Учительница русского Глава 23

Варя без сил опустилась на табуретку и задумалась, обводя вокруг себя невидящим взглядом. Слишком много всего свалилось на их семью в последнее время. Как бы ни старалась Варя держаться, внезапное и таинственное исчезновение супруга изводило её. Что это: простое недоразумение, которое должно было вот-вот разрешиться, или же закономерное продолжение старых злоключений? Призрачные видения прошлого снова непрошено переступили порог её дома, не взирая на его почти монашескую аскетичность.

Тут им было уже не найти ни драгоценностей, ни шелков с кружевами, ни альбомов с фамильными фотографиями, ни старых молитвенных книг, - все было либо сожжено, либо предано земле, подобно испустившему дух трупу, либо припрятано в том месте, о котором никто из живых уже не помнил. А призраки прошлого продрожали тянуть к ней свои узловатые пальцы из тени прожитых лет.

«Может быть, я слишком впечатлительна?» - мысленно била себя по рукам Варя. Она исправно старалась жить жизнью простого советского гражданина, но порода, казалось, выдавала именно те её черты, которые она тщательно старалась скрыть от окружающих. Никак не могла она отделаться от своей сентиментальности и поэзии, хоть они и представлялись Варе пережитком прошлого. Эти слабые стороны натуры не то, что не ценились, но даже порицались и высмеивались в современном обществе. Забавно, ведь раньше они считались проявлением высоты духа, побуждая человека идти на подвиг или принести себя в жертву.

Если это - недоразумение, то когда же, наконец, оно разрешится? Откуда ждать помощи? И следует ли вообще её откуда-то ждать, томясь в бездействии? Или же нужно сорваться и, не теряя больше ни одной драгоценной минуты, стучаться во все двери?

Исчезновение Ксении со всей семьей тоже было недоразумением, как и арест бабушки. Помнится, Варя-подросток тогда сидела на кровати, утопая в воздушной бабушкиной перине и непонимающе хлопала глазами, ожидая, когда закончится это недоразумение. Каждая попытка чужаков в чёрном схватить бабушку за руки или хоть как-то прикоснуться к ней отзывалась в душе Вари тупой болью. Но как она могла противостоять этим жутким налетчикам, - другого слова для них и не находилось! Бабушка первая приказала бы внучке молчать и сидеть, как мышка в норке.

Вот и теперь Варя ждала, мучаясь от безысходности ещё больше, чем от слабости после болезни. Ей казалось странным, что Артём оставил её в покое, - было в этом что-то подозрительное, не предвещающее ничего хорошего. Варе не доставало природной хитрости, чтобы попытаться переиграть этого человека и его сподвижников. И к ней в который раз пришла мысль, что эту партию она уже проиграла.

После исчезновения Николая мать запретила своей ВАрварке куда-либо выходить. «Захворала», - воинственно поджав губы, отвечала мать на расспросы соседей, которые, конечно, обо всем были осведомлены, но хотели знать ещё больше. Теперь это было любопытство с целью тут же отмежеваться от неблагонадёжных людей, которых повели на плаху. Так сказать, поскорее отрезать от себя тот кусок, который начал гангренизировать.

Но, после того, что сообщила о маленьком Вильгельме Леся, Варя решала, могла ли она дальше бездействовать. Господь Бог свёл её с этой семьей, и в последнее время Варя, в глубине души искавшая для всего знаки, искренне спрашивала себя, с какой целью провидению было нужно сближать их? Короткое вознаграждение оборвалось, лишь немного подразнив, - и не принесло никому счастья. Общаться с Ульрихом ей было тяжело, ибо, как ей показалось, он намеренно запутывал окружающих насчёт себя, а ей не хотелось копаться в его интригах. Тот поцелуй на лестнице тоже был частью какой-то интриги, и Варе претило, что её используют, как куклу, для непонятных целей.

