Глава 5. Знакомство с Тулиновым

У Вани было два брата. Старший, Михаил Николаевич, серьёзный и всегда недосягаемый, был в понимании Вани примерно на уровне отца. Михаил Николаевич действительно шёл по стопам Крамского старшего. Подобно ему, он поступил на службу в должности письмоводителя. С разницей в 15 лет Ваня и Михаил Николаевич не были сильно близки. Совсем по-другому обстояло дело со средним братом. Фёдор Николаевич работал учителем приготовительных классов в Острогожском училище. То ли благодаря своей профессии, то ли братской любви и родственным чувствам, но Фёдор всегда чувствовал Ваню и очень хотел поддержать его, будь то промахи или успехи.
  -Михаил Борисович, я не знал, что вы рисуете! -, воскликнул Фёдор Николаевич, рассматривая нежную акварель утреннего этюда. На столе Тулинова лежала целая стопка, покоробившихся от краски листов.  - Можно взглянуть?
-Пожалуйста, - добродушно улыбнулся Тулинов. - А вы, Фёдор Николаевич, в свободное от работы время увлекаетесь живописью? Мне казалось, все ваши помыслы в Острогожском училище.
-Да, это так. Но у меня есть младший брат, Ваня. Иногда он рисует. Мне бы хотелось, чтобы вы посмотрели его рисунки. Всякий раз, когда я застаю вас за рисованием, я вижу ваши горящие глаза. Вот, и мой Иван такой же. Ему не откажешь в терпении, если он чем-то действительно увлекается. Но вот, в художестве... Если ему не нравится работа, он бросает. Признаться честно, меня это расстраивает, но мне кажется, дело в отсутствии наставника.
-Что ж, я бы охотно познакомился с вашим братом.
-В эту субботу, в нашем доме собираются некоторые мои молодые коллеги, среди которых будут и наши общие знакомые. Если вы свободны, приходите к пяти часам.
-С удовольствием.

***

-Нет, указ 1828 года изменил слишком много! Исключена из образовательного процесса физика, естественная история, правописание, философия! Или вы считаете, что детям мещан подобные предметы без надобности?
-Не горячитесь так, Михаил Васильевич. С одной стороны, дисциплины сократили, но ведь продолжительность обучение выросла на три года! Программа оставшихся предметов будет изучаться углублённо.
-Да, Фёдор Николаевич прав. Михаил Васильевич, давайте посмотрим вглубь этого указа. Это же ясно, как белый день, император старается с помощью реформы в сфере образования предотвратить любые возможности повторения восстания на Сенатской площади в 1825.
-Между прочим, эти люди боролись за свободу!
-И чего они добились? Ссылка. Горячие умы. Сами подумайте.
- Распространение идей французских просветителей надо пресекать. Свобода, равенство, братство - всё это лишь кости, которые кидали в народ эти просвещённые люди, умело управляющие толпой. Все мы знаем, чем закончились события во Франции 1795 года. Вам напомнить, милостивые господа, казнь Карла I и якобинский террор! Этого вы желаете России?
-Точно так же, как очередные революционеры в Европе! Вы, вероятно, слышали, что сейчас происходит?
-Вы про восстание в Венгрии? Желание независимости — это вполне естественно, - стоял на своём Михаил Васильевич.
-Михаил Васильевич, да вы революционер!
-Фёдор Николаевич, - шепнул Тулинов, наклонившись к самому уху хозяина. - Так, они и до царя доберутся.
Фёдор Крамской засмеялся, но мастерской шуткой сменил тему разговора. В тот вечер Ваня так и не вышел. В его комнату стремительными потоками влетали пламенные, но сдержанные речи друзей и знакомых брата. Ваня приоткрыл дверцу и пробрался к лестнице, чтобы тайком взглянуть на собрание. Молодые люди сидели за столом, освещаемые тусклым жёлтым светом. Это был взрослый мир идей, непонятных слов и мыслей. "Свобода, равенство и братство", - подумал Ваня. - "Как хорошо, если бы все в России были равны, помогали друг другу". Затем Ване быстро наскучило слушать разговоры взрослых, которые он понимал лишь частично, выбирая лишь понятное его небольшому жизненному опыту. Он ушёл к себе и в тот вечер больше не показывался. Старший брат с досадой вспомнил, что хотел познакомить Тулинова с Ваней уже после встречи.
