Глава семнадцатая. Пепел и георгины

Виталий Горский рос болезненным и слабым. Сразу после рождения, его матери сказали, что он не проживёт и недели. А если и проживёт, то непременно будет умственно отсталым и недоразвитым. Но он прожил сначала одну неделю, потом другую, потом месяц, год… Лёгкие у него были слабые из-за недоношенности, внутренние органы работали неправильно. Мать не вылезала из больниц в первые годы его жизни и до того измучилась, что ударилась в религию. Виталий видел её постоянно уставшей и несчастной, на его памяти она ни разу не улыбнулась. Работать она не могла из-за постоянных больничных, отец зарабатывал мало, денег в семье не хватало. Это было главной причиной конфликтов между родителями, и в первые годы жизни Виталий пугался орущего и швыряющегося вещами отца, а потом привык просто закрывать дверь поплотнее.
Однажды, будучи четырёхлетним мальчиком, лежащим в кровати из-за сезонного гриппа, Виталий услышал из уст уставшей матери:
— Лучше бы и вправду не прожил и недели…
Отца у Виталия не было до пяти лет. Точнее, он был, но считал, что негоже мужику возиться с младенцем. Вытирать слюни, менять пелёнки и всячески ухаживать за странным, орущим существом, полагал он, — сугубо женское занятие, и сразу заявил жене, что не подойдёт к сыну, пока он не станет хоть отдалённо напоминать человека.
Виталий, вопреки прогнозам врачей, развивался на удивление быстро. Он поздно научился ходить и говорить, но после быстро нагнал, а потом и перегнал сверстников. Обделённым умом его точно назвать было нельзя. 
В пять лет отец в первый раз взял его на охоту. На опасения матери, что мальчику рановато заниматься таким жестоким занятием, он резко ответил, что пора бы сыну оторваться от бабской юбки и узнать, что такое настоящее мужское дело.
В то раннее, промозглое утро Виталий впервые увидел смерть. Два часа они с отцом лазили по влажным от росы лесам. Мальчик продрог и устал, но знал, что если он начнёт капризничать, папа рассердится и даже может ударить, поэтому страдал молча. Но вдруг что-то грохнуло так, что заложило уши. Потом грохнуло ещё раз. Виталий до того перепугался, что споткнулся и упал в пышный куст прямо головой вперед. Отец торжествующе вскрикнул и бросился куда-то прочь от него. Мальчик тут же вскочил на ноги, боясь выпустить из поля зрения отца, но увидел его неподалёку.
Виталий подошёл.
— Вот так удача! — воскликнул довольный отец, широко улыбаясь, — олень! В самом начале охоты!
На зеленой траве лежала молодая олениха, а рядом с ней — маленький пятнистый оленёнок. Большие красивые глаза животных были мертвы, из кроваво красных отверстий в гладких шкурах медленно сочилась кровь. Виталий вдруг осознал, что оленёнок больше никогда не сможет бегать здесь, в этих лесах со своей мамой.
У мальчика задрожали губы.
— Это что ещё такое? — рявкнул отец так, что малыш дёрнулся всем телом и вжал голову в плечи, — не реви, ты же не баба! Детеныш всё равно не выжил бы без матери один. Милосерднее его убить, чем обречь на голодную смерть.
Но маленький Виталий продолжал плакать, пока никто не видит. Ему было жаль пятнистого оленёнка, который едва стоял на ногах и, должно быть, родился совсем недавно.
Отец любил показывать сыну фотографии застреленных им животных. У других детей были диафильмы, а Виталий часами слушал рассказы отца об охоте на диких кабанов, бобров, уток и оленей. Когда мальчику исполнилось шесть, отец показал ему коллекцию своих ружей.
— Запомни, сынок, оружие — это власть. Никто никогда не превзойдёт мужчину с ружьём. Человек — венец природы, потому что у него есть власть над другими существами. И тот, у кого больше силы, тот и прав. Да. В этом мире только так. Или ты застрелишь, или тебя застрелят.
Виталий слушал, и хоть самому ему на охоте не понравилось, он рассудил, что раз отец так доволен и так счастлив, значит, это правильно.
К десяти годам Горский уже сбивал выстрелом птицу на лету, и выстрелить в беззащитного бобра или оленёнка уже не было для него столь невыносимо, как раньше. Даже наоборот. Он стал понимать, почему отец так любил охоту.
Когда удавалось попасть в цель, Виталий чувствовал тёмную, пьянящую радость, которую хотелось испытывать снова и снова. Азарт наполнял его, стирал границы между «можно» и «нельзя», оставлял только необъяснимый трепет от осознания собственной власти. Ведь сейчас жизнь маленьких, ничтожных существ была только в его руках. Он решал, проживёт ли ещё хотя бы минуту вон та куропатка, мирно сидящая в гнезде, и доплывёт ли тот жирный бобёр до своего водного домика.
Кроме того, всякий раз, когда он не промахивался, отец хлопал его по плечу. Это было наивысшим проявлением его одобрения, и сын готов был стрелять в себе подобных, только бы ощутить на своём плече его ладонь опять.
Со временем, Виталий стал одержим охотой ещё больше. В тринадцать лет он просил разрешения поохотиться самостоятельно, однако отец не согласился. Тогда он подсмотрел, где спрятаны ключи от сундука, что стоял в сарае, выкрал из него ружьё и отправился в лес в компании двух друзей. В пути мальчики повздорили, а потом Виталий вдруг осознал, что наставил ружьё на своего друга. Причём, он не помнил, почему он это сделал, не помнил, как решился поднять тяжёлый чёрный ствол на уровень человеческой груди. Он только запомнил сладостную дрожь, которая охватила его тело, трепещущее от нетерпения.
Это никчёмное существо бухнулось на колени, выставило руки перед собой — будто растопыренные пальцы могли остановить пулю — заскулило в ужасе, как побитая, перепуганная насмерть собака. Палец Виталия напрягся на курке, что-то алчно затрепетало у него в груди, поддразнивая: «Ну, давай! Нажми на этот маленький рычажок. Всего одно движение! Узнай, каково это. Тебе ведь любопытно, не так ли?»
В тринадцать лет Виталий не убил человека, но того странного чувства не забыл. Возвратясь домой с двумя жирными перепелами, преисполненный гордости, предвкушая, как похвалит его отец, мальчик вошёл в кухню, бросил мертвых птиц на стол и застыл, улыбаясь.
Мать — бесцветная, тусклая, молчаливая женщина — в ужасе прикрыла рот ладонью. Взгляд её метнулся от сына к мужу, и она застыла, словно боясь любым движением вызвать гнев. Отец молча оглядел добычу, поднялся из-за стола, взял из рук Виталия ружьё, отложил его в сторону, а потом размахнулся и врезал кулаком сыну прямо в лицо.
От неожиданности, Виталий даже не успел закрыться. Он перелетел через порог в коридор, упал, больно стукнувшись затылком о пол. Из носа хлынула кровь, залилась в раскрытый от шока рот. Мальчик почувствовал её металлический вкус и сглотнул. Отец навис над ним и ударил ещё раз, на этот раз по щеке. Голова мотнулась из стороны в сторону так, что Виталий подумал, сейчас оторвётся. В черепной коробке будто взорвалась петарда, боль была такая, что на секунду он потерял ориентацию и зрение.
— Боречка, — причитала мать, кинувшись к мужу, — Боря, не тронь. Боря, он не специально…
— Не специально?! — громыхнул отец, — ты настолько дура, что не можешь понять, как это произошло? А если бы он кого-нибудь пристрелил случайно? Что тогда, а, тупая ты баба? Села бы за него в тюрьму? — он схватил сына за грудки и приблизил красное своё лицо к его окровавленному, — отвечай, поганец, ключи крал? Ружьё брал? А кто тебе разрешал, а, щенок? Отвечай за свои поступки!
Каждый вопрос сопровождался встряхиванием, от которого Виталию казалось, что его мозги превращаются в желе. Мать хватала отца за руки, что-то скулила, пока и ей не досталось: он грубо отпихнул её назад, и она — хрупкая, худая — отлетела обратно в кухню и неуклюже плюхнулась на пол, запутавшись в длинной юбке.
В совершенном ужасе от происходящего, Виталий сморщился, но разрыдаться не успел. Хлёсткая, с оттяжкой, обжигающая пощёчина раз и навсегда загнала слёзы куда-то глубоко, откуда они не выбрались уже никогда. Виталий снова ударился затылком об пол и только успел увидеть, как рыдает мать, сжавшись в кухне в комок и закрыв лицо руками. В поле зрения снова попало искажённое, расплывающееся лицо отца.
— Ну так что, скажешь что-то или так и будешь сопли жевать, как твоя никчёмная мамаша?
В памяти Виталия возникла картина из далёкого детства: он, четырёхлетний малыш, весь в соплях и слезах, бежит через двор в дом, чтобы пожаловаться матери: его обижают соседские мальчишки.
— Мама, — хнычет он, детский голосок срывается от рыданий, — меня побили. Мама, те старшие мальчики…
— Я что могу сделать? — последовал равнодушный ответ. Она даже не повернула голову от шитья, — решай сам свои проблемы.
— Молчишь, щенок? — голос отца вернул его в реальность. Он всё еще нависал над ним, и его лицо, всё во вздувшихся венах, уже приближалось к фиолетовому оттенку.
Горский выдавил жалкое:
— П-п-прости…
Его отца сбил грузовик через год после этого случая. Мать на похоронах не проронила ни слезинки. Ружья она продала, как и все его вещи, какие можно было продать. Она поспешила поскорее от них избавиться. Но одно напоминание осталось с ней ещё на долгое время — её сын, который был копией Бориса Горского. Который и ненавидел её так же, как муж.
«Что же я такого сделала?» — задавала она себе немой вопрос каждый раз, когда сын пропадал где-то ночами, прогуливал школу, хамил учителям и ругался на неё матом. Ей было невдомёк, что взаправду она не сделала ничего. Это и было самое страшное.
Она никогда, ничего не делала.
Горский, чем старше становился, тем острее чувствовал презрение к этой слабой, никчёмной женщине, давшей ему жизнь. Она не была умной, или красивой, она не отличалась каким-либо умением, ничем не интересовалась, не имела профессии, она была никем. Её будто и не было вовсе. И со временем Виталий перестал её замечать.
Ему было абсолютно всё равно, когда измученная беспокойством мать ждала его сутками дома, как вызволяла его из детской комнаты милиции. Он равнодушно смотрел на её слёзы, её причитания и уговоры были для него пустым звуком. Так было до пятнадцати лет. После пятнадцати Виталий стал появляться дома только для того, чтобы попросить денег, и мать давала, чтобы он поскорее ушёл.
Единственную свою страсть он чувствовал в охоте, но ружья эта тупая баба продала, даже не зная истинной их цены.
И тогда Виталий научился охотиться иначе.
Сначала были дворовые собаки, которые доверчиво виляли хвостами, пока не оказывались повешенными на дереве. Затем Горский приловчился запугивать и грабить местных бомжей. Действовал он обычно не в одиночку, собирал вокруг себя толпу отморозков. А затем был случай, из-за которого он на десять месяцев загремел в колонию для несовершеннолетних. Тогда он серьёзно напугал молодую учительницу из школы, насильно удерживая её в своём доме несколько часов. На суде он сказал, что «просто пошутил» и «вовсе не хотел толкать её в погреб, это вышло случайно», однако двадцати двухлетняя девушка утверждала обратное. Горскому светило два года тюрьмы. Судья благосклонно уменьшил срок до десяти месяцев.
Загнав на крышу мелких пацанов и эту сиротку Савичевых, он не чувствовал привычного удовлетворения. Да, они победили, Малашин только не подпрыгивал от радости, вновь и вновь пересказывая, как ему пришло в голову подпереть дверь доской и оставить детишек ночевать на крыше. Но всё это было не то.
Горский упивался ужасом, который внушал деткам помладше, да и ровесники старались с ним не связываться, кроме, конечно, кентов. И так было всегда. Встречались крепкие орешки, но никогда те, кого не удавалось расколоть, макнув головой в унитаз, приложив пару раз об асфальт или, на крайний случай, припугнув ножом. После последнего, как правило, раскалывались все.
Но Свинка…
Эта девка была не так проста, и Виталий не понимал, откуда в ней столько смелости. Даже в одиночестве, осознавая, что ей грозит реальная опасность, она не желала сдаваться. А за ней потянулись и те лохи, её дружки. Теперь и они не спешили трепетать перед ним, как было положено.
Нужно было проучить их раз и навсегда. Найти какой-то способ, чтобы показать: он не шутит, запугать их, лишить их чего-то ценного.
Виталий прищурился, а потом улыбнулся. Не далее, как несколько дней назад они с Серёгой и Егором набрели в лесу на домик на дереве…
***
Ближе к полуночи по ту сторону двери послышались гулкие шаги по железной лестнице, шуршание, скрежетание, и тяжелая металлическая створка со скрипом отворилась вовнутрь. На пороге показался небритый мужик в трусах и майке, в руках он держал пачку сигарет, одна из которых была наполовину выдвинута. Он оглядел свернувшихся калачиком возле парапета детей, жмущихся друг к другу и дрожащих от холода, потом прислонился плечом к косяку и медленно прикурил. Огонь от зажигалки высветил желтоватое лицо и запавшие глаза.
— Заперли что ли?
Промокшие, дрожащие, жалкие ребята, жавшиеся друг к другу, словно замерзшие птенцы, вскинули бледные лица, которые пятнами выделялись на фоне сырой ночи.
— Да, отморозки загнали на крышу и заперли изнутри, — сказал Артём. За его спиной Стёпа пытался подняться на затекшие ноги.
— Ммм… — неопределенно протянул мужик, затянулся еще пару раз, выкинул сигарету и скрылся в недрах подъезда. За ним потянулся сизый сигаретный след. — Идите домой, родители поди с ума сходят.
Эти слова ребята услышали приглушённо. Артём подбежал к двери и крикнул:
— Который час?
— Без десяти два. — Сухо ответил мужик, спускаясь по железной лестнице.
Друзья в ужасе переглянулись.
— Кошмар, — произнес Антон, — мать с меня шкуру спустит. Я больше никогда не выйду из дома.
— Ты не виноват. Это все Горский.
— Ты не знаешь мою мать. Она уже обзвонила все больницы и морги в близлежащих городах, и сейчас наверняка сидит где-то в отделении милиции.
— Как думаете, Горский уже ушел? — Стёпа торопливо нажал кнопку лифта.
— Конечно, — огрызнулся Антон, — мы просидели на этой чертовой крыше четыре часа. Или ты думаешь, он все еще где-то здесь за углом?
Стёпа сконфуженно замолчал. Ребята спустились на первый этаж, вышли из подъезда в прохладную темную ночь. На улице не было ни души, только из подвала доносились кошачьи вопли. С деревьев капало, под ногами хлюпали лужи.
— Мы оставили велики за два квартала отсюда, — сказал Артём, оглянувшись, — идем быстро и держимся вместе.
Им понадобилось пятнадцать минут, чтобы добежать до двора, где располагалось интернет-кафе. Даже в ночное время после дождя возле его дверей толкался народ. Друзья порадовались, что велосипеды остались в целости и сохранности, сели и как можно быстрее уехали.
Майя, сидя позади Артёма на багажнике, слегка мерзла и чувствовала, как до лодыжек долетают капли дождевой воды и комья грязи, отскакивающие от колес. Она догадывалась, что озноб одолевает её не только от холода, но еще и от тревоги. Уютный зеленый городок превратился в незнакомую местность, с разбитыми фонарями и темными скверами. Едущие рядом мальчики встревоженно вертели головами, внимательно оглядывая улицы.
Они не обсуждали увиденное, все были настолько поражены, что не хотели говорить об этом. Сидя на крыше и слушая, как внизу по трубе шумно стекает вода, Майя ловила на себе взгляды Антона, который, похоже, был шокирован больше остальных. Но, как водится, детский разум способен вместить намного больше невероятного, чем взрослый, и постепенно холод, сырость, неудобство крыши чуть потеснили первый испуг.
Когда они доехали до школы, Стёпа, Антон и Костя повернули в направлении своих домов. Майя увидела, как Антон резко свернул на ближайшем перекрестке к пятиэтажному дому, пересек дорогу и скрылся в арке, ведущей к подъездам. Костя и Стёпа покатили дальше по улице.
— Думаю, нам не стоит ехать короткой дорогой, — неуверенно проговорил Артём.
Майя выглянула из-за его плеча, бросила взгляд на темную махину леса, нависающую над дорогой, и подумала о том, насколько ночь меняет знакомую местность. В лесу они знали каждую кочку, но теперь он казался опасным и чужим.
— По дороге потеряем полчаса, — сказала Майя, — когда приедем домой, будет уже начало четвертого.
— Зато дорога освещена фонарями. — Безапелляционно заявил Артём, — поехали скорее, Майя, так безопаснее.
Пока они объезжали лес по большой дуге, Майя пыталась представить, что сейчас творится в их домах. Все сходят с ума, тетя наверняка плачет, Саша злится, Руслан и Арина не находят себе места, а маленький Витя, не понимая, что происходит, просто хнычет от того, что все расстроены. Она попыталась представить себе лицо дяди, но не смогла. Ей стало слишком страшно и стыдно, что она заставила их так волноваться.
Когда впереди показалась их улица, Майя заметила, что свет в доме Артёма не горел, зато в её доме, несмотря на поздний час, светились все окна. Они бросили велосипед у синей ограды, пробежали по дорожке до крыльца. Эйнштейн громко затявкал, привязанный возле будки, но потом узнал их и завилял хвостом.
— Ох, ну и влетит же нам, — сказал Артём, перед тем как толкнуть входную дверь и предстать перед залитой слезами матерью в объятиях тети Вали.
Секунду висела тишина, а потом все закричали разом. Марина Ивановна кинулась с плачем к сыну и задушила его в объятиях. Артём вяло протестовал, но позволил крутить и вертеть себя из стороны в сторону, дав матери возможность убедиться, что он цел. Майя попала в аналогичную ситуацию с тётей. Бледная, напуганная Валя крепко обняла девочку, и Майя отстранённо подумала, что это впервые, когда кто-то кроме друзей обнимал её после смерти мамы. Из гостиной выбежала Саша, выскочили Руслан и Арина. Дяди дома не было. В детском манеже громко разревелся Витя, и старшая сестра пошла его успокаивать.
Когда схлынули первые эмоции, Валя грозно произнесла:
— Объяснитесь немедленно! Где вы были все это время?
— На дворе ночь! — напустилась на сына Марина Ивановна, — вы что, не знаете, какая в городе обстановка? Вы нарушили комендантский час и шатались где-то, никого не предупредив!
— Твой дядя чуть не сошел с ума. Кинулся к соседям обзванивать ваших одноклассников и друзей.
— Если так, то он скоро придет, — негромко сказал Артём, — Стёпа, Костя и Антон уже дома.
Его будто никто не услышал.
— Так где вы были? — еще раз спросила Валя. Саша с мрачным видом и Витей на руках стояла рядом. Испуганная Арина пряталась за Руслана.
— Мы пытались выяснить, кто убивает детей. — Сказала Майя.
В прихожей, где они все столпились, стало тихо. Все, включая Артёма, безмолвно вытаращились на девочку, и в этот момент дверь открылась.
— Родители мальчиков сказали, что они уже… — дядя не закончил фразу, увидев племянницу и соседа. Лицо его помрачнело, но тревожные складки меж бровей разгладились. — Так. Вы здесь. Слава Богу.
В полной тишине дядя разулся, сложил руки на груди, подошел к Майе и Артёму, возвышаясь над ними, словно колокольня, и строго спросил:
— Где вы были?
Артём бросил умоляющий взгляд на девочку, но Майя повторила:
— Мы выясняли, кто убивает детей в нашем городе. — После еще одной потрясенной паузы, она решила пояснить, — мы нашли кое-какие материалы, относящиеся к этому делу. Мы уже ходили в библиотеку, но следователь нам не поверил с утра, — Майя кинула косой взгляд на тётю, та словно воды в рот набрала, — и тогда мы решили, что нужно собрать еще информации. Мы пошли в интернет-кафе. Вот, — она скинула с плеч рюкзак, присела возле него, достала свою тетрадь, папку с игровыми листами и те наброски, которые второпях сделала в интернет-кафе, потом встала и протянула все это дяде. Андрей взял. — Мы думаем, что милиция ошибается, и это вовсе не человек. Это Тень, она — сосредоточение абсолютного зла, и, судя по всему, не может существовать без жертвы. Кроме этого, она может принимать любой облик.
Майя старалась не замечать Артёма, который опустил глаза в пол и наверняка хотел сейчас оказаться как можно дальше от неё. Но девочка понимала, что, испытав такое жуткое беспокойство, их родные заслуживают правды.
— У нас есть доказательства, — решительно продолжала она. Майя подошла к дяде, который медленно листал рисунки, схемы с семиконечными звездами, карты города, исчерканные листы с игрой, черновики, записи с рунами. Она показала ему схему древа Иггдрасиль. — Эти схемы что-то значат. Нам нужно больше времени, чтобы разобраться в этом. Мировое древо и Древо Сефирот, они…
— Майя, — резко оборвал её Андрей, — прекрати эти глупости.
Фраза ударила наотмашь. Девочка изумленно и разочарованно умолкла.
— Твои фантазии становятся опасными. — Веско произнес Андрей, — в городе неизвестный псих убивает детей, а вы возомнили себя Шерлоками и решили, что сможете раскрыть это дело самостоятельно?
— Мы правда можем! — воскликнула Майя. Щёки её вспыхнули, она выдернула желтоватый пергаментный лист из общей стопки в дядиных руках и положила поверх всего остального, — вот, только взгляните, дядя, это правда. Если изучить всё это как следует, посвятить этому больше времени, можно понять убийцу. Понять Тень, что она такое, как она думает и что собирается сделать в будущем. Это не совпадение, давайте позвоним в милицию и все расскажем. Это поможет следствию. Они будут знать, с чем имеют дело!
— Я сказал: довольно!
Андрей не повысил голос, но произнес эти слова так властно, что Майя опять замолчала. Она заметила, как тетя сделала шаг к ней, но остановилась под взглядом мужа. У Руслана было испуганное лицо, Арина, казалось, вот-вот расплачется. Майя вдруг почувствовала, как и её глаза наполняются слезами отчаяния и злости.
— Мы не виноваты, что Горский со своими дружками заперли нас на крыше! — выкрикнула она, — но важно не это! А то, что мы знаем, как думает Тень, и если мы сейчас ничего не сделаем, то она снова убьёт кого-нибудь!
— Майя…
— Вы должны нам верить! — взмолилась она, — мы видели Тень, видели своими глазами!
— Хватит! — рявкнул Андрей, — это переходит всякие границы. Игры играми, но, если вы не осознаете всей серьёзности ситуации, я вынужден это прекратить.
— Нет! — в ужасе вскрикнула Майя.
Затрещала бумага. Рисунки, материалы, карты, все наработки, все доказательства Андрей одним движением разорвал надвое, а потом еще раз, и швырнул в мусорную корзину возле двери. Майя разрыдалась.
— Дядя, вы должны нам поверить, я объясню…
— Нет, это я кое-что объясню тебе, Майя, — строго произнёс Андрей, повернувшись к ней лицом, — я разберусь с теми, кто запер вас на крыше, если это, конечно, правда. Но вы уже достаточно взрослые, чтобы понимать: нельзя шататься ночами по улицам. Город перестал быть безопасным. За тебя сейчас отвечаю я, подумать страшно, что бы было, если бы… Заканчивайте ваши игры. Иллюзии становятся опасными, когда люди начинают в них верить. Орлы не прилетят и не спасут вас, опасность реальна! В городе завелся убийца, который уродует и убивает детей, а вы шатаетесь целыми днями по лесам и подворотням! Пора заканчивать.
По щекам Майи катились слезы, она предприняла еще одну попытку сказать что-то, но вдруг вперед шагнул Артём и, заслонив её плечом, решительно проговорил:
— Всё, о чем сказала Майя. Мы знаем, где произойдет следующее убийство, мы видели Тень и знаем, что она не остановится ни перед чем! Если вы дадите возможность объяснить, мы убедим вас. Просто послушайте.
Снова повисла тишина, но теперь в ней угадывался совершенно иной оттенок. В знак благодарности Майя легонько коснулась руки Артёма, а он машинально поймал её ладонь и сжал. Это не укрылось от взгляда взрослых. Марина Ивановна смотрела на сына, широко раскрыв глаза, будто увидела его впервые. Андрей несколько раз перевел взгляд с одного на другую, потом посмотрел на их сцепленные руки и хмыкнул.
