Ты сможешь. Глава 34

34 глава Приговор

Проснулась я от пронизывающего холода и острого запаха плесени, впивающегося в ноздри. Очнулась уже в другом помещении — совсем не мягком, а до жути неуютном. В крошечное оконце под самым потолком робко заглядывали лучи солнца, отбрасывая на грязный пол косые пыльные столбы, и оттуда же поступал ледяной, промозглый воздух. Я лежала на каком-то тонком тюфяке, набитом, судя по колючести и шелесту, прелой соломой. Возле стены не просто пахло, а висло тяжелое, сладковатое облако плесени, а вся камера была пропитана едким, тошнотворным запахом нечистот.

Я подняла голову и обомлела: в углу, действительно, виднелось дырявое сиденье параши, но не это меня поразило. Я была переодета в грубую, колючую мешковину, которая больно царапала нежную кожу, словно тысяча мелких осколков. И под этим убогим мешком не было ровным счетом ничего.

Я инстинктивно положила руки на живот, затаив дыхание, и сквозь толщу страха почувствовала легкий, чудесный толчок. «Сынок живой... Но что они со мной сделали?» Осмотр тела дрожащими пальцами не выявил ран или швов, лишь синяки от жесткой подстилки. Но зачем тогда переодели? И куда меня опять бросили? Сидеть на полу было невыносимо неудобно, костлявая поверхность буквально впивалась в тело. Пришлось подняться. Медленно, как призрак, я обошла свою новую тюрьму: к стене был намертво прикручен откидной стол и такой же стул. Размеры моего каменного мешка не внушали оптимизма — примерно четыре шага в длину и три в ширину.

«Велс, любимый, я так хочу услышать твой голос, увидеть твое лицо, почувствовать тепло твоих объятий... Меня куда-то перевезли... или, что страшнее, перенесли — наверное, в подвал, в самые сырые и забытые богом подсобки». Я с грохотом откинула стул и опустилась на него, отчаянно пытаясь заставить онемевший от ужаса мозг работать. Но что теперь? Отказываться от еды и воды? Без них я, беременная, не протяну и дня. Но и засыпать, чтобы просыпаться в новом аду, да еще и в новом «образе» — сводило с ума.

Солнечные лучи, как золотистый щуп, медленно доползли до самого центра камеры. Внезапно за дверью зловеще загремели ключи, и тяжелый замок с оглушительным лязгом начал поворачиваться. Я резко вскочила, отпрянула к дальней стене и приготовилась к встрече, сердце колотилось где-то в горле. Дверь со скрипом, от которого кровь стыла в жилах, открылась, и на пороге застыли три силуэта. По могучей комплекции они походили на воинов, но их лица скрывали черные, бездушные маски с узкими прорезями для глаз. Сверху все трое были закутаны в роскошные, но зловещие лиловые плащи с наброшенными капюшонами.

Как только третий переступил порог, дверь с тем же жутким скрипом захлопнулась. Они выстроились, как безмозглые солдатики, по росту, и самый высокий из них изрек гробовым голосом:
— Вы обвиняетесь в незаконном переходе из одного мира в другой. Вы носите в себе ребенка — недопустимую помесь с нашей расой. Вы ввели в заблуждение весьма важного человека из управления страной. Вы — смертельная угроза нашей планете, — он театрально перечислил и замолк.

Голос был мне незнаком, обработанный до металлического скрежета, будто говорящий через тряпицу. Но я поняла главное: они знают, что я с Земли. Но откуда? И, что важнее, от кого именно? Я стиснула зубы, решив ждать. Правда, как грязь, всегда всплывает на поверхность. Тогда заговорил второй, его голос был выше и пронзительнее:
— И мы, после долгих совещаний с наместником Всевышнего, приняли решение. Принести тебя и твоего нерожденного ребенка в жертву Всевышнему, — он сделал паузу, давая словам просочиться в сознание, а потом продолжил. — До церемонии приношения вы будете ожидать своего часа в этой комнате. Вас будут кормить и поить — жертва должна быть жива и... свежа во время обряда.

Третий молча постучал костяшками пальцев в дверь, та отворилась, и они вышли. Больше я ничего не видела и не слышала — ноги подкосились, и я рухнула на пол. Только ледяное прикосновение сырой земли вернуло меня к реальности. «Велс... Нас с нашим ребенком решили принести в жертву. Если я не дождусь тебя, знай: я ни разу не пожалела, что попала сюда и стала твоей женой. Правда, мы с тобой так мечтали... Я так хотела стать мамой, а тебя — самым лучшим отцом на свете! Но я пока жду тебя! Боже, как же я жду!»

