Парад поражения. Гл. 13

13

С Киевского вокзала комкор Марков направился в наркомат. У главного подъезда чуть не выронил чемоданчик, увидев приспущенные флаги с траурными лентами. Вошёл внутрь и оказался перед большим портретом маршала Егорова в траурной рамке. Рядом печальной шеренгой стояли фотографии сопровождавших его командиров.

«НАРОДНЫЙ КОМИССАР ОБОРОНЫ СССР МАРШАЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА тов. ЕГОРОВ ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБ В АВИАЦИОННОЙ КАТАСТРОФЕ» — белели буквы на кумачовой полосе, окаймлённой чёрным крепом. И значилась вчерашняя дата.

От увиденного Маркову захотелось перекреститься. Из всей группы представителей наркомата посчастливилось уцелеть одному ему.

Андрей почти миновал ряд траурных портретов, когда понял: что-то в этом ряду не то! Неприятное несоответствие какое-то. Он вернулся и всмотрелся. В строю изображений погибших стояла его собственная фотография — на кумачовом поле и с чёрной лентой по нижнему углу — с каллиграфической надписью на табличке: «Комкор Марков Андрей Петрович. 1902 — 1937».

Предъявив часовому удостоверение, Марков поднялся по лестнице и двинулся вдоль бесконечного коридора. От вида собственной фотографии в траурной рамке было не по себе.

— Марков! Андрей!.. — выпучил на него глаза знакомый по академии комбриг. — Мы тут прощаться с тобой собрались, а ты живой! Ты откуда?

— С вокзала. Это вы того, поспешили. Рановато прощаться, поживём ещё, — Марков пожал протянутую руку и спросил после паузы: — Где они разбились, известно?

— Подробностей не знаю. Говорят, в районе Орла. Десять километров до аэродрома не дотянули… Нашли одни обгорелые обломки! Ты-то как уцелел?

— Нарком велел остаться и закончить дела в Киеве. До его отлёта не успели.

После разбора манёвров, чтобы не вынуждать людей заниматься несрочными бумагами ночью, Егоров приказал: "Андрей Петрович, задержись в округе. Окончи все бумажные дела. Подготовь с Якиром и Уборевичем план устранения недостатков. Будут изворачиваться, настаивай от моего имени. Даю тебе такие полномочия. Вернёшься в Москву поездом".

Командармы и не думали изворачиваться. Они просто переложили составление плана на заместителей. После доклада исполнителей, внеся пяток несущественных поправок, украсили документ высокими согласующими подписями.

Маркова принял начальник генштаба Шапошников, временно исполняющий обязанности наркома. Слушая доклад о прошедших манёврах и рассказ Андрея Петровича о личных впечатлениях от увиденного, командарм не перебивал, лишь кивал головой с безукоризненным пробором и непрерывно курил. Он просмотрел подготовленные Марковым документы и сделал пометки в блокноте.

— Могло статься, генштаб так и не узнал бы о недостатках, вскрытых на манёврах. Благодарю за службу, товарищ комкор!

Марков встал и ответил по уставу:

— Служу трудовому народу!

— А вам, голубчик, следует благодарить судьбу. Садитесь, — Шапошников сделал движение рукой и продолжил: — Андрей Петрович, вы отличный строевой командир. В бытность слушателем академии вы к тому же проявляли незаурядные аналитические способности, свидетельствующие о зрелом уме офицера генерального штаба, говоря старорежимным языком. Уважая желание покойного Александра Ильича видеть вас начальником оперативного управления, прошу не отказываться от предложения маршала. Это и моё настоятельное предложение!

Борис Михайлович говорил негромко, в своей обычной интеллигентной манере. Ему удивительным образом удавалось даже жестокий разнос облечь в необидную, вежливую, но исключительно доходчивую форму. А когда дело касалось перемещений по службе, мало кто находил в себе достаточно упрямства, чтобы долго сопротивляться.

— Товарищ командарм первого ранга, я с конца апреля думаю над предложением товарища Егорова и не нахожу в себе готовности к руководству оперативным управлением. Почти вся моя прежняя служба проходила на строевых должностях. Если можно, не невольте, позвольте присмотреться к обстановке, ознакомиться с обязанностями детально.

— Вот и славно, голубчик, что не отвергаете назначение окончательно и бесповоротно! — Шапошников взглянул на часы. — У меня есть пятнадцать минут. Представлю вас офицерам управления лично. Начнёте знакомство с будущей работой. Пойдёмте.


Знакомство затянулось. Оперативное управление Генерального штаба — это вам не штаб корпуса! До так называемого Дома политкаторжан, где в выделенной ещё в годы учёбы служебной квартире жила семья, комкора доставили на разъездной эмке поздним вечером.

Услышав звук отпираемой двери, в переднюю вышла воспитательница, нанятая покойной женой. При виде Маркова женщина тихо охнула и с облегчением сказала:

— Андрей Петрович! Слава богу, вы живой! А я уже голову ломала, как с Серёженькой быть?

— Здравствуйте, Амалия Карловна. Да что со мной случиться может? — сделал удивлённое лицо Марков. — Не война же.

— Как это что! Как что! — всплеснув руками, женщина схватила с этажерки газету. — Вот! Ваша «Красная Звезда»! Сегодняшняя!

На первой странице Андрей увидел фотографию Егорова в траурной рамке и перечень фамилий погибших. Список напечатали по воинским званиям, фамилия Маркова стояла в коротком столбце второй сверху.

— Ошибка вышла, дорогая Амалия Карловна, ошибка. Я задержался в Киеве по службе, в Москву вернулся поездом. А там, — он неопределённо мотнул головой в сторону и вверх, — не разобрались. Перепутали всё. И вообще, я живучий, — Андрей потрогал никак не зарастающую волосами проплешинку на голове, памятную отметину первомайской пули.

Из комнаты выбежал сын — босиком и в пижаме. Подпрыгнул и повис на отце.
— Па-а… па-а… па-а-пка! П-п-п… приехал! Что ты мне п-п-привёз?

Марков с сожалением развёл руками. Время в командировке, особенно после манёвров было так плотно спрессовано, что для посторонних мыслей не оставалось и минутки.

— Увы, брат… Замотался… Виноват. Поэтому предлагаю в воскресенье сходить в зоопарк. Согласен, Серёжка? — виноватым тоном предложил он.

— С-с-согласен, п-п-папка!

Отправить в постель возбуждённого мальчишку, размечтавшегося, как он будет смотреть в зоопарке белых медведей, львов и тигров, с трудом удалось совместными усилиями отца и воспитательницы. После выигранной битвы за здоровый детский сон женщина спохватилась:

— Андрей Петрович, вы, наверное, голодны? Хотите чаю?

— И не только чаю! — Марков вспомнил, что ничего не ел с утра. Он вышел в переднюю и вернулся с бумажным пакетом. — Вот, в буфете приготовили… Не сочтите за труд, Амалия Карловна, соберите перекусить. А я приведу себя в порядок тем временем.

Получасом позже свежевыбритый, благоухающий «Шипром» Андрей вошёл в комнату и присвистнул, узрев дореволюционное изящество, с каким был сервирован бесхитростный ужин из содержимого пакета. Особенно удивили лежащие у приборов жёстко накрахмаленные салфетки, сложенные гармошкой и засунутые в серебряные кольца. Секунду поразмыслив, Андрей решил, что надо соответствовать, открыл шкаф и снял с плечиков свежий френч. Рубиновые ромбы на петлицах, два ордена Красного Знамени, Красная Звезда. Белоснежный подворотничок. Подмигнул своему отражению, усмехнулся: «Ну, орёл!» Пригладил влажные волосы. Как перед визитом к начальству, застегнул крючок на воротнике. В ожидании Амалии Карловны извлёк из коробки «Герцеговины Флор» припорошённую золотистой пыльцой папиросу.

Не успел он докурить, как вышла к столу воспитательница. Марков, притерпевшийся к вульгарным нарядам жены и, что бывало гораздо чаще, её затрапезному домашнему виду, оценил элегантность и вкус Амалии Карловны. Он смотрел на неё и никак не мог подобрать слова для комплимента.

— Насчёт коньяка решать вам, мужчине, — подойдя к столу, она указала взглядом на бутылку «Арарата» со смазанным фиолетовым штампом «ХОЗУ НКО» на этикетке. И осталась стоять.

Неведомая сила заставила Маркова подойти и подвинуть ей стул. Вернувшись на место, он взял в руки бутылку.

К спиртному Андрей был равнодушен. Но именно сейчас вдруг нестерпимо захотелось выпить: дважды за три мирных месяца судьба уберегла его от гибели. От начала до конца прошедшему гражданскую, «отломавшему» польский поход, воевавшему в двадцатые на Дальнем Востоке с хунхузами и семёновцами Маркову к угрозе смерти было не привыкать. Но одно дело война, где смерть — неотвратимая обыденность, и совсем другое — мирное время. В мирное время всё-таки хочется пожить. Наполнив рюмки, Андрей так и сказал.

— За вашего бдительного ангела-хранителя, Андрей Петрович! — ответила женщина. И, не чинясь, выпила до дна.

Едва утолив голод, Марков, не искушённый в ведении светской застольной беседы, простодушно взял быка за рога:

— Амалия Карловна, нам не довелось толком познакомиться, а покойная супруга не успела ничего рассказать. Даже фамилии вашей, увы, не ведаю. Знаю лишь, что учите Серёжку иностранным языкам. Догадываюсь, что и хорошие манеры прививаете?

— Мне доставляют удовольствие занятия с Серёжей. У него прекрасные способности к языкам. За год он освоил разговорный немецкий и английский. Завтра сами услышите. Если бы не сильное заикание после первомайской трагедии, успехи были бы значительней.

— Надеюсь, лечение поможет?

— В ваше отсутствие Серёжу снова осматривали доктора. Устранить заикание твёрдо не обещали, но курс лечения и процедуры назначили. Рекомендовали смену обстановки, чтобы мальчику ничто не напоминало о трагической гибели матери.

— Со сменой обстановки неясно. Мне настоятельно предлагают должность в генштабе, но я ещё не принял окончательного решения. Может, откажусь и вернусь в Ташкент. Я всё же строевик, — Марков задумчиво потянулся за папиросой. — Если же останусь в Москве… Разве что дачу для вас с Серёжкой снять в Подмосковье?

— Приличной дачи сейчас не найти, август на носу, — вернула комкора к реальности женщина. — Не старое время, когда генералы проблем не знали. Вы по табели о рангах генерал-лейтенант, а живёте, будто…

— Будет вам, мадам Амалия, советскую власть критиковать, — усмехнулся Марков. — Я не генерал, а командир Красной армии. Живу как все.

— Тогда уж не мадам, а фройляйн, — улыбнулась в ответ Амалия Карловна. — Баронесса Витгефт, выпускница Смольного института. Последний российский выпуск. Девятнадцатого года, новочеркасский.

— Адмирал Витгефт, который на «Цесаревиче» погиб, не ваш ли родственник? — проявил знание истории комкор.

— Родной дядя…

— Однако! — вырвалось у Маркова, но вдаваться в подробности сражения в Жёлтом море он не стал. — А я вот не доучился. Третье реальное училище, что на Греческом проспекте, бросил в восемнадцатом. Учёба моя, честно говоря, последнее время шла через пень-колоду, увлёкся революцией. Пошёл добровольцем в Красную армию. С тех пор и служу.

— Какого же вы года, Андрей Петрович? Очень молодо выглядите для своих высоких чинов.

— Девятьсот второго.

— Вот как? Оказывается, мы с вами ровесники. К тридцати пяти дослужиться до генерал-лейтенантских эполет удаётся не всякому. А моя жизнь, увы, не задалась… — Амалия Витгефт замолчала. Потом тихо попросила: — Зажгите мне папиросу, Андрей Петрович…

Долго молча курила. Наконец, продолжила:

— В двадцатом, в Крыму я обручилась с одним пехотным поручиком. Его убили. Когда всё рухнуло, некий штаб-офицер с маслеными глазами — целый полковник из интендантских — предлагал помочь эвакуироваться из Севастополя, но его условия я сочла неприемлемыми. Когда пришли ваши… Ваши… красные взяли на службу стенографисткой-машинисткой в штаб шестой армии. У них была острая нужда в образованных людях. А я… я очень хотела есть. Не на панель же было идти.

