Глава 10. Знакомство с Александровским. 1856г

Иван Николаевич ехал в поезде, деревья и поля удалялись стремительно. Впереди была неизвестность, подавляемая решительной храбростью Крамского. В пути он написал несколько писем фотографам Санкт – Петербурга, нужен ли им ретушёр. Казалось, это был слабый голос, который потонет в шуме большого города, казалось кому угодно, но только не Крамскому в этот момент. Он твёрдо чувствовал, что найдёт работу.
 Поселиться он решил на Васильевском острове, на 1 – ой линии. Вот здесь он и будет жить, подумал он, входя в дом и приветствуя хозяйку, госпожу Соловьёву. Это была нестарая женщина, совсем недавно овдовевшая. Крамской снял у неё угол по небольшой цене. Для него это оказалось большой удачей, потому что денег у него было немного, а женщина оказалась очень доброй, и даже посылала своего младшего сына отнести воскресные булочки молодому фотографу. Она не очень разбиралась, как ретушёр отличался от фотографа, но, в общем – то, для булочек это было совсем неважно.
Прошла неделя, но ответа не было, ни от одного из фотографов. Крамской начал расстраиваться.
 – Ну, что вы Иван Николаевич, вы обязательно найдёте работу,  –  утешала его добрая хозяйка. – Знаете, на углу Невского проспекта и Большой Садовой улицы есть фотоателье Ивана Фёдоровича Александровского. Он, конечно, человек чересчур известный и популярный, но попробуйте зайти к нему. Иван Николаевич, я уверена, судьба будет благосклонна к такому хорошему молодому человеку, как вы.
 – Вы слишком добры ко мне, госпожа Соловьёва! Я и представить не могу, чем заслужил такого доброго друга, как вы!
 – Ну, скажите тоже,  –  улыбнулась ещё не старушка и кокетливо махнула рукой. – Идите, идите к Александровскому, и когда вернётесь, не забудьте зайти ко мне и рассказать, как всё прошло. Я буду ждать!
Иван Николаевич уже слабо верил в удачное стечение обстоятельств, но всё же нашёл фотоателье, под вывеской «Заведение фотографических портретов». Когда он вошёл в небольшой, но хорошо обставленный кабинет фотографа, он никого не увидел.
 – Здравствуйте, здесь кто – нибудь есть?
Из соседней комнаты твёрдым шагом вышел симпатичный мужчина средних лет, элегантно одетый и прекрасно сложённый. У него были небольшие, зоркие глаза, скрывающиеся под стеклянными очками и низкий бархатный голос:
 – Здравствуйте, Фёдор Иванович Александровский. Чем могу быть полезен?
 – Здравствуйте,  –  ещё раз поздоровался Крамской. – Я Иван Николаевич Крамской, ретушёр. Пришёл справиться, нет ли у вас работы для меня.
Александровский окинул гостя взглядом, немного нахмурился, но тут же, овладев собой, произнёс:
 – А есть ли у вас образование, опыт работы?
 – Я обучался самостоятельно у Михаила Борисовича Тулинова, фотографа – любителя, а потом около четырёх лет работали с Петром Яковлевичем Данилевским, Харьковским фотографом.
Александровский с подозрением отнёсся к юноше, но что – то в этом молодом человеке его привлекло. Он решил, дать ему несколько снимков и посмотреть на результат. Когда же он увидел, как мастерски Крамской отретушировал снимки, он предложил ему работу, Иван Николаевич тут же согласился.
 – Что ж,  –  сказал Александровский. – Тогда с завтрашнего дня буду ждать.
Иван Фёдорович Александровский был человек ответственный и серьёзный, невероятного ума и, к тому же, обладал огромной фантазией. Ему было около 39 лет, когда Крамскому исполнилось только 20. Как только он входил в ателье своими большими шагами, Ивану Николаевичу казалось, что он не входит, а буквально врывается в обыденную рутину, чтобы снова рассказать Крамскому о каком – нибудь новом изобретении.
 – Иван Николаевич, вы не представляете! Помните, я вам рассказывал, что несколько лет назад изобрёл аппарат для получения стереофотографии? Объёмное изображение, которое можно посмотреть, как бы даже пощупать, помните?
 – Конечно, Иван Фёдорович, как можно забыть это удивительное изобретение!
 – Так вот, дорогой мой, вы можете меня поздравить  – , с этими словами он вытянулся и громким официальным голосом провозгласил.  –  Сегодня члену живописного цеха, мастеру Ивану Александровскому Департаментом торговли и мануфактур была выдана привилегия на аппарат для снятия потребных для стереоскопа двух изображений в одно и то же время и одной и той же машиной!
 – Поздравляю, Иван Фёдорович, это удивительно!
 – Вы только представьте, смотрите двумя глазами в две разные трубочки и видите одно, объёмное изображение так, как если бы оно было перед вами. Ладно, что – то обычное, стол или шкаф с книгами, а представьте, что вы видите море или какой – нибудь африканский народ, так, будто они рядом с вами, не чудо ли?
