Корона

— Ну, как ты, Валер? Продолжить сможешь?
— Нормально. Да.
Какое там, нахер нормально! Даже идиоту было ясно, что Харламов больше играть не будет.
Ещё в перерыве между первым и вторым периодами, его колено распухло так, что он не мог стащить защитную амуницию с ноги. Врачам кое-как удалось уменьшить на тот момент огромную опухоль, приложив рекордное количество ледяной крошки.
— Бл****дь! Я его щас порву, тварь! — раздалось со скамейки сборной СССР.
— Уё****бок! Гнида! Да дайте ответить, Всеволод Михалыч, в конце концов!
— Спокойно, ребята, спокойно. На нас весь мир смотрит. Ответим на их грубость заброшенными шайбами. Грязный хоккей — не наш хоккей.
— Ху****в-дров! — шёпотом раздалось в ответ.
Всего через пару смен Сан Саныч Рагулин, разогнавшись, как Т-34, впечатывает зазевавшегося Бобби Кларка в борт так, что плексиглас вибрирует, как при землетрясении и канадец оставляет на нём очертания своего гордого профиля.
Как будто от удара парового молота, трещат внутренности.
Вместе с парой зубов, цокающих о лёд с тонкой струйкой крови.
Силовой приём, девчули.
Монреальский «Форум» неистово ревёт и улюлюкает.
Ещё через минуту Александр Якушев плечом убирает Парка со своего пути. Тот летит, скользя на заднице, прямиком в дальний бортик.
Что, больно без шлема? Или там уже отбивать нечего?
В следующей канадской атаке под Кларка ловко подсаживается Лутченко и профессионал, описывая в воздухе красивую дугу, подобно подстреленной птице, падает навзничь с оглушительным треском.
Арена начинает свистеть, зрители срываются со своих мест, сотрясая накалённый воздух кулаками.
На их глазах мир только что рухнул. Привычная картина мира дала трещину. Оказывается, кроме местных небожителей, ещё кто-то умеет управляться с шайбой. Они только что увидели как в ворота Драйдена накидали целую авоську, а после этого русские начали жёстко прессовать местных богов.
«Кленовые листья» посыпались. Посыпались вниз, с небес, устилая подножье своего пьедестала. Под ноги «красным».
Но и это ещё не всё. В момент очередного вбрасывания, Борис Михайлов молниеносным движением клюшки заезжает Филу Эспозито мимо широко расставленных ножищ.
Да так точно и сильно, что гигантский нападающий валится, как подкошенный.
— Канада на коленях, — видя его, оседающего на лёд, острит кто-то из русских.
Всё сделано столь быстро и ловко, что выглядит просто случайностью.
Эспозито от обрушившейся боли не спасает даже надетая под спортивные трусы, раковина, и он морщась, распластывается на пятачке.
— Это хоккей, хули. Вставай, последнее отморозишь.
Толпа в неистовстве расшатывая кресла, готова развалить «Форум» на куски.
Михайлов подъезжает к распластавшемуся канадцу и наклонясь, что-то шепчет.
Ремешок шлема хищно движется под узким подбородком советского спортсмена.
Его вкрадчивый голос тих, уверен и спокоен. Такое впечатление, что он извиняется.
Во всяком случае, битком набившимся внутрь помещения зрителям очень хочется в это верить.
— Слышь, ты, экспозитор! Ещё раз возле Харламова увижу, я твои яйца на клюшку намотаю! — шепчет тринадцатый номер дружины Страны Советов.
Конечно, Эспозито не знает, да и не может знать русского языка, но одно единственное слово он понимает прекрасно.
И слово это «Харламов». С лица лежащего не сходит гримаса чудовищной боли и к нему уже спешат доктора.
Болельщики не унимаются, но рефери безмолвствует. Всё по правилам.
— Да, умеешь ты убеждать, Борь — низким голосом говорит хоккеист в красной фуфайке под номером 16. — Тебе бы в педагогический. Трудных подростков перевоспитывать. Гляди, как глаза таращит. Аж на лоб полезли. Даже за короной своей не идёт.
— За какой ещё короной, Вова?
— Ну, как за какой? Которая с башки патлатой слетела и за синюю линию укатилась.
— Где?
— Да она не для всех заметна. Мы не можем разглядеть. Зато весь стадион прекрасно видел как она с него слетела, и, поверь мне, они этого никогда не забудут.
Спешно выскочившие на лёд помощники арбитра, принялись убирать выбитые зубы.
А также выбитые, но не видимые, дурь, спесь и дух.