— Я тоже служил у Корка*. В пятнадцатой стрелковой дивизии. Мой батальон брал Литовский полуостров и участвовал в штурме Турецкого вала.

— Как тесен мир! На Турецком валу погиб мой Володя, — вздохнула женщина, — Владимир фон Лемке. За неделю до намеченного венчания…

Андрею Петровичу фамилия поручика показалась смутно знакомой. Да ну… Мало ли «фонов» служило у белых? Хотя… именно в Крыму Марков под честное слово отпустил двоих пленных: поручика с остзейской фамилией и злыми глазами, у которого на правом погоне недостающая звёздочка была нарисована химическим карандашом и семнадцатилетнего вольноопределяющегося. Вольнопер**, не внимая окружающему, безостановочно бубнил слова Иисусовой молитвы: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй и спаси мя, грешного!» А поручик, яростно сверкая очами, громко и изобретательно материл отнюдь не красных, что было бы ожидаемо, а предателей-союзничков, и в деталях расписывал — с упоминанием всех титулов — в какие противоестественные интимные отношения он вступил бы с английским королём, премьер-министром, французским президентом и их жёнами.

Воспоминание промелькнуло и тут же стёрлось по причине несоответствия обстановке. «Очаровательная женщина! — думал Марков, смотрел на свою визави и удивлялся: — Странно, она казалась много старше. Правда, я её и видел-то до сегодняшнего вечера всего трижды».

— Вы так и не вышли замуж?

— Как вам сказать. Не венчались, но был один… товарищ.

Сарказма в слове «товарищ» было столько, что Марков сказал:

— Если вам неприятно, не надо вспоминать.

— Ну отчего же не вспомнить? Он меня даже любил. По-своему. Правда, когда узнал, что я из дворян, к тому же баронесса, на коленях умолял собрать вещи и навсегда забыть его имя. Партийная карьера оказалась дороже. Только это ему не помогло. В тридцатом, кажется, году попался на подделке какой-то отчётности и получил десять лет с конфискацией, — равнодушным тоном ответила Амалия Карловна. Сверкнув глазами из-за дымного облачка, скривила губы: — Вас, кстати, не шокирует моё баронское происхождение? Не повредит предосудительное знакомство вашей блестящей карьере?

Андрей усмехнулся. Слова о возможном вреде баронского прошлого Витгефт, явную проверку на вшивость, он игнорировал.

— А вы? Как вы жили потом?

— Учительствовала в Симферополе, Киеве, Москве. Преподавала русский, немецкий, английский, французский. Но это всё скучно и совсем не интересно… В прошлом году ваша покойная супруга пригласила воспитательницей к Серёже. Я согласилась. А потом… после этой трагедии… не смогла оставить мальчика одного!

После событий на Красной площади, когда всех захлестнула волна растерянности и паники, перепуганного и заикающегося семилетнего мальчишку — ребёнок в крови и истерике, поди разберись, кто он такой? — доставили домой только на третий день, больше суток продержав в детприёмнике. И Амалия Витгефт заботилась о мальчике всё это время, пока комкора держали на излечении.

Женщина рассказала, как им с Серёжей жилось в отсутствие Маркова, как выросли в последние недели трудности с продовольствием, и закончила фразой:

— Если моё присутствие вас стесняет…

— Что вы, Амалия Карловна! Хочу просить вас остаться, — Марков дотронулся до её руки. — Если приму должность, служба меня ждёт такая, что ночевать на квартире я буду нечасто. А если откажусь, — он усмехнулся, — то Серёжке смена обстановки обеспечена… Но в любом случае трудностей у вас больше не будет.

Женщина накрыла тёплой ладонью пальцы Андрея. Его организм естественным образом отреагировал на прикосновение. Трёхмесячная вынужденная аскеза весьма способствует решительному отклику нервной системы здорового мужчины на задушевную обстановку и волнующий аромат особы противоположного пола.

— Если откажусь… Поедете с нами в Ташкент?

_______________________________

*) Корк А.И. — командующий 6-й армией с октября 1920 по май 1921 года.

**) Искажённое volunteer (то же, что и вольноопределяющийся).