Реформация

Кто хоть раз вставал на красную дорожку, тому знакомо чувство потери и пустоты, когда она неожиданно заканчивалась. С диктаторской дорожки не возможно сойти, пока находишься под её влиянием; она может привести тебя к столику с изысканными закусками, а может вознести к вершине абсолютной власти. Но она всегда очень резко и не вовремя обрывается.

Красные дорожки никогда не лежат для праздной красоты, но постоянно находятся в напряжении своего торжественного предназначения.

— По ком же звонит мой милый дверной колокольчик? — вопросил бархатный мужской голос, когда его обладатель занёс ботинок над красной чертой.

— Оу май! Нельзя спрашивать «по ком»! Это опасно! — ответила обладательница изящного сапожка, переступившего черту. Диктаторская дорожка вмиг завладела гуляющей парой, обреченной пройти по её бархатной поверхности до конца. А где она оборвётся, и для кого упрётся в плитку, а для кого в плиту – непостижимая загадка.

Швейцар, стоявший у входа, первым узнал мужчину и поклонился с таким рвением, что его бардовый цилиндр покачнулся и едва не сорвался с седой головы.

— Но это же не колокол! Всего лишь звякнул колокольчик. Чем же я по вашему рискую?

Дама склонила голову к кавалеру и шепнула с придыханием:

— Возможно самым дорогим для меня…

— Ого! Надеюсь это я старый пошляк, и вы не нарочно меня провоцируете?

— Даже не надейтесь… Старый пошляк!

Глаза у обоих сияли озорным заговорщическим огоньком. Вошедшие счастливо улыбались каждым словом и шагом.

Девушка, как будто сошла с глянцевой обложки,  яркая   инстаграмщица - блогерка: сексуальная, утонченная, с задиристой наглостью во взгляде, выдающем столичную хищницу. Мужчина, напротив уже не молод — серебро в густых волосах, лицо украшают тонкие морщины. За цепким взглядом проницательного человека угадывается неординарный руководитель, личность незаурядная во всех отношениях. Так что вполне закономерно, что его сразу узнала  девушка на ресепшене, и быстро зацокала навстречу важным гостям, старательно ступая тонкими ножками с присущей природной грацией, которую в ней так ценило руководство… Вдруг пошатнулась на каблуках, словно зацепилась за невидимую красную ленточку, оставленную здесь с открытия ресторана, в памятный черным дымом белого дома, девяносто третий год.

Ей на помощь тут же кинулся бдительный директор. Человек старой закалки, бывший сотрудник, по слухам ресторатор от Лубянки и повар от Бога.  Он брезгливо махнул пухленькой ручкой, обрывая на полуслове неловкую подчинённую, и тонко пропел соловьиной трелью:

— Борис Ефимович, какая радость! Здравствуйте, здравствуйте, дорогой вы наш человек! Мы очень-очень вам рады! Я лично от всей души, хочу сказать…

— Спасибо, сегодня если можно, самое тихое место, в самом дальнем углу, — оборвал его мужчина, рассматривая зал поверх мокрой  назойливой лысины.

Пухлый коротенький человечек сверкнул на гостя коршуном, но кивнул, с выученной лакейской готовностью, и послушно отступил.

Для почётных гостей тут же выбрали подходящий столик в самом дальнем и тихом углу.

Какое то время, словно перекидываясь в быстрые шашки, мужчина и официант обменивались дежурными фразами по заказу. Наконец, последний свидетель оставил их в покое.

— Ань, так на чем я там остановился? — спросил Борис, уже без показной игривости в тоне, будто снял карнавальную маску.

— Про египетские пирамиды, — с досадой напомнила собеседнику, в миг заскучавшая, девушка. Она взъерошила копну кудрявых каштановых волос, и демонстративно занялась ногтями.

— Прости, Аня. Но дело как раз в тебе. С момента нашей первой встречи, я начал замечать странные вещи. И сегодня нам пора во всём разобраться. Потому что чувствую, что наше время пришло.

— Хватит, Борис, умоляю тебя, прекрати!

Мужчина понимающе улыбнулся:

— Ты тоже начинаешь вспоминать?

— Вспоминать? Зачем ты говоришь мне эти странные вещи по древней истории? И почему, если я слышу это всё в первый раз... У меня такое чувство, будто всегда это знала...

— Потому что ты тоже была там…

Девушка засмеялась, как будто ей все ещё было смешно. Но тут же смолкла, опустив голову.

Борис оглянулся по сторонам и сказал всего одно слово: "Реинкарнация".

— Чушь какая то. Не ожидала от тебя, Боря.