 Всё же Фёдор Николаевич не мог успокоиться. Как любящий брат он чувствовал, что Михаил Борисович может быть очень полезен его младшему брату. Фёдор с необычайной точностью ощущал глубокие знания Тулинова в области искусства.
-Михаил Борисович, - сказал он, чуть ли не через день, - и всё-таки, мне бы очень хотелось, чтобы вы посмотрели работы Вани. В нём пробуждается неуёмная энергия, когда он берёт в руки карандаш. Я вижу это по его глазам. Направить его некому: ни я, ни родители, ни старший брат ничего в этом не понимаем. Я боюсь, что он бросит это занятие по своей глупости, за неимением хорошего совета, и своих положительных результатов.
-Фёдор Николаевич, я сам был бы очень рад.
-Меня беспокоит, что он не вышел к нам тогда.
-Было много взрослых, - задумчиво произнёс Тулинов. - Я думаю, он просто смутился. Вам не о чём беспокоится, если он действительно увлечён рисованием нам будет о чём поговорить.
-Тогда, милости просим к нам.
Когда Тулинов пришёл к Крамским во второй раз, разговорившись с Настасьей Ивановной, он спросил:
-А где у вас Ваня?
-Он в своей комнате с товарищами. Пойдёмте, я вас провожу.
Тулинов вошёл в небольшую комнатку и сразу увидел маленького худенького мальчика с серьёзным взглядом. Рядом с ним, как всегда, были его друзья, Петя и Гриша.
-Ваня, - сказала мать. - Это друг твоего брата Михаил Борисович Тулинов. Он пришёл познакомиться с тобой и посмотреть рисунки.
Перекинувшись несколькими фразами с Тулиновым, Настасья Ивановна ушла, сославшись на домашние дела.
-Здравствуйте, молоды люди, - сказал Михаил Борисович, наклоняясь, чтобы войти в комнатку. - Ваня, твой брат мне много рассказал о тебе, ты любишь рисовать?
Ваня потупил взгляд и стеснительно кивнул.
-Михаил Борисович, - бойко начал Петя, полностью оправдывая свою фамилию. - Ваня очень хорошо рисует. Его рисунки всегда первые в классе!
Ваня сконфузился ещё больше. Казалось, он всеми силами старается спрятаться поглубже в комнату, стены которой двигались со всех сторон, уменьшаясь с каждой секундой. Тулинов это почувствовал и тут же подумал: "Мне надо каким-то образом расположить его к себе".
-Я тоже люблю рисовать, - неожиданно просто и добродушно сказал Михаил Борисович. – Знаете, я всегда любил делать копии с рисунков, но это быстро надоедает, а вот, когда начинаешь рисовать сам – дело другое, но для этого нужно больше рисовать и тренироваться.
-Мой отец говорит тоже самое, - сказал Турбин. – Работать, работать, работать. Рисовать и рисовать. И, может быть, только так будет шанс чего-то достичь. Хотя, вот Ване на это нужно будет на много меньше времени, чем нам с Петькой.
-Да, что я, - возразил Ваня, насупившись. – Мне ещё многому надо научиться.
 Ваня смотрел на Тулинова с интересом испуганного зверька, который хочет подойти, но боится. Бойкий в играх с товарищами, он почему-то стушевался перед человеком, в голосе которого чувствовалась спокойная уверенность и глубокие знания, где то там, за бархатными нотками баритона. Беззащитный к словам критики, Ваня интуитивно боялся этого знатока, но в то же время хотел, чтобы Тулинов говорил больше.
-А кто твой отец?
-Он раньше был учителем рисования. Отец говорит, что у Вани талант.
-Талант – это первый шаг, - задумавшись, произнёс Тулинов. – Именно он толкает человека заниматься тем или иным делом. Когда что-то начинает получаться у человека лучше, чем всё остальное, увлекать его. Рождается желание добиться больших успехов, и главное – это продолжить учиться, не сломаться при первых неудачах. А то так, любой талант можно похоронить.
 В глазах Вани промелькнул страх, который сменился яркой искрой. «Я не зарою в землю свой талант. Я не такой лентяй», - подумал он. 
-Вань, - резко обернулся Турбин. – Давай, доставай свои рисунки. Интересно же, что скажет Михаил Борисович.
 С лёгким трепетом желания услышать, что же скажет этот умный человек, Ваня начал доставать листы один за другим. Тулинов одобрительно кивал, но изредка добавлял пару тройку замечаний, где можно было бы сделать ещё лучше. Графит слегка сыпался с листов, и вскоре все руки Вани были покрыты серыми пятнами. Не замечая этого, он рассказывал о том, как рисовал:
-Вот здесь я хотел сначала сделать светлее, но потом понял, что слишком выделяется, и сделал немного темнее, а вот тут пришлось штриховать вертикально, потому что забор тонкий.
Подогреваемый вопросами Михаила Борисовича вскоре Ваня совсем разговорился. Между ними возникла тёплая доверительная атмосфера. Тулинов почувствовал, что Ваня стал свободней и сам облегчённо вздохнул. Не часто ему доводилось общаться с детьми, но этот серьёзный мальчик, очень понравился Михаилу Борисовичу. Когда рисунки закончились, Турбин сказал:
-Слушайте, у моего отца есть много работ акварелью. Михаил Борисович, не хотите посмотреть?
-Пойдёмте, Михаил Борисович! -, обрадовался Ваня. – Мне так интересно слушать, как вы говорите о работах. А акварели отца Гриши – чудо как хороши!
-Что ж, - улыбнулся Тулинов. – Отчего бы не сходить.

***

После того, как все акварели были рассмотрены, а время устало клонилось к закату, Петя уже давно ушёл ужинать, а Гриша остался дома. Михаил Борисович и Ваня вместе пошли домой. Оранжевый свет касался листьев деревьев, зажигая стволы непривычными цветами, пробираясь сквозь листву, отбрасывая тени. Это был один из теплых летних вечеров, когда ни ветра, ни человека не встречаешь на своём пути, только сонно пиликают кузнечики, воспевая закатное солнце и приближение прохлады.
-Знаете, Михаил Борисович, - как то отчаянно прервал тишину Ваня. – Вот вы видели, у отца Гриши, какие акварели хорошие. У него хоть и старенькие краски, но такие яркие, цветные. Настоящие краски! А у меня… Кроме туши, да французского карандаша, ничего, даже кисточек хороших нет! Иной раз, видишь, как красиво цветное, а изобразить не можешь.
-Этому горю можно помочь. Заходи ко мне, у меня есть хорошие краски Аккермана, и кисти есть – могу с тобой поделиться.
-Правда? Михаил Борисович! Как я рад! Обязательно приду! Завтра же приду.
В ту ночь Ваня не сомкнул глаз. Ему представлялись яркие сочные краски, мягкие настоящие кисти, волосок к волоску. Он видел себя художником, который важно макает кисть в свежую желтую краску, чтобы сделать несколько точных мазков на спелой груше, только что сорванной с дерева из сада. Краски: зелёная, синяя, красная, оранжевая вспыхивали цветными пятнами на черной бесконечности закрытых глаз, он не мог поверить, что уже завтра сможет дотронуться до них в живую. Ворочаясь в своей постели, сбивая простыни в неудобный комок ткани под собой, Ваня никак не мог уснуть, и эта ночь казалась ему вечностью.
 Чуть только начало светать, и петух прокричал рассвет, Ваня вскочил с мучительной кровати, впрыгнул в штаны и тут же был перед домом Тулинова.
-Вы не будете на меня сердиться, что я так рано к вам, мне ваши краски всю ночь не давали заснуть!
-Что ты, конечно нет. Проходи. Я уже давно не сплю, работаю. Да, ты не стесняйся, проходи.
Ваня зашёл в комнату. Запах старого дерева смешивался с красками. Вокруг было много интереснейших предметов, но тут на большом столе Ваня увидел большой лист, раскрывающий двери в удивительный мир художественных образов. То был рисунок «Молящегося царя Давида» с работ Величковского.
-Боже мой!-, воскликнул Ваня в порыве неописуемого вдохновения. – Если бы мне вполовину научится так работать, я бы более ничего в мире не желал!
Михаил Борисович хотел было улыбнуться, сказать что-нибудь о незначительности своего труда, но Ваня так серьёзно начал рассказывать о своей первой встрече с работами Величковского, что Михаил Борисович заслушался.
 Невозможно было вспомнить, сколько лет было маленькому Крамскому. Есть воспоминания из детства, которые проникают в человека на всю жизнь, составляя значительную основу его личности. Но самое главное, что возраста в этих воспоминаниях совсем не чувствуется. Как будто ты был взрослым всю свою жизнь. Как будто часть тебя, та самая часть, что напрямую связана с метафизическим миром, всегда едина, всегда всё знает. Вот только в слова облечь не может. Эта безмолвная часть человека всегда самая мудрая. Именно ей принадлежали воспоминания Вани.
 Он вспомнил, как вошёл в храм. Это был собор XVIII века в Острогожске, построенный самим Расстрели. Вечерняя служба освещалась несколькими свечами, выхватывая спокойные лики иконописных образов на боковых дверях алтаря в традициях позднего Ренессанса. Позднее от брата Ваня узнал, что автором этих работ был доакадемический художник Величковский, который учился в Риме. Запах ладана смешивался с воском догорающих свеч и штукатурки на холодном камне. Интуитивно, не отдавая в том отчёта самому себе, Ваня чувствовал тогда в работах мастера что-то далёкое, неведомое и притягательное.
-Знаете, - сказал он Михаилу Борисовичу. – Я, наверное, в тот самый день решил стать живописцем и дал себе клятву научиться писать так же живо, как этот мастер. Я не знал его имени тогда, но его работы произвели на меня огромное впечатление. Потом я ещё часто заходил в ту церковь, и, бывало, часами рассматривал живопись Величковского. А у вас так хорошо получилась акварель с него! Так точно, тонко.
-Точно, это ты верно сказал, но ведь точность – это ещё не всё. Главное – это пропустить через себя, главное – мысль понять. Вот, смотри, что тут изображено?
-Человек в молитве, - серьёзно сказал Ваня, - сверкая зачарованными глазами.
-Да, но ведь это не просто человек в молитве. Это молящийся царь Давид. Ты знаешь его историю?
Ваня отрицательно покачал головой в ожидании рассказа и Тулинов продолжил.
-Он был пастухом, но Господь возлюбил его и сделал сильным и талантливым. Когда у филистимлян и израильтян возник конфликт, решили устроить поединок двух лучших воинов. Народ проигравшего воина должен отдаться в рабство победителя. Филистимляне отправили широкоплечего Голиафа. Царь израильтян, Саул не был слаб, но по физической мощи он проигрывал Голиафу, и тогда юный Давид вызвался выйти на поединок. Давид уже не раз побеждал львов, защищая стадо, и израильтяне доверились ему. Юный пастух  вышел на бой без защиты. Метким броском он кинул в Голиафа камень, выхватил его меч и разрешил судьбу своего народа. Израильтяне были спасены.
-А что с ним стало потом?
-Он стал царём. Несмотря на то, что пророчество гласило, что Господь полюбил его и будет с ним во всех делах, он был грешен, как все мы. Давид полюбил замужнюю девушку и отправил её мужа на верную смерть. И первый ребёнок от той женщины погиб. Давид долго молил Бога простить его за то, что он сделал с мужем любимой. Он стоял на коленях день и ночь, и Господь услышал его молитвы и простил его. Здесь ты видишь Давида в момент полный отчаяния и сожаления. Он ещё не знает, что будет прощён, но уже не способен жить с камнем на сердце. Теперь ты понимаешь, как много значит мысль в работе?
-Да, я понимаю… - заворожено прошептал Ваня, не отрывая взгляд от работы.
В тот день он вышел из дома Тулинова в полном восторге, как от его историй, так и от желанных красок, которые ему посчастливилось сжимать в своих руках.
Потом Ваня частенько забегал к Михаилу Борисовичу. У Тулинова была небольшая, но очень интересная библиотека. Словно пустынник, добравшийся до колодца с чистой водой, Ваня жадно глотал книги, слушал рассказы старшего друга и загорался новыми идеями. Михаилу Борисовичу на тот момент было 28 лет, но для него этот деревенский мальчик с умным взглядом, в глубине которого блестели звёзды тайной силы, был не меньше интересен, чем сам Тулинов двенадцатилетнему Ване. Это было начало большой и крепкой дружбы, которую они пронесут через многие события, годы, и даже через множество других знакомств.