Баррикады. Глава 46

Глава 46. Моральное подавление


Заходя в райотдел, доцент Адмиральского кораблестроительного университета Игорь Столяров невольно содрогнулся. Ему уже доводилось здесь бывать при не самых приятных обстоятельствах. Именно сюда он приезжал, чтобы вытащить напившегося в стельку Дениса Графченко, который начал «под градусом» приставать к его жене, а получив отпор, сел за руль своего авто и стал гасать по ночному городу. Впрочем, выделывался доморощенный шумахер недолго. Выехав на дорогу с оживлённым движением, он не справился с управлением. Автомобиль выехал за пределы проезжей части и врезался в световую стелу, установленную возле плавбассейна, разбив пластиковый короб с изображёнными на нём парнем и девушкой в купальных костюмах.

Столяров тогда провёл около полутора часа в РОВД, убеждая полицейских не открывать уголовное дело против преподавателя одного из ведущих вузов Адмиральска, который был гостем у него на юбилее. Доцент мотивировал это тем, что нарушитель полностью возместит нанесённый бассейну ущерб и заплатит штраф. Столяров помнил, как ругался с каким-то крупным лысым полицейским, который обвинил его в попытке дать взятку. Доцент тогда в запале назвал его самодуром, за что и сам чуть не загремел в ИВС.

Было это 1 марта текущего года, на его, Столярова, юбилей. Дни рождения доцент праздновать не любил, считая подобные мероприятия двойной тратой – и времени, и содержимого кошелька. Будучи не скупым человеком, он не считал нужным заморачиваться по поводу подарков, потому что, по его мнению, дарить надо было что-то необходимое и практичное, а не веник из цветов, как он называл букеты, или какую-нибудь ерунду вроде статуэтки, которая только будет занимать место на столе и собирать на себе пыль. Такие подарки он пачками получал на свои дни рождения, а потом распихивал их у себя в квартире по всевозможным шкафам, уже доверху забитым подобным хламом.

Последние несколько лет одна лишь мысль о том, что ему будет необходимо убить целый вечер, выслушивая льстивые комплименты и пафосные тосты от коллег, приводила доцента в содрогание. Он даже подстраивал свои служебные командировки так, чтобы именно в эту дату отсутствовать в городе и не связывать себя и остальных участием в подобных церемониях. Однако в этом году Столярову исполнялось 45 лет. Юбилей. А значит, как ни крути, и выставиться придётся, и уважить коллег своим присутствием.

В актовом зале АКУ чествовать его собрался весь коллектив преподавателей и работников. Ректор вручил доценту грамоту, огромную корзину цветов и дорогой набор канцелярских принадлежностей. Другие тоже несли букеты и подарки в коробках. Правда, в этот раз, поздравительные речи в честь юбилея он выслушивал не сидя за столом, а стоя на сцене. Замученный и натужно улыбающийся доцент нашёл развлечение в том, что пересчитывал выходящих к трибуне поздравителей и тех, кто терпеливо ждал своей очереди. И пока декан экономического факультета попросила пару минут, чтобы на сцену вынесли подарок – это должно было быть нечто настолько огромное, что ему уже заранее хотелось оставить на кафедре и не тащить домой – он присел на стул, выдохнул и закрыл глаза.

Вдруг кто-то подкрался сзади и осторожно тронул его за рукав пиджака. Доцент вздрогнул, готовый мысленно обложить матом подлеца, нарушившего его короткий отдых. Обернувшись, он увидел своего подопечного Николу – то самое «недоразумение», которого сунули ему в команду переводить дневники югославского изобретателя. Парень, как всегда, был в кожаной куртке, наброшенной поверх свитера. Даже в этот день он не сменил свои потёртые джинсы на что-то более приличное.

– С днём рождения, – тихо, как заговорщик, произнёс парень.

Он передал доценту небольшую картонную коробочку, которая запросто помещалась в ладони, и после этого так же тихо скрылся за сценой.

«Ну, хоть маленькая и не тяжёлая», – подумал Столяров и сунул подаренную ему вещицу в карман пиджака, даже не удосужившись посмотреть, что там. При этом доцент мысленно поблагодарил своего подопечного за то, что избавил от необходимости стоять лишние минуты на сцене, выслушивая ещё и его.

И вот, сидя за щедро накрытым за собственные средства столом, в компании изрядно выпивших коллег, толкающих скабрезные шуточки, Столяров достал из кармана пиджака эту картонную коробочку, открыл её и обалдел. Внутри на подушечке из синего бархата лежали четыре значка. Два времён социалистической Югославии и два современных. На одном был изображён портрет Николы Теслы, на другом – символика Белградского университета, на третьем – герб Югославии. Четвёртый выглядел намного старее остальных. Круглой формы, с изображённым на нём лицом солдата в военном головном уборе со звездой, под ним был вычеканен силуэт автомата и цифры 1945 – год окончания Второй Мировой войны.

С детства Игорь Столяров коллекционировал значки. Его коллекция насчитывала более тысячи экземпляров из разных стран, но именно таких там не было. Знал ли парень об увлечении Столярова, аккуратно поинтересовавшись у его жены, или просто подарил то, что у него было – для доцента на тот момент оставалось загадкой. Главным было одно: с подарком Никола угадал. Доценту захотелось подойти и лично поблагодарить парня, и он начал искать его глазами. Но среди сотни весёлых людей, сидящих за столами, так его и не увидел.

Юбиляр подошёл к жене, которая в красном платье с блёстками и глубоким вырезом на спине стояла у окна. Она держала в своей миниатюрной руке бокал шампанского и мило болтала с коллегами.

