Глава двадцать первая. Тайная Гавань Лето

Теплый ветер принёс застарелые, твердые, скрюченные от жары, сухие листья — предвестников будущей осени. До конца лета оставалось три недели, но август — знойный и беспощадный — выжег полевую траву, выдул ветрами и вымыл грозами свежие краски из лесов, принёс холодные осенние ночи.
Продуваемое поле за Междуреченском, было таким чистым и огромным, что даже гуляющий в нём буйный ветер казался лишь жалким странником, заблудившимся в степи. Майя стояла между двумя рядами могил. К небольшому, скромному холмику она пошла одна, никого больше не пустила, хотя дядя и тётя сопровождали её в этом скорбном пути.
Волосы девочки были распущены, золотые пряди полоскались на ветру, хлестали по глазам и плечам. На ней было то самое голубое платье, которое она надела на день рождения Артёма, только сейчас Майя не казалась сама себе красивой.
Могила перед ней заросла травой. Дешевый деревянный крест слегка накренился. Девочка опустилась на колени и долго выдирала руками сорняки, погружаясь пальцами в могильную землю. Потом поднялась, не обратив внимания на запылившийся подол платья, попыталась выровнять крест, но у неё не вышло: он снова завалился на сторону. Тогда она нашла несколько твердых комков земли, снова толкнула крест и подкинула их в образовавшуюся щель между деревянным основанием и спрессованной землей. Это помогло: крест уже не так сильно косил.
Майя еще немного постояла над могилой, чувствуя, как подкатывают сухие, безнадёжные слёзы, а потом услышала тихие шаги позади себя. Теплые ладони осторожно коснулись её плеч. Она на мгновение закрыла глаза, чувствуя, как прорывается плотина внутри её души. Почему именно это легкое, невинное прикосновение, заставило слёзы брызнуть из глаз? Почему все то время, что она провела на могиле, ей ни разу не захотелось заплакать так сильно, как сейчас?
Девочка, не отрывая взгляда от креста, который снова слегка свалился в сторону, склонила голову на подставленное плечо.
— Раньше я уже была здесь, — сказала она едва слышно, — со мной тогда сюда пришёл соцработник. Один из тех, кто понятия не имел, что со мной делать, когда умерла мама. Это был молодой парень-психолог. Он привёл меня сюда и попытался что-то говорить о лучшем мире, о смирении и вечном круге жизни… Наверное, он хотел помочь, но я довольно грубо его прогнала. Теперь жалею об этом. Он правда хотел мне помочь…
За её спиной шмыгнули носом, сжались крепкие костлявые пальцы на её плечах, ко лбу прижалась теплая, румяная щека, на глаза упали чёрные пряди, отросшие до того, что из них можно было уже плести косички. Девочка зажмурилась, покосившийся крест исчез из поля зрения, и она, дёргаясь всем телом, мучительно, горестно завыла.
Артём принял её слезы стоически, ни разу не покачнувшись и не отойдя от неё ни на шаг. Впоследствии Майя часто вспоминала этот момент. Насколько ему, должно быть, было неловко, находиться под пристальным взглядом тёти и дяди и так обнимать её. Но он не мог поступить иначе. Артём знал, кто он, кем он стал для неё, и ни разу не заставил в нём усомниться.
— В следующий раз мы посадим здесь цветы, — сказал он ясным голосом, показавшимся слишком звонким, слишком живым здесь, на кладбище, — нужно спросить у мамы, она знает цветы, которые не требуют частого полива и неприхотливы. Такие, знаешь, желтые. Твоя мама любила желтый цвет? Мы посадим их здесь, и они заплетут всю могилу красивым ковром. Тут будет очень здорово, солнечно…
Он ещё что-то говорил, Майя уже не слушала слов, слушала лишь голос. Плакала и слушала, а потом Артём мягко увёл её с могилы матери. Всю дорогу обратно они сидели на заднем сидении дядиной машины, рука в руке. Майя смотрела на набрякшие тучи, лениво проплывающие по небу, и чувствовала, как он перебирает её пальцы, мокрые от слёз.
— Почему ты подошел ко мне? — спросила она тихо.
Артём сразу понял, про что она спрашивает. Он снова неловко шмыгнул носом. После того, как, падая в шахте лицом вниз на острые камни, он сломал себе перегородку, его преследовал насморк.
— Прости, ты сказала, что хочешь остаться одна, но, когда я увидел, как ты пытаешься поправить крест, просто не смог на это смотреть.
Майя повернула мокрое лицо и подарила ему теплый взгляд.
— Спасибо, что поддержал меня, Артём.
***
Тремя неделями раньше Майя, свернувшись калачиком на жесткой незаправленной кровати, смотрела, как по вылизанным дорожкам, среди газонов больничного сада, ковыляют выздоравливающие старушки. Она приходила в палату к Артёму к девяти часам, в самый ранний час, когда можно было входить посетителям, и уходила в самый поздний — в семь вечера. Носила ему фрукты, пирожки, супы, книги, рисунки, свои маленькие рассказы, которые сочиняла специально для него.
В первое время ей постоянно казалось, что он умрет, и отвести её от кровати Артёма удавалось только Вале. Тётя находила нужные слова, чтобы заставить девочку возвратиться домой, принять душ, отдохнуть, а уже потом снова возвращаться в больницу.
Майя помнила, как к ним торопливо побежали какие-то люди, стоило им выйти из шахты в душную, влажную, послегрозовую ночь. Она видела, как у уставшего следователя забрали Артёма, а из её собственных рук и из рук Степы — Руслана.
