Олег Павлович и выборы

Приближалось десятое сентября, день выборов в областную думу.
Олег Павлович сидел на кухне и варил в турке кофе. По радио пел Высоцкий, а за окном накрапывал мелкий дождь.
— За кого будем голосовать? — поинтересовался Олег Павлович у Барсика, который, свернувшись на табуретке в комочек, мурчал. — Правильно, молчи, тут и голосовать-то не за кого. Даже Липоед и тот в кандидаты выдвинулся от партии «Свежие носки — чистая совесть!». Совсем уже одурел, дурень старый.
Олег Павлович по традиции, которой он не изменял уж как полвека, уплёл на завтрак яичницу с двумя сосисками и запил большой чашечкой свежемолотого кофе. После вышел на лоджию, сел в мягкое кресло «ракушка», раскрыл свежий номер газеты «Стародубский вестник», на страницах которой подробно предлагалось познакомить читателя с каждым кандидатом в местную думу, и, цокнув языком, принялся читать.
Кандидатом номер один от партии «Свежие носки — чистая совесть!» выдвигался Моня Цукер Липоед. Фотография, на которой он улыбался и делал, казалось бы, умный вид, была опубликована рядом с названием партии.
Олег Павлович вытер пот с лица после того, как прочитал обещания Мони Цукера и партии «носков» народу, и возгласил:
— Хорошо они ездят по ушам! Написали, какой хороший человек и патриот Монька Липоед, только я ведь его лично знаю! Я с этим Липоедом вместе служил в мотострелковом полку, это тот ещё жид!
Олег Павлович бросил газету на подоконник, закинул ногу на ногу, завёл руки за голову, немного откинулся на край кресла, зажмурил глаза и начал вспоминать во всех подробностях одну очень преинтереснейшую историю. А именно…
В далёкие времена, когда Моня Липоед заведовал небольшой фабрикой по производству стелек, он умудрился несправедливо и со скандалом уволить с работы одного ничем не примечательного сотрудника с такой же непримечательной фамилией Вяликов.
Гражданин Вяликов, оставшийся без средств к существованию, обратился с жалобой на своего бывшего начальника к одному почтеннейшему и премудрому старцу Артемию из Свенской обители.
Старец принял Божие создание Вяликова в своей уютной келии, выслушал его, дал нужный совет и отпустил с Богом.
Через какое-то время к старцу Артемию пожаловал и сам Липоед за благословением на какое-то важное дельце: то ли на строительство цеха по производству носков, а то ли портянок.
— Что ж ты, Моня, человека хорошего с работы уволил? Что ж он тебе плохого сделал, где дорогу перешёл? — кротко спросил у Липоеда старец.
— Какого сотрудника, отец Артемий?
— Разнорабочего, Петрушку Вяликова. Не понимаю, почему вы его уволили, если вина лежит на обоих.
— Так ведь он толкнул меня, пёс смердящий, и я ударился головой о стену, даже на миг память отказала, и в глазах загорелись звёзды. Как же за такое не уволить, отец Артемий?
— Снова ты хитришь, дорогой Моня, снова выставляешь одну сторону медали, которая оправдывает только ваше величество. А я ведь-то знаю и другую сторону, вот она, любуйтесь.
Вы праздновали еврейскую пасху, стол был богато накрыт, гости наелись, напились и разошлись. А вам, Липоед, хотелось продолжения банкета, тогда вы пригласили за стол обычных рядовых сотрудников, в том числе и ничем не приметного Петрушку, который никогда прежде не напивался. Опьянев, он запел песню про коня и не дал вам произнести тост. Вы в гневе ударили его по губам, он толкнул вас, и вы ударились о стену. Так закончилось празднование еврейской пасхи и началась безработица для Петрушки.
Липоед смотрел на старца выпученными глазами, нижняя челюсть выдвинулась вперёд.
Отец Артемий тихим голоском продолжил:
— Пьяный ударил пьяного — в расчёте, мера за меру. Но вы, Липоед, превысили меру, когда на следующее утро оставили Петрушку без работы, пустив его по свету с протянутой рукой.
— Полноте, отец Артемий, полноте! Он меня посмел толкнуть, челядь деревенская, вот я и дал ему пинка под зад!
— Вы позвали его пить, а не он вас! — начал старец. — А пьянство, как и безумие, уравнивает всех! В пьяном угаре уже не разобрать, кто слуга, а кто господин. Так
почему, дорогой Липоед, Петрушка несёт наказание, которое вы оба заслужили?
На нижней губе у Мони Цукера выступила пена, лицо его приняло вид прошлогодней картошки.
— Я прошу вас, брат мой возлюбленный, Липоед! Примите обратно этого благочестивого гражданина небесного царства. Ведь он напился по вашему повелению. Видите, он предан вам настолько, что даже впал в грех ради вас. Прими его скорее, чтобы он невольно не разгласил неправду перед людьми и перед Господом. И прекращай праздновать еврейскую пасху, ты ведь, Моня, православный человек.

P&S
Олег Павлович улыбнулся, потянулся и открыл глаза. За окном по-прежнему шёл дождь.
— Эх, Липоед, и зачем ты только в политику полез, всё денег тебе мало и власти. Штопал бы носки и стельки преспокойненько и сидел бы на стуле ровно.
Олег Павлович поднялся.
— Пойдём, Барсик, на кухню, колбаски тебе отрежу.
— Мяу.
— Кстати, когда в этом году еврейская пасха?
— Мяу.