Но я не грущу

Виктор Бирюлин

НО Я НЕ ГРУЩУ
Рассказ

Позвонил Владимиру Григорьевичу. Ему 90 лет, но разговоры с ним бодрят. Он сказал, между прочим, что друзей у него не осталось – одни умерли, с другими пути разошлись: «Но я не грущу!»
От дружеских отношений мы ждём многого. Отсюда сетования, мол, настоящих друзей раз-два и обчёлся. И я так считал. А теперь вижу, что все, с кем довелось пройти по дороге жизни, были мне друзьями.
Помню Толика из соседнего с пограничной заставой села, с кем делил парту в первом классе украинской школы. Я был хлопчиком з заставы, с трудом вникавшим в родственную, но всё же чужую речь.
Как-то раз мы помогали натаскивать служебную овчарку, легко нашедшую и отброшенный в сторону пистолет-пугач, и нас самих, забравшихся на стог сена. Меня этим сеном засыпало, я испугался, но Толик скинул с меня охапку, вернув к солнцу и звучному летнему утру.
С Ларисой, дочерью старшины заставы, с которой постоянно ссорились, зажгли бумагу в закрытой печке. Повалил дым, мы испугались, убежали из дома и спрятались под брёвнами у забора. Внешний мир, в котором нас могли наказать, куда-то исчез. Мы почувствовали себя в особенной, уютной безопасности.
Двери наших с Сашей квартир выходили на одну площадку. Саша учил меня играть в шахматы, воодушевлённо, в лицах, пересказывал содержание прочитанных книг и просмотренных фильмов. О девчонках я стал впервые разговаривать откровенно именно с ним.
Позже он уехал в другой город, и наши с ним отношения оборвались. Встретились мы уже в девяностые. Мой друг, большой, рыжебородый, остался таким же душевным человеком с волевым внутренним стержнем.
Потом он неожиданно заболел и умер.
В подъезде дома у меня был ещё один приятель – Женька-рыжий. В летние каникулы мы с ним, бывало, целыми днями гоняли во дворе в футбол, бегали на стадион «Волга» болеть за заводские команды. Он был маленьким и подвижным, как ртуть. После школы выучился на машиниста, водил тепловозы.
И его уже нет.
Ах, Лена, недосягаемая, но так манящая звезда юности! Она была красавицей, в которую влюблялись многие. Однажды вечером гуляли с ней по автомобильному мосту перед рестораном «Радуга». Лена рассказывала о живущих на далёких океанских островах дикарях. Собравшись вокруг вечернего костра, они ели апельсины и засыпали среди апельсиновых корок, свободные и счастливые, как нам представлялось.
С Борисом мы учились в одной школе. Очень многое оказалось связано в наших судьбах. Я считал его другом на всю жизнь, единственным, неповторимым, хотя после учёбы в вузе он и оказался далеко от родных мест.
А потом в нашей дружбе появилась трещина.
Началось всё с моего звонка его жене, как оказалось, уже бывшей. Узнал, что они давно в разводе. Как гром среди ясного неба! Почему скрывал от меня? Не доверял.
И моё доверие начало слабеть.
Борис ещё несколько раз гостил в моём саду. Ездили с ним на Зелёный остров к другу-виноделу, к знакомому пасечнику, поднимались на Буданову гору, ловили рыбу в Волге и Медведице.
Но в последние годы только созваниваемся на новый год и дни рождений.
Первый репортаж в молодёжную газету написал с опытного поля Волжского научно-исследовательского института гидротехники и мелиорации. Валера, как оказалось впоследствии, любитель гор и одиночества, а тогда мой наставник, сел рядом и, обсуждая со мной каждое слово, отредактировал материал. Одновременно преподав на всю жизнь урок, как надо работать с начинающими в любом деле.
Однажды с ним и Наташей, тоже сотрудницей газеты, с которой учились на филфаке, накатались на лыжах по зимней Кумыске до упаду. Потом пили чай с вареньем в Наташином домике под горой и так хорошо говорили «за жизнь». О чём – не помню, а ощущение радости от тогдашнего общения осталось.
С тех далёких уже лет тянется ниточка дружеских отношений и с Татьяной, выросшей в большого деятеля кинокультуры. Встречаемся редко, но, как говорится, метко, наговорившись от души.
С Иваном проходил студенческую практику в газете. Потом он пропал из виду. Вдруг встретил его, саратовца, в районном центре, да ещё в форме офицера милиции, хотя здоровьем он не отличался. Зато выделялся любознательностью, острым умом.