Вильгельм тоже, против своего желания, стал жертвой если не интересов своего отца, то уж точно - его образа жизни. Воображение живо нарисовало перед мысленным взором Варвары бледное, осунувшееся лицо ребёнка, и она упрекнула себя в малодушии. Зная Ульриха, она не должна была кидать мальчика на произвол судьбы. Единственным извинительным обстоятельством стало то, что она сама захворала.

Но теперь-то она может встать и идти, силы вернулись к ней, а значит, зачем она до сих пор сидит неподвижно, как статуя? Виной тому все тот же сон, который так сильно напугал её прошлой ночью. Последнее время она почти не переставая думала о своём Коле, ложась спать, пыталась представить, в каких условиях он содержится, что сейчас видит перед глазами, о чём думает.

Уже тогда, когда её драгоценная бабушка не возвращалась и начала гаснуть последняя надежда, подросток-Варя напридумывала себе страшных картин, которые теперь возвратились к ней из мрака прошлых лет. Поползли перед закрытыми глазами чёрные с серыми проблесками однообразные кадры, склизкие стены, духота и маета заточения. Кружишь по камере, как запертый в будке пёс, слепо шаришь вокруг руками, натыкаясь на холодный камень, ни слева ни справа нет тебе глотка свежего воздуха. От одного только осознания того, как глубоко ты запрятан от солнца, неба, свободы - всего, для чего ты родился в свет, - от одной только этой мысли можно сойти с ума, задохнуться. Она бы не сдюжила, она бы умерла от разрыва сердца!

Измученная переживаниями, Варя не заметила, как из реальности провалилась в сон, и только удивлялась, что за чудные метаморфозы вдруг стали происходить вокруг неё: она очнулась в тесной камере, рядом с ней - натолканы какие-то люди, и, несмотря на то, что все чем-то заняты, всё пронизано тягостным ожиданием непонятно чего, то и дело раздаются сдавленные вздохи. Девичий голос тихо поёт в углу, кажется знакомым, напев грустный и лучше в него не вслушиваться. Он повествует о чем-то жестоком, о близкой смерти и безжалостной расправе, - как часто можно слышать в распевах казаков… Казаки? При чём тут казаки?

В камере разный народ, душно. Варя решает подойти к умывальнику, смочить лицо и руки. Место возле умывальника занято, кто-то судорожно пытается отмыть ладони, а с них на белоснежную эмаль раковины струей стекает какая-то красная жидкость вперемежку с бардовыми сгустками. Невозможно дождаться, когда, наконец, закончится этот алый поток. Варя видит перед собой высокий лоб, покрытый крупными каплями пота, но не может понять, разглядеть, женщина или мужчина перед ней. Мучительно это: мыться и не мочь отмыться; одни и те же движения отчаянно и остервенело повторяются из раза в раз.

- У меня уже мозоли натерты, - шипит рот, - скоро кости видны станут.

Не в силах наблюдать за этим бесконечным мытьем, Варя отходит в угол, где на полу находит кристально чистую лужу, отражающую потолок камеры, словно озеро - звёздное небо. Наклоняется над ней - и видит своё отражение в мельчайших подробностях. Из лужи внимательно смотрит на неё Николай, открывает рот вслед за её ртом, трогает себя за щёку одновременно с её рукой. Оказывается, она - это не Варя, а её муж, и она с удивлением рассматривает себя то с одной, то с другой стороны. Странно, что в этой камере мужчины и женщины содержатся вместе, нет никаких половых различений.

- Эту лужицу вон она наплакала, - говорит голос со стороны. Варя вертит головой, стараясь понять, откуда он исходит, но тщетно, - всё как в тумане. Только вот в слёзках отражается с небывалой резкостью. - Вон та, которая поёт.

Человеческие тела расступаются, как фигуры на карусели, и Варя видит перед собой девушку в белом саване, красивую, несмотря на болезненную бледность, еще совсем юную, лет пятнадцати, и узнаёт в ней… Ксению.

- Ксенечка! - восклицает Варя и бежит навстречу подруге. - Как ты здесь оказалась? Что с тобой сталось?

