Царский день

Вчера на закате была на лугу. Яблочки  созревают, но кисленькие ещё.

Перед этим смотрела на Экзегете беседу о прославлении о. Серафима (Роуза),  и закончил ведущий просьбой к собирающему материалы для канонизации передать что-то из творений о. Серафима.

- Уже позднее, чем Вы думаете, - процитировал он.

Вернулась домой в сумерках к началу трансляции Литургии из Храма-на-крови, там же на 2 часа позже, полночь уже была.

В конце трансляции перед крестным ходом автор не впервые, как оказалось, прочёл с амвона своё стихотворение.

Дом особого назначения
Стал для Царской Семьи тюрьмою.
Оскорбленья и униженья…
Смерть – как тень стоит за спиною,

Но без ропота, без упрека,
Они приняли чашу страданий.
Время! Как же было ты к ним жестоко,
Как же долги часы ожиданий.

Наступило третье июля.
В ночь по старому лет исчисленью,
Беззаконный и кровожадный
Приговор привели в исполненье.

Роковое свершилось дело,
Двадцать три ступени к подвалу…
Говорили, что кто-то выжил,
Только думаю, что едва ли.

У убийц не дрожали руки.
Пули мало им показалось.
Всех штыками добили бандиты,
Чтобы жизни ни в ком не осталось.

В шