середине жизни и я - пианист. Вот так получилось. Мне комфортно и желанно, я полностью счастлив! У меня есть все! Теплоход продолжает идти за нами, вместе мы проходим шлюз за шлюзом; в голубом небе выстроились кучевые облака, большие и маленькие, набухшие от влаги, наполненные белым светом, ватные, с кудряшками и без, разные, как та музыка, которую я играю. Шоссе и железнодорожная ветка в сохнущей уже зелени кустов, «Иволга» на перроне станции, автомобильный шум...

Чем все продолжительнее этот мой вояж, тем все более он мне интересен.

- Свои, родные! - с таким посылом совершенно спонтанно возвращаюсь я вечером из Москвы на теплоход. Да, именно так, москвич возвращается из Москвы домой!

- Куда идти? - растерялся я, увидев еще два пришвартованных к грузовому причалу теплохода.

- Куда, куда? На корабль! - услышал рядом ответ как само собой разумеющийся.

- В какую дверь? – две двери на камбуз снаружи открыты. В ответ -  недоумение.

Вошел на автомате в нужную дверь, прошел через другой теплоход, и оказавшись в родном гнезде, вздохнул с облегчением. Все то же здесь, как было со мной на железной дороге, только здесь я желанен и на своем месте, меня здесь уважают.

Не успел отгреметь марш «Прощание славянки», как уже проходим Лобню, и скоро снова Дмитров и Яхрома. Вечером у меня фортепианный концерт. За бортом двадцать градусов тепла, а у меня в каюте висит свежекупленная вчера турецкая дубленка. Пианиста любят все слои населения, ты уважаем в своем качестве и пусть так будет! Новые  приятные и желанные лица, вода смывает негатив и уносит печаль. Главное отъехать, а там все уже будет! Отъехали. Теперь будет уже точно! Боги иногда спускаются на землю, чтобы жить по законам человечьей стаи. Законы эти дикие и странные, но только принимая их, боги могут отдавать земле божественное. И люди им за это благодарны. Иногда требуется полжизни, чтобы это понять, но боги бессмертны.


МЫШКИН

В осеннем Мышкине моросит мелкий дождь. Город вдруг опустел. Редкие желтые листья падают на тротуарную плитку, у берез желтые косы. Пять теплоходов дружно выстроились, а людей на берегу нет. Мне стали интересны пожилые люди и молодость больше совсем не занимает меня. Желтые сухие листья мне по душе.


МАНДРОГИ

Осень обнажает то, что летом казалось незаметным.

Я стою в хвойно-лиственном лесу Мандрогов и мне хорошо. Уже по-осеннему прохладно, а мне приятно. Лес немного, но оголяется, и солнце над Свирью светит прохладнее. Ощущаю грибной запах. Оголилась и стала рельефней плетень с подсолнухами, облепихой и девясилом. Паутина ярче блестит в лесу. Я вспоминаю все то, что рассказывал профессор нам, слушателям, тогда двадцать лет назад об этих местах. Желтые опавшие листья березы под ногами, зеленый мох, кусты бьют по лицо, я зачем-то сошел с тропы и оказался совсем один здесь, где много людей, и они меня не видят. В озере отражаются стволы и кроны берез с желтыми уже прядями. Я буду вспоминать время и место, куда не вернусь, а потому не хочу уходить сейчас из этого мгновения.

Вчера в Горицах я побывал в поселковой библиотеке, где на отдельных стеллажах стояли книги вологодских писателей и писателей Русского Севера. Я окунулся в мир прошлого, когда такая библиотека была рядом с моим домом в Москве. И в Горицах ее аура сохранена. На купленной здесь открытке с Дедом Морозом из Великого Устюга я написал свои инициалы, и получилась визитка. Мы не оказывает должного внимания тем, кто пишет, и не является при этом трендовым писателем. А ведь их проза интересна. Читайте книги! Книгу уничтожают сейчас, уничтожают целенаправленно. Спасти ее может только наше чтение.

Друзья забирают меня из леса, и мы идем кормить лошадок, такой аттракцион здесь, в Мандрогах для туристов. От кислых яблок у лошадей колики. Вкусные яблоки здешние лошади любят, но и от сена не отказываются. Хорошо сегодня в Мандрогах. Над остроконечными верхушками сосен светит солнце сквозь перистые облака, отражаясь лучами в водной ряби Свири. Мои московские ботинки заново приучаются ходить по камням, мху, карабкаться по суглинку на берегу. Главное испытание им предстоит завтра на Валааме. Мне хорошо, а ведь еще пару дней назад в каюте:

- Нет, не хочу, не хочу больше!

Метался в мыслях и бродя по коридорам палубы взад и вперед.

Из березовых сережек летят сверху и падают на меня семена самолетики. Вот пролетела сорока-белобока. Впервые ощутил я удобство работы в команде, от которого до сей поры я долго отказывался и которого избегал. Это именно удобство. Я – эгоист и ищу удобства во всем. Автономная деятельность мне сейчас ни к чему.