Ксения прерывает свой медленный напев, блаженная улыбка исчезает с её губ быстрой тенью.

- Что вам от меня нужно, кто вы такой? - обращает к ней Ксения свой кристально чистый голосок, в котором дрожит тревога. - Я вам не смогу обещаться, я теперь другого жена, хоть и насильника, но жена, и другому принадлежать не смогу. 

-  Что ты такое говоришь, Ксенечка?

- Он нас на корабле охранял, не нашу семью, а всех, кто там был собран. Нас везли «осваивать северные земли». Маменька тревожилась, а папА был оптимистично настроен. Он говорил: «Человек - такое существо, которое может выжить в любом краю». И он готов был стать таким человеком. Готов был трудиться, забыв, что он княжеского рода. Но разрешилось всё намного быстрее. Охранник меня сделал своею женою (так маменька говорила, не в силах произнести вслух что-то более грубое), потом схватил меня за косу, и огромным ножом - раз! - рубанул по моим волосам! Ему смешно это было делать, забавно. И ничего, что я эту косу пятнадцать лет растила… Разлетелся на северном ветру белокурый одуванчик, а коса полетела за борт. Так странно было на неё смотреть сверху: как будто там моя рука или нога качались на волнах. Папенька потом мужа моего настиг, нож у него отобрал и рубанул по шее, прямо по сонной артерии. Тот мне косу перерезал, а папенька ему - другую косу, но тоже живую, пульсирующую. Папеньку тут же застрелили другие охранники. Столько пролитой крови я никогда в жизни не видела, она вся перемешалась на палубе, и отправились папА вместе с мужем моим осваивать не северные, а другие земли…

- Бедная моя! А сейчас-то ты как?

- А что сейчас? Сейчас уже всё кончилось. И для маменьки кончилось, и для меня. Теперь уж нам хорошо…

- Николай Максимов, на выход! - совсем неожиданно скомандовал грубый голос. Послышался лязг отпираемого засова, - каждый раз противно скрипел старый хрыч о доле своих узников.

Варя поняла, что это за ней, кинулась в угол камеры, попыталась забиться в темное место, но руки конвойных рывком вытащили её оттуда.

- Некрасиво, Николай, вести себя, как баба! Там как: раз - и готово, ничего толком не почувствуешь!

Действительно, надо оправиться, привести себя в порядок. Сын Юрка засрамился бы, увидев, как отец лезет от страха на стенку. На смену первому импульсу пришло осознание ситуации, принятие данности, что сейчас его будут убивать, а вместе с этим даже какое-то хладнокровие. Вот бы ещё не тянулись коридоры так безжалостно долго! Кажется, вот она, судьба, за поворотом, но там ещё один поворот, а за ним ещё и ещё. Испытание коридорами чуть ли не самая мучительная пытка, когда ты уже внутренне собрался, как боец, а атаку всё откладывают, играя на нервах. Душевный запал не может длится вечно, сгорая, как фитиль, - и вот ты уже снова чувствуешь, как предательски дрожат под тобой колени.

Вдруг раздался оглушительный хлопок, - и Варя резко проснулась. В первые мгновения она хрипела, как взмыленная лошадь, прижав к лицу какую-то тряпицу, которую ей удалось сдёрнуть с печки. Потом постаралась успокоиться, дабы не взбаламутить домашних. Тихо положила голову на подушку, но закрыть глаза боялась, вдруг страшный сон снова вернулся бы мучать её. Разумом Варя понимала, что он стал закономерным порождением переживаний последних дней.

- Коленька, всё хорошо, ведь правда? Ты скоро вернёшься ко мне? - с недавнего времени Варя так разговаривала с мужем в своих мыслях, и ей казалось, что он всегда отвечает и подбадривает её.

Но после этого сна Варя начала чувствовать такую пустоту, как будто бы душа её Коленьки улетучилась куда-то слишком высоко, чтобы суметь ей ответить.


Продолжить чтение http://proza.ru/2023/07/17/1148