– Наташ, – он осторожно коснулся её локтя. – А где Никола? Что-то я его не могу найти.

– Так не было его здесь. – Жена пожала плечами. – С чего бы ему здесь быть?

– Ты его не приглашала? – В глазах Столярова читалось расстройство.

– Приглашала. – Наталья сделала глоток из бокала. – Он сказал, что не любит подобные мероприятия, и наряда, предназначенного для таких торжеств, у него нет. И вообще, там будут твои коллеги и друзья. А кто он? Просто переводчик-ассистент. Но с подарком обещал заскочить.

Столяров кивнул, невольно коря себя за то, что у его подопечного сложилось впечатление, словно он мог стать нежеланным гостем на юбилее у своего куратора. «А чего я, собственно, ожидал? – с грустью думал про себя Столяров. – Если всем своим видом показывал к нему своё пренебрежение». Да и по поводу того, что он называет своего подопечного «недоразумением», до парня наверняка могли донести. Доцент тяжело вздохнул, держа в руках подаренную парнем коробку.

– Кстати, насчёт подарка. Это ты ему подсказала?

– Подсказала что? – недоумевая, переспросила жена и вдруг бросила преисполненный изумления взгляд на значки. – Ух-ты! Это он? Здорово придумал. Нет, я ничего не говорила. Так что, позвонить ему, сказать, чтобы подошёл?

– Не заморачивайся, солнце. – Столяров погладил жену по руке. – Я сам его разыщу.

Оставив полупьяных гостей, уже больше увлечённых общением друг с другом, нежели присутствием виновника торжества, он покинул актовый зал и через холл направился к старому лифту, ведущему в отсек лабораторий. После душного помещения с шумно играющей музыкой и непрекращающейся болтовнёй собравшихся мужчин и женщин, ему в уши ударила звенящая тишина коридоров – такая, что звук его собственных шагов, казалось, отражался от мощных каменных стен подземных коммуникаций вуза и отдавал в ушах гулким эхом. Он поймал себя на мысли, что желает побыть в этой благодатной тиши подольше, оторвавшись от оставшейся наверху суеты. И втайне мечтал возвратиться наверх, когда там никого уже не будет.

Дойдя до тринадцатой лаборатории, доцент открыл дверь. Патлатый парень неподвижно сидел за столом, склонившись над дневниками изобретателя. Он оторвался от своих бумаг и бросил взгляд на куратора.

– Спасибо за подарок, мне очень понравилось, – совершенно искренне проговорил Столяров и подошёл ближе. – Откуда узнал про моё увлечение?

– Так вы же всё время ходите со значками на пиджаке. И меняете их каждую неделю, приурочивая к разным датам и событиям. Я и подумал, что, скорее всего, у вас их большая коллекция.

– То есть ты, такой наблюдательный, просто присматривался к значкам на моём пиджаке и догадался, что это моё увлечение? – Доцент был явно удивлён. – Надо же. Сколько лет здесь работаю – никто внимания не обращал…

Столяров подтянул рукой деревянный стул и, поставив его впритык к стулу парня, присел рядом.

– Ну, а как ты так быстро успел их доставить?

Никола пожал плечами.

– Просто с собой были. Даже не думал, что кому-то их подарю.

– То есть, это твои? Не знал, что у нас с тобой одинаковые увлечения. – Доцент улыбнулся и с интересом посмотрел на Николу.

– Не могу сказать, что я целенаправленно их коллекционирую. Скорее, просто таскаю с собой в рюкзаке разные понравившиеся вещицы, – простодушно ответил парень и снова погрузился в работу.

Сейчас доцент был одет в стильный костюм от известного бренда, приобретённый им как раз по случаю предстоящего юбилея. Стройную фигуру подчёркивал элегантный крой, пиджак сидел на мужчине как влитой. Рубашку украшала строгая бабочка. И хоть жена и гости отмечали, что ему очень хорошо в этом наряде, у самого Столярова было ощущение, что чего-то не хватает. И сейчас он чётко понял, чего именно. Посмотрев на пиджак, он вдруг испытал острое желание сделать дырку в дорогущей материи.

– Никола. – Он впервые назвал своего подопечного по имени, а не как обычно, по фамилии. – Какой из них мне надеть?

Доцент раскрыл коробку со значками.

– Этот, – парень сразу же показал на значок с изображением Николы Теслы.

– А почему не этот? – Столяров показал на другой, более яркий значок.

– Так это Белградский университет, – улыбнулся парень. – Мы же не в Белграде. Это уже там вы его наденете…

Столяров аккуратно открепил значок с Николой Теслой от подушки и ловким отточенным движением приколол к новому пиджаку. Так ему стало намного комфортнее.

– Вам очень идёт. – Никола посмотрел на своего куратора и довольно улыбнулся.

– А теперь скажи мне, скромник, чего ты праздновать не пришёл? – спросил доцент, нарочито изобразив серьёзность. – Наташка говорит, что из-за прикида. Но мне в это слабо верится.

Никола вздохнул и посерьёзнел.

– Извините, если вас это обидело. Но… просто… не люблю я эти праздники… – Парень подбирал слова. – Не моё это всё…

– Да я сам, в общем-то, не люблю, – признался доцент. – Но, как ты понимаешь, статус обязывает, да и коллеги не поймут. А у тебя это давно – нелюбовь к таким праздникам?

– Возможно, с рождения. – Парень задумался. – Я как-то на эту тему не размышлял.

– Ну, а родные? Что, они тебе никакого торжества не устраивали? Даже на день рождения?