Ночь в темном лесу казалось светлой, как день. Луна светила ясным светом, воздух сладким потоком хлынул в легкие. Заплаканное лицо Майи и тело, облепленное мокрой одеждой, холодило ветром. Кругом было полно народу, светили фонари, ослепляя, все суетились, что-то делали. Артёма уложили на носилки. Над ним тут же склонились врачи в белых халатах. Майя старалась не выпускать брата из виду, но и его тоже усадили и стали осматривать, а её оттеснили в сторону.
Девочка увидела, как к её друзьям бросаются их родители. Мать Антона с пронзительным криком прижала его к груди, и он поморщился: его лицо, всё в царапинах и ссадинах, кровоточило. Мать Стёпы, увидев сына, рухнула в слезах на землю, Стёпе пришлось её утешать и поднимать за руки. Родители Кости молча схватили его и увели, Майя увидела друга в следующий раз только в кабинете Асанаева, на допросе. Костя в первые дни даже к Артёму в больницу не приходил.
В какой-то момент к ней подбежали Валя и Андрей, заключили её в объятия, и она снова расплакалась, вжавшись лицом в тетину шею. Они гладили её по спине в четыре руки и утешали. Девочка хорошо помнила раскачивающиеся сосны высоко над ними, в тёмном небе. Тётя с дядей обнимали её, а она смотрела вверх, на строгие, колючие кроны.
— Как Руслан? — спросила она, заикаясь, когда первые эмоции схлынули, — он был долго без сознания. Что с ним сделали?
— Он в порядке, — ответил дядя. Его голубые глаза были обведены черными кругами. Она не видела дядю всего несколько часов, но за это время он словно постарел на десяток лет, — врачи говорят, это был хлороформ. С ним все будет хорошо.
— Несите его вниз, срочно! Требуется экстренное переливание!
Девочка тревожно оглянулась и увидела, как мимо торопливо пронесли Артёма на носилках. Скорая не могла подъехать сюда по крутой узкой тропе, поэтому его нужно было спустить вниз по склону к дороге. За носилками бежала его мама.
Майя посмотрела на тетю, и та всё поняла без слов.
— Иди. — Сказала она, — иди с ним. Андрей, проводишь её?
Дядя кивнул без каких-либо вопросов. Майя поцеловала Руслана в щёку и побежала за врачами, унёсшими Артёма. Дядя не отставал. К тому времени, как Артёма донесли до кареты скорой помощи, он снова ненадолго отключился и пришел в себя уже в дороге, уже после того, как Андрей успел поругаться с врачами, не желавшими пускать Майю в машину.
— Она — не родственник, — уперся рослый санитар, — мы не можем возить весь цыганский табор друзей по больницам! Это вам не маршрутное такси!
— Эта девочка всё равно что родственница нам! — вдруг отрезала Марина Ивановна, — она едет с нами. А если мы и дальше будем терять время, я напишу на вас жалобу!
— Я заберу тебя из больницы, Майя! — крикнул Андрей в закрывающиеся двери скорой помощи.
Всю дорогу до городской больницы Майя не отрывала взгляда от Артёма. Она не могла назвать себя религиозной, но сейчас пожалела, что не знает ни одной молитвы, поэтому обращалась к Богу просто так, своими словами. Девочка просила сохранить Артёму жизнь, и ей было так больно, так ужасно больно в груди. Майя вдруг поняла, что ещё одной скорби её сердце не сможет вместить, просто разорвется, или она станет кем-то другим, не самой собой, если… если…
— Всё будет хорошо, — Марина Ивановна потянулась к её руке. Майя догадалась, что она наблюдала за её лицом.
Артём слегка пошевелился и открыл глаза. Когда он увидел мать и подругу, несмотря на сильную боль, улыбнулся. Девочка почувствовала, как слезы снова потекли по едва подсохшим дорожкам на её щеках.
— Эй, — едва слышно проговорил Артём, — не плачь, я еще живой.
— Таким и останешься, — улыбнулась она сквозь слезы, — ты еще не дочитал Властелин Колец и мой новый рассказ.
— Да, сейчас идет война за Минас-Тирит, — в его черных глазах была лишь бесконечна теплота, — Леголас и Гимли соревнуются, кто больше орков завалит. Я хочу знать, кто выиграет, так что повременю, пока не дочитаю.
Майя кивнула, вытерла щеки рьяным движением.
— Знаешь что? Мы пойдем с тобой в кино на вторую часть Властелина Колец. Она должна выйти в следующем году. И мы пойдем туда все вместе. Ты, я, Стёпа, Антон и Костя. Купим воздушную кукурузу, сядем на первый ряд и будем смотреть! Как тебе идея?
Артём слабо улыбнулся, вновь погружаясь в беспамятство. Язык его заплетался.
— Звучит клёво…
После этого он еще долго в себя не приходил, и потянулись часы, наполненные ожиданием, молитвами, бумажными стаканчиками горького кофе, которым не было счета, и засасывающей, липкой тревогой, обволакивающей душным одеялом, лишающей дыхания и света.
Первые дни, что Майя провела возле больничной постели Артёма, слились в один неясный поток бесконечной мути, но потом, когда ему стало лучше, жизнь потихоньку возвращалась в привычное русло. Насколько это было возможно в их случае.
Это было одно из жарких больничных утр, с окнами нараспашку и бесполезным сквозняком, гуляющим по палате. Кроме Артёма в палате был еще один мальчик из детского дома, к которому никто не приходил, и Майя часто угощала его домашней выпечкой. От наблюдения за старушками, Майю отвлёк звук открывающейся двери. В палату робко просунулась голова Стёпы. В руках у него была свернутая свежая газета.
— Спит? — он кивнул на перебинтованного Артёма, прикрытого тонкой простынёй до пояса.
Майя кивнула. Боль отпустила его вчера. Это произошло так резко, что Артём сначала не осознал, что у него больше ничего не болит, а потом так обрадовался и сразу отрубился.
— Несколько суток он вообще не спал без обезболивающих. Сейчас отсыпается. — пояснила Майя. Она встала, заглянула в лицо спящему малышу из дет дома. Ему было лет пять на вид, худые плечи, острый носик и подбородок — похож на мышь. — Гриша тоже уснул. Вчера ему сделали операцию. Врач сказал, что у него не рука, а чулок с битым стеклом, пять часов собирали, как только умудрился так руку переломать.
Лицо мальчика кривилось во сне, должно быть, обезболивающие переставали действовать, и вскоре ему будет не сладко.
Стёпа обычно приходил первым из друзей, ближе к двенадцати появлялся Костя, а к обеду — Антон. Но сегодня они пришли все вместе. Причиной была свежая газета, которая разошлась немыслимым тиражом, как только вышла.
— Нам пора брать процент с продаж, — буркнул Антон, усаживаясь на кровать напротив Артёма, — мы им такую сенсацию сделали, три недели гремим. Вчера — не поверите! — журналисты подкараулили меня возле дома и набросились с вопросами. Я прямо себя почувствовал кинозвездой.
— Что там сегодня? — спросила Майя, разворачивая газету. От звуков проснулся Артём, сонно огляделся, и лицо его прояснилось.
— Здорово, — сказал он сиплым голосом. Майя осторожно примостилась на краешке его кровати. Костя и Стёпа уселись рядом с Антоном.
— Как жизнь? — криво улыбнулся Антон.
Они так часто навещали друга, что почти жили в больнице. Майя чувствовала: всё то, что им удалось пережить в шахте навсегда связало их жизни, и со временем эта связь станет истончаться. Но пока они не могли прожить и дня вдали друг от друга. Если кого-то не было рядом, они ощущали себя неполными, однобокими, незавершёнными — такое это было странное чувство! Она откуда-то знала, что и мальчики чувствуют то же, но они никогда не обсуждали это.
— Пока ничего не болит — неплохо, — отозвался Артём, с трудом приподнимаясь на постели, чтобы сесть. Майя дернулась было помочь, но потом заставила себя остаться на месте. Недавно он мягко сообщил ей, что друзья уже смотрят на него, как на немощного, когда она кидается поправлять его подушки. «Ещё немного, и начнут прыскать со смеху, — недовольно говорил он, — я ж не младенец, не заставляй меня чувствовать себя так неловко…»
Майя тогда обиделась, но потом с уважением отнеслась к его просьбе.
— Что нового пишут? — спросил он, кивнув на газету в руках девочки.
Она опустила взгляд, прочитала заголовок, и её ртутные глаза в изумлении раскрылись.
— Вы уже читали? — спросила она у мальчиков. Они покивали, вид у них был серьёзный.
— Да что там такое? — нетерпеливо повторил Артём.
— Найдено тело пятнадцатилетнего Егора Синявского. — Прочитала она. — Подросток пропал 19 июля, предположительно в лесистой местности возле Симбирского шоссе. На шоссе был найден автомобиль, принадлежавший Борису Горскому, отцу покойного Виталия Горского, убитого Мысковским Некромантом. В машине были оставлены личные вещи Синявского — куртка и поясная сумка. Тело подростка вынесло из коллектора в пяти километрах от города, после трёх недель постоянных дождей. Синявский был опознан родственниками и похоронен в тот же день на городском кладбище. Предположительно, подросток погиб, сорвавшись с обрыва и утонув в реке. Ужасная гроза, обрушившаяся на город 19 июля, сыграла злую шутку. Остаётся только гадать, почему Егор оказался один на склоне крутой горы возле заброшенной шахты…
— Чтобы оторвать нам головы он там оказался, — мрачно прокомментировал Антон. Майя бросила на него косой взгляд.
— … В машине, помимо вещей Виталия Горского, были найдены вещи еще одного подростка. Пятнадцатилетнего Сергея Малашина, пропавшего в тот же день, но до сих пор не найденного. Полиция организовала поиски на территории леса вокруг горы, территория поиска включила себя и коллекторы, где мог оказаться подросток, но тело так и не было найдено. На данный момент Сергей Малашин считается пропавшим без вести. Если вы располагаете какой-то информацией, просим вас позвонить по телефону…»
Майя подняла глаза. Ребята смотрели друг на друга с одинаковой мыслью: они знают, где может быть Малашин.
— Учитывая, что он со страху ломанулся в темный тоннель без фонарика, вряд ли смог выбраться из шахты, — тихо проговорил Стёпа, — вполне возможно, что он угодил в тот ручей с сильным течением, и его унесло в пропасть.
Они слегка вздрогнули, представив страшную гибель Малашина, в полной темноте.
— Вы знали, что он пропал? — спросил Артём.
Ребята помотали головами. Их маленький мирок сузился до размеров больничной палаты. Они все время проводили здесь, сначала смотрели, как Артём с испариной на лбу скрипит зубами, тщится превозмочь боль, и старались его отвлечь, потом читали, болтали обо всем подряд, слушали радио, играли в настолки, слушали новые рассказы Майи и уморительные анекдоты Стёпы. Смеялись так, что Артём хватался за бинты на груди и животе. Смех у него выходил похожим на забавное лаянье — сокращение мышц груди и живота было слишком болезненным — и друзья начинали хохотать по новой.
— Ты ржёшь, как раненная, контуженная на голову чайка, — говорил Антон, помирая со смеху.
Медсестры и санитарки смотрели на веселую компанию, вечно торчащую в тринадцатой палате, без особого энтузиазма, но жена главного врача одевалась у Марины Ивановны в ателье, и поэтому ребят особо не гоняли. Пару раз только уборщица обругала за то, что «топчут по помытому!»
Иногда забегал Руслан, но его едва хватало на час. Он каждый раз виновато улыбался и убегал гулять. Среди сверстников он стал легендой! В отличии от Майи и мальчишек, он не слишком проникся ужасами подземелья, и рассказывал всем желающим о своём «приключении». На допросе Руслан ничего важного сообщить не смог. Оказалось, что маньяк напал на него со спины, зажав нос и рот тряпкой, пропитанной хлороформом, и мальчик сразу отключился. Потом он несколько раз приходил в себя, но его тут же «усыпляли». Связные воспоминания у него возникли только когда всё уже было кончено. Ни Тени, ни маньяка он так и не увидел.
Когда тут было думать о Малашине и Синявском? На допросе ребята лишь вскользь упомянули о том, что Горский был не один, и на этом внимания не заостряли. Асанаеву было важно узнать мельчайшие подробности о происходившем в шахте. О Малашине они сказали только то, что он убежал, а где и при каких обстоятельствах это произошло — нет.
— Какой бы сволочью не был Малашин, родители ищут своего ребенка, — ровно проговорила Майя, — мы должны дать хоть какой-то шанс его найти.
Мальчики переглянулись и кивнули.
— Это еще не всё, — сказал Стёпа многозначительно. Он показал друзьям еще одну газету, — вы только послушайте, что пишут.
Майя увидела заголовок: «Душевнобольной или преступный гений?». Стёпа откашлялся и начал читать:
— Изобретательностью Захар Кусыкин (известный с недавнего времени как Мысковский Некромант) мог бы сравниться с самыми изощрёнными убийцами двадцатого века. Напомним, что Кусыкин совершил несколько зверских убийств в последние два месяца. Действовал он по чёткому, отлаженному плану, который заключался, главным образом, в запугивании и дезориентировании жертв. Если учесть, что всеми его жертвами были дети, то испугать их было не так уж трудно, однако следственный комитет раскрыл некоторые любопытные подробности касательно того, как именно преступник действовал.
Повторимся, маньяк нападал только на детей и подростков, преимущественно в тёмное время суток и в безлюдных местах. Выглядел он при этом весьма специфично. Выжившие очевидцы описывали нападавшего как огромное, горбатое существо, покрытое шерстью или чешуёй, с красными глазами, иногда с хвостом или щупальцами. Появление существа сопровождалось резким неприятным запахом и странными, стонущими, надрывными звуками.
«Откуда именно они исходили, определить было невозможно, — говорит ученица восьмого класса школы №4 Маргарита Зубкова. Тремя неделями ранее она подверглась нападению Некроманта, но смогла убежать. — казалось, эти ужасные крики исходят отовсюду, заполняют все пространство, и ты уже не способен услышать ничего, кроме этого мерзкого звука».
Кусыкин всегда старался окружить себя атмосферой загадочности, таинственности. Так какими же средствами достигался этот эффект, и каким образом ему удавалось так сильно напугать своих жертв?
Всё гениальное, как известно, просто. В доме маньяка были найдены разработки, чертежи, материалы, из которых он создавал свои образы. Он смастерил специальную конструкцию из гибкого пластика и дерева, которая крепилась на поясе и напоминала женский кринолин. На плечах он закреплял укороченное коромысло и надевал поверх всего этого специальную меховую накидку, сшитую из нескольких шуб, и несколько легких тканей. Издалека и в темноте он казался большим и косматым, а прозрачный фатин делал границы его тела размытыми, что усиливало потусторонний эффект. На коромысле также были найдены специальные крепежи для накладного горба, который был сшит из ваты и меха и пропитан тухлыми яйцами.
В подвале его дома были найдены так же самодельные кастеты, которые крепились к запястьям ремнями и были оснащены тремя длинными лезвиями. Лезвия эти, судя по всему, были заточенными кусками железа, которые можно найти на любой свалке. Как вы понимаете, именно этими «когтями» Кусыкин и убивал своих жертв.
Обнаружились несколько меховых масок, которыми он закрывал лицо, и кожаный ободок, крепящийся вокруг головы. К этому ободку маньяк крепил два фонарика, а чтобы «глаза» казались красными, он обвязывал каждый из них алой тканью.
Иногда к своему «костюму» Кусыкин пришивал хвост, или щупальца, что в действительности было лишь набитыми ватой рукавами свитеров. Иногда он надевал «кольчугу», которую делал из гаек и шайб. Одна из выживших жертв приняла её за чешую. Таким образом облик Кусыкина постоянно менялся, сбивая следствие с толку. На местах преступлений были найдены то волчья шерсть, то огромные птичьи следы, то что-то вроде змеиной кожи. Как мы теперь понимаем, всё это был тщательно срежиссированный спектакль.
Отдельного внимания стоят звуки, о которых ранее упоминала М. Зубкова. Кусыкин некоторое время работал в городской больнице, и, вероятно, именно там ему пришла в голову эта идея. Он записывал на плёнку крики новорожденных младенцев, а затем проигрывал их сразу на нескольких магнитофонах в замедленном темпе. Это и были те самые надрывные, ужасающие звуки, которые повергали жертв в ужас.
Человек, обладающий такой буйной фантазией, мог бы быть гениальным, если бы гений его мысли был повернут в сторону добра…»
— Чёрт, да они им прямо восхищаются! — неожиданно выругался Костя, — засунуть бы авторов этой статьи в шахту, да и посмотреть, как бы они потом запели про «блистающий гений мысли» психа, режущего детей!
Майя слушала статью, опустив голову. Ей не хотелось смотреть друзьям в глаза. Некоторое время висела тишина, в которой было слышно только возмущённое сопение Кости. Потом она тихо сказала:
— Я думала, что это Тень, а это оказались шубы, гайки и фонарики… — девочка почувствовала, не увидела, как светлые лица мальчиков обратились к ней, и от этого ей стало ещё хуже. — Я такая глупая. Действительно, как можно было поверить в такую чушь про… Тень и… всё остальное.
Секунду в палате было совсем тихо, потом Антон встал, сделал шаг вперед, приблизился к Майе. Она могла видеть его синие кеды и нижнюю часть ног в темных джинсах.
— Нет. — Решительно произнёс он, — вовсе ты не глупая. Посмотри, этот ублюдок обманул всех. Любой слетел бы с катушек, если бы увидел подобное чудище. Но только не ты. И я скажу тебе ещё кое-что. Взгляни на меня!
Майя нехотя подняла глаза, ожидая увидеть на лице друга торжествующую улыбку, но он смотрел на неё строго, даже сердито.
— Этот человек был чудовищем, Майя, — раздельно проговорил Антон, так, словно пытался втолковать не очень умному собеседнику прописную истину. — Он был Тенью. И то, что ты так смело шагнула к нему навстречу, не испугалась и не убежала, обезумев, как Малашин, стоит многого. Сколько людей поступили бы так же? Кто бы еще смог бросить собственному страху в лицо все то, что ты говорила? — Антон повернулся к мальчишкам, — как вы думаете, пацаны?
— Никто!
— Да, никто бы не смог!
— Конечно!
— Вот видишь? — Антон повернулся обратно, — то, что сделала ты — невероятно. Так какая разница, кем был этот ублюдок: больным на голову психом, или Тенью? — Антон криво ухмыльнулся и покачал головой, — Майя, ты — мой герой.
— Наш герой! — тут же воскликнул Стёпа.
Майя потеряла дар речи. Она могла только таращиться и моргать на друзей, поражённая их пламенной речью и мощной поддержкой, которую они ей дали.
Для верности мальчики сделали мушкетерский жест, широко улыбаясь, и ей пришлось отвернуться ненадолго. Майя была до того растрогана, что не смогла сдержать слёз. В последнее время они видели её слёзы слишком часто, и она не хотела, чтобы её считали плаксой.
***
Она снова была в темноте заброшенной шахты, но теперь она была совсем одна. Сырые грязные стены тоннеля уходили в бесконечность, из зловещего коридора веяло холодом и подземельем.
— Артём? — крикнула Майя, завертевшись на месте и беспорядочно светя фонариком, — Стёпа? Мальчики!
Она не помнила, почему оказалась тут снова, совершенно одна. Должно быть, что-то снова случилось, Тень не умерла, им не удалось её убить, и она утащила в своё логово ещё кого-то.
Что-то привлекло внимание Майи в темноте тоннеля позади неё, какой-то слабый звук, она быстро обернулась. Маленький кругляшок фонарика выхватил лишь вязкий ил, покрывающий пол шахты, лужи и скруглённые серые стены. Но она знала: что-то идёт прямо к ней из густой темноты.
Она точно знала, что это.
Майя сделала два шага назад. Сердце её колотилось, руки дрожали, она вся была словно скована железной хваткой страха.
«У меня нет оружия! — пронеслось в голове — ничего нет. Только фонарик. Я не взяла даже рогатку. Мальчики, где же вы? Почему вы оставили меня здесь одну?»
Звук впереди неё повторился, теперь она слышала его отчетливо — медленные, подкрадывающиеся, шаркающие шаги. Свет фонарика дрожал, изо рта вырывались густые облака её испуганного горячего дыхания. Шаги стихли, и Майя трясущимися руками подняла фонарик повыше.
Чёрная Тень смотрела прямо на неё из темноты тоннеля. Девочка могла видеть лишь красные глаза и полупрозрачные очертания. Майю вдруг поразила возникшая мысль: а что если не было тех дней, что они провели возле кровати Артёма? Что если на самом деле она упала, стукнулась головой и потеряла сознание, и всё это было лишь сном? Что если их никто не спас и они всё еще в шахте…
Тень недвижимо стояла. Что-то было в её опущенной когтистой лапе, она что-то волокла по полу за собой… Майя опустила фонарик и пронзительно вскрикнула — это было мертвое окровавленное тело Антона. Его светлые волосы тускло белели на фоне непроницаемой тьмы.
Девочка попятилась, слёзы ручьём заливали лицо.
— Нет! Нет… нет!!!
Она шла спиной назад, наступая на камни и лужи, нестерпимая боль разрывала её пополам. В голове крутилось лишь одна невероятная мысль: «Антон мёртв». Она отказывалась в это верить. Тень медленно наступала, волоча за собой свою добычу, и Майя могла видеть кровавых след, который оставляло за собой тело её друга.
Внезапно она обо что-то споткнулась. Обо что-то мягкое и тёплое, лежащее на полу. Девочка поняла, что это, ещё до того, как посветила фонариком себе под ноги.
— Нет… — простонала она.
В луже посреди тоннеля лежал Стёпа. Его лицо было полностью погружено в воду, руки раскинуты в стороны, пальцы навечно вцепились в ил и камни.
— Я убил их всех, — хриплый шёпот заполнил всё пространство вокруг. Майя, задыхаясь, снова посветила на Тень, и оказалось, что она всего в двух шагах. — Ты не смогла их спасти. Ты заманила их сюда. Они погибли из-за тебя.
— Нет…
— Из-за тебя, — эхом повторила Тень, шагнув чуть ли не вплотную к ней. Тело Антона с небрежным шлепком шмякнулось на пол.
— Артём! Костя! — закричала Майя в безумном страхе, — Артём!
— Они не придут, — бесстрастно сообщила Тень, — взгляни туда.
Майя посветила в ту сторону, куда указывала склизкая, отвратительная, когтистая лапа. Тоннель упирался в тупик. Дальше прохода не было. А возле стены, заколотые огромными стальными когтями, торчащими из их груди, лежали мальчики: Артём и Костя, словно пришпиленные булавками коллекционные бабочки.
— Теперь ты видишь? — спросила Тень, — они все мертвы. Твой черед…
— Майя! МАЙЯ!!!
Девочка проснулась рывком, в ужасе, лицо её было мокрым от слёз. Она увидела склонённую фигуру над её кроватью и вскрикнула.
— Не бойся, это я, я!
Фигура медленно превратилась в Артёма. Мальчик встревоженно смотрел в её лицо и держал за плечо.
— Всё хорошо, ты дома. — Сказал он понимающим тоном, — тебе приснился кошмар.
Окно в её комнате было распахнуто. В комнату лился свежий утренний свет яркого солнца. Майя села на кровати, всё еще не вполне владея собой, но сон постепенно гас и отдалялся. Она взглянула на друга.
— Ты почему здесь?
— Увидел, как ты мечешься, и влез через окно, чтобы разбудить. Прости. — Сконфуженно произнёс он. — Меня выписали из больницы.
— Правда? Почему ты не сказал вчера?
Артём пожал плечами и сел рядом с ней. Взгляд его остановился на её лице, и Майя быстро вытерла слёзы.
— Мне тоже снятся кошмары, — нейтрально сказал он. — Проклятая шахта.
— Сейчас уже лучше, — сказала девочка, опустив глаза. — Раньше было совсем паршиво.
Артём понимающе кивнул. Они немного посидели рядышком, ровно то время, которое потребовалось Майе, чтобы полностью осознать: они живы, и всё это глупые сны. Потом Артём встал и, явно рисуясь, полез в окно.
— Знаешь, в этом доме есть дверь, — с иронией заметила Майя.
— Доктор сказал, что я могу вести обычную жизнь, — задушевно сообщил Артём, отмахнувшись от её слов, — правда от купания в реке и чрезмерных физических нагрузок советовал воздержаться. Ну и что это за «обычная жизнь»?
— Не могу поверить, что ты ничего не сказал мне о выписке, — надулась девочка.
Артём окинул её теплым взглядом из разряда «ты такая забавная!» и снова заулыбался.
— Я хотел сделать сюрприз. Выписку еще задержали, потерялись анализы, ещё какие-то бумажки — всё как обычно. А теперь собирайся, и в путь!
— В какой путь? — засмеялась Майя, — что ты еще придумал?
— Мне так надоело валяться, что энергия бьёт ключом!
— Я вижу, прямо захлёбываюсь.
Он улыбнулся и спрыгнул на землю по ту сторону окна.
— Пацаны в лесу, Костя спроектировал новую Красную Крепость, но Стёпа говорит, что построить такой большой дом на дереве невозможно. Все хотят знать твоё мнение. Одевайся, я жду на поляне.
Было жаркое, цветистое августовское утро. Они быстро пересекли высохший, пожелтевший лужок с громадными, похожими на облачка летучими шарами козлобородника. Стебель прочный, а стоит дунуть — так белые легкие зонтики разлетаются во все стороны, словно перепуганные бабочки. Артём и Майя бежали по тропинке, потому что не могли идти. Чувство пьянящей беззаботности было таким сильным и всепоглощающим, что гнало их вперед, подобно тому, как гонит ветер парусное судно. Лес мелькал прямыми стволами сосен и раскидистыми, темно-зелеными кронами, в синеве неба сияло жаркое солнце, пробивающееся сквозь листву блестящими лучами. Они мелькали на лицах бегущих детей яркими всполохами, путались в золотых длинных волосах Майи, оседали тяжёлыми бликами на смоляных неистовых кудрях Артёма.
— Не отставай! — крикнул он задорно, — кто из нас валялся три недели на больничной койке?
Родная тропка будто бы обрадовалась их приходу, виляла, пряталась среди разросшихся пышных папоротников и островков желтоглазой пижмы, мелькала среди густой колючей крапивы. Ребята долго не появлялись здесь, и растительность стала забирать нехоженую землю. Артём вильнул в сторону, чтобы чистотел не мазнул его по ноге своим соком, и выскочил на клеверную поляну. Клевер отцвел, среди зеленых листьев виднелись высохшие семена. Майя, запыхавшись и раскрасневшись, остановилась, и с размаха плюхнулась в травяной ковер.
— Всё, не могу больше.
Артём обернулся и замер. Его поразило то, насколько она была хороша. Тяжёлые, густые волосы рассыпались по плечам, возле лба и ушей закручивались милые кудряшки из лёгкого пушка. На нос лето посадило ей несколько веснушек, которых она стеснялась и всячески пыталась свести, но ему казалось, нет на свете ничего трогательнее и нежнее. С утра Майя надела короткое светлое платье из лёгкой, воздушной ткани, а под него — велосипедки, которые выглядывали из-под юбки. Сияющая, вся облитая солнечным светом, словно сиропом, девочка упала в пышную зелень. Яркие, пронзительно-серые, словно живая ртуть, глаза, щурясь, смотрели в небо, на губах застыла легкая, спокойная улыбка, тонкие руки она раскинула в стороны ладонями вверх, и головой утонула в мягком клевере.
Внезапно Артём понял, кого Майя ему так сильно напоминает.
Распахнутые двери балкона, пионерский галстук, брошенный на спинку стула, школьная форма, разобранная постель, и она — омытая свежестью раннего утра, в синих шортиках и маечке, удивительная, тонкая, воздушная девочка в квадрате солнца на полу. Волосы убраны в косички, она вся вытянута в струнку, как звенящая натянутая тетива!
Артём вспомнил, где видел эту девочку — в маминой папке с репродукциями картин. Одна из картин нравилась ему особенно, больше прекрасных Мадонн Рафаэля Санти и многочисленных красавиц Брюллова.
Простая советская девочка, делающая зарядку. Руки — словно крылья, подняты вверх, она вот-вот вспорхнёт и улетит в солнечное, свежее утро! Её написала Татьяна Яблонская, и с ней была связана удивительная история!
 Некий мальчик Арсен, вдохновившись солнечным образом произведения, решил связать свою судьбу с живописью, и в художественном училище познакомился с девушкой Леной, которая и была той самой девочкой с картины. Они были счастливы вместе до конца дней…
Сейчас, смотря на Майю, Артём легко мог поверить в эту чудесную в своей невероятности историю. Он вдруг понял, что может всю оставшуюся жизнь провести вот в этом коротком мгновении, наблюдая, как Майя лежит в пушистом клевере и жмурится на солнце, подмечая легкие изъяны её кожи, заживающий розовый ожог на щеке, слишком светлые для жаркого лета плечи, её стеснительную манеру улыбаться, потому что передние зубы не идеально ровны.  Всё это делало её простой, обычной девчонкой, но в его глазах она была прекрасна настолько, насколько вообще может быть прекрасна тринадцатилетняя девочка.
Он от души надеялся, что его пристальный взгляд никак Майю не смутит, и она — вот уж совсем кошмар! — не заметит, как он топчется, робея, на одном месте, не в силах справиться с накатившим, всепоглощающим чувством любви.
Любовь в этом возрасте может быть такой сильной, какой её люди не испытывают уже никогда, повзрослев. И Артём еще не знал точно, что это, но уже чувствовал: он любит. Любит с тех пор, как впервые выкрикнул её имя через улицу февральским, серым днём. С тех пор, как узнал, что у неё маленькое родимое пятнышко на шее — увидел, когда Майя его неожиданно обняла в зимнем лесу. С тех пор, как почувствовал тёплую мягкость её губ в Тайной Гавани...
— Эй, все в порядке? — спросила она, и мальчик рывком вынырнул из сладкой грёзы. Майя больше не смотрела в небо, она лежала на боку, подперев ухо ладонью и глядела на него. — Ты в порядке? — уточнила она.
— Да, — сконфуженно проговорил Артём и сел рядом.
Сам себе он казался слишком нескладным, долговязым и костлявым рядом с идеальной Майей. Волосы у него вечно были в беспорядке и выглядели жирными, сколько их не мой, слишком большие губы, как у девчонки, черная растительность на худых руках и ногах, сиплый ломающийся голос. Но Майя всегда смотрела на него с теплотой, будто все это было для неё несущественно. Она и не подозревала, что всего одним только взглядом могла сделать его сильным, уверенным и отважным.
— Ты так странно смотришь, — произнесла девочка негромко.
— А, да я просто задумался, — нашелся Артём, чуть покраснев, — столько всего произошло, что просто в голове не укладывается.
Прямо возле её руки рос пятилистный клевер. Артём сорвал его и осторожно приладил Майе в волосы.
— Это большая редкость. — сказал он. — Приносит удачу.
— Так-так-так, — послышался ехидный голос Антона. — Мы, значит, ждём их в Красной Крепости, а они здесь валяются.
Из леса неспешно вышли друзья. Стёпа нёс подмышкой какую-то энциклопедию немыслимых размеров. По его лицу было понятно, насколько ему не терпится раскрыть её и читать. Костя щеголял новой светло-лиловой рубашкой и вяло отмахивался от насмешек Антона по поводу девчачьего цвета.
— Мы идем в заводь. Артёму купаться нельзя, но нам-то можно!
— Свинтус, — беззлобно брякнул Артём.
— Ну и лето, скажи? — Антон легонько толкнул Костю локтём, — то аномальная жара, но сумасшедшие грозы, то шахты с маньяками… Не жизнь, а сплошной квест!
— Аномальная жара продлится до сентября, — проговорил Стёпа, как всегда умевший поддержать любой разговор, — мы ещё и в школу будем ходить под этим палящим солнцем.
Они медленно шли в Тайную Гавань, но не подозревали о названии этого места. Артём был прав, когда рассказывал Майе о том, что летом тут полно народу. И действительно, стоило им миновать заросли камыша и по тропинке вырулить на маленький пляж, как до них донесся смех, плеск воды и оживлённая болтовня. Хоть берег был илист и крут, на травке все равно тут и там сидели горожане, наслаждаясь солнцем уходящего лета. С длинного пирса прыгали в воду дети. Дырявая лодка пропала. Её кто-то оттащил в кусты.
— Смотрите, это те детки! — вдруг воскликнул кто-то, и несколько голов повернулись в сторону ребят.
— Шикарно, — скептически проговорил Артём, — только этого не хватало.
После нескольких статей о триумфальном возвращении из когтей кровожадного преступника их стали узнавать на улице.
— Да брось, — ухмыльнулся Антон. Вот уж кто точно упивался всеобщим вниманием. — Мы знамениты! Дамы… — и он пошел к компании хихикающих девчонок-одноклассниц, которые тут же принялись кокетничать и плескать на него водой.
— Если бы у него был павлиний хвост, он бы его распушил, — покачал головой Костя.
— Пойдём туда, — Стёпа показал Майе на укромное тенистое место в глубине берега под сенью ивы, — там потише. Я расскажу тебе о водоплавающих птицах! Это очень интересно. Только вчера взял эту книгу в библиотеке. К примеру, ты знала, что поле зрения утки составляет триста сорок градусов? То есть они почти не поворачивают голов, чтобы видеть, что происходит позади них.
Майя охотно слушала про уток, лебедей, пингвинов, гагарах, бакланах и прочих пернатых. Неровные тени от листьев плясали на лицах ребят. В её рюкзаке лежали игровые тексты. Девочка знала, что они никогда больше не будут играть, словно перелистнулась огромная, исписанная вдоль и поперек страница их общей истории. Герои Межмирья — маг, король, гном, эльф и богиня — перестали существовать, но она всё равно дописала сказку до конца. Майя изредка бросала мимолётные взгляды на листы в рюкзаке, чувствуя, как сжимается сердце от непонятной, щемящей нежности и жалости — так бывает, когда приходят воспоминания о детстве.
Антон вернулся из девичьей компании весь мокрый и сияющий, как начищенный половник. Костя вытянулся на песке, пожёвывая колосок и щурясь на солнце. Артём сидел рядом. Спиной он облокотился на ствол ивы и задумчиво разглядывал листок клевера в волосах у Майи.
— Я знаю, кто ты, — внезапно произнёс он.
Всё отвлеклись от своих дел.
— Что? — спросила Майя.
— Помнишь, ты показывала мне свою тетрадь, где были написаны наши имена?
— Имена? — удивился Костя.
— Не просто имена, а те, что для нас придумала Майя, — пояснил Артём, — у нас у всех есть прозвища.
Мальчики переглянулись, явно не понимая, о чём речь, но Майя разом зарделась, как роза в снегу.
— Ладно, — заинтриговано произнёс Антон, внимательно за ней наблюдая, — и что это за прозвища?
Помявшись, девочка сказала:
— Прозвище — не совсем подходящее слово. Это, скорее, псевдонимы. Костя — Мастер, потому что он создаёт своими руками то, чего раньше не было. Стёпа — Мудрец, он знает тысячу историй и ответ на любой вопрос. Антон — Искатель, из-за его неуёмной энергии, Артём — Читатель, потому что…
Тут она споткнулась. «Потому что умеет читать души» — хотелось сказать ей, но она застеснялась.
— Понятно, — ухмыльнулся Антон, — видимо, потому, что прочёл тетрадь, до которой нас не допустили. Что ж, это и ясно: у него привилегии… — под долгим выразительным взглядом Артёма Антон смешался и убрал гадкую ухмылочку со своего лица.
— Но ты не назвала своего имени, — заметил Стёпа.
— Нет, не назвала, — улыбнулся Артём, — а я знаю. Я придумал, кто ты, Майя. Ты — Пятый Лепесток.
Девочка приподняла брови.
— Эээ… не слишком-то высокопарно, — заметил Костя, но Артём ничуть не смутился.
Он потянулся рукой к лицу Майи и достал из её волос пятилистный клевер.
— Клевер. Обычно имеет три лепестка. Четырёхлистник встречается в тысячу раз реже. У него четыре сдвоенных лепестка, по форме напоминающих сердечко. Идеальная пропорция.  Но бывает так, что вырастает пятый лепесток, и найти такой клевер почти невозможно. Однако… — Артём поднял нежный лепесток повыше, — мне удалось. Пятый лепесток ломает всю симметрию, делает листок клевера пушистым. Он не имеет своей второй половинки и не делится на две части, как лепестки четырёхлистника. Но зато он делает клевер особенным. Люди верят, что пятилистник приносит счастье. — Артём тепло улыбнулся ошеломлённой Майе, которую его слова поразили до глубины души. — Ты наш Пятый Лепесток, Майя. Ты делаешь наш «клевер» особенным и счастливым.
Девочка целую вечность смотрела в его чёрные, искрящиеся глаза, потом медленно перевела взгляд на друзей. Она ожидала, что мальчики поднимут Артёма на смех, по-доброму, как это бывало частенько. Они любили посмеиваться друг над другом, но ничего такого не произошло.
Антон, Костя и Стёпа переглянулись, улыбнулись ей и сделали «мушкетерский жест». Артём его с радостью повторил.
— Ну что, Лепесточек, хочешь искупаться? — задорно спросил Антон, хватая Майю за руку и бесцеремонно вытаскивая её из тени на сверкающее солнце. Потом легко поднял её за пояс и потащил в воду. Майя взвизгнула, извернулась, и Антон, не устояв, неуклюже скатился с глинистого берега в воду.
Девчонки, с которыми он кокетничал до этого, пронзительно захихикали. Чумазый Антон вскочил и отвесил шутовской поклон, вызвав новый приступ смеха. Артём, Костя и Стёпа под ивой качали головами и в шутку делали вид, что с Антоном не знакомы.
«Пятый Лепесток… Надо же! — с теплотой подумала Майя, глядя на них, — на первый взгляд невзрачный, лишний пятый лепесток, но так много значивший для самого клевера».
Майя вдруг почувствовала: что-то исчезло. Растворилось в знойном воздухе, пропитанном речным запахом и радостью. Её жизнь лишилась чего-то важного, черного и тяжелого. Будто из её вен испарился яд, отравлявший её всё это время изнутри. Память о матери перестала уничтожать её душу и наполнила светлой, щемящей грустью, по-прежнему невыносимой, но действительно светлой.
Из её жизни ушла Тень. Она больше не заслоняла всего того, что было хорошего, радостного, значимого в жизни Майи.
Девочка чувствовала в себе что-то ещё. То самое огромное, вечное чувство, мощное и необъяснимое. То самое, что толкает людей на благородные поступки, на добрые, бескорыстные дела. То, что делает нас искренними, верными, способными воспринимать чувства друг друга. То, что вопреки всему будет существовать вечно в людях и повсюду. То, что составляет самую главную часть человеческой жизни — любовь.
Любовь. Дыхание Бога на земле.