Гл. 7 кн. Рубеж полуденного края... Чита, 2014

ГЛАВА 7. ПЛАНЫ  ВОЗВРАТА  АМУРСКИХ  ЗЕМЕЛЬ   

Расстановка международных сил в Приморье к середине XIX века подталкивала российские власти к необходимости возврата Амурских территорий, утраченных по Нерчинскому договору 1689 года [Мерцалов, 2011, с.49; Иванов, Кальмина, Курас, 2012, с.153]. Несмотря на то, что почти все левобережье Амура после 1689 года перешло под влияние Китая, а в первые два десятилетия XVIII века отмечалась колонизация маньчжурами низовьев Амура, по сути, высшие власти Цинской империи не уделяли много внимания Приамурью. Предотвращению проникновения китайцев на север Маньчжурии служил Ивовый палисад с военными постами и пограничными гарнизонами,  земли севернее которого считались, находящимися за границей (бянь вай) [Мелихов, 1974, с. 49, 106-108, 111, 116]. Таким образом, китайское население на левом берегу Амура практически отсутствовало. В 1756 году генерал Фу Сен-о, после единственной за весь период цинской власти инспекции Приамурского района, сообщил, что там не было никаких следов человеческой деятельности, так как территория слишком холодна даже для животных и растений. В XIX веке Маньчжуры продолжали рассматривать его в качестве буферной зоны, в отношении которой была принята политика исключения китайской колонизации. Сама Маньчжурия была слабо заселена, поэтому такая политика всячески укреплялась, в частности  для того, чтобы предотвратить ассимиляцию маньчжуров китайцами. Военный губернатор Хейлунцзяна генерал И-Шань  в 1850 году сообщал, что заамурский район был пустыней и что только кучка маньчжурских охотников располагалась в чумах на берегу Амура между устьем Зеи и деревней Хормолдзин. Абсолютное отсутствие китайского населения отмечалось также европейскими путешественниками [Постников, 2014, с.80 - 81].
Идея возврата Амура под начало России была не нова. Она вынашивалась еще в середине XVIII века некоторыми военными и государственными деятелями, в том числе представителями местной сибирской администрации. Так, в 1746 году участник Второй Камчатской экспедиции капитан А.И. Чириков предлагал построить порт в устье Амура и добиться у китайцев права свободного плавания по Амуру. В 1753 году сибирский губернатор, генерал-лейтенант В.А. Мятлев добивался обеспечения этого права и направил в Сенат проект доставки продовольствия на Камчатку с использованием амурского пути [Невельской, 2009, с.58]. Для реализации этих планов в 1753-1765 годах под его общим руководством благодаря практическим усилиям ученого-гидрографа Ф.И. Соймонова работала секретная Нерчинская экспедиция, в рамках которой изучалась возможность плавания по Шилке, Аргуне и Амуру, были составлены планы и  карты, велась подготовка специалистов  [Гольденберг, 1979, с.112, 113-116, 119,120-127]. Сторонником возврата Амура был комендант канцелярии пограничных дел в Селенгинске В.В. Якоби, который в 1756 году составил план колонизации Приамурья под защитой хорошо экипированного войска. Его сын, Иван Варфоломеевич Якоби, в 1783 году назначенный наместником (генерал-губернатором) Иркутским и Колыванским, неоднократно письменно предлагал правительству занять часть спорных восточных  земель и укрепить российское влияние на сопредельных территориях с Китаем в районе Амура [Невельской, 2009, с.59; Константинова, 2012г, с. 730-731].