– Ну, мать приносила вкусняшки. Угощала меня и других ребят. Подарки мне, конечно, дарили. Но вот так, чтобы целый праздник с застольем… Средств у неё не было. Да и время какое? Война. Нехватка продуктов. Не до праздников. – Никола говорил это спокойно, как само собой разумеющееся, без жалостливых интонаций в голосе.

Столяров попытался поставить себя на место парня, и ему стало жутко от подобного ощущения. Он вырос в благополучной семье, и каждый год на его день рождения близкие и дальние родственники собирались большой компанией с кучей всевозможных сюрпризов, чтобы поздравить юного вундеркинда. Ему в том возрасте даже сложно было представить, что кому-то из его сверстников не хватало даже на продукты.

– Помню, один раз на мой день рождения пришли волонтёры, – продолжал Никола. – Принесли шоколадный торт и подарили мне синего вязаного кота, размером с две ладони. Он и сейчас со мной.

В подтверждение своих слов Никола потянулся за рюкзаком и вытянул оттуда замусоленную игрушку – кота, связанного из толстых ниток, которые когда-то были синими, но за годы выцвели и стали бледно-голубыми. У него были огромные мультяшные глаза со зрачками-пуговицами. Парень держал в руках игрушку, нежно гладя, как когда-то в детстве.

Ранее доцент и предположить не мог, что его подопечный, внешне такой хладнокровный и безэмоциональный, до сих пор таскает с собой в рюкзаке какую-то старую вязаную игрушку, с которой продолжает возиться, как ребёнок. «Явные проблемы с психикой», – подумал Столяров, но уже без свойственного ему ранее пренебрежения, а, скорее, с сочувствием. Интересно, Никола ещё кому-то показывал этого кота, или ему первому?

– Мы тогда жили в помещении полуразрушенной школы. Там располагался пункт приёма беженцев, и мама оказывала им медицинскую помощь, – рассказывал парень. – Наши с мамой койки находились в одной из палат, под которую переоборудовали кабинет физики. На соседних койках я видел детей: у одного руки нет, у другого ноги, третья иссечена снарядами. Они были чуть старше меня. И вот волонтёры делят этот торт, раздают каждому из нас по кусочку… Я свой кусок тогда отдал девчонке без глаза. Она очень любила сладкое. И вот сижу я на койке, играю с котом. Смотрю на этих ребят – и ко мне приходит осознание, что мне невероятно повезло. Да, я потерял отца, но моя мать выжила в той бомбардировке, я родился позже, а потому жив, цел и невредим. А ещё у меня нет лейкемии или саркомы. И я просто не имею права строить из себя несчастного и роптать на судьбу. Потому что остальным ещё хуже…

Слова парня болью отдавались в ушах Столярова. Про то, что отец Николы погиб, доцент знал, правда, без особых подробностей. Но был ли он готов услышать всё остальное?

– Школа стала моим домом. Игрушек у меня не было, кроме этой, – продолжал парень, держа вязаного кота в руках. – Но в кабинете физики было очень много вещей, которые привлекали моё детское внимание. Самой любимой была электрофорная машина. Я не боялся электричества. Мать научила меня технике безопасности и разрешала выполнять несложные эксперименты. Когда мне исполнилось восемь лет, мы вместе с ней намотали первую катушку по схеме Теслы. Она контролировала процесс, а работы делал я. Потом я стал показывать ребятам опыты с электрическими разрядами, чтобы их порадовать и отвлечь.

Доцента словно ушатом холодной воды окатили. Он напряжённо слушал рассказ парня, как ещё никогда не слушал ни одного из выступающих на симпозиумах и конференциях.

– В детстве я очень часто терял друзей, – говорил Никола. – Но не как здесь, из-за ссор и обид. Мои друзья умирали от рака и несворачивания крови. У некоторых из них проявилась лучевая болезнь. Умирали их родные и близкие. Каждый месяц у нас были похороны. А солдаты альянса, в том числе и те, кто сбрасывал на нас бомбы, спокойно ходили по нашим улицам, чувствуя себя хозяевами жизни, и рассуждали о демократии. И лишь глядя на нас, в наши полные ненависти детские лица, они осознавали, что тогда, в 1999 году, все они совершили страшную ошибку, развязав против нас и нашей страны эту жуткую кровавую войну. Потому что понимали, что выжившие в той огненной мясорубке будут им мстить до конца дней. И пока есть такие, как мы, им не будет места ни на земле, ни под землёй!

Ранее доцент относился к Николе как к психопату, одержимому жаждой мести. Но сейчас, слушая рассказ своего подопечного, он осознал, что двигало этим парнем. Столяров размышлял: смог ли бы он, пережив то, что пережил Никола, заниматься любимым делом вопреки всему, или просто жить? Он вдруг осознал, что перед ним стоит сильная, волевая личность. И неизвестно, не стал ли бы Столяров, окажись он сам в подобной ситуации, ещё большим психопатом.

– И когда мне здесь говорят, что я неправильно живу или думаю… или восторгаются тем, что я иностранец, и признаются, что мечтали бы оказаться на моём месте… Я никому из них не желаю просыпаться в полуразрушенной школе от чувства голода, холода и страха нового обстрела, – проговорил парень и заглянул в глаза своего куратора.

В его леденящем душу взгляде доцент почувствовал боль и пустоту. Поддавшись странному порыву, Столяров положил правую руку на плечо Николы и крепко его сжал.

– Зачем вы сюда спустились? – неожиданно и со смущением спросил парень. – У вас торжество. Юбилей. А я вам тут такие ужасы рассказываю. Поднимайтесь. Вас наверняка уже заждались.

