Ты сможешь. Глава 33

33 глава. Расставание в аэропорту

В то утро, когда в наш дом должна была приехать Пенора, девочка только что покушала и уже играла с Магри. Алика старательно расчесывала густую шерсть собаки, и обе, судя по довольному вилянию хвоста и детскому смеху, получали от этого массу удовольствия.

Мы радостно обнялись с подругой, и та тут же принялась восхищаться моим округлым животом, затараторив без остановки:
— Ева, как давно мы не виделись! Я ужасно соскучилась! Ты не представляешь, какие я уже приготовила подарки для будущего моего названного сына!
— А мне? Ты мама? Ты и мне подарки приготовила? — раздался тоненький голосок из-за двери. В проеме стояла Алика, с любопытством разглядывая незнакомку.

Пенора сразу же улыбнулась, присела на корточки и протянула руки к девочке. На глазах у нее уже блестели слезы; сказать что-то не удавалось — она открывала рот, но не могла произнести ни слова. Алика стояла и внимательно, чуть нахмурившись, смотрела на женщину, которая так странно молчала. Наконец, девочка вопросительно посмотрела на меня.
— Алика, это твоя мама! — сказала я как можно мягче.

Больше объяснений не потребовалось. Она с радостным криком «Мама!» бросилась в раскрытые объятия Пеноры. Та, сдавленно всхлипнув, наконец смогла выговорить, уже обнимая прильнувшую к ней маленькую девочку:
— Доченька, как я долго тебя искала! — Слезы текли по ее щекам, а Алика аккуратно вытирала их своими маленькими пальчиками.
— Мама, ну чего ты плачешь? Я же нашлась! — утешала ее Алика, по-взрослому похлопывая по спине.

Я смотрела на них и не могла не удивиться: откуда у девочки трех лет такие взрослые рассуждения? Видимо, правда говорят, что дети, столкнувшиеся с трудностями, взрослеют не по годам.
После этой трогательной сцены они не разлучались ни на минуту, сидели в гостиной, и Алика без умолку рассказывала маме, как ждала встречи, как жила в доме Гулеба и как старшие дети говорили ей, что она «особенная».

Алика и Пенора гостили у нас три дня — раньше билеты на обратный перелет купить не удалось. Мы целыми днями ездили по магазинам, скупая целые горы одежды для малышки и игрушки, о которых она мечтала, но которые никогда не могла позволить себе семья Гулеба. Пенора так разошлась, что зашла в салон причесок и накупила несметное количество заколок, бантиков и резиночек, обещая Алике, что та будет «самой красивой девочкой на всем их континенте». А тем временем Лаурель только и успевала, что готовить вкуснейшую выпечку и молочные каши, от которых не отказывалась и я.

И вот наступил день отъезда. Мне предстояло проводить Алику и Пенору в аэропорт. Мы очень хотели, чтобы с нами был Велс, но его срочно вызвали на работу. Так что мне пришлось одной, осторожно ведя машину, ехать по дороге в аэропорт, чтобы отвезти ставших такими родными маму и дочку.

Ночь перед этим я снова почти не спала. От ночного кошмара я опять не выспалась, и единственное, что на этот раз удалось запомнить, — что я нахожусь в большой белой комнате. «Но что может быть страшного в белой комнате?» — пожимала я плечами за завтраком, делясь с мужем. Казалось, он меня не слушает, погруженный в свои мысли. «Наверное, я ему надоела с этими кошмарами, он устал».
— Любимая, не думай так, — мягко прервал он мой ход мыслей. — Я не устал, просто дел много. А твои мысли я слышу в любой момент, — для убедительности он дословно повторил мою только что пронесшуюся в голове фразу, потом поцеловал, и я немного успокоилась.

В аэропорту было необычно тихо: люди не суетились, не бегали носильщики, да и такси у входа почти не было. Мы прошли регистрацию, документы проверили, и пассажиры стали заходить в ожидающий их авиолет.
Я подошла к большому стеклянному окну, откуда был видно, как Алика и Пенора поднимаются по трапу. Я изо всех сил махала рукой, прощаясь с подругой и счастливой маленькой девочкой, которую успела полюбить за эти короткие дни.

