Блюдо тех времён и народов

Помнится, когда Оглоблин – уж после службы в армии – поехал на другой край страны,  то, кроме прочих потрясений, его очень поразило местное отношение к пельменям, как к обычному, рядовому, не особо чем-то примечательному,  блюду.

Да, разве так можно!.. Впрочем, чего с отечественных европейцев взять – ему-то, восточному человеку! Родившемуся и выросшему в тех землях, где бескрайние степи Средней Азии встречаются с горами Алтая, где в соседстве и слиянии культур жили вольные душами и сильные духом люди. Откуда и до Китая – спорной родины пельменей – рукой подать.

И пельмени  были  повсеместно праздничным блюдом. Праздничный стол был не стол, если не венчался он большим блюдом, усыпанным ароматно дымящимися, сочно поблескивающими пельмешками. Прямо скажем , за отсутствие таковых блек и тускнел любой натюрморт, пусть и украшенный разноцветно винегретами – салатами, холодцами – заливными, закусками всякими – холодными ли, горячими. И  возникал тогда к хозяевам хоть и немой, но вполне логичный, естественный, человеческий  вопрос: а вы, вообще – гостей ждали?

Пельмени были, конечно, не покупными – домашними, ручной лепки.

Впрочем – домашние пельмени сами по себе были праздником!  Устраиваемым в семье Оглоблина чуть не каждое зимнее воскресенье. Когда часам к десяти утра начинались на кухне хлопоты. Отец, привинтив механическую мясорубку к табурету, степенно крутил из порезанного кусочками мяса и лука фарш – сугубо мужская, в пельменном приготовлении, работа.  Мать заводила крутое тесто.  И тогда, посыпав стол и деревянные доски мукой, усаживались всей семьёй за лепку. Мать, сформировав колбаску теста и разрезав ее ножом на одинаковые комочки, скалкой раскатывала те следом в почти идеальные кружочки. На которые в три вилки поспевали укладывать фарш отец, Алёша, и старший брат – отменный ленивец  до любой работы, но это занятие неизменно чтивший. Умостив - уторкав вилку фарша на середину, приступали к немудрёной художественной лепке вкруговую, придавая пельмешкам форму ушек. 

Впрочем, маленькому Оглоблину  слепленные пельмени скорее напоминали планету Сатурн с картинки энциклопедии.  И видя, сколько маленьких планет уже слеплено и  уложено ровными рядами  на доски, и вот-вот отправятся на орбиту -  в закипающую водой кастрюлю, - он восхищенно цокал языком.

И мороз скрипел за разрисованным узорами окном.

Родители, между тем, восхищались очередными утренними шедеврами маленького художника, брат ревностно хмыкал.

Самыми ранними воскресными утрами мальчонка, просыпаясь по обычному, детсадовскому подъему, прихватив в своей комнате альбом для рисования и охапку карандашей, потихоньку, чтоб не будить взрослых,  пробирался на кухню.  Искренне недоумевая в душе, как можно в эти блаженные часы еще дрыхнуть… Но, нет худа, без добра – во всяком случае, никто не мешал творить  - рисовать и раскрашивать пришедшие в голову сюжеты. Или  срисовывать  изображения из книг.

И тогда кухонный стол, на котором несколько часов спустя будут дружно лепиться пельмени, превращался в художественный  мольберт.

А однажды  за утро почти целиком была изрисована школьная  тетрадка: самозабвенно делал Алёша иллюстрации по фильму «Робинзон Крузо», так поразившему накануне детское воображение. Больше всего удался портрет несчастного островитянина: горошинные слёзы катились по лицу и падали вниз с частотой многоточия.  Впечатляла и ужасная картинка оставленной дикарями поляны с костями, что,  признаться, больше смахивали всё же на скелеты рыб.

Когда поутру восхищенные родители спросили у Алёши, что это такое, он, не задумываясь, ответил: «Киноучитель».

За время лепки успевали переговорить о многом. И о насущных делах – куда собирается поступать старший брат, и о хоккее – выиграют ли сегодня наши у чехов (« У чехов вратарь: сколько вчера канадцы по воротам ему бросали – как в стенку!»), и о вопиющих, имеющих еще место в социалистическом обществе, безобразиях:

- У сотрудницы одной муж с работы шел выпивши – после получки. В милицию забрали, всю зарплату вытащили, положили в карман железный рубль, и заставили бумагу подписать, что претензий не имеет никаких.

Суд, да дело – а давно кипела уже подсоленная вода, и наконец заканчивалась лепка. Как правило, израсходовав фарш, оставалось немного теста, из которого вольным уже порядком и формой вылепливалось то, что маленький Оглоблин любил даже больше пельменей – сочни из теста!

И пока варились пельмени, стол уже был свободен для семейной трапезы. Происходившей всегда «на сухую» - глава семейства Оглоблиных был почти абсолютным трезвенником. Так что, пили компот, или домашний сок.

Однажды, будучи совсем еще мальцом, и потому усаженным за свой маленький обеденный столик, Оглоблин не глядя осушил полную кружку разведённого уксуса –  только и крякнув от удовольствия: пить вдруг захотелось очень. Родители и старший брат в ужасе обнаружили это только в конце обеда: « Мы ж тебе уксус поставили, чтоб ты в него пельмешки макал!».  Да – и так ништяк  пошло!

Да, конечно – уксус: куда ж без него! Уксус обязательно подавался  к пельменям  в соуснице – чтоб окунали в него едоки пельмени.  А без уксуса – что это было бы за блюдо?

Особенно ярко запомнился  Оглоблину тот день, когда к столу внезапно пожаловал лучший друг брата Сашка. Обычно, они встречались по вечерам, бренча на гитаре , да втихомолку покуривая в форточку в детской комнате. Но, тут, видимо, унюхал через пару улиц  пельменный дух весельчак и балагур.  За теснотой кухоньки, их втроём посадили в зале – за журнальным столиком.

Помнится, пельмени в тот день исчезали действительно с космической скоростью – Алёша вряд ли успевал за старшими сотрапезниками. И когда оставалось тех страшно вкусных пельменей совсем лишь чуть в большой тарелке, брат придумал хитрый ход:

- Сходи на кухню, масла еще принеси!

Подхватив блюдечко, Алёша метнулся в сторону кухонных дверей, нечаянно наступив на лапу путавшегося под ногами, матёрого котищи  Тюпы. Отчего тот  взвыл истошной сиреной, и ломанулся в детскую.

- Догони, извинись! – в короткие мгновения между проглоченным и тут же нанизанным на вилку пельменем, обрадовался брат.

- Как бы я мог после такого есть, вообще? – поспевая за другом, недоумевал Сашка.

Да, к тому моменту в тарелке уже почти ничего и не осталось…


Но осталось Оглоблину ощутимое послевкусие – на всю жизнь.  Тёплое, доброе, прекрасное.   О том празднике, который и состоял в том, что были все вместе. И все были еще живы – здоровы,  и даже полны надежд и мечтаний, дельных мыслей и воздушно – зАмковых проектов. И за морозным окном был мир, полный добрых людей и славных дел. И за морозной, бодрящей тело и дух,  зимой обязательно настанет буйная в этих краях весна, а там и жаркое, страдное лето. И будут еще сотни будних, важных, неотложных дел и благородных начинаний.  И всё непременно получится, обязательно сбудется – как иначе!

Эх, много ли нынче не святых семейств  пельмени на кухне сообща лепит?!.