– Да нет… Никола… Мне нужно было это услышать… – протянул доцент с напряжением в голосе. – Я не видел тех ужасов, которые видел ты. Представить их во всей полноте я не в состоянии. Соответственно, и тебя я не мог понять. Но я попытаюсь…

Тут в кармане Столярова завибрировал мобильный телефон. Звонила встревоженная жена и сообщила, что изрядно перепивший Денис Графченко, пользуясь отсутствием её мужа, начал к ней приставать. Когда же он получил отпор, от неё и других гостей, сел в машину и умчался в неизвестном направлении. И вот сейчас он позвонил на мобильный своему деду – профессору Альберту Графченко – и с ужасом рассказал, что врезался в какую-то светящуюся конструкцию и теперь его забирает полиция. Разгневанный профессор уже звонил и ректору, и остальным сотрудникам университета, принимавшим участие в праздновании юбилея Столярова, и высказывал претензии, что они напоили его внука.

Столяров слушал, и на его лице снова проступала гримаса пренебрежительной брезгливости.

– Эх, Никола, я бы сейчас с таким удовольствием общался с тобой и дальше, но вынужден ехать и выручать одного мудака. Ещё и такси придётся брать, потому что я пил вместе со всеми и теперь не могу управлять автомобилем.

Доцент направился к выходу.

– Игорь Иванович, – остановил его Никола практически в дверях. – А хотите, я сяду за руль? Я не пил алкоголь, и права у меня есть.

Столяров кивнул. Скажи ему кто-то днём ранее, что он доверит этому «недоразумению» свой автомобиль, доцент бы такого человека просто высмеял.

Когда парень сел в водительское кресло и спросил у доцента, куда нужно ехать, назвав его, как обычно, по имени-отчеству, неожиданно для себя Столяров предложил Николе перейти на «ты».

– А то ты этим своим «Игорь Иванович, куда поедем?» очень напоминаешь нашего университетского водителя, – сказал доцент и рассмеялся.

И вот, прошло полгода – и Столяров снова оказался в Усть-Ингульском РОВД. Только выручать он приехал уже не внука профессора Графченко, в хлам напившегося и разнёсшего вдребезги стелу у плавбассейна, а своего подопечного – Николу Радича…


* * *


На проходной его встретила старая металлическая вертушка, которые раньше устанавливали на предприятиях и подобных объектах. К удивлению, она неплохо сохранилась. Пожилой охранник, сидящий за стеклянной перегородкой, попросил мужчину представиться и открыл толстый журнал, похожий на амбарную книгу с изрядно потрёпанными по краям страницами.

– Игорь Иванович Столяров, преподаватель Адмиральского кораблестроительного университета, доцент, – назвал себя визитёр.

– Ваши документы?

Мужчина протянул паспорт и университетское удостоверение. Пока охранник делал запись в журнале, переписывая паспортные данные посетителя, Столяров осмотрелся. Нижняя часть стены, высотой где-то до его плеча, была выкрашена зелёной краской, а верхняя до потолка – покрыта побелкой. Примерно так в советские времена красили стены в подъездах, больницах и квартирах – в две горизонтальные полосы. Прошло более тридцати лет после развала Советского Союза, а это здание РОВД до сих пор хранило старые традиции. Но, как сделал вывод Столяров, это говорило в первую очередь не о любви работающих здесь к старине и тяге к советскому прошлому, а о том, что в здании более тридцати лет не было капитального ремонта. В некоторых местах старая краска облупилась, эти латки были прокрашены такой же краской сверху.

– К кому направляетесь? – перебил мысли Столярова охранник, возвращая визитёру его документы.

– К своему студенту, – ответил Столяров.

– Не понял… – охранник почесал затылок и посмотрел на мужчину выпученными глазами.

– В смысле, сегодня сотрудниками вашего райотдела был задержан один из студентов нашего вуза, я бы хотел его забрать.

Охранник нахмурил лоб и, сняв трубку кнопочного телефонного аппарата, набрал какой-то номер.

– Имя и фамилия студента? – спросил он у визитёра, ожидая ответа на звонок.

– Никола Радич, – ответил мужчина, продолжая осматривать облупленные стены.

– Степан Макарович, – сообщил охранник кому-то на том конце провода. – Тут пришёл доцент Столяров по поводу задержанного Николы Радича. К какому следователю его направить?

В трубке послышался раскатистый мужской бас, однако слов говорящего Столяров не разобрал.

– Значит, к вам. Направляю, – произнёс охранник и повесил трубку.

Он посмотрел на визитёра через стекло, приподнялся и указал маршрут.

– Поднимитесь по лестнице на второй этаж, там повернёте направо и пройдёте до конца коридора. С вами будет говорить начальник РОВД. – Сказав эти слова, он пропустил Столярова через вертушку.

Поднявшись по лестнице, Столяров дошёл до кабинета в конце коридора. Внутри находились двое. За столом сидела крашеная блондинка в полицейской форме, которая утром была в АКУ. У раскрытого окна курил полноватый лысый мужчина в полицейской форме с погонами полковника. Он сбивал сигаретный пепел в стоящую на подоконнике пепельницу в виде милицейской фуражки. Доцент его узнал: это был именно тот полицейский, который обвинил Столярова в попытке дачи взятки должностному лицу при исполнении. Именно его доцент назвал самодуром.

– Здравствуйте, – начал Столяров. – Мне нужен начальник РОВД.

– Здрасьте-здрасьте, забор покрасьте! – сказал полноватый лысый мужичок и смачно отпил содержимое большой чашки, стоявшей на том же подоконнике. – Начальник, говоришь, тебе нужен? Так этот «самодур» перед тобой.

На физиономии лысого полицейского расплылась довольная ухмылка.