— Я всё сказал, — произнес он весомо, — дискуссия завершена. Прекращайте витать в облаках. Майя, ты наказана. Из дома на этой неделе ты больше не выйдешь.
— Те же правила действуют и для тебя, — тут же подхватила Марина Ивановна, обращаясь к сыну.
Майя утерла мокрое лицо. После небольшой неловкой паузы, все вспомнили, что на дворе четыре часа утра. Мама Артёма сердечно поблагодарила соседей и заторопилась домой. Артём поплелся за ней. В дверях он обернулся, Майя поймала его взгляд и кивнула с несчастным видом, еще раз поблагодарив за поддержку.
***
Весь следующий день девочка не выходила из своей комнаты. Она отказалась от завтрака и от обеда, сидела над порванными листами бумаги, которые около полудня ей подсунул под дверь Руслан.
— Эй, Майя, ты там? — спросил он тихонько, чтобы не услышала мать.
— Я здесь, где мне еще быть? — ровно отозвалась она.
— Я вызвался сегодня выносить мусор, и вытащил твои бумаги, те, что вчера разорвал папа. Они тебе еще нужны?
Девочка задумалась. У неё было достаточно времени, чтобы все взвесить. Она не сомневалась в своей правоте, в конце концов, они своими глазами видели Тень вчера вечером, это могли подтвердить и мальчики, но дело приобретало неожиданный поворот.
Все материалы, которые она собрала были предназначены для следствия, а следствие вели взрослые, которые в её доказательства не верили. Поведение дяди вчера было тому яркой иллюстрацией. Майя досадливо вздохнула. Она догадывалась, что взрослых будет убедить непросто, но была не готова к тому, что ей не поверят совсем.
Кроме того, оставалось кое-что ещё: в круговерти последних событий Майя совсем забыла про руны, которые наспех переписала из статьи, найденной в интернете. Тень, или кто-то иной выжег таинственные знаки на камнях — девочке хотелось разгадать их тайну. Она по-прежнему верила, что ответ таится именно в этих письменах.
Из головы у неё не шла огромная темная фигура, двигающаяся бесшумно и ловко, будто плывущая по воздуху. Даже Костя не смог найти объяснение этому существу и тому, почему оно оказалось почти в центре города, никем не замеченное.
— Да, спасибо тебе, Руслан.
Брат подсунул обрывки материалов под дверь. Страница с рунической надписью и переводом была порвана прямо посередине. Майя принялась за работу. Весь день она старательно состыковывала и склеивала карту города, септограммы, игровые тексты, записи, которые они наспех делали в интернет-кафе.
После ужина в её дверь постучали. Вошла Валя в светлом переднике, который был на ней почти всегда. Она снимала фартук только перед выходом из дома, а это случалось всего два-три раза в неделю перед походом на рынок. Майя сидела на кровати, среди разбросанных, перемотанных скотчем листов бумаги, цветных карандашей и, когда тетя вошла, подняла голову от книги.
— Что читаешь? — спросила Валя.
— «Капитанскую дочку» Пушкина. Задали на лето.
Валя была красивой женщиной. Иногда Майя засматривалась на неё.  Её длинная рыжая коса, всегда спрятанная под одежду, переливалась лисьими оттенками на солнце, а когда тетя её расплетала, волосы струились, как жидкая медь. Фигура — песочные часы была далека от совершенства, но все равно изящна. Лицо круглое, словно луна. Валя все время береглась от солнца, кожа её была белой, с редкими веснушками на плечах и щеках. Но самое красивое, что было в ней — это глаза: зеленые, как у ведьмы, яркие, глубокие, с проницательным взглядом. Казалось, они знают все на свете, надежно хранят секреты.
Тетя села к девочке на кровать, склонила голову к плечу.
— Почему ты не вышла к ужину? — спросила она.
— Я не голодна, — ответила Майя ровно.
— Милая, не обижайся на нас, мы тебе не враги. И не поступай так с нами. Пожалуйста. Мы — твоя семья, и любим тебя. Твой дядя так перенервничал, что позволил себе повысить голос. Он виноват, но часть вины есть и на тебе. Ты ведь это понимаешь?
Майя кивнула. Повисла пауза, в которой тетя явно ждала более развернутого ответа.
— Я понимаю, тетя, — сказала Майя вслух, — но я не виновата в том, что хулиганы загнали нас на крышу и заперли. Если бы не это, мы бы были дома вовремя.
Валя чуть прищурилась.
— Вас кто-то обижает? В школе, или на улице?
Майя замялась. Как правило, вмешиваясь в детские разборки, взрослые делали только хуже, и ей не хотелось жаловаться. Тетя немного помолчала, девочка почему-то сразу поняла, что больше она не станет спрашивать об этом. Одной из самых приятных черт её родственников была ненавязчивость.
Валя легла на бок, подперла рукой голову и тепло взглянула на неё. Рыжая коса змеилась по зеленому покрывалу.
— Я помню, меня в школе дразнили Кузей.
— Кузей? — удивилась Майя, и тетя кивнула.
— Да, все потому, что фамилия у меня раньше была Кузьмина, вот и привязалось прозвище. — Валя усмехнулась, вокруг её глаз появились мелкие добрые морщинки, — а я бойкая была, любознательная, всё больше с мальчишками дружила, прямо как ты. С девочками было неинтересно. Они играли в куклы, в дочки-матери, а мне нравилось гонять мячик и играть в лапту. Моя мама расстраивалась из-за этого. Говорила, у всех дочери в платьях и бантиках ходят, а ты как сорванец в штанах с дырявыми коленками бегаешь.
Однажды в наш класс перевелась девочка и сразу начала всех задирать, свои порядки наводить. Остальные, кто послабее, тянулись за ней, другие предпочитали не связываться. Я как дружила с мальчиками, так и продолжала дружить. Бегали мы с ними везде, в футбол играли, землянки строили, по деревьям лазили. А ей нравился один из моих друзей. Она как-то подкараулила меня возле школы, схватила за волосы, да как швырнула с крыльца, я чуть руки-ноги не переломала. «Ты чего к моему Андрюшке пристала? — спросила, — что б я тебя больше не видела рядом с ним. Хвостом за ним везде ходишь!»
— И что вы сделали? — с интересом спросила Майя.
— Расплакалась, — хохотнула тетя, — убежала домой, матери пожаловалась. Та меня еще и выругала за грязный школьный сарафан и растрепанный вид. Вот сижу я на завалинке, расстроенная, на весь мир злая, а мальчишки мячик гоняют в соседнем дворе. И Андрюшка этот там же, с ними. Увидал меня, подошел, спросил, почему плачу. Я ему не рассказала, выдумала что-то, а потом смотрю отец с работы на обед идет. Кинулась к нему. Он выслушал и сказал: как бы больно или обидно не было, встаешь и даёшь сдачи. Кроме тебя, за тебя никто не постоит. Сама должна.
— Вы постояли?
— Да. На следующий день пришла в школу, позвала девчонку эту. Она подошла, думала, что я легкая жертва, ничего ей не сделаю, опять начала задираться. А я как врезала ей без предупреждения!
— Вы молодец.
— Думаешь? — поинтересовалась Валя. Майя кивнула.
— Да. Вы были смелой. Для того, чтобы отстоять себя нужно мужество. А эта девочка хоть раз вас потом задирала?
— Нет, но сейчас все же, я думаю, что поступила неправильно. Потому, что конфликты…
— Нужно решать словами? — перебила Майя, усмехнувшись, — бросьте, вы сами в это верите?
— А ты — не веришь?
Майя качнула головой.
— Существуют люди, понимающие только силу, и, если её не продемонстрировать в нужный момент, ты превращаешься в жертву.
— А если ты маленькая девочка, и противник твой огромен и силен? И ты не можешь победить его силой?
Майя задумалась на секунду, потом взглянула на тетю и ответила:
— Иногда достаточно просто показать решительность. Даже если страшно или больно, ты всегда должен быть готов дать отпор. Тогда никто не полезет.
— Как выразить эту решительность? — хитро спросила Валя, чуть улыбнувшись, и через секунду сама ответила на вопрос, — через слова. Я никогда не поверю, что у писателя не найдется слов. Они найдутся для любого случая, даже для самого страшного, не так ли?