Иван насобирал целый ворох всякого рода сведений по народной медицине. Написал книгу тонких наблюдений над всем и вся. Стал искусным переплётчиком. Приезжая летом в домик тестя и тёщи, я славно общался с ним за бутылкой домашнего вина, в котором он тоже знал толк. После продажи домика переписывались, и письма его, кстати, храню, но без живого общения связь прервалась, о чём жалею.
Немало мудрого впитал и от добрейшего Владимира Ивановича, с которым посчастливилось несколько лет делить рабочий кабинет в редакции журнала «Волга».
В конце 80-х он организовал для меня и ещё одного сотрудника журнала рыбалку на Большом Карамане. С ночёвкой возле костра, сладкой ухой из разной рыбы.
Готовились к рыбалке во дворе родственника Владимира Ивановича, москвича, купившего старый сельский дом с большим садом, что было ещё в новинку для нас, провинциалов.
По двору бегал молодой боксёр-кобель, утреннее солнце ласкало лица, а мы с сотрудником разговорились о политике. Москвич дёрнулся, усмехнулся, было видно, как ему по душе такой разговор. Владимир Иванович потом попенял – не надо бы при посторонних заводиться. Кто знает, что на уме у его родственника?
Выбирая место, долго плыли по протокам тихой реки в заповедном безлюдном крае. Владимир Иванович, отчаянный рыбак, разделил весь улов, пойманный в основном на его снасти, на три равные части и каждому досталось порядочно.
В лихие девяностые распалась наша дружная компания одноклассников. В молодости мы много общались, встречали праздники, отдыхали на волжских пляжах.
У всех замысловато сложилась личная жизнь.
В эти же годы сдружился с Яшей – обрусевшим удином, писателем, разом расширившим мои представления о жизни и людях. Обратил на него внимание, когда узнал, что он полез в драку на обидчика Льва Толстого. Мы и сейчас не забываем друг друга.
Во время работы над очерком о гражданской войне в Заволжье на меня вышли внуки Ивана Михайловича Плясункова, одного из самых боевых красных командиров. Сотрудничество с москвичами Александром и Сергеем стало настоящим прорывом. Вместе с ними проехал по рекам Большому Иргизу, Уралу, многим городам и сёлам, хранившим память о давно забытых междоусобных делах.
В командировках останавливался у Сергея на Чертановской в его однокомнатной холостяцкой квартире. И братья у нас гостили. Однажды Саша, старший из них, заметил: «Мы же не чужие люди!» Умер и этот одарённый, светлого ума и запутанной биографии человек.
С Геной, талантливым фотографом, чудесным человеком, постоянно пересекались на творческих и житейских путях. В конце года я приезжал к нему в лабораторию, где мы за видавшим виды рабочим столиком с бутылкой коньяка и нехитрой закуской пускались в замысловатые разговоры обо всём и вся.
Вдруг у него пропал аппетит, он стал стремительно худеть. Дело дошло до операции, после которой он умер.
Мне часто снятся ушедшие друзья. Во снах они выглядят живыми, яркими, какими были при жизни. Это трогает, волнует и печалит.
Поддерживаю связь с Евгением, с которым познакомился на службе в областной Думе. Человек он неспешный, основательный, не забывающий позвонить и справиться о делах и здоровье.
Печатаясь в различных интернет-изданиях, вышел на связь с Ириной из Симферополя, тогда ещё украинского. Она вела блог, по сути, журнал, очень богатый на разнообразные публикации, всякого рода идеи. У нас завязалась переписка – дружеская, ненавязчивая. Откровенно общаюсь с человеком, которого никогда не видел и даже не слышал!
Уже больше десяти лет встречаемся после Крещения с Юрой, чтобы попробовать свои молодые вина. Юра – мой виноградный гуру, вдохновивший на занятие виноделием, в котором счастливо переплелись история, наука, искусство и неустанный труд.
Этот человек глубоко разбирается в вопросах и быта, и бытия, поэтому общение с ним всегда приносит радость открытий, даёт ощущение твёрдой почвы под ногами и надежду на будущее.
Число друзей, приятелей росло, чем больше ввязывался в жизнь. А потом пошло на убыль, как и сама жизнь.
Но я тоже не грущу.