– Я пришёл за своим студентом, – говорил Столяров, в голосе которого теперь чувствовалось напряжение. – Я бы очень просил вас сейчас его отпустить.

Лысый мужчина раздавил окурок о пепельницу и подошёл к девушке за столом.

– Машка, ты слышишь? Пришли за твоим клиентом. Стало быть, выкупить его хотят. Надо бы не продешевить, – сказал он с язвительной ухмылкой и подмигнул полицейской, подчёркивая, что это лишь злая шутка.

– Если надо внести какой-то залог… – пожал плечами Столяров, не поняв издёвки начальника райотдела.

– Какой залог? Ты чего? – Воронцов разразился грубым смехом. – Размер залога определяет суд, когда избирается мера пресечения. А твой студент пока задержан до выяснения обстоятельств.

– И… как скоро вы их можете выяснить? – учтиво спросил Столяров, пропуская колкости полицейского.

– Как минимум после того, как он будет нами допрошен, – с раздражением ответил Воронцов.

– А… вы бы могли ускорить этот процесс?

– Доцент! Всё делается в порядке очереди. Я же тебе не «фото на документы», где есть по «срочному тарифу». А ты мне опять сходу деньги предлагаешь. Видать, в прошлый раз так ничего и не понял. Здесь тебе не супермаркет, где расплачиваются на кассе. И пацан твой – не товар, чтобы я тебе его продавал.

Воронцов говорил с собеседником подчёркнуто на ты, демонстрируя тому своё пренебрежение. Столяров старался не терять самообладание, хотя понимал, что ситуация, в которой он сейчас оказался, и в которую чуть раньше влетел Никола, называется ёмким словом из четырёх букв, которое означает мягкую часть тела, расположенную ниже пояса и разделённую двумя половинами.

– Ну, я же не лично вам их предлагаю, – попытался обойти острый угол доцент АКУ.

– Но говоришь же ты об этом мне? Причём уже второй раз! – парировал Воронцов, которого откровенно раздражало, когда посетители, коих у него довольно много, начинали намекать на деньги. – Здесь тебе не ваша шарага, чтобы можно было башлять. Сразу видно: препод!

Доцент откровенно смутился от услышанного.

– Я от своих студентов вообще ничего не принимаю. Если вы к этому клоните, – с нотками обиды в голосе ответил Столяров.

– Ну, а чего ты МНЕ предлагаешь решать вопрос с помощью денег?! – эмоционально выпалил Воронцов. – Я тебе ещё раз говорю: твой студент совершил наезд на сотрудника полиции. А когда у него при досмотре нашли бутылку самопального алкоголя, он тут же решил её оприходовать, чтобы мы не сдали эту дрянь на экспертизу. А «ускорить процесс», как ты соизволил выразиться, мы не можем, знаешь почему? Потому что твой студент сейчас лежит бухой и лыка не вяжет!

Воронцов обратил внимание, что у доцента от услышанного затряслись руки. Они были очень ухожены, ногти аккуратно подстрижены и отполированы. Затем он бросил взгляд на гладко выбритое лицо доцента, тоже весьма ухоженное. На его наглаженный, с иголочки, костюм, на его лакированные туфли. Затем снова на руки… Воронцову взбрело в голову, что ничего тяжелее этого портфеля этими нежными, наманикюренными ручками доцент ничего не держал.

Ему хватало времени утром привести себя в порядок, и весь такой холёный он приходил на свою работу – тогда как сам Воронцов даже поспать нормально не мог, был вынужден разгребать вал сложных и запутанных дел. И тратить уйму своего времени на таких вот «просителей», которые оскверняли его рабочий кабинет не только своими вонючими просьбами, но и своей собственной вонью, как он называл дорогие парфюмы. Этими нежными ручками, которые трогали его стол. Этими блестящими туфельками, которые ни разу не ступали в грязь. И, конечно же, «готовностью заплатить», чтобы вопрос был решён «как можно скорее».

И теперь, разговаривая с доцентом и отвечая на его глупые, как ему казалось, вопросы, Воронцов испытал невиданный доселе накат раздражения и злости. Настолько сильный, что у него возникло непреодолимое желание не просто выпроводить этого посетителя, привыкшего решать всё деньгами и вдруг подумавшего, что и его, Воронцова, ему удастся купить, а как следует поставить его на место, чтобы и мыслей приходить к Воронцову с подобными просьбами у него впредь не возникало.

– Ты, Машка, давеча спрашивала у меня, почему я такой нервный стал, – обратился начальник к полицейской, сидящей за столом. – Так вот тебе и ответ. Ходят тут всякие, так и норовят свои поганые деньги сунуть. Тьфу! И всякий «гомик сапиенс», вроде этого, считает, что всё здесь по прейскуранту.

– Кто-кто? – недопонял Столяров.

– Конь в пальто! – закричал на него Воронцов. – На руки свои посмотри! Ты же мужик! Объясни, нахрена тебе это!

– А что в них такого позорного? – огрызнулся Столяров, почувствовав себя оскорблённым.

– Слушай, доцент, – скривился Воронцов, желая поскорее избавиться от визитёра, вызвавшего у него накат неприятных ассоциаций. – Иди-ка ты подобру-поздорову. И так уже завонял кабинет своими «духами» – дышать невозможно. Иди! У тебя наверняка сейчас сеанс депиляции…

До этого момента колкости Воронцова Столяров пропускал мимо ушей – у него стояла задача освободить своего подопечного. Он готов был терпеть, молчать, делать вид, что всё нормально. До того момента, пока этот самодур в форме не начал обвинять его в «педиковатости».