Майя почувствовала, что её обыграли, и улыбнулась. Валя нежно потрепала её по щеке.
— А как же Андрюшка? — спросила девочка с любопытством, — почему вы все-таки не рассказали ему тогда?
— Ты бы рассказала Артёму?
— Да. — Без промедления ответила Майя. — Он бы защитил меня. Я знаю.
В глазах тети что-то мелькнуло, нечто печальное и одновременно нежное. Она немного помолчала, перебросила рыжую косу с одного плеча на другое, приподнялась на кровати и ответила:
— Что ж, я очень рада, что у тебя такие преданные друзья, дорогая. Но все же подумай о том, чтобы дружить не только с мальчиками.
Когда она уже уходила, Майя задала еще вопрос:
— Тетя, этот Андрюшка ведь мой дядя Андрей?
— Школьные симпатии редко перерастают во что-то большее, — мягко ответила Валя. — Это мой одноклассник, с которым я не виделась после выпуска. Через час мы с Сашей и Ариной пьем чай: только девочки. Приходи к нам.
Майя кивнула, плотно закрыла за тетей дверь, обернулась к пустой комнате и негромко произнесла:
— Можешь вылезать.
Из-под кровати показалась кудрявая взлохмаченная макушка, плечи, руки, а потом и весь Артём. Он ловко вылез, чихнул, встряхнулся, словно мокрый пес, и одернул бордовый свитер.
— Тебе не мешало бы сделать под кроватью уборку, — сказал он добродушно, — судя по тому, что мы арестованы на целую неделю, я буду там частым гостем.
Майя усмехнулась. Примерно в пять часов вечера Артём тайно сбежал из дома через окно и постучался к ней. Они уже три часа валялись на полу с журналами, книгами, настольными играми и болтали обо всем.
— Зачем? Ты уже там собой все протер, — ехидно проговорила девочка, и друг шутливо пихнул её в бок.
Майя устроилась на кровати с книгой, Артём сел рядом, в руках он крутил кубик Рубика. Секунду висела тишина. Ребята вспоминали, о чем вели беседу до прихода тети.
— Твоя мама еще не вернулась домой?
Артём покачал головой.
— Нет, она придет часов в десять. У них много заказов в ателье. — секунду он глядел на неё с интересом, потом спросил, — а ты правда уверена в том, что я всегда тебя защищу? Ты сказала это не потому, что я был под кроватью и все слышал?
Майя внимательно посмотрела в его лицо. Летнее солнце уже рассыпало несколько веснушек на его щеках, позолотило кожу шеи и плеч. Скоро он станет совсем смуглым, а её волосы выгорят и к августу будут такими же светлыми, как у Антона.
— Конечно защитишь, — мягко проговорила Майя, улыбнувшись, — а разве нет?
Артём секунду молчал. Потом опустил взгляд на кубик — у него не сходилась белая сторона. Губы его дрогнули в улыбке, щеки слегка порозовели.
— Я рад, что ты правда так думаешь, — искренне ответил он.
***
— Что мы здесь ищем, босс?
Я не ответил.  С того момента, как пятеро ребят покинули мой кабинет, я не мог отделаться от ощущения, что где-то серьезно просчитался.
Поскольку в деле о загадочных убийствах не было вообще никаких зацепок, я всё чаще думал тщательности планирования убийств. Цепочка событий вела к какой-то цели, и это не давало мне покоя. Кто-то, для чего-то, почему-то — количество неопределённых местоимений зашкаливало. Это раздражало неимоверно. Нужно было сделать хоть что-то опиравшееся если не на здравый смысл, то хотя бы на показания единственной выжившей жертвы.
Маргарита Зубкова не производила впечатление залюбленной, витающей в облаках девицы. Напротив, когда я вошел в больничную палату, увидел перепуганного подростка, страдающего от боли, но странным образом готового сражаться. Как будто всю жизнь она была вынуждена отражать вражеские атаки. Девочка без конца повторяла одну и ту же чушь с удивительным упорством, и, когда поняла, что ей не верят, без зазрения совести послала меня к черту.
А потом эти дети. Они тоже не отступались от своих фантазий и с тем же упорством верили в них. Я бы не придал их показаниям никакого значения, если бы не один факт: Майя Анисимова назвала место следующего преступления. Игнорировать единственную четкую информацию из уст свидетелей по делу, пусть и абсурдную, было неправильно. Кроме того, как только я прибыл на указанное место, меня охватило странное предчувствие. Будто вижу перед собой разобранный паззл, но понятия не имею, как его собрать.
— Мы ищем здесь любые вещи, вызывающие подозрение, Алексей, — глазами я цепко ощупывал поросшее июньскими цветами поле.
Еще десять лет назад оно засеивалось пшеницей и кукурузой, но теперь стояло брошенное. В буйстве цветущих васильков, дикого горошка, скромной душицы и ярко-желтого зверобоя ковром расстилался луговой клевер. Он покрывал землю на огромные расстояния, так, что ничего больше не было видно, только трехпалые листья и бледно-розовые, невзрачные цветки. Дальше в переплетённых зарослях ромашек высились стрелы аконита и дельфиниума, росла изящная лаванда. Среди луговых цветов попадались и единичные молодые деревья, невесть как очутившиеся на открытой, удалённой от леса и людских садов местности. Они стояли сиротливо и одиноко, нависая над колосящейся травой гибкими, тонкими ветвями, и их маленькие кроны трепал ветер.
С последней жилой улицы к заброшенному полю вела узкая тропинка, раскисшая от вчерашнего дождя и ещё не успевшая высохнуть на солнце. Земля под ногами пружинила, ботинки проваливались в теплую мягкость почвы. Я немного постоял, осматриваясь, потом решительно направился к подлеску через поле.
— Когда мы приехали к Целинному переулку, я подумал, что мы станем осматривать глухие подворотни и брошенные дома. — Нейтрально проговорил Алексей, старясь не отставать, — но вы направились прямо сюда. Девочка говорила, что убийство произойдет возле переулка, она не уточняла, где именно. Площадь слишком большая, мы можем провести здесь неделю и ничего…
— Алексей, — бросил я через плечо, и парень сразу замолчал.
Какое-то время мы молча шли через пышущую жаром влажную землю, потом помощник все же задал вопрос:
— Вы все-таки поверили девочке, босс? Иначе, зачем мы здесь?
— Не имеет значения, во что я верю. — Я перешагнул через наполненную водой неглубокую канавку, оставшуюся, вероятно, от тяжёлого бревна, — есть наводка, нужно проверить. На этом закончим разговор.
Впереди вставал лес. Он зеленой мощью отодвигал горожан к реке, и городок выстроился по дуге, вокруг огромного лесного массива, который простирался на десятки километров на юго-запад, перемежаясь реками, болотами и оврагами. Это были настоящие дикие места, где можно было встретить даже медведя. Деревья здесь росли так плотно друг к другу, что солнце с трудом проникало сквозь кроны. Лес в городе называли черным, однако местная детвора постоянно убегала туда за ягодой, стрелять птиц из рогаток, строить плоты и плотины.
Чтобы пересечь цветущее поле, нам потребовалось минут двадцать. Солнце, вышедшее в зенит, жарило невыносимо. Я снял фуражку, отер пот со лба и блестящей лысины. Рядом остановился Алексей, отдуваясь и пыхтя.
— Ну и жара, босс! Как в парилке.
Я прищурился, оглядывая хилый подлесок, постепенно перераставший в лесную махину. Там, куда падали тени от деревьев, растительность была более насыщенного цвета и выглядела не такой измученной жарой. Внимательно вглядываясь в кочки, холмики, ямки, места, где трава была примята человеческой поступью, скошена или выстрижена, я старался подметить любую мелочь, даже самую незначительную. Но во всем поле угадывались лишь наши следы, едва заметными дорожками ведущие к Целинному переулку. После дождя, даже примятая ногами трава встала.
— Почему именно здесь? — снова спросил Алексей. На этот раз я задумчиво ответил:
— Убийца любит природу. Он убивал некоторых жертв в городе, но тела все равно оставлял на открытых, отдалённых участках, вдали от человеческого жилья. Это было сопряжено с трудностями для него: жертву нужно было перевезти из одного места в другое, но, несмотря на это, для него это было важно. Как будто природа — главное условие проведения некоего ритуала, основа всего. Ему важно было принести жертву в живописное место. Он не стал бы оставлять тело в заброшенном доме человека. Если идеи детей не лишены смысла, то преступник мог планировать убийство именно здесь.