Иван Николаевич, увлекаемый невероятными потоками энергии, которую излучал Александровский, только поражался масштабом его гения. Как – то раз он пришёл к Крамскому с чертежами лодки, погружающейся под воду – невиданное до тех пор изобретение. Когда Крамской спросил для чего оно, Иван Фёдорович серьёзно сказал:
 – Севастопольская война подходит к концу, это будет ужасное поражение, Англия далеко впереди по техническому прогрессу. Знаете, Иван Николаевич, я долго думал, а что, если бы можно было опуститься под воду и топить корабли незаметно, с глубины морской? Эта мысль не давала мне покоя. Она мучила меня ночами, заставляя садиться за письменный стол. Но ответ пришёл так неожиданно! Я делал снимок одной супружеской пары, и, вдруг, мой взгляд упал на пневматический затвор фотоаппарата. Я подумал, что если использовать сжатый воздух применительно к моей подводной лодке, и с помощью него заставить её двигаться? И вот, представляете, чертёж готов! Ещё работы предстоит много, но сам факт, что это возможно! Я всё продумал. И это только начало! А представьте, самодвигающиеся мины? Ооо, то – то ещё будет!
Глаза Александровского горели ярким светом, он был так счастлив, что Крамской почувствовал, что перед ним стоит настоящий гений – изобретатель.
***
В ателье Александровского Иван Николаевич впервые задумался о своей работе всерьёз, когда в ателье зашла одна молодая, но крупная дама. Её нельзя было назвать толстой, но она производила впечатление сильной, даже мощной женщины. Её аристократическая манера держать себя, прекрасное платье из зелёной парчи и объёмная модная шляпа, сразу выдали в ней любительницу общественных вкусов. Было в ней что – то такое, что приводило к мысли об отсутствии её собственного мнения. Хотя, всё ей шло, и было сшито по ней, но почему то, эта благородная прекрасная парча воспринималась Иваном Николаевичем, как нечто отдельное от её собственного лица. 
 – Здравствуйте, чего изволите? – обратился к ней Александровский.  –  У нас есть визитные карточки, кабинетные портреты. Можно даже заказать в полный рост.
Дама осмотрелась. Её взгляд был полон интереса, но в то же время лицо старалось выразить спокойное самообладание, так будто снимок для неё у известного фотографа – обычное дело. «Нет, вряд ли она аристократка,  –  подумал Александровский».
 – Да, мне требуется снимок, портрет по пояс,  –  наконец сказала она после некоторой паузы. – Мне также необходимо переговорить с вашим ретушёром. Я наслышана о его мастерстве. Крамской, кажется. У меня есть особые пожелания.
 – Конечно. Вот он как раз и есть собственной персоной. Видите, Иван Николаевич, о вас уже заговорил Петербург! Иван Николаевич, где вы? Подойдите к нам, госпожа…
 – Вы меня не знаете?  – , вспыхнула дама, неестественно дёрнулась, как бы выражая надменность и сказала. – Госпожа Софья Корзинкина.
 – Здравствуйте, я ретушёр  – , сказал скромно Крамской, показываясь из соседней комнаты. 
 – Вас то мне и надо!  – , не скрывая радости и забыв о своей аристократической обидчивости, воскликнула дама. – Мне необходимо… – , она замялась, опустила глаза, а потом тихо произнесла,  –  чтобы моя шея выглядела тонкой и изящной, а на лице не было бы видно заплывших щёк. Надеюсь, вы меня понимаете.
 – Разумеется, госпожа Корзинкина. Всё исполним,  –  подхватил Александровский.
Когда дама ушла, Александровский задумчиво сказал:
 – А вы знаете, Иван Николаевич, я, действительно, вспомнил её. Это Софья Рыбникова, вышла замуж чуть ли не за деда, богатого купца Андрея Корзинкина. Бывают же, встретятся экземпляры. Хотя, сейчас этим мало кого удивишь, но неприятно, неприятно. Развращение нравов…
Крамской не был расположен к обсуждению нравов, он обнаружил нечто совсем иное, захватившее его мысли. Эта дама, это Корзинкина, она ведь просит изобразить абсолютно другого человека. Её пышные формы, крупное лицо и мощная, как у молодой кобылицы, шея с явно выраженными мышцами, конечно, далеки от петербуржского идеала молодой женщины. Тем не менее, в ней есть своё очарование. Может быть, не в этом роскошном наряде, а в более скромном платье, она бы могла выразить русскую женщину: сильную, здоровую, со стойким духом. Пускай она не принадлежит к аристократам и муж её – купец. Всё её очарование погребено под этими тканями и кружевами. Нарисовать из неё аристократку не трудно, но печально. Печально, что она так легко отказывается от самой себя. А ради чего? Синичка прекрасна в своём обличии, зачем натягивать на неё перо павлина?
Некоторыми из этих мыслей Крамской поделился с Александровским.
 –  Вы, Иван Николаевич, имеете цепкий взгляд художника  – , ответил фотограф. – Знаете, хоть это мне и не выгодно, я посоветовал бы вам поступить в Академию Художеств. Я ведь тоже её окончил, был в классе Карла Брюллова  – , глаза Крамского при этих словах выражали полнейшее удивление, смешанное с восхищением.  –  Да, да. Мне кажется, там вы сможете найти больше художественного, чем на фотоснимках.
 – Да, куда мне,  –  грустно отмахнулся Крамской.
Вечером он написал телеграмму Тулинову.