С этой целью изучение территории, простиравшейся между Россией и Китаем, в т.ч. сбор сведений об Амуре продолжалось в первой половине XIX века. Как указывает А.Ф. Миддендорф, около 1805 года майор Ставитский из миссии графа Ю.А. Головкина был отправлен вниз до Албазина [Миддендорф, 1860, с. 165]. Исследованиями приграничных с Китаем территорий занимался другой член миссии Головкина, немецкий ориенталист Юлий Клапрот. На  основании своих наблюдений, а также изученных китайских и монгольских источников он затем опубликовал за границей несколько статей, которые включали описание некоторых районов Восточной Сибири. Также им была составлена карта границы России и Китая, на которой показан участок от верховьев реки Аргунь (в районе форпоста Абагайтуевского) до Алтая, а на Амуре отмечено множество китайских поселений   [Сухова, 1964, с.29; Потников, 2014, с.164]. В 1826 году чиновник Уваровский составил «Записку о р. Амуре», содержавшую вывод о том, что народы Амура «никому не подведомственны» и никакому правительству не подчиняются. В 1829 году сведения об Амуре доставила экспедиция, организованная по инициативе генерал-губернатора Восточной Сибири А.С. Лавинского [ГАИО, ф.24, оп.11/3, д.174; Сергеев, 1983, с.30]. В частности в донесении А.С. Лавинскому «Описание реки Амура до Аргунской стрелки, до самого устья, составленное из устных показаний ссыльного Гурья Васильева, проживавшего в разных местах по Амуру около шести лет» говорилось: «Амур до Аргунской стрелки вниз до Албазина имеет течение ровное... Верстах в 30 от Стрелки ниже, впадает в Амур с правой стороны речка, по которой можно верст на 100 вверх подниматься на лодках. Еще верст через 15 впадает в него с левой стороны малая Горбица, по которой также можно ходить на лодках...Устье Амура содержит около 30 верст в ширину... В июне и июле, когда идут сильные дожди, вода в Амуре поднимается стольвысоко, что все острова по оному покрываются водою. В устье морской прилив бывает два раза в сутки...» [ГАИО, ф.24, оп.11/3, д.174, л.174-174 об., 181 об., 182]. Многие из этих изысканий были направлены на пересмотр неверных выводов, сделанных еще в конце XVIII – начале XIX веков некоторыми зарубежными и русскими мореплавателями о том, что Амур не имеет четко выраженного выхода в океан. Эти выводы, в свою очередь, способствовали тому, что некоторые русские политики отрицали важность Амура для Русского государства и тормозили решение проблемы воссоединения Приамурья и Приморья с Россией. Так, в 1832 году для рассмотрения вопросов, касавшихся состояния пограничной линии Восточной Сибири, был созван специальный комитет, где в частности говорилось о необходимости завершения русско-китайского территориального разграничения. Но неправильное представление об Амуре сыграло свою роль, и конкретного решения по поставленным вопросам не было принято [Сергеев, 1983, с.31].
Исследование низовий Амура было продолжено в 1845 году экспедицией  Д.И. Орлова, через год здесь же проводил исследования А.М. Гаврилов [Невельской, 2009, с.90-94]. Экспедиции подтвердили вывод о том, что местные жители «ничего не знали о маньчжурах и жили сами по себе, т.е. без всякой власти над ними». В то же время не удалось дать правильный ответ о судоходности Амура и островном положении Сахалина, поэтому Николай I к докладу противника Амурской проблемы министра иностранных дел К.В. Нессельроде приложил резолюцию: «Вопрос об Амуре, как о реке бесполезной, оставить». Однако становилось очевидным, что Приморье привлекало Англию, США и Францию, что их активизация в этом районе порождала угрозу проникновения в Приамурье, далее в Сибирь. Тогда, во второй половине 1940-х годов, под видом научных изысканий для разведки побережья и природных ресурсов Приморья пытались пробраться англичане Билл и Остен [Сергеев, 1983, с.31, 32].
Наряду с устьем Амура продолжалось изучение забайкальского отрезка границы. В 1832 году по Амуру вместе с 15 казаками до Албазина в три дня проплыл полковник Ладыжинский и сделал там съемку. Вернувшись из этой поездки, он на основании тщательного изучения китайских источников представил подробный отчет о Становом хребте [Миддендорф, 1860, с. 165]. Как уже было отмечено, изучением вопроса русско-китайской границы в 1842 году занимался  А.Ф. Миддендорф. В Приамурье он расспрашивал туземцев  об отношении их к Китаю, разыскивал китайские пограничные знаки («омбоны», «обо», «амбоны»), собирал исторические справки. Настоящим его открытием было то, что он нашел целый ряд пограничных знаков, расположенных далеко на юг от гребня Станового хребта, «стало быть по тогдашним понятиям, в глубине китайских владений» [Там же, с. 166-167]. В результате он пришел к убеждению, что китайцы проводят свою границу гораздо восточнее и южнее, чем на русских картах, что местные племена нижнего Амура никому не платят ясак и считают себя независимыми, что восточные  границы постоянно нарушают кочующие племена эвенков (тунгусов) [Постников, 2014, с.192].