Как только воздушный корабль вырулил на взлетную полосу и взмыл в воздух, я пошла к машине. Я спустилась на парковку, но не успела и нажать на брелок сигнализации, как сзади меня подхватили чьи-то сильные руки и грубо засунули в стоящую рядом машину.
— Что это за шутки? — попыталась я возмутиться, но голос дрогнул от адреналина.

Ответа не последовало. Рядом со мной сел какой-то вонючий мужчина. От него пахло дешевым перегаром, потом и чем-то кислым, и даже городская свалка, показалось бы, источала бы аромат роз по сравнению с этим зловонием. Я попыталась повторить вопрос, но незнакомец быстро вытащил измятый тряпку и сильно приложил ее к моему лицу. «Снотворное», — успела мельком подумать я, прежде чем сознание поплыло.

Очнулась я уже в той самой белой комнате, лежа на холодном полу. Стены были обиты каким-то мягким, похожим на поролон, материалом выше моего роста. «Ясно, — промелькнула первая мысль, — чтобы буйные не разбивали головы». Мысли были мутными и вязкими. Чтобы глаза не слезились от яркого света, я закрыла их и стала по крупицам собираться с мыслями. Постепенно, с усилием, мозг начал подчиняться.
«Так... Мягкие стены... как в палатах для буйных психиатрических клиник. А всеми психушками в городе заведует Тонг... Значит, все мои страхи оказались не напрасны». От этой догадки меня бросило в холодный пот. Меня передернуло от отвращения при мысли о Тонге.

Вокруг стояла гробовая тишина. Я изо всех сил пыталась мысленно сообщить Велсу, где я, и что мне страшно. Не знаю, сколько времени я пролежала, посылая этот безмолвный SOS. Спина ужасно затекла, и я попыталась подняться.
В этот миг дверь бесшумно открылась, и в проеме появился человек в белом костюме. Он вошел, и дверь так же тихо закрылась за ним. Я инстинктивно отползла к стене, пока не уперлась в нее спиной.

Мужчина вежливо улыбнулся, показав ровные белые зубы. Руки он держал в карманах, потом поправил свои квадратные очки и спросил:
— Как ваше самочувствие?
— У меня? — переспросила я, пытаясь взять себя в руки. — Я ничем не болею. У меня все анализы в порядке. Но моя карта дома. Мне на следующей неделе к врачу только.
— Вы уже у врача, — спокойно ответил он. — За ваши буйные действия вас привезли к нам. Вы проведете здесь некоторое время, я буду за вами наблюдать.
— Я буйная? Вы, наверное, кого-то с кем-то путаете, — я протерла глаза, которые резало от яркого света. — Я провожала подругу, а потом меня схватили и усыпили.

Врач слегка покачал головой и достал из кармана длинную стеклянную палочку. Он подошел ближе и попросил открыть рот. Я отказалась, сжав губы. Тогда он сказал ровным, но не терпящим возражений тоном:
— Мне нужно взять слюну на анализ. Если не откроешь сама, придется позвать охрану. — Его строгое лицо не оставляло сомнений в серьезности намерений.

Тут я его узнала. Я видела этого человека по телевизору: он рассказывал, как его центр помогает душевнобольным. Он запомнился мне родимым пятном возле правого уха. Внезапно мне захотелось проявить хоть какую-то дерзость. Я набрала слюны и выплюнула ее себе на ладонь.
— Вот, берите на анализ, — я протянула руку. — А как вас величать?
— Для тебя — дядя Свэм, — усмехнулся он, набрал мою слюну своим инструментом и, не сказав больше ни слова, вышел.

Я так и осталась сидеть в углу, вжавшись в холодную стену, и ждать. Но чего, собственно? Спасения, которого, казалось, никогда не случится? «Велс, любимый! Я верю, что ты слышишь меня... Я в больнице для душевнобольных. Найди меня, спаси, скорее!» Шепот моих молитв сливался с шелестом пыли в луче света под потолком. С каждым новым обращением к мужу слова таяли, как льдинки на горячей ладони, пока не превратились в отчаянный шепот: «Милый, я в психушке... Спаси...»