Алексей с сомнением оглядел открытую местность, продуваемую ветрами, но спорить не стал. Несколько лет работы с Георгием Алексеевичем научили его одной простой вещи: доверию. Старший следователь Асанаев всегда знал, что делает, и трудно было представить человека надёжнее.
Я присел на корточки, потрогал землю меж густой растительности, растер её в пальцах. Взгляд постоянно возвращался к лесной стене, мне казалось, я что-то вижу там, в плотных, зеленых, колыхающихся ветвях.
— Идем.
Мы неспешно направились к границе леса. Чем ближе подходили, тем выше становились деревья. Миновав подлесок, мы пересекли границу поля и вошли в тень деревьев. Под ногами тут же обнаружилось несколько троп, протоптанных грибниками и любителями лесных ягод. Мы медленно пошли по одной из них. Со стороны могло бы показаться, что престарелый отец с сыном вышли на прогулку, если бы не милицейская форма. Ветер шумел здесь по-другому, не задевая более сухой травы и звонких полевых цветов. Здесь шум напоминал море, море из листьев, серебрящихся в синем небе солнечными отблесками.
Леса в этой части страны начинались резко, словно вставали из-под земли стеной. Должно быть, брали пример с гор, которых становилось тем больше, чем восточнее. В этих лесах, неподалёку от городка находилась лишь одна гора: высокая, поросшая зеленью и деревьями, лениво вздымающаяся из земли.
— Босс, гляньте.
Я проследил взглядом, куда подбородком показал Алексей. Неглубоко в лесу, прямо перед ними высилось огромное дерево. Среди зелени оно выделялось мертвыми сизыми ветвями, коряжестыми, узловатыми, словно пальцы старухи. Много лет назад оно было великолепно: раскидисто, крупнолистно… настоящий лесной царь! Теперь же наводило на мрачные мысли о темных страшных ночах, грозах и молниях.
Мы приблизились. Вокруг ствола диаметром метра в два из-под земли вылезали закостенелые корни. Следователь взглядом проследил их направление, должно быть, корневая система дерева распространялась далеко в поле. Под деревом почти не было растительности, лишь трудились крупные муравьи, нашедшие дом в мертвом стволе.
— Вот это да, босс, — присвистнул Алексей, — всю жизнь живу в этом городе и не знал, что здесь есть такое место. Мальчишкой облазил все леса, но этого дерева не помню.
— Ясень, — сказал я негромко, — ему было не меньше трехсот лет, когда оно умерло. Посмотри, сохранились черные ветви и кора… В него ударила молния.
Я внимательно оглядел ясень со всех сторон, потом прошел чуть дальше в лес, где толпились безмолвные деревья. Стояла тишина. Глубокая, шелестящая и загадочная. Ощущение, посетившее меня ранее, усиливалось, я напряженно искал глазами хоть что-то, что указывало бы на разгадку череды ужасающих убийств, потрясших маленький городок, но не находил. Не находил ничего, что могло бы дать мало-мальски понятное объяснение…
— Босс…
В тоне помощника я уловил нечто, заставившее резко выпрямиться и обернуться. Алексей смотрел куда-то в центр ствола ясеня, нахмурившись.
— Тут что-то есть.
Я обошел ствол по кругу и увидел закрытое старое дупло. Края его были острыми, кора по периметру небольшой дыры потемнела от времени и влаги, сделалась жухлой и мягкой. Нутро ясеня было изъедено, словно кто-то обглодал ствол исполинскими зубами, но выгрызть отверстие так и не получилось: дупло было закрыто.
Присев на корточки, я провел пальцем по коре в том месте, где должно было находиться отверстие, и ощутил множество ровных линий.
—  Спил. Дупло выпилили вручную.
Алексей тоже провел рукой.
— Тут щель. Дупло закрыто доской. Это не живое дерево…
Позже я гадал, как нам удалось заметить, что дупло внутри дерева искусственное. Доска, вставленная изнутри была испещрена надрезами по самой поверхности, которые искусно имитировали древесную кору. А сами края дупла были скруглены и обработаны напильником, чтобы никто не догадался, что дупло не настоящее. Издали невозможно было это определить, только вглядываясь вблизи, и только если знаешь, куда смотреть.
Я надавил ладонью на доску, закрывавшую полое отверстие в дереве. Она легко поддалась, раскрошившись по краям от ветхости, треснула по центру и разломилась надвое. Наружу посыпалась серая пыль, обломки коры и веток, песок и засушенные цветы. Много сухих цветов на ломких ножках.
А потом из отверстия выпало то, что невозможно было с чем-то перепутать: длинная высохшая человеческая кость.
Алексей резко подался назад, не издав ни звука, но напугавшись от неожиданности. Кость была не единственной, вслед за одной посыпались и другие, большие и маленькие, разных форм, в зависимости от расположения в теле, словно дерево было набито ими доверху. Гора праха и костей высыпалась из дупла на голую сухую землю, а сверху, словно корона, венчающая ужасающее зрелище, с тихим глухим стуком упал череп. Челюсть оторвалась и скатилась вниз, пустые глазницы слепо таращились в небо.
После короткой паузы я поднялся на ноги, отряхнул брюки. Я очень надеялся, что лицо моё осталось бесстрастным и не выдало, как ёкнуло от омерзения и сиюминутного испуга сердце. Я нагнулся, подобрал засохший цветок, покрутил его в пальцах.
— Георгин, — цветок рассыпался на моей ладони. — Возвращайся к машине и вызывай специалистов. — Обратился я к помощнику, — тело пролежало здесь не менее двадцати лет, но челюсть сохранилась идеально. Личность можно опознать по зубам.
Алексей, все еще в ужасе глядевший на кучу праха у своих ног, кивнул, потом перевел взгляд на меня.
— Георгий Алексеевич, девочка, откуда она могла знать?..
Я взглянул в черные провалы глазниц черепа, лежащего на куче костей и праха. Я не знал, откуда маленькая девочка могла знать о зверских расправах в маленьком городке, и знала ли она на самом деле, не было ли это невероятным совпадением. Однако, место она указала совершенно точно, только вот со временем ошиблась. Жертва была спрятана в дереве много лет назад.
И вдруг паззл начал сходиться.
— Алексей, сколько прошло времени с последнего убийства? — спросил я резко.
— Около недели, а что, босс?
— Около недели, или ровно семь дней?
Алексей нахмурился, припоминая.
— Да, вроде бы семь дней…
Асанаев быстро поднялся на ноги.
— Нам нужно к агропитомнику, немедленно! — сказал я так же отрывисто, — ты останешься здесь, я вызову специалистов.
— А сами поедете к агропитомнику?
— Нет, поеду перекусить! — рявкнул я, — подключи голову. Зубкова была случайной жертвой, да ещё и выжила. Преступник просчитался, но он не отойдёт от своего плана. Между убийствами разрывы около семи дней в небольших вариациях. Девочка говорила об Агропитомнике, вероятно, там должно произойти следующее преступление. И семь дней с предыдущего уже прошло.
— Вы считаете, что…
— Оставайся здесь. Объясни всё. Эта история началась намного раньше, чем мы могли предположить, и всё, что мы имеем сейчас — лишь результат, причины нужно искать где-то в далеком прошлом, но сейчас… Сейчас мне нужно идти.
— Вы уверены, что хотите поехать один, Георгий Алексеевич?
Последний вопрос помощник задал уже возле милицейской машины. Я и не заметил, как почти бегом пересек цветущее поле. Внутри автомобиля вовсю орала рация. Я рывком открыл дверь и схватил устройство связи.
— Старший следователь на связи.
— Говорит оперуполномоченный Гражинский. В лесистой местности пожар. Распространение огня удалось остановить, но вот причина возгорания… вам следует немедленно приехать.
Я взглянул на помощника. В его глазах мелькнула тревожная мысль: «Поздно…»
— Где возникло возгорание?
— Прямо возле агропитомника… Георгий Алексеевич, вы на связи?
— Да, — я прокашлялся, нужно было срочно убрать этот комок, вставший в горле. — Выезжаю.