Столяров по жизни был педантом и старался всегда выглядеть презентабельно. Говоря свои колкости, Воронцов даже не подозревал, что ему удастся проехаться по триггерам Столярова, корни которых уходили глубоко в детство. Потому что родственники юного вундеркинда, участвовавшего во многих олимпиадах и конкурсах, с детства ему внушали, что внешний вид – это всё.

Так его учили родители и, в особенности, бабушка, которая, собирая внука в школу, постоянно приговаривала: «Встречают по одёжке, провожают по уму – так было раньше. А сейчас и встречают по одёжке, и провожают по одёжке». Она объясняла юному, как она его называла, Гарику, что люди стали слишком меркантильны. Поколение оглупело настолько, что ни у кого нет дела до того, что у тебя в башке. И чтобы держать себя на уровне и заслуживать хорошего к себе отношения, надо и выглядеть соответствующе.

Эта истина буквально вдалбливалась Игорю в голову как аксиома. Впрочем, бабушка не знала, что была у этой медали и вторая сторона: идеальный внешний вид мальчика в собственноручно наглаженных рубашках и начищенных туфлях всегда становился поводом для нападок на него со стороны его одноклассников. Шуточки по поводу «ботанского» вида в его адрес звучали ещё в школе. Характер у парнишки был при этом не самый мягкий, и он хотел разобраться со своими обидчиками, а не идти у них на поводу.

Выход из ситуации подсказала сама жизнь: на доске с расписанием уроков на глаза ему попалось написанное от руки объявление о наборе в секцию карате, работавшую в соседнем от школы здании. Полный решимости, Игорь в этот же день в неё записался. И это было едва ли не единственное место, где никто не смеялся над его внешним видом. Единственное условие, которое ему поставили – приходить на занятия в спортивной форме. Что он в итоге и делал.

Игорёк не пропускал ни одной тренировки, все приёмы осваивал с особым усердием и старанием. Уже через каких-то пару месяцев он мог запросто уложить противника на татами вне зависимости от того, где проходит поединок – в ринге или за его пределами. И для некоторых стало неожиданностью, что с виду такой вроде педантичный «ботан», оказывается, может, если надо, и дать по морде, причём хорошо поставленным, отточенным ударом. Он мог бы добиться в единоборствах и большего, но такая цель перед ним не стояла. Тягу к участию в соревнованиях он не проявлял. Перед поединками и после них, Игорь не дурачился вместе со всеми, а сидел на скамеечке и вдумчиво читал свои книжки. Это, пожалуй, было единственное, в чём он вёл себя действительно как «ботан».

А в седьмом классе произошёл инцидент, который многое в его жизни решил. Четверо «наглухо отбитых» подростков подкараулили вундеркинда на выходе из уборной. Один из молодчиков держал дверь, двое других схватили юношу за руки. В руках последнего была ножка от стула. Демонстративно вертя ею, молодчик стал запугивать юношу тем, что эта штука скоро окажется у него в самом мягком месте. Не растерявшись, Игорь резким движением, к которому его оппоненты явно не были готовы, вырвал ножку от стула у одного из хулиганов и со всей силы съездил ей тому по голове. Тот отлетел в сторону, ухватился за раковину, и та с гулким треском рухнула на пол и разбилась. Вслед за раковиной на керамическую плитку упал и главный обидчик. Его лицо вмиг стало выглядеть отупевшим, а зрачки под веками прятались подобно солнцу, уходящему за горизонт на закате.

Двое других попятились назад, глядя то на разбитую раковину, рядом с которой распластался их товарищ, который ещё десять секунд назад казался таким неуязвимым на фоне «ботана» Столярова, то на самого «ботана», губы которого были поджаты, а сам он всем видом показывал, что готов продолжить то же самое и с ними. Один из парней ослабил хватку, которой держал дверную ручку, дверь медленно открылась с внутренней стороны. Двое других промямлили что-то невразумительное и в испуге скрылись в глубине коридоров. А к помещению туалета стали подбегать любопытные зеваки и работники школы, взволнованные раздавшимся в уборной грохотом. Через минуту здесь уже возились и директор школы, и завуч, и школьная медсестричка, которая приводила вырубленного хулигана в чувства, махая ваткой с нашатырным спиртом у него под носом. А двое парней, которые до этого убежали из туалета, испугавшись Игоря, теперь смотрели на него полными ужаса глазами и бойко жаловались на него директору школы. Правда, очень неконкретно отвечали на вопрос, кто первым затеял драку и почему Игорь, всегда такой приличный, тихий мальчик, вдруг вынужден был так себя повести. Сам Игорь в этот момент, угрюмо поджав губы, молча протирал свои туфельки тряпочкой, которую раньше всегда клала ему в портфель бабушка, а теперь и он сам, как ни в чём не бывало, застёгивал пуговицы на своей рубашке и пиджаке.

А на следующий день у него был серьёзный разговор с руководителем секции карате, которого также поставили в известность о случившемся.

– А если б ты его убил? Или проломил ему череп, и он остался инвалидом? Кто бы за это отвечал? Твои родители? – наставлял его тренер, но делал это без осуждения. – Это ещё хорошо, что он отделался сотрясением мозга. Но в будущем смотри, не переусердствуй. Ты, в отличие от него, тренирован, физически подготовлен.

– Я защищался. Делал то, чему вы меня научили, – лаконично отвечал его воспитанник.

– Знаешь, чем ты мне нравишься? Ты не оправдываешься. И не ищешь виновных. Это очень хорошо для бойца. Но «рубить» оппонента ножкой от стула я тебя не учил, – сказал тренер и тут же улыбнулся. – В карате такого метода нет. Это уже твоё ноу-хау.