Здесь уместно привести данные Миддендорфа о порядке осмотра аргунского участка границы китайскими представителями, а также его соображения о нецелесообразности разграничения в районе Амура с точки зрения природопользования местных племен, полученные им в ходе академической экспедиции 1842 года. «...Рассказали мне казаки Усть-Стрелинского поста о производстве ежегодного осмотра границы китайцами. В начале лета с низу Амура является китайская пограничная комиссия на пяти больших  полупалубных лодках и двух маленьких впереди с барабанщиками... На одной лодке у них сидит капитан Гесейда, а на других – все унтер-офицеры: всего на всех человек 70 или 80. Каждую лодку тянут бечевой пять человек, которые сменяются в день трижды. По меньшей мере дней 40 плывут они от Сахалян-Улы до Усть-Стрелинского, и здесь две лодки остаются ввиду поста у противоположного китайского берега, чтобы положить надпись на стоящем там пограничном знаке, а прочие продолжают путь по Шилке до укрепления Горбицы, упортебляя на то еще дней 20. Между тем, сверху Аргуни спускается большая лодка... из бересты, футов в 12 ширины и привозит еще человек 12. Этот отряд казаки наши называют Марганцы (маньчжуры или солоны – авт.), а тот первый Богдои (по-видимому, китайцы – авт.). Отряда Марганцев, с которым приезжал высший чиновник, Богдои всегда дожидаются; а по соединении оба отряда немедленно отправляются  вниз по Амуру и при усердной гребле... достигают Сахалян-Улы в 8 дней... Вслед за отплытием граничной комиссии казаки тотчас пускаются вниз по Амуру для покосов и боятся при этом больше своих начальников, нежели чужих...
Китайская комиссия, прибыв туда (в Горбицу – авт.) сперва приглашает к себе командира крепости, потом посещает его. Угощают друг друга и обмениваются подарками. Потом китайцы берут лошадей, платя за каждую по два куска нанки (даба)  и едут к пограничному знаку (пайлор) – большой пирамидальной куче камней, находящейся выше ручья Омбона или Омбонная, впадающего в Горбицу. Та как Горбица впадает недалеко ниже крепости, к пограничному знаку ездят прямой дорогой и даже минуя устье Омбоны, то китайцы, проезжая взад и сперед рысью, оканчивают этот осмотр в один день... Поэтому надо полагать, что другой пограничный знак, находящийся при устье Горбицы, осматривается мимоходом к Горбице. В 1805 там служило знаком границы дерево, с которого отчасти была снята кора. На обнаженном месте вырезаны были манджурские письмена. Кроме того, на деревянном гвозде, вбитом в дерево, утверждалась дощечка с тою же резною надписью. Под стволом дерева хранился еще писанный листок бумаги, наперд тщательно обернутый ивовой корою. Каждый год китайский дозор  приходил заменять дощечку и надписи другими; чрез три года тоже делалось с пограничным знаком на устье Омбонной.