Вызвав криминалистов к лесу возле Целинного переулка, я оставил Алексея охранять дерево с останками, и через полчаса был уже на другом конце города.
Найти место пожара было нетрудно. Едкий запах гари, зеваки и густой дым были верными указателями. Выбравшись из машины, я резко отшил бросившуюся в мою сторону репортёршу. Молоденькая девушка сморщилась от досады, но попытки выведать происходящее не оставила. Метнулась ко мне наперерез с другой стороны, однако, не успела. Я уже поднырнул под полосатую оградительную ленту, которая была натянута среди деревьев.
— Что здесь? — резко спросил я, оглядывая выжженную пятнами траву и обугленные молодые деревца. Взгляд сразу выхватил идеальный круг, внутри которого находилась…
— Жертва — предположительно, лицо от тринадцати до двадцати лет. Тело сильно обгорело. Установить личность невозможно. Нужна консультация судмедэксперта. — Отчет ему давал Гражинский, участковый, закреплённый за этой территорией. — Почерк узнаваемый. Это ваше дело, Георгий Алексеевич, поэтому мы сразу позвонили вам.
— Кто заметил огонь?
— Местные ребята. Они играли неподалёку и почувствовали запах дыма, пошли на него и увидели пожар. Потом о возгорании сообщили работники теплиц.
— Пожарные уже успели уничтожить все улики? — сухо поинтересовался я.
— Да, — сморщился Гражинский, — залили водой предположительные следы. Взгляните, сами увидите.
Я двинулся вперед, подмечая детали. Здесь лес слегка расступался, и преимущественно состоял из молодых деревьев, трава да густые кусты шиповника. Шиповник буйно цвёл розовым цветом, источая сладкий аромат и жужжа множеством пчел, шмелей и прочих любителей пыльцы. Место было живописное и отдалённое от города. Поля агропитомника подступали близко, но простирались еще километра на два до ближайших теплиц.
Атрибуты предыдущих убийств нашлись позже: и воск от свечи, и нечитаемый, испорченный водой рисунок, и камни с рунами, по-прежнему выжженными с помощью пороха. Но сейчас я ничего этого не заметил. Я смотрел только на обгоревшее до неузнаваемости, залитое водой тело, которое лежало в центре поляны. И откуда-то из недр моей души поднималась жгучая, едкая, словно кислота, волна гнева.
«Ты опоздал», — словно кто-то шепнул эти два слова мне на ухо. Я почти услышал их. Гнев захлёстывал мощными волнами, словно океанский прибой, руки сжались в кулаки. «Ты мог не допустить этого, но ты опоздал».
Я вздрогнул всем телом, когда вновь подошёл Гражинский и легонько тронул за плечо. Оказалось, что я простоял над телом целую вечность.
— Вы в порядке, Георгий Алексеевич?
— Да. — Я отвернулся. Вокруг головы жертвы чудом сохранились длинные светлые волосы, разложенные по траве с любовной аккуратностью. — Сфотографируйте тут всё. Заявивших на беседу. Тело на судмедэкспертизу. Мне нужно имя и… чашка кофе.
***
Новость о страшной находке в дупле старого дерева и о пожаре возле агропитомника потрясла городок. Она застала Майю на следующий день, когда девочка втихаря играла с друзьями, высунувшись из окна своей комнаты. Тётя с дядей, прихватив Витю и Арину, с утра уехали в город, Саша убежала на пляж со своей новой подружкой. Руслан долго канючил, чтобы поиграть вместе с ними: он знал, что мальчики придут.
— Ну Майя, — упрашивал он, — вы никогда не берете меня в игру! А я уже взрослый, я разберусь с правилами, обещаю! Я сам нарисую себе карточки…
— Нет, братишка, — мягко, но категорично ответила Майя, — если бы это зависело только от меня, то я бы с радостью взяла тебя играть. Но это не так.
— Тогда поговори с Артёмом, он добрый, он согласится…
В конце концов, ей удалось отвязаться от брата, и он, надувшись, ушел к другу.
Костя, Антон и Артём пришли около одиннадцати. Пользуясь случаем, мальчики решили скрасить её домашний арест и заявились прямо в огород, перемахнув через забор на заднем дворе дома.
Под окном её комнаты в тени огромной раскидистой яблони расположились Костя, Антон и Артём. Расстелили карту Межмирья, разлеглись на животах на травке. Каждый держал по три карты, а в центре стояла шахматная доска с фигурками и несколькими цветными игральными костями. Майя торчала в окне, на подоконнике были разложены игровые тексты. Она категорически отказалась выходить из дома.
— Ты сразу залезешь обратно, — ворчливо уговаривал её Костя, — когда тётя вернётся из города, она и не заметит, что ты выходила. Мы на заднем дворе, с дороги нас не видно. Кроме этого, мы услышим звук машины, когда они будут подъезжать.
Майя отрицательно покачала головой.
— Я не стану нарушать запрет. — Отрезала она, — формально я нахожусь в доме. Разговаривать и играть с вами мне не запрещали.
Она сидела, опустив подбородок на руки и улыбаясь, её золотые волосы были распущены и волной струились по плечам. Майя была одета в зелёную тунику с рукавами-фонариками и джинсовые шорты, но мальчикам было видно лишь её лицо в обрамлении белого пушка волос и молочные плечи.
— Антон, твой ход, — объявила она, бросив на него быстрый взгляд. — Перед королём Веларианом непростой выбор: вступить в войну и потерять множество рыцарей, или оставить Туманные земли без защиты на растерзание оркам, но сохранить тысячи жизней своего народа. Решай, о, Великий…
На последних словах она слегка съехидничала. Антон сконфуженно взглянул на неё, и Майя улыбнулась про себя. Сегодня с утра, пока мальчики раскладывали карты и готовились к игре, он, опустив глаза, долго мялся и топтался, а потом совершенно неожиданно проговорил:
— Паршивый из меня друг.
Ребята разом отвлеклись от своих дел и удивленно уставились на него. Майя прищурилась. В последние дни столько всего произошло, что все забыли: Антон так и не извинился перед Майей. А вот сам он, похоже, не забыл и мучился совестью все это время.
Девочка помолчала мгновение, потом произнесла холодновато:
— Да уж. Но — чем богаты, как говорится…
Антон поднял льдисто-голубые глаза, взглянул на неё из-под выгоревшей светлой челки. Всё-таки он был ужасно красив!
 — Я… эээ…слушайте, это нелегко!
— Да, — охотно согласился Артём, вновь занявшись картой: она никак не хотела лежать ровно на траве! — куда проще орать и плеваться ядом.
— Я видел Тень, мы все видели. — Серьёзно сказал Антон, не обратив внимания на друга, — это невероятно, такое нельзя объяснить, и я не мог даже подумать, что подобное возможно! Но она была там, прямо под нами, внизу…
Установилась тишина. Они впервые заговорили о том, что видели в ту ночь на крыше, как будто всем им требовалось время, чтобы осознать это и пережить. Майя кивнула Антону.
— Понимаю.
— Даже когда я увидел — не поверил, — продолжал он, — но… понимаете, это совершенно не важно! Она была там, вне зависимости веришь ты или нет, стояла, смотрела на нас. Эта Тень! И никто больше этого не видел! Иначе, должны были послышаться крики, народ должен был испугаться, ведь так? Но ничего не произошло. Такое ощущение, что она показалась только нам!
Майя внезапно поняла, что Антон напуган до предела, что увиденное не укладывается в его голове. Он действительно не мог понять, как такое возможно, даже наблюдав собственными глазами.
— Мне нужно поговорить с вами об этом, — тихо сказал он, отчаянно цепляясь взглядом за друзей, — с людьми, которые понимают, о чем я, которые не отправят меня в дурку после разговора. Вы ведь тоже видели, правда? — Он вновь повернулся к Майе и покачал головой, — я понимаю, насколько я тебя обидел, Майя. Ты всегда знала, что Тень существует, а я тебе не верил, но теперь, если бы кто-то не поверил мне, я бы, наверное, сошел с ума…
Майя протянула ему руку через оконный проём, и он бережно прикоснулся к её изящным, тонким пальцам.
— Эй, — позвала она, — ты не сойдёшь с ума. С ума поодиночке сходят, это гриппом все вместе болеют… — мальчишки усмехнулись, слегка разрядив обстановку. — Слушай, ты не один. Мы тоже её видели. И Тень видела нас. Я думаю, то, что мы оказались в тот вечер на крыше — не случайно. Будто это все не просто стечение обстоятельств, а кем-то тщательно продуманный сценарий. Из многоквартирного дома никто не выглянул из окна, никто, кроме нас Тень не видел, и это не может быть случайностью. Она действительно показалась лишь нам…
Майя деликатно вытащила руку из теплого захвата Антона, по очереди взглянула на каждого из друзей.
— Костя, именно ты сказал, что теперь — это наша ответственность. Мы должны что-то сделать. Обязаны.
Артём серьёзно кивнул.
— Кроме нас — некому. — Сказал он.
Костя и Антон тоже кивнули, и несколько мгновений висела торжественная тишина, пока Майя не улыбнулась.
— Но пока давайте просто поиграем.
Какое это было удовольствие — вновь погрузиться в любимый мир! Они отдавались игре полностью, азартно бросая кости, радуясь и огорчаясь, вскрикивая от досады или восторга. Словно не было нависшей над ними опасности, словно не им предстояло в скором времени столкнуться с неизвестным и ужасающим. Майя читала собственные тексты, смутно осознавая, что они играют в последний раз. Над ними словно тикали невидимые часы, отсчитывая мгновения их детства, которое, исчезнув, безвозвратно унесет забавы, мысли, чувства. Всё то, что их так волнует сейчас! На смену им придут другие, более взрослые эмоции, о которых они смутно догадываются уже сейчас, отголоски которых ощущают, как нечто непонятное и необъяснимое.
Но пока — Велариан принимал судьбоносное решение для всей империи. Рядом с ним находились верные друзья — Господин Гном и эльф Лозриэль, готовые поддержать своего короля. Верховный чародей Силармонт в это время ожидал приказа в авангарде огромной армии рыцарей и простых крестьян, поднявшихся на защиту Туманных Земель. Он был полон решимости до последней капли крови защищать Межмирье от врагов.
— «…Не медли, друг мой! — проговорил Силармонт, — мы поддержим любое твое решение. Народ Туманных земель уйдет со своих полей, бросит города и деревни, но будет спасен. Мы уже спасли людей, и они уйдут вместе с нами обратно в Золотые эльфийские леса. На кану сейчас лишь выжженные войной земли, лишь груды камней, оставшиеся после налетов орков, гоблинов и прочей нечисти!» — с выражением прочитала Майя, — «Решай, мой король!»
Антон колебался. Он вглядывался в карту с изображением своего героя, словно спрашивая её мнения. Друзья терпеливо ожидали его решения.
— Мы будем сражаться! — выпалил Антон, чуть не вскочив на ноги, — мы не оставим Туманные земли на растерзание скверны!
Артём и Костя поддержали его победоносными кличами, Майя улыбнулась.
— Бросай кости.
Антон медленно, словно во сне потянулся к двум кубикам и взял их. Сложив ладони «домиком», он несколько раз тщательно встряхнул кости — было слышно, как они с тихим звуком стукаются друг о друга — и бросил их на шахматную доску. Артём, Костя и Майя подались вперед. На лбу у Антона даже выступила испарина от волнения. Судьба всего Межмирья зависела от этого броска! Кости словно в замедленной съемке упали на доску, отскочили, упали снова, разлетелись в разные стороны и остановились в паре клеток друг от друга.
Повисла ошеломленная тишина. Друзья, не веря своим глазам, смотрели на доску.
— Два? — отказываясь верить в происходящее, спросил Артём высоким голосом.
— Два… — подтвердил Костя.
Оба кубика — синий и красный — лежали вверх одной и той же стороной: на которой находилась одинокая точка. Мальчики посмотрели на Майю. Она вздохнула и с печальным выражением лица перелистнула несколько страниц.
— Твои армии разбиты, мой Король, — прочитала она, — командующие войсками взяты в плен. Армия чародея Силармонта разбита на восточном побережье Реки Слёз. Сам Верховный чародей… — Артём судорожно втянул воздух, — убит.
— ЧТО?!
— Как убит?!
Майя покачала головой.
— Я даже подумать не могла, что выпадет двойка! — воскликнула она, — на двух кубиках!
— Но Силармонт не может погибнуть! — вскричал Артём, рывком вскакивая с земли.
— Гэндальф погиб в «Братстве Кольца», — возразила Майя, — все так считали.
— Да, но потом он вернулся белым магом! В несколько раз сильнее и мудрее! Я ведь еще вернусь?!
— Погодите! — вдруг властно проговорил Костя, — что это там?
— Где? — друзья нагнулись над картой, будто на разрисованных листах действительно возникло нечто, достойное внимания.
— Там! В небесах, прямо над огромной кровожадной армией орков? — Майя в замешательстве глянула на него, потом перелистнула свои тексты.
— Костя, я не…
— Глядите! — перебил он еще более воодушевлённо, тыча пальцем прямо в центр кривого круга Туманных земель, где были сосредоточенны все игровые фигурки.
Мальчик с триумфальным видом положил в центр шахматной доски карту с изображением девушки в развевающихся одеждах, и Майя узнала её. Эту карту Костя нарисовал давным-давно, будто в другой жизни. Она вспомнила весенний день и Красную Крепость, и то, как алели его щеки, когда он показывал новенькую карточку.
— Незримая Богиня! — заорал Артём, перепугав всех присутствующих, — появляется в самый критический момент, когда надежда совсем умерла! И может изменить все по щелчку пальцев!
— Так не честно, — сказала Майя, — это слишком невероятно.
— Постойте, — страшно удивился Костя, — я слышу это от девушки, которая верит, что Тень существует?
Мальчики заулыбались. Майя вздохнула, потом взглянула на протянутую ладонь Артёма, всю в мелких царапинах и пятнах от травы. На ней лежали кости.
— Бросай. — Сказал он.
Во второй раз всё вокруг замерло. Майя потрясла кубики в руках, чувствуя, как потеют её ладошки. Если сейчас она выбросит от двух до пяти — надежды для Межмирья совсем не останется, и придётся доставать листы, исписанные черными чернилами.
Девочка кинула кости на доску. Синий тут же остановился на грани «один», а красный отлетел в траву и скрылся из вида. Мальчишки кинулись за ним.
— Осторожно! — кричал Артём, — не сдвиньте, НЕ СДВИНЬТЕ ЕГО!!!
— Что там? — взволнованно спросила Майя, чуть не вывалившись из окна.
— Шесть! — завопил, не помня себя от радости, Костя.
— Шесть? В общей сложности семь? — не поверил своему счастью Артём.
— Чувак, как ты доучился до восьмого класса? — насмешливо поинтересовался Антон, — шесть плюс один будет семь.
— Аааааааа! — бесновался Артём вне себя от радости. — Межмирье спасено! Силармонт жив!
Майя, подперев рукой голову, с улыбкой смотрела, как мальчишки восторженно катаются в траве. Всё-таки, на её взгляд, это было не совсем честно, но она не хотела прерывать радость друзей.
Её внимание привлекло движение в лесу. На усыпанный полевыми цветами лужок по тропинке выходил Стёпа, неся в руках раскрытую газету. Лицо его было встревоженным.
— Эй, где ты был? — спросила она, когда он подошёл ближе, — ты пропустил чудесную партию…
— Ты не создавала Тень, Майя, — сходу произнёс Стёпа самым серьезным тоном.
Все мгновенно прекратили дурачиться. Улыбки словно стерли из их лиц, мальчики поднялись на ноги и обступили друга со всех сторон. Сам он подошел вплотную к окну, чтобы Майя могла видеть газету. Ребята голова к голове склонились над свежей статьёй. Выпуск был датирован сегодняшним днём.
— «Всё началось двадцать лет назад» — прочитала Майя, — что началось? Что это значит?
— Я читал статью, — взволнованно проговорил Стёпа, — здесь сказано, что возле Целинного переулка на окраине города в дупле огромного дерева найден труп девушки. Он пролежал там не меньше двадцати лет.
— Возле Целинного переулка? — в ужасе спросил Артём, и все многозначительно переглянулись. Не нужно было уточнять, что это значило.
— Да. Но главное то, что Майе всего двенадцать. — Стёпа прямо взглянул на девочку. — Ты никак не могла создать Тень. Она существовала здесь задолго до твоего рождения.