До вечера мне принесли еду. Я съела только хлеб, но сначала отломила кусок и бросила мышке, что-то искавшей у стены в моем новом «доме». Животинка схватила угощение и тут же скрылась в щели. Значит, на этот раз без снотворного. Когда солнце скрылось, погрузив камеру во мрак, я легла на вонючий тюфяк, пытаясь заснуть. Слезы хлынули ручьем — беззвучные, горькие, от которых першило в горле. Они просто катились и падали на грязный край моей постели, впитываясь в тряпье без следа.

Наконец, я провалилась в тяжелый сон, и мне снова явился тот самый кошмар, что преследовал меня последний месяц. Я видела омерзительно-довольное лицо Тонга и его ядовитую, злорадствующую улыбку. Кошмар отступил так же внезапно, как и накатил. Я открыла глаза, весь лоб был покрыт мелкими каплями липкого пота. Я дышала тяжело и прерывисто, панически желая оказаться в крепких объятиях мужа, где было так безопасно. Но Велса не было.

До утра я так и не сомкнула глаз. Окно продолжало поставлять холодный ночной воздух, и в камере становилось все холоднее и сырее. Я ломала голову, пытаясь понять, кто были те трое, вынесшие мне смертный приговор. Не найдя ответа, я в ступе дождалась завтрака: стакан мутной воды и черствый кусок хлеба. «Паек урезали до минимума. Пора готовиться к переходу в иной мир».

Спустя какое-то время дверь снова открылась. Ко мне вошел один из троих, в той же маске. Он молча прошелся по камере, ощупывая взглядом каждую трещину. Я, как и прежде, при звуке засова вставала у стены под окном. Он приблизился. Я сжала кулаки, ногти впились в ладони, и приготовилась обороняться. Видимо, когда хочешь жить, ты не просто плывешь против течения, а цепляешься за каждую соломинку и пытаешься грести из последних сил, даже если весла сломаны.

Он заметил мое напряжение и остановился на расстоянии вытянутой руки.
— Ну что, дурочка? Все ждешь своего мужа? Напрасно. Он тебя теперь не найдет, не сможет! А тебя принесут в жертву, и благодаря крови твоего младенца я куплю себе у Всевышнего должность Наместника. Тогда-то мне больше никто не будет страшен. План — просто прелесть, не находишь? — он громко, истерично рассмеялся, и этот смех отдавался эхом в каменном мешке.

Да, этот третий был точно Тонг, в чем мне еще сомневаться? У него не просто амбиции — у него жажда власти, ради которой он идет по головам. А я стала для него идеальным козлом отпущения. «Так нельзя давать ему дотронуться до себя!» — отчаянно пронеслось в голове, вспомнился наш последний разговор. Пока я пыталась соображать, что делать, его глаза, словно грязные пальцы, нагло и похотливо пожирали мою грудь, просвечивающую сквозь грубую ткань.
— Но есть к тебе еще одно дело, — его голос стал тише, слаще и оттого противнее. — Я еще не пробовал на вкус беременную... А ты мне с первого дня так запала в душу, словно заноза. Сколько бы ни имел — тебя все равно хочу. Что ж, пришел проверить, да и возьму свое. Пойду-ка я к нашему наместнику сейчас же и выпрошу у него разрешение воспользоваться тобой до того, как принесем в жертву, — его гнусный смех снова прокатился по камере, заставляя сжиматься стены.

У меня буквально похолодело все внутри, кровь отхлынула от лица, оставив лишь ледяной ужас. Я мысленно прогнала, как заклинание, все услышанные от Тонга слова, обращаясь к мужу. Крошечная искра надежды теплилась в груди: а вдруг он слышит? Вдруг найдет? Оставалось выяснить, кто третий и действительно ли наместник заодно с этим мерзавцем.

— Откуда ты узнал, что я с другой планеты? — спросила я глухим, безжизненным голосом, в котором не осталось ни капли эмоций.
— Предательница Сольга рассказала, — прошипел он уже без прежней радости. — Она передавала мне всю информацию из вашего дома, пока Велс не вывез ее к родителям.
— Расскажи, а авария на дороге, с машиной Гулеба... это тоже твоих рук дело? — я продолжала задавать вопросы, понимая, что он, уверенный в моей скорой смерти, может раскрыть все карты.
— Какая ты догадливая! — фальшиво восхитился он. — Только этому менторосу чертовски повезло. Но ему не видать победы в борьбе за звание Наместника! — Тонг поднял голову с такой горделивой важностью, что в своем лиловом балахоне стал похож на злобного, толстого карлика, возомнившего себя великаном.