– Я использовал против них то, что они пытались использовать против меня, – провёл логическую параллель юный Столяров. – А это в единоборствах как раз культивируется.

– Использовать силу противника против самого противника. Это да, – тут же закивал тренер, отчасти соглашаясь с мальчишкой. – Но учти, что пока против тебя самого не пошли кулаки, махать кулаками не нужно. Применение силы должно быть лишь ответной мерой. Ты молодец, что научился себя защитить, что не бежишь жаловаться к мамке, к учителям, не сносишь молча обиды и не поднимаешь рёв на весь коридор, как, возможно, сделал бы на твоём месте кто-то другой. И я горд оттого, что в этом есть и моя заслуга. Сейчас, пока ты ещё несовершеннолетний, тебе много простят. Но впереди у тебя взрослая жизнь, а она состоит из большого числа всяких спорных ситуаций – наподобие той, с которой столкнулось сейчас руководство школы и твои родители, пытаясь этот инцидент исчерпать и загладить. И все споры силой не решишь. Научись защищать себя словесно, морально подавляя противника…

И эти слова о моральном, а не физическом, подавлении противника Столяров пронёс через всю свою жизнь.

– Сила, смелость – это хорошо. Но чтобы ими правильно распорядиться, нужен ум. Поговорка «сила есть – ума не надо» часто не работает. А может сработать и против тебя самого. Я вас учу приёмам и контактному ведению боя. Но иногда исход боя ясен уже перед боем, до начала спарринга. Когда ты можешь морально подавить противника. Просто взглядом, словом, – продолжал тренер. – Видя твою уверенность и нерушимость перед встречей с тобой, противник сам начинает одолеваться сомнениями. Он начинает нервничать, начинает тебя бояться. Если тебе удалось оказать на противника такое воздействие, это уже половина твоей победы…

И в этот критический момент, когда Столяров сидел перед начальником райотдела и Воронцов конкретно перешёл черту, Игорь начал вспоминать напутствие своего школьного тренера. Он вспоминал, как ещё начинающим преподом выходил к студентам и слышал их колкости, шутки, в том числе и в отношении своего возраста и внешнего вида. Здесь он уже не мог распускать руки в силу того, что он сам уже не в том возрасте, когда это ещё допускается и когда взрослые могут отнестись к этому с пониманием, списав на импульсивность пубертатного возраста и попытку самоутвердиться. А во-вторых, это были уже не школьные или дворовые друзья-кореша, а его студенты, которые пришли к нему учиться. Он был выше их по статусу. Следовательно, не должен был опускаться в своём поведении до их уровня. И чтобы как-то защитить себя перед ними, он учился их морально подавлять.

Столяров расправил плечи, посмотрел на полицейского таким взглядом, каким обычно смотрел на неуча и самого заядлого прогульщика. Ситуацию отличало лишь то, что в этом раз перед ним стоял не студент. И даже не ректор, у которого Столяров находился в подчинении. Перед ним стоял человек статуса не намного выше, только почему-то с ним, с доцентом АКУ, он позволял себе разговаривать так, словно перед ним какой-то негодяй, преступник. И когда Воронцов в грубой форме начал оценивать его внешний вид и говорить про депиляцию, Столяров не выдержал.

– Знаете что, полковник? Какое вам нахрен дело до того, чем я мажу свои руки и делаю ли я депиляцию? Почему это вас должно волновать? Вы так говорите, как будто в постель со мной лечь собрались.

От доцента, который ещё недавно, казалось, был готов терпеть любые колкости и унижения, такого Воронцов не ожидал.

– Ты что себе позволяешь, доцент? Совсем берега попутал? Ты вообще понимаешь, кому ты сейчас это говоришь?!

– Самодуру, который считает быдлом каждого, кто к нему пришёл! – уверенно продолжал Столяров, наблюдая за тем, как багровеет лицо начальника райотдела. – Ты меня только что упрекал, что я тебе предлагаю взятку как должностному лицу. Так что же ты, должностное лицо, используешь своё служебное положение, чтобы самоутвердиться за счёт людей, которые к тебе обращаются? Позволяя себе людям, которые в зависимом от тебя положении, хамить, грубить? Считая, что они проглотят сопли и утрутся…

– Ты у меня сейчас в обезьянник загремишь, фраер! – выкрикнул Воронцов и ударил кулаком по столу.

– Да пожалуйста! Я буду только рад сидеть вместе со своим студентом! – с ещё большим запалом перекричал Столяров, и тоже ударил кулаком по столу Воронцова.

Он понимал, что идёт ва-банк, но страха уже не испытывал. Это был шаг отчаяния. Но Столяров считал, что, находясь в камере вместе с Николой, он сможет больше ему помочь. У него будет возможность поговорить со своим подопечным и разобраться в ситуации, и, возможно, оказать ему помощь медицинского или психологического характера.

Воронцов схватил трубку стоящего на столе телефона и набрал номер.

– Седов, поднимись ко мне, – скомандовал он.

Если раньше доцент старался обходить острые углы, особенно в общении с людьми, наделёнными статусом, то этот момент стал для Столярова точкой бифуркации, после которой уже было «чем хуже, тем лучше». И доцент начал провоцировать. Он мог бы высказать Воронцову за внешний вид и общее состояние его кабинета и здания, давно не видевшего ремонта. Но Столяров зацепился за то, что в этот момент вызвало у него наибольшее возмущение – за поведение полковника и то, как он с ним общался тогда и сейчас.

Воронцов был убеждён, что некоторых завравшихся элементов надо ставить на место. И в этот момент для него стало ещё более очевидным, что действовать это правило должно вне зависимости от статуса этого самого элемента.

