Смерть во сне

—А ты чего к нам? Не куришь же?
Рядовые Кравченко и Воробьёв обернулись на идущего к ним по коридору Крутова.
— А я за компанию. Скучно у «Катрана»-то.
— Радиограмму не пропустишь?
— Только что принял. Они у меня раз в час. Америкосы же ленивые.
— Ну, что, Крава, когда Гуринович из отпуска вернётся?
— В следующий вторник должен. «Чёрный альбом» привезти обещал. Хотя, говорят, его ещё нет нигде в нормальном качестве.
В два часа ночи начальник смены отлучался до шести утра домой, на командном пункте за него оставался сержант, и начиналась вакханалия.
На перекур ходили по двое-трое и даже четверо, а не в одиночку, как было положено по уставу. Пилотки и ремни оставляли на боевом посту.
Ушедший спать домой, в ДОС, старший лейтенант Гончаренко, естественно , уже не вернётся никого проверять.
— Бля. ещё целый год! — с чувством произнёс Кравченко, в очередной раз затягиваясь и глядя в чёрное германское небо, полное мелких мерцающих звёздочек.
Воробьёв закашлялся и прохрипел: — Невозможно курить эти «Гуцульские»! Вон первая рота до сих пор «Охотничьи» смолит, а мы этот карбофос.
— Да одна шняга, как ты их отличаешь, Птица?
Ничто не нарушало звенящей тишины вокруг крыльца, ведущего по коридору на командный пункт. Бойцы стояли на бетонных ступеньках, прислонившись к стене и придерживая дверь.
Даже с каштана, росшего в пяти метрах от них, не падали с хлопками плоды. Опавшее дерево, казалось, мирно дремало.
Как вдруг прямо в его кроне раздался оглушительный треск, по ветвям пронёсся шорох, разбуженные скворцы начали издавать пронзительный писк и непонятный клёкот.
Солдаты Советской Армии, застывшие на месте в оцепенении, пару секунд не могли понять, что происходит, пока всё не прояснилось.
В свете фонаря, расположенного на бетонном столбе неподалёку от дерева, их взору предстал страшный хищник с добычей в зубах.
Полосатый кот, худой и жилистый, держа в зубах бездыханное пернатое тело, стремительно спускался по стволу.
Вцепившиеся в кору когти издавали клацающий звук. Тушка убитой птицы безвольно болталась, опустив крыло, точно раскрытый веер.
Заметив невольных свидетелей своей охоты, зверёк сиганул вниз с приличной высоты, не добравшись до земли более двух с половиной метров.
Не выпуская несчастной добычи, которую держал мёртвой хваткой.
В буквальном смысле мёртвой. Видимо, шея жертвы была перекушена и сломана, ибо голова запрокинулась навзничь, как у тряпичной куклы.
Приземлившись точно на лапы, зверь метнул дикий взгляд расширенных глаз на безмолвную троицу, а затем немедленно скрылся в ближайших кустах акации.
Ещё мгновенье и его и след простыл. С ветвей ещё недолго слышался лёгкий шорох, но вскоре стих и он. Потревоженная стая скворцов снова погружалась в беспробудный тяжёлый сон.
— Блин, я думал они сейчас все улетят. Их же там сотня, не меньше — удивлённо заметил Кравченко.
— Ага, я тоже думал сорвутся с мест, начнут галдеть, как днём. Когда от них никакого покоя нет. А они опять дрыхнуть принялись — ответил товарищу Воробьёв.
— Точно. Всё как у людей — поддержал разговор Крутов — какое мне дело, что там соседа убили? Меня-то не тронули. Вот тебе и смерть во сне. Лёгкая и милосердная.
— Вот-вот. С перекушенным горлом. Так кошка может каждый час к ним лазить и одного за другим душить, придурков.
— Возможно, она так и делает. Откуда мы знаем?
— Кошка бундесовская. Незаконно проникла на территорию советской воинской части, совершила хладнокровное убийство.
— Да, ладно. Скворец тоже немецкий. Это их местные разборки. Нас, русских, не касаются. А скоро мы вообще отсюда войска выведем. Будут жить, без нас. Как захотят.
— Да и мы через год тоже будем жить, как захотим. Май девяносто первого — и дембель! Встречай, страна! Наша огромная, неизменная, стабильная, незыблемая.
Наш тысячелетний и вечный Советский Союз!