Дышать в маске стало неудобно. Очевидно, понимая весь абсурд своего театрального вида, он снял капюшон и маску, громко и с облегчением вздохнув. Его омерзительная рожа не оставляла сомнений — лицо было мясистым, с маленькими глазками-щелочками, напоминавшим морду жадного борова. Но подходить ко мне он все же не решался — видимо, наместник дал насчет меня четкие, пугающие даже его, указания.
— Тонг, скажи, а вот не получится так, что нынешний наместник, который у руля, сам захочет править еще лет тридцать? — я попыталась мягко перевести разговор в нужное русло. — Вроде бы он еще не старый... Силенок хватит?

Мой собеседник недовольно хмыкнул и задумался, почесывая затылок. Я же продолжала, чуть усиливая нажим:
— У вас же есть законы о передаче власти? Или как они там называются?
— Священная книга законов... да, есть такая, — произнес он с внезапной осторожностью, будто слова были горячими угольями.
— И как по этой книге вы должны избирать наместника? — осмелев, спросила я уже более требовательно.

Тонг заметно занервничал. Он достал из кармана платок, обильно вытер лоб, шею, залоснившееся лицо. Потом беспокойно потоптался на месте, внезапно крутанулся и, не сказав больше ни слова, вышел, с грохотом захлопнув дверь.

Я выдохнула с таким облегчением, будто только что избежала падения в пропасть. Маленькая победа! Но как выйти из этого каменного мешка? Окинув камеру оценивающим взглядом, я влезла на откидной стул. Теперь в окне я видела лишь макушки деревьев с характерными лиловыми иголками. Значит, здание окружено хвойными елями — уже какая-то зацепка для мужа! Но мне не хватало полной картины. Я осторожно откинула стол, подтянула свой зловонный тюфяк поближе — для страховки, чтобы в случае падения не разбиться насмерть.

Кое-как я взгромоздилась на шаткую столешницу и замерла, затаив дыхание. Внизу, по дорожке, гуляли люди: одни в белых халатах, другие — в серых униформах. Я боялась пошевелиться, чувствуя, как дрожат ноги, но в голову пришла спасительная мысль: «Надо что-то кинуть в окно! Что-то с моим запахом. Если Велс приведет Магри на территорию, она меня найдет. Только бы успеть...»

А что я могла кинуть? На мне — лишь этот грубый мешок, который при попытке разорвать превратится в лохмотья. Я слезла со стола и обессиленно опустилась на стул. Растрепавшиеся волосы лезли в глаза и нос. «Волосы!» — осенило меня. Выдергивать их — занятие малоприятное, но ради шанса на спасение можно и потерпеть. Собрав в руку выдернутые пряди, я нашла на полу небольшой камушек, плотно обмотала его своими волосами, создавая своего рода пахучую метку, и стала пытаться выбросить в окно.

С четвертой попытки мое отчаянное послание полетело в щель под рамой. Убрав все на место, я села, чувствуя полное изнеможение. Снова мысленно я стала рассказывать мужу обо всем, что произошло. И неважно, слышал он или нет — сам процесс этого беззвучного диалога успокаивал, давая силы жить дальше для сына.
На обед принесли все тот же хлеб и стакан воды. Я подождала, и моя знакомая мышка прибежала. Положив ей кусочек, я решила испытать свою странную способность, попытавшись остановить время только для нее.

Собрав всю волю в кулак, я сконцентрировалась на крошечном существе, представляя, как воздух вокруг него густеет и застывает. Как только мышь выбежала, я всем своим существом направила на нее мысленный импульс. И — о чудо! — зверек замер, словно вкопанный, превратившись в живую статую. Часов под рукой не было, проверить точность нечем, но я отсчитала в уде примерно пять минут. Я нагнулась, пододвинула ей хлеб, даже разглядела каждую серебристую шерстинку на ее спинке. Решив проверить дальше, я осторожно дотронулась до нее — и в тот же миг мышь схватила хлеб и юркнула в норку.
«Получилось!» — пронеслось в голове со смесью восторга и ужаса. Интересно, время остановилось везде или только для этой мыши? Это умение рождало миллион вопросов и дарило призрачную, но надежду.

До вечера я строила планы побега, но они были зыбкими, как мираж, ведь я не знала ни планировки здания, ни даже своего точного местоположения. Все мои идеи висели в воздухе, пока не прервались грозным звуком за дверью. В коридоре послышались тяжелые, мерные шаги, неумолимо приближающиеся к моей камере. Сердце снова заколотилось, предчувствуя новую беду.

Продолжение следует......