— Это странно звучит. Но скоро ты всё поймешь. Не прямо сейчас, конечно. Но сегодня, девочка моя, тебе предстоит пережить не самое приятное испытание в твоей жизни. Так что набирайся сил и энергии. Кушай.

— Спасибо. Кусок в горло не лезет. И куда мы пойдем потом?

— Не знаю пока. Может быть вернёмся домой. Если пройдем через мост, - Борис стиснул лоб ладонями, зажмурился и напрягся так, что вены вздулись на шее, а в лицо ударила краска. Наконец выдохнул и открыл глаза, наполненные новым знанием:

- Если минуем мост сегодня, то проживем ещё один цикл Себека.

— Очень интересно, но ничего не понятно. Какие то прям загадки начались. И ты меня пугаешь.

— Ничего страшного. Как раз, наоборот. Однажды, маленький мальчик набрался смелости, и спустился на самый нижний уровень усыпальницы своего далекого предка. Тем самым он навсегда избавился от страха...
 
— Вот мы и дошли.

Факел осветил стену. В мерцании огня пляшут незнакомые иероглифы Древнего Царства.

— Амен, мне страшно. Пойдем обратно уже.

Девочка крепко сжимала вспотевшую ладонь друга.

— Фара, ты понимаешь, что здесь написано?

— Нет, это же устаревшие знаки. Никто их не прочитает.

— Но я ведь бог. И сын бога. Мне должны открыться любые знания предков.

— Ты сам то веришь что ты бог, а? Четвертый Аменхотеп...?

Осмелевшая девочка звонко рассмеялась и этот смех, усиленный эхом, казалось уничтожает само основание многовекового самодержавия.

В следующую секунду мальчик с размаху приложил рукоятку меча к беззащитному затылку девочки. Она рухнула без сознания, даже не всхлипнув.

— Никто не смеет сомневаться в моей божественной сущности! Никто!

Он повернулся к письменам и услышал тихий шёпот.

— Кто здесь?

Мальчик в ужасе закружился. В комнате по прежнему никого не было. Но голоса из темноты зашептали со всех сторон, будто успокаивая пошатнувшуюся твердыню гигантского сфинкса. Наконец, три голоса заговорили по очереди.

Голос стража, низкий и сильный.

Голос жрицы, высокий и певучий.

Голос царя, властный и неумолимый.

— Мальчик даст начало новому миру. Где больше не будет других богов. Других храмов и других жрецов…

— Ты един! Ты Бог — Солнце! Ты Эхнатон! Но помни — у тебя повсюду враги! Жди удара в спину в любой момент!

— Хочешь начать Реформацию — добей девочку! Будет меньше на одного друга… Но будет меньше и на одного врага!

Мальчик послушно занес меч над телом. Фара застонала, приходя в себя... Зеленая чешуя сверкнула над факелом, и нечеловеческая сила надавила на детскую руку с поднятым мечом…
 
Мужчина и его спутница вышли из ресторана на улицу.

— Аня, что ты чувствуешь сейчас? Ты говори, мне всё интересно. Я будто не видел тебя, целую вечность...

— Боря, хватит этих фокусов! Как тебе это удается? Я всё вижу, как наяву. И самое страшное — стоит от тебя что-то узнать, я сразу же понимаю, что ничего нового ты не сказал.

— Согласен. Я сам себе становлюсь скушен от своей банальности. Тогда идём дальше.

Какое-то время они шли в тишине.

 Начинался мост через Москву-реку.

— Боря. Откуда ты всё это знаешь, и кто ты такой?

— Это я был тогда. Тот маленький фараон с мечом и факелом в руке.

— А той девочкой была я…

— Да, но теперь то я знаю - не опустил бы я руку с мечом... Не убил бы тебя тогда... Всё было бы по другому. Дело в том, что после твоей гибели, я так и не завершил Реформацию. Не только ту, древнеегипетскую. Но и свою, личную. Поэтому мы постоянно рождаемся и умираем, и никак не можем выйти из замкнутого круга. А всё что мне надо сделать – перестать тебя убивать! Это я должен погибнуть вместо тебя – и тогда круг перерождений прервётся и мы обретём свободу, ты понимаешь?

— Борис, я ведь так и не поняла, кто ты такой…

Вместо ответа Борис привлек Аню к себе.

Они долго целовались у перил над водой. Борис увидел краем третьего глаза чешую гигантского крокодила, мелькнувшую в воде под мостом — тем лучше, значит конец уже совсем близко. Но Себеку девушка не достанется. Зря он оскалил пасть в предвкушении пиршества. Борис не станет платить за проход через Мост Вечности - он больше никому не отдаст Аню.