Кажется, что с течением времени произошли в этом отношении некоторые перемены, потому что из множества пограничных и других карт, хранящихся в нашей... библиотеке (Петербургской академии наук – авт.), ни одна не показывает пограничного знака на Омбонной, а всегда только один, на устье Горбицы. И так здесь стоял он первоначально (далее о нем на картах конца XVII - первой трети XVIII вв. – авт.). И специальная карта Китайской империи 1747... на 3-м листе показывает пограничную пирамиду на устье Горбицы с надписью: «Бей, т.е. Столб». Замечу при этом, что пограничные знаки по-тунгусски называют пайлор. Обо называются они... по-монгольски, откуда легко объяснить ими Омбонная, которое на картах  прошлого столетия не встречается, а вероятно явилось в новейшее время. Так, где Омбонная вливается в Горбицу, на древнейших картах видишь три ручья: Осорхи, Речна и Керам, впадающие в Горбицу... При заключении первого договора с Китайской империей незнание местностей, о которых договаривались, простиралось до того, что  сначала принуждены были  покамест принять за границу, без дальнейших подробностей, высокую цепь гор Станового хребта, о котором слыхали только вообще. Когда же потом с русской стороны было узнано, что Становой хребет вдоль западного берега  Охотского моря идет далеко на север, то хотя китайским уполномоченным, ни с того ни с сего требовавшим  всех земель на (север-авт.) и восток от Станового – следовательно до самых чукчей – с успехом было отказано, однако, по незнанию стран, пришлось удовольствоваться тем, что трактатом  1689 года  было постановлено признать границу на западе начиная с Горбицы потом к востоку вдоль гребня Станового хребта по образуемому им водоразделу; а далее к востоку хотя Удь бесспорно  признана за Россией, но что касается до рек, впадающих в море между Удью и пограничным хребтом не вдалеке  от Амура, то порешить об них откладывалось до будущих дружественных переговоров...
Условия жизни тунгуса принадлежат в тех широтах (верхнее и среднее течение Амура - авт.) строго-определенной местности, на которой водятся горные звери. Назначать горному зверю границей водораздел или вершину горы – само по себе противно здравому смыслу: только долины, и особенности низменности составляют в этом случае естественную границу. Горные звери каковы: дикие олени, кабарги,  соболи и другие, не водятся, на половину, одни на северном, другие на южном склоне хребта постоянно: напротив, их природа требует, чтобы они, по различию времен года, то были по сю сторону хребта, ,то переходили на другую и вселед затем обратно. Теперь, запретить тунгусу с его оленями бродить то по северному склону, то по южному, то по северным отрогам его, то по южным – а бродить таким образом для тунгуса значит жить – запретить ему это значило бы осудить этот горный народ на погибель. Для тунгусов, прикованным своим бытом к горным оленям, горы столь же необходимы, сколь оне, наоборот, недоступны для китайских рыболовных племен на Амуре, которые держат только собак, и для маньчжурских тунгусов, владеющих лошадьми. Горы, обильные оленьим мхом,  столько же как снегом, погубили бы у последних лошадей, точно также как травяные степи погубили бы у наших тунгусов оленей»  [Миддендорф, 1860, с.156-159].
В 1842 году полевое обследование границы на Аргунском и Монгольском участках, от Кяхты до Цурухайтуевской крепости, предпринял статский советник Н.И. Любимов. Он представил в Азиатский департамент подробный обзор пограничной линии и системы ее охраны, в котором в частности указал, что помимо пограничных маяков в верховье Аргуни и на монгольском участке, только у вершины Малой Горбицы поставлен маяк, сложенный из камней, так как «отсель начинается  рубеж между двумя империями. Исследователь А.В. Постников предполагает, что Любимов имел ввиду один из маяков, которые были поставлены в 1726 году П. Скобельциным, но не исключает, что он был поставлен китайцами [Постников, 2014, с.169].
В связи с возникшими в результате этих обследований Амурских территорий в Азиатском департаменте МИД России возникли сомнения в правильности прохождения границы за устьем Аргуни. Для их разрешения Н.И. Любимов писал: «...Ученый Миллер... излагал свои сомнения насчет Малой Горбицы, полагая, что не она, а Большая Горбица, впадающая в Амур, дожна бать границею... Поводом ко всем этим предположениям  был маньчжурский текст Нерчинского трактата, в коем сказано, что  границею поставлена Горбица, впадающая в Амур, между тем как Малая Горбица, по коей идет нынешняя граница, впадает не в Амур, а в Шилку... Ясно видно, что границею должна быть  не Большая, а Малая Горбица и буквальный смысл маньчжурского текста нисколько также этому не противоречит: китайцы, не отличая Амур от Шилки и считая первый протяжением последней, называют обе сии реки одним именем: по-маньчжурски Сахалян-ула, а по-китайски Хэй-Лун-Цзян. Следственно, говоря о Горбице, впадающей в Сахалян-ула, они под сим разумели ту,  которая впадает не в Амур, а в Шилку. И дабы не оставить о сем никакого сомнения, в трактате к слову Горбица даже прибавлено:  имеющая свое течение близ реки Черной другой и нет Горбицы, как Малой. При том и в русском тексте трактата (в полином, а не в переводе) означена пограничною река Горбица, впадающая в Шилку. Если бы действительно принята была за границу та, которая впадает в Амур, т.е. Большая Горбица, то без сомнения так бы и было о том выражено; иначе это была бы непростительная ошибка...» [Цит. по: Постников, 2014, с.170]. По мнению Постникова, высказывания Любимова подтверждаются крупномасштабными картами, составленными пограничным начальством в XVIII- начале XIX века [Там же, с.171]. 
