Немного о преодолении трудностей

Немного о преодолении трудностей
СССР. Киргизия. 1974 год. Тянь-Шань, Таласский Алатау, долина горной реки Карабура. Лагерь наш (геологического отряда) стоял на правом берегу этой реки, примерно в километре выше по течению от моста через неё.

Река была быстрой и бурной, перейти её «вброд» оказалось совершенно невозможным – даже со страховочным тросом и опорой на геологические молотки («третью ногу»), хотя мы и попробовали это сделать в первый же день.

Течение просто сбивало с ног, и до другого берега можно было добраться, только повиснув на тросе и перебирая его руками, хотя глубина была меньше, чем до пояса.

Именно поэтому ежедневные выходы в маршрут происходили следующим образом: мы шли вниз по течению к мосту, переходили реку, а затем по противоположному берегу шли вверх по дороге, шедшей вдоль берега, до следующего моста, находившегося в нескольких километрах выше по течению.

Там мы снова переходили реку по тому мосту на «свой» берег и возвращались километра на полтора или два назад к выходу интересовавших нас горных пород, местами продираясь через заросли шиповника, буйно росшего вдоль берега.

Такие сложности были вызваны непроходимостью «нашего» берега «напрямую». Разрез был большим и сложным, работа на нём продолжалась почти неделю, и каждый день эта схема маршрута повторялась один в один.

На мои скромные предложения попробовать пройти по берегу «напрямую», сразу последовал ответ, что «по картам прохода нет, а карты врать не могут», однако я всё равно каждый день, выписывая этакие зигзаги, пытался наметить прямой путь к лагерю…

И вот, наконец, мне выдался случай проверить свой вариант возвращения «на практике» – тогда у геологов возник профессиональный спор между собой по поводу неоднозначного залегания горных пород, дискуссия затянулась и потребовала своего продолжения на «натуре».

Наступила лишь середина дня, однако образцы к тому времени уже были отобраны, и меня отправили с ними в лагерь. А геологи полезли на обрыв продолжать свой научный спор.

Это был мой шанс, и стало бы просто глупо упустить его. У меня было часа четыре «форы» до конца рабочего дня, к тому же мой путь укорачивался километров на пять или шесть, что давало ещё минимум час-полтора, так что всё должно было получиться «как надо».

Без малейших колебаний я использовал открывшуюся передо мной возможность, отправившись к лагерю, не переходя реки. Всё шло хорошо, пока дорогу мне не преградила крутая каменная осыпь, круто уходившая в воду с одной стороны и начинавшаяся от скалистого обрыва сверху.

С противоположного берега мне виделось, что её можно преодолеть, поднявшись вверх к обрыву. И я полез вверх. На ногах у меня были обычные кирзовые сапоги (горных ботинок моего размера на складе в Москве просто не нашлось).

Однако сама осыпь состояла из мелких камешков вперемешку с песком и оттого была крайне сыпучей – делая шаг по горизонтали, я оказывался на метр ближе к воде. А съехав в воду и учитывая быстрое течение реки, у меня не осталось бы ни малейшего шанса удержаться на ногах с рюкзаком за спиной, а тогда… 

Пришлось оставить эти безуспешные попытки и попытаться подняться по осыпи вдоль скалы, не обращая внимания на росшие у её подножия кусты шиповника – они, с одной стороны, являлись весьма неприятным колючим препятствием, но, с другой стороны, их корни «держали» осыпь и давали мне достаточную опору для ног.

Поначалу всё шло хорошо, однако, скальные обломки под ногами становились всё крупнее, достигнув размера человеческой головы или даже чуть больше. Это был самый неудачный размер для ходьбы и подъёма – если камешки в мелкой осыпи обычно «принимают» форму подошвы, то такие крупные камни норовят вывернуться из-под ноги и заставляют всё время балансировать (с полным рюкзаком образцов за спиной), чтобы удерживать равновесие.

Мне пришлось уже задействовать все свои четыре конечности (по примеру наших далёких предков), чтобы продолжить движение вверх. В итоге я практически ткнулся головой в скальный обрыв, от которого и начиналась осыпь. Вернувшись к более свойственному для современного человека прямохождению, я посмотрел вверх.
 
Это была скала метров десяти высотой, изрезанная трещинами с образованными ими выступами. Тут первые смутные сомнения посетили меня, и я глянул вниз – вид был «не очень»….

Крупные камни осыпи, ещё называемой в Сибири «курумник», местами позволяли расти между ними кустам шиповника, которые при подъёме я обходил стороной, а завершалось всё мелкой осыпушкой до самой воды.

Это были «две большие разницы» – лезть вверх «на четырёх» или вниз «на двух», причём, рискуя всё время поскользнуться, после чего, потеряв равновесие и, проехавши по осыпи и изрядно ободравшись, «освежёванной тушкой» проплыть мимо лагеря «в сторону моря», попутно пристально изучая строение речного дна и приветствуя встречаемых по пути рыб...

Поэтому выход мне виделся один – «…вперёд и вверх, а там – ведь это наши горы, они помогут…» (песни В.Высоцкого я всегда любил). И я снова полез вверх, пальцами цепляясь за выступы и трещины. Это было непросто и даже очень непросто.
 
Поднявшись вверх метра на четыре, я вновь призадумался и оглянулся вниз – поколебленная было решимость «лезть вверх» сразу же окрепла, и я продолжил своё «восхождение».

Ещё метра через три подъёма подлые сомнения снова попытались завладеть моим рассудком, но брошенный мельком взгляд вниз, как и прежде, вернул мне дрогнувшее было желание продолжать избранный путь.