Ощущение было такое, будто время застыло, превратившись в густой, тягучий сироп. Охранники бесцеремонно выпотрошили мои карманы, забрав все: и крошечную надежду в виде телефона, и последний кусочек привычного мира — несколько монет и заветных конфет. Что мне оставалось? Только грызть сухари собственного страха.

Спустя вечность, а может, всего лишь час — в этом липком бесконечном дне я уже перестала что-либо понимать, дверь со скрипом открылась. На пороге, как навязчивый кошмар, вновь возник врач, дядя Свэм. Он был в прекрасном настроении, и его улыбка, широкая и масляная, блестела, как начиненный ядовитый леденец.
— Ну, как ваше самочувствие? — его голос прозвучал сладко и приторно, как сироп от кашля.
— Я прекрасно себя чувствую! Может, хватит этого представления? Прекратим этот цирк, и вы отпустите меня домой?
— Какое уж там представление, — фальшиво огорчился он. — Никакого цирка нет. Вам придется задержаться у нас на неопределенный срок.
— А я могу узнать, сколько времени я здесь провела? Дней? Или все же часов? — спросила я, пытаясь поймать его на неуверенности.
— Вот видите, вы уже путаетесь в простейших вещах, — с удовольствием констатировал он, заумно поправляя очки на переносице. — Путаница во времени — классический симптом. Признак расстройства.

Я сжалась в комок и замолчала, понимая, что любое мое слово будет обращено против меня, как заточенный клинок. Я отвернулась к стене, чувствуя на себе его тяжелый, изучающий взгляд, будто меня рассматривали под микроскопом. Он постоял еще мгновение, а потом в его кармане противно зажужжал телефон, и он вышел, буркнув в трубку.

Я успела услышать лишь обрывок фразы: «Все в порядке... уж её-то мы приготовим». Ледяная игла страха вонзилась мне в сердце. Кого «приготовят»? Меня? К чему? «Господи, спаси и сохрани моего малыша!» — внутренне взмолилась я, охваченная животным ужасом. Велс может не успеть... А эти люди явно ставят чудовищные эксперименты на поток. Я вздрогнула, и по спине побежали мурашки, холодный пот выступил на лбу. Страх, густой и парализующий, сковал мои конечности, словно кованые наручники.

Ноги были ватными, но я попыталась встать. Получилось не с первого раза, покачиваясь на зыбком матрасе, будто на палубе во время шторма. Сидеть уже не было сил. Несколько раз пройдясь от стены к стене, я почувствовала, как земля будто обретает твердость. В этот момент сынок проснулся и потребовал еды, упершись маленькими пяточками куда-то под ребра. Меня легко затошнило, во рту встала горьковатая слюна.

Я принялась гладить животик, шепча успокаивающие слова: «Скоро, мой хороший, скоро я тебя накормлю». Хотя сама в это почти не верила. Но одна мысль согрела душу: сын проснулся, а значит, по нашему с ним расписанию еще день, Велс скоро вернется с работы и наверняка уже получил мое сообщение. Как же невыносима эта оглушительная тишина в ответ! «Любимый, почувствуй же меня сквозь эти стены! Я в доме душевнобольных, забери нас отсюда!»

Я снова опустилась на пол, и в этот момент дверь отворилась. Молчаливая санитарка швырнула на пол жестяной поднос с едой. В воздухе повис знакомый больничный дух — смесь дезинфекции, переваренного мяса и тлена. Есть хотелось до головокружения. Я подползла и осмотре «угощение»: в одной миске болталась мутная жижа цвета грязи, в другой — серая крупа с подгоревшими кусочками непонятного происхождения, а в стакане плескалась мутная жидкость, напоминающая разведенную землю. «Объявить бойкот?» — отчаянно мелькнула мысль. Но сын внутренним толчком напомнил о своем голоде, и я не могла ему отказать. Пододвинув к себе противную похлебку, я решилась.

Стиснув зубы, я кое-как проглотила несколько ложек каши, отодвигая те самые черные подгорелые кусочки, и сделала глоток из стакана — на вкус это было похоже на жидкий мел. Почти сразу же на меня накатила свинцовая усталость, веки стали тяжелыми, как штормовые волны. Я едва успела отползти от подноса, как темнота накрыла меня с головой, словно тяжелое одеяло.

Продолжение следует.....