– Что ты мне тут тыкаешь? – парировал на выпады доцента Воронцов.

– А ты что мне тыкаешь? Я полностью зеркалю твою манеру общения, – ещё более непримиримо продолжал Столяров.

От услышанного Воронцов вскипел ещё больше.

– Это тебе так просто не пройдёт, – сквозь зубы выдавил начальник райотдела.

– А что я такого сказал, чего не должен был говорить? Ты же сейчас откровенно быкуешь! – снова пошёл вразнос Столяров. – Ты же сам ведёшь себя как быдло! А потом вы все удивляетесь, почему к полиции у людей такое отношение. Да потому что такие, как ты, нас за людей не считают!

Воронцов шумно выдохнул и исподлобья посмотрел на посетителя, отчего и в самом деле стал похож на быка.

– Я же к тебе нормально пришёл, полковник, – бил себя в грудь Столяров. – Пришёл поговорить, слова гнилого тебе не сказал! Ты мне мог нормально объяснить, что мне надо сделать, чтобы вытащить моего студента? В европейской практике существует такое понятие, как залог. Кроме того, заключение под стражу может быть заменено исправительными работами. А если от университета нужны какие-то характеристики или чтобы студент был взят на поруки, мы это всё готовы были предоставить. Я именно об этом пришёл с тобой поговорить. А ты мне с ходу начал хамить!

Тут на этаж поднялся дежурный полицейский – пожилой слегка ссутуленный мужчина в полицейской форме, тот самый, который пропускал доцента через вертушку.

Столяров уже морально подготовился к тому, что его сейчас посадят в обезьянник. Мысль о том, что его дорогой костюм провоняется противным запахом, характерным для подобных мест, доцента не пугала.

– Давай, сажай! Прояви свою силу! – кричал Столяров, проигрывая в голове всё то, что говорил ему когда-то тренер. – Только знай, что ты не выиграл, а проиграл! Лиши тебя этих погонов – останешься обычным спившимся дедом! Одним из тех, кого тебе сюда привозят пачками!

– Седов, выведи гражданина отсюда, – сдерживаясь со всей силы, отдал команду Воронцов. – Он очень расстроился, что не смог помочь своему подопечному и, похоже, не в себе.

И, придав своему голосу максимальной вежливости, продолжил:

– Господин Столяров, я вас понял. Мы вернёмся к этому разговору позже, когда вы успокоитесь.

Когда дежурный увёл Столярова, Воронцов закрыл дверь, достал из пачки сигарету и нервно закурил. Дочь сидела за столом и смотрела на него с недоумением.

Он тяжко вздохнул, усевшись рядом со своей Машкой, с улыбкой на неё посмотрел и погладил по её гладким волосам, как гладил когда-то в детстве.

Он постарался проанализировать свои недавние действия и все слова, которые в запале выдал ему Столяров. Он действительно не понимал, чего так на него взъелся. Ну подумаешь, назвал самодуром. Не самое страшное, что можно было услышать о людях при погонах. Ведь как их только ни называли – и менты, и мусора, и козлы, и легавые… Кем они только не были – и позорными, и вонючими… И то, что сказал Воронцову доцент сейчас, касалось его поведения сейчас, а не его профессии и должности в целом.

Воронцов отдавал себе отчёт, что перегнул палку. И понимал, что срывает на доценте злость не столько за оскорбление полугодовой давности, сколько накопленную за многие годы неблагодарной работы. Злость, которую не мог раньше высказать по многим причинам – и в силу возраста, и в силу статуса. Теперь его словно «прорвало», и под руку попался этот самый Столяров. Который ему, Воронцову, в общем-то, ничего плохого не сделал, и пришёл в райотдел не с целью вызволить своего сынка-мажорчика, а заступиться за своего студента. И сейчас Воронцов подумал: а много ли таких преподавателей? Ведь, как правило, в таких ситуациях многие открещиваются от накуролесивших подопечных и уж никак не идут напролом, рискуя в том числе своей свободой и репутацией.

– М-да, – с хрипотцой в голосе произнёс Воронцов и сделал глубокую затяжку, коря себя за всё сказанное.

В сопровождении дежурного охранника Столяров покинул кабинет начальника райотдела. Они спустились на первый этаж, и этот же сутулый дяденька попросил доцента расписаться в журнале на пункте охраны, что претензий к работе сотрудников райотдела он не имеет. Это была стандартная процедура, которую проходили все, кто бывал в райотделе полиции.

– Ну уж нет! – отрицательно покачал головой Столяров, как только кончик шариковой ручки уткнулся в строчку с записью, содержащую его данные и время прихода, и стал излагать свои претензии в графе, отведённой для его подписи и на полях за нею.

И пока доцент с особым тщанием расписывал претензии по пунктам, бросая взгляд на облущенные стены, он увидел перед собой доску с надписью «Их разыскивает полиция». Прямо по центру висел нарисованный от руки фоторобот человека в балахоне и с медицинской маской. Закончив с писаниной, Столяров подошёл к доске поближе. Внизу под фотороботом содержалась надпись: «Напал на сотрудников спецназа в Первой городской больнице и сбежал. Личность устанавливается. Особо опасен. Может быть вооружён. Приметы: невысокий, худощавый, волосы ниже плеч. Носит при себе электрошокер. Всем, кто обладает информацией о личности или местонахождении злоумышленника, просим сообщить её по телефонам…».

Столяров ещё раз глянул на фоторобот и закатил глаза. «Ну, сука… Если узнаю, что это ты… Прибью урода», – подумал в сердцах Столяров и направился к выходу.