Себек не дождался жертвы... Под мостом, прямо по центру чёрной воды, пробежала алая струйка. Вот и она, красная диктаторская дорожка. Уже не скрываясь от него, расширяется и заполоняет всё свободное пространство Москвы-реки, Москвы-города, Москвы-государства. Нет, ему никогда не преодолеть слепую инерцию кровавой истории. Значит правда пора уходить.

Борис взял Аню за руку, и они продолжили осторожное движение, ступая дальше по мосту. Впереди, шагах в десяти от них, снова мелькнул зеленый хвост голодного Себека, раскидав венки с черными лентами, поплывшими миражом из будущего... Борис застыл на месте.

— Что такое?

— Нет, ничего. Показалось. Ты что-нибудь замечаешь?

— Мамочки, мне всегда становится страшно после таких слов! Может все таки развернемся?

Неожиданно громко забили куранты, так что оба вздрогнули и обернулись.

Но где-то за их спиной умиротворяюще зашелестела снегоуборочная машина. И стало спокойнее.

— Аня, да что с нами такое? Надо успокоиться. Пойми, мы с тобой уже победили! Ведь сегодня ты останешься жива. Мы разорвём череду бесконечных перерождений и станем по настоящему свободными, ты понимаешь? Скоро я покину этот мир и предстану перед тем, кто всё это нам послал. Ну а ты... Аня, пообещай мне, что проживёшь эту жизнь до старости, счастливой женой, матерью и бабушкой! Я же для тебя это делаю!

- Обещаю! Но ты пугаешь меня, Боря, я не хочу, чтобы ты умирал! Неужели нельзя по-другому?

— Пробовали уже, забыла? Да ты перестань трястись. Не бери в голову. Ну нашло на меня. Глупости. Мы сейчас же пройдем через этот мост. Пять минут — и мы уже дома. А там ещё немного — и наступит время перемен.

— Я верю тебе.

Осторожно ступая по мосту, они двинулись дальше.

— Посмотри какие яркие звезды. Явно завтра с утра мороз.

Аня поежилась:

— Да и сейчас не особо жарко.

— Потерпи, скоро согреемся. Это ерунда, что сейчас холодно. Звезды зато какие! Красота! Прямо как на салюте!..
 
Снегоуборочная машина поравнялась с Борисом и Анной, загородив камеры наружного наблюдения.

– …Я помню свой первый салют. Отец посадил меня на свои плечи: так я становился ближе к тёмному небу, к чуду, к апофеозу детского счастья. Хор голосов на красной площади отсчитал: «Три!.. Два!.. Один!..»

У обочины за спиной Бориса и Ани притормозила колесница лада семёрка. Из неё выскочил вавилонский стрелок и поспешил к идущей по мосту паре.

Не доходя пяти шагов, стрелок достал пистолет.

– …Вот он - первый залп! Рванулся в чистое ночное небо, чтобы грянуть оглушительным громом! На мгновение стало светло как днем. Залп рассыпался на тысячи искр, которые в ту же секунду сгорели, подобно метеоритному дождю в атмосфере земли…
Мне захотелось так же ярко вспыхнуть хоть на один миг, чтобы всем стало светло, а потом рассыпаться искрами по всему миру и раствориться в каждом из людей...
 
В спине Бориса осталось четыре пули – по одной на сердце, печень и лёгкие.

 Колесница лада семёрка забрала с собой стрелка и уехала.

А новенькая красная дорожка побежала тонкой струйкой и юркнула с края моста. В темную пасть ночи.

Девушка сидела над телом Бориса, и держала руками его тяжелую голову. С каждым вздохом он приближался к другой, невидимой отсюда, подземной реке.

Анна молча наблюдала за его завершающейся Реформацией. И слушала его последний рассказ.

По улице Мира растекалась людская река. После салюта люди возвращались домой. Наземный транспорт уже не ходил в этот час. Но метро не вмещало такое количество людей и закрывалось каждый раз, как мы к нему подходили. Так что нам приходилось идти дальше, к следующей станции. Я очень устал и мне показалось, что мы будем идти так вечно. От одной подземной станции до другой. И никогда не спустимся вниз, продолжая бесконечное движение в нескончаемом людском потоке. Но сил больше не было. Поэтому я остановился и потянул папу к себе, чтобы что-то ему сказать. А он наклонился ко мне, чтобы выслушать.

— Папа. Ты сможешь донести меня на руках? — шепнул я ему на ушко.

Он улыбнулся и кивнул.

Тогда я, наконец-то, почувствовал, что поднимаюсь наверх и закрыл глаза.