ВАЛААМ

Четыре теплохода выстроились борт к борту на причале Валаама. Позднее лето радует меня. Здесь на Валааме светло и спокойно. Те же сосны, те же лиственные деревья и кустарники на скалах, те же камни. Сегодня заключительный заход на Валаам. Синее небо и заходящее солнце. Те же крики чаек. Какие кривые стволы у здешних сосен! Какой обрыв, и какие корни под моими ногами! Я стою здесь, на крутом берегу у пристани, и мне никуда не хочется сходить с этого места. Только что белый автобус мчал по дороге сквозь ряды сосен, каналы, луга и вырубки острова. Чуть раньше бил в лицо ветер Ладоги на открытой площадке «метеора». Как быстро все случается в заключительный мой вояж. Кусты рябины, шиповника и черемухи прощаются со мной, кивая салатовыми листьями в лучах заходящего за Ладогу солнца. Я возвращаюсь уже совсем скоро. Но, остановись мгновение этого дня на Валааме, дай еще побыть в тебе! Я счастлив с тобой, Валаам, я счастлив!

Валаам погрузился в ночь мягко, незаметно и как бы вдруг. В черном небе я увидел огоньки белых мерцающих звезд и сразу узнал в них ковш Большой Медведицы.


САНКТ ПЕТЕРБУРГ

Утром в Петербурге тепло и солнечно. Нева недвижима. Еду по Невскому району, смотрю на длинные бетонные коробки питерских высоток, и сердце мое разрывается от какого-то приятного и сладкого воспоминания, связанного с ними. Из-за этих некрасивых, но столь милых мне домов я люблю окраины Ленинграда. Также и желтые дома Заневского района отзываются во мне жгучей приятной тоской, длинные остекленные лоджии первых этажей оттепельных домов навевают воспоминания, и это при том, что первый раз посетил я Петербург в поздней моей юности. Солнечный сентябрьский Петербург мне нравятся его автобусные остановки. Город встречает меня питерской своей вежливостью. Хорошо здесь сегодня. Эх. Москва, тебе ли до Питера! Впрочем, Москва давно на себя не похожа. Питер уродуют современной типовой архитектурой, причем практически в самом его центре.

Ночной Петербург величественен своими огнями. Множество катеров перемещается по бурлящей черной Неве, все ждут развода мостов. Я стою у гранитного парапета  набережной стрелки Васильевского острова с видом на Эрмитаж, Дворцовый мост и купол Исаакия. Позади меня - Кунсткамера и Зоологический музей…

Свет разводящихся мостов отражается в водах Невы, а вдоль всей набережной позади меня зияют пустыми глазницами окон мертвые каменные здания Ленинграда. Карнавал на Неве в Северной Венеции Петербурге, водная феерия с катерами и светом.


КИЖИ

На меня обращают внимание женщины. Говорят, мимо меня нельзя пройти спокойно, что оказываю магнетическое действие.

Круизная феерия на белом теплоходе вскружила мне голову и оторвала от земли. Ночной Санкт-Петербург с огнями Невы, разводными мостами и карнавалом катеров; Дорога жизни и Невский пятачок - трагические страницы жизни страны; Шлиссельбургская крепость на острове и близлежащие поселки на материке; город Лодейное поле и Олонец; деревня Мандроги и остров Кижи. Переезды из Ленобласти и Карелию, и обратно; и наконец, Вологодчина с ее Горицами, Ферапонтовым и Кирилловым. Шоссейные и грунтовые дороги под колесами автобуса, скрежет и лязг механизмов теплохода, много воды вокруг; Нева, Ладога, Свирь, Онега, Шексна.

По берегам и вдоль дорог ровные ряды пожелтевших уже берез встречают меня. Вечереет рано и сразу. Папоротник орляк на высоких ножках, большие одиночные грибы в лесу, много мха и лишая на голых скалах, - что и говорить - я снова в Карелии. Она встречает меня своей тишиной и неторопливостью. Тихий городок Олонец и река Мегра, веселые Мандроги после пыльной дороги, свежий ветер в Кижах. Сама судьба преподнесла мне подарок, и я ценю это. Чтобы не утомлять туристов скукой и не скучать самому, даю два сольных концерта на теплоходе: один - зарубежный, другой - русский. Концертная игра доставляет мне радость и приносит удовлетворение. Я благодарен судьбе и счастлив!


КИРИЛЛОВ

- Не могу, не могу больше!

- Еще, дай на форте!

- Сколько можно!

- Еще, еще!

- Спасибо, спасибо!

- Вы настоящий пианист!

- Еще сыграть вам?

- Да!

За что мне это? Я хотел его, и оно пришло! А теперь вот устал от игры, от зрителя, но должен, должен! Последний концерт сыгран. Все, я закончил! Через два дня в Москве, теперь уже навсегда. Я - опытный концертный пианист!

Город Кириллов оказал мне две услуги, о которых здесь умолчу.


УГЛИЧ

Последняя остановка моя здесь, в Угличе. Сколько раз проходил я его, этот город на пути в Казань и Нижний, Сортавалу и Валаам, Санкт-Петербург и Петрозаводск. Город встречает меня осенним вечером опадающей листвой с деревьев в парке, сорными цветами на обочинах у двухэтажных домов и прохладным уже воздухом. Я спешу из Кремля на теплоход и долго еще стою на пристани. Мой вояж завершен. Здравствуй, Москва!


ЭПИЛОГ

МОСКВА

Шумный и многолюдный город встречает меня в ночи. Его по-настоящему просторные улицы и переулки радуют глаз и успокаивают душу. В нем есть теперь все для меня.

- Как поживаете?
 
- Сидим в ординаторской.

- Так с тех пор и сидите?

- Да.

- Выходите, здесь уже не страшно.
 
- Ты больше не боишься своих сумасшедших?

- Я больше от них не прячусь, они мне не опасны. Встречайте, друзья, старого нового человека! Он идет к вам!