Упомянутые выше проекты Броневского, Руперта, Любимова о реорганизации забайкальской границы постепенно подводили к необходимости пересмотра ее линии в Приамурье, предусмотренной Нерчинским договором. Так, заключения Н.И. Любимова послужили поводом для уточнения линии границы на местности и подготовки картографических материалов по пограничной черте на территории восточнее устья реки Аргунь. С этой целью в 1844 году российское правительство организовало Забайкальскую экспедицию, поручив ее общее руководство сенатору, графу И.П. Толстому, а непосредственное исполнение работ – капитану Генерального штаба Н.Х. Агте (Ахте). Во время полевого обследования границы в 1844-1845 годах Агте провел рекогносцировочную съемку рек Шилка и Аргунь, по расспросам местных жителей составил карту реки Амур и ее притоков от его начала до Албазина. На карте государственная граница была проведена по реке Горбица, впадающей в Шилку выше устья Аргуни; был обозначен Усть-Стрелочный караул. В 1849 году по итогам этих работ в правительстве пришли к выводу о необходимости создания специальной комиссии для детального изучения районов Приамурья и Станового хребта, где граница со времен Нерчинского договора оставалась крайне неопределенной. В апреле 1849 года Забайкальская экспедиция была возобновлена вновь под руководством подполковника Генерального штаба  Агте (в составе: астроном Л.Е. Шварц, топографы С.В. Крутиков и В.Е. Карликов, горные инженеры Н.Г. Меглицкий и М.И. Кованько, сопровождавшие казаки, тунгусы, прислуга). Однако из опасения вызвать настороженность китайской стороны по настоянию восточносибирского генерал-губернатора Н.Н. Муравьева экспедиция в 1849-1852 годах сузила направления исследований и провела их на южном склоне Станового хребта, на пространстве к северу от него до Верхоянского хребта. Ее основным итогом стало доказательство отсутствия китайских пограничных знаков на левобережье Амура ниже впадения в него реки Сунгари, что позже послужило положительному решению Амурского вопроса в пользу России [Постников, 2012а, с.233-235].
Результаты работ по обследованию русско-китайской границы в начале XIX века нашли отражение во 2-й части «Статистического описания Китайской империи» (СПб., 1842), в которой помещена таблица русских и заграничных караулов с расстояниями по линии границы и от границы, в которой наряду с остальными поименована крепость Горбиченская, расположенная на расстоянии 35 верст от пограничного камня при реке Горбице, впадающей в Шилку. В этом издании в характеристике границы упомянуты лишь крепости и караулы. Поскольку в нем не говорится о маяках, то можно сделать вывод о том, что, видимо, границей в ту пору считалась не линия, а полоса территории между русскими и китайскими караулами [Там же]. 
После удачных экспедиций Г.И. Невельского в 1848-1849, 1850, 1851 годах, доказавших проходимость Амура для морских судов, открылась возможность реализовывать планы присоединения к России Амурских земель [Невельской, 2009, с.128-205; История..., 2008, с.236-239]. Вскоре благодаря стараниям восточносибирского генерал-губернатора Н.Н. Муравьева 16 мая 1858 года будет подписан Айгунский договор, по которому левый берег Амура признан принадлежащим России, правый берег Амура до реки Уссури – Китаю. В соответствии с этим договором в Забайкалье граница отодвинулась к востоку от р. Горбицы до Усть-Стрелки, т. е. до слияния рек Шилки и Аргуни [Забайкалье..., 1891, с. 26].