Цепляясь и оскальзываясь, я всё же «выполз» на вершину скалы, передохнул и огляделся, чтобы наметить спуск. И здесь меня посетило самое большое разочарование за всё время моего подъёма – пути вниз не было…

Там, где мне нужно было спускаться, после нескольких метров не особенно крутого скального склона он внезапно обрывался почти совершенно гладкой плитой под углом градусов пятнадцать к вертикали и высотой метра четыре. Породу эту геологи почему-то ласково называют «марморушечкой» – это не опечатка, именно «МАРМОрушечкой», хотя выглядит она, как необработанный, но отшлифованный природой до весьма гладкого состояния мрамор.

Сама же плита упиралась в крутую мелкую осыпь, высотой метров пятьдесят, обрывавшуюся прямо в реку. Это стало больше, чем просто сильным разочарованием – мне сразу вспомнились слова одного древнего мудреца о «наказании человеческой гордыни через лишение разума».

Площадка, на которой я стоял, оказалась размером метров пять, не больше – вершина этакой усечённой пирамиды. С одной стороны она ограничивалась широкой расщелиной, за которой простиралось плато, с другой обрывалась описанной уже плитой, а с третьей – обрывом, который привёл меня наверх.

Спускаться назад стало бы чистым безумием, расщелина виделась просто непреодолимой, так что оставался единственный путь – спуск через плиту. Я ещё раз просмотрел возможность спуска – примерно посередине плиты из трещины торчал какой-то изогнутый корешок, толщиной сантиметра три – он стал бы мне опорой на поверхности плиты, вопрос виделся лишь в одном – как к нему подобраться…

Ниже корешка виднелись некие трещины, которые могли бы дальше стать упором для ног. Сложность крылась только в одном – в гладкой поверхности самой плиты, не дававшей ни малейшего шанса зацепиться нигде, кроме как за трещины в ней самой.

К тому же ещё, завершая общую картину, обнаружилась совсем уж немаленькая неприятность – у основания плиты, прямо под корешком, намеченным мною в качестве опоры, рос куст шиповника, так что при неудаче на спуске известный всему миру «терновый венец» показался бы мне сплетённым из нежных цветочков…

Я постоял, посмотрел, прикинул возможности и шансы, мне вновь подумалось «о лишении разума гордыней» – но выходов, как ни крути, оказывалось всего лишь два…
А точнее говоря, только один ¬– о том, чтобы возвращаться уже пройденным путём, даже думать не хотелось. Я ещё раз посмотрел вниз, выбирая точки опоры, и начал спускаться.

Но спускаться начал вопреки всем правилам – спиной к скале, чтобы, во-первых, видеть, куда придётся ставить ногу, да и каблук в этом случае мог дать лучшую опору.

А, во-вторых, чтобы в случае неудачи иметь хотя бы крохотный шанс каблуками сапог затормозить «спуск» по осыпи и не пугать в конце этого зрелищного мероприятия ни в чём не повинную рыбу в реке.

Ладони, прижимаемые мною к поверхности плиты, помогали равномернее распределить свой вес и добавляли сцепления с твердью…

Цепляясь за малейшие неровности и «прилипнув» рюкзаком к плите, я, наконец, дотянулся ногой до корешка и попробовал его «на прочность» – вроде бы корешок держал вес.

Тогда потихонечку я стал переносить на него тяжесть тела – держит, и тогда уже, совсем осмелев, встал на корешок всем весом – тут же раздался лёгкий хруст, и корень обломился, а я враскорячку устремился на неотвратимую встречу с кустом шиповника.

За ничтожно краткое время падения эта встреча представилась мне в мельчайших подробностях, и особенно ярко та её часть, где мне придётся слезать со своего колючего «седла»… Эти доли секунды смогли вместить в себя очень много неприятных и даже, я бы сказал, душераздирающих подробностей… 

Но вот я уселся «верхом» на куст – и, как выяснилось, ничего страшного со мной не произошло – это оказался куст НЕ шиповника… Случай совершенно необъяснимый, поскольку, кроме шиповника, другие кустарники на этом берегу мне ещё не встречались ни разу. Да и вообще просто кустарники, не имевшие отношения к разного рода колючкам, встречались там крайне редко.

Когда я попробовал встать, ноги дрожали так сильно, что прямо-таки «ходили ходуном», и я тут же уселся обратно в куст, чтобы несколько минут посидеть, приходя в себя и стараясь унять эту предательскую дрожь в коленях и угомонить «адреналиновую оргию» в крови.

Только через несколько минут мне это удалось настолько, что в итоге я всё же встал, смахнув холодный пот со лба, и на ещё слегка подкашивавшихся, но уже вполне державших меня, ногах стал спускаться по осыпи к реке. А оставшийся путь к лагерю вообще не занял много времени.

 Самым удивительным для меня стало то, что с «маршрутной группой» мы пришли в лагерь одновременно, встретившись у костра в его центре, правда, подойдя к нему с разных сторон. И всё это несмотря на мой «короткий путь» и четырёхчасовую «фору».

А когда на вопрос, почему я так странно петляю по лагерю с рюкзаком, я честно ответил, что пришёл «напрямую» по этому берегу, мне никто не захотел поверить…

Особенно настаивать я не стал, но на следующий день, когда по пути к тому же разрезу, мне пришло в голову показать с другого берега реки пройденный мною накануне путь, мне снова никто не поверил со словами: «У всяких фантазий должны быть разумные границы, иначе они становятся очередной байкой барона Мюнхгаузена…»

И это только лишний раз подтвердило старинную истину, что действительность может оказаться куда более изысканной и витиеватой, чем порождение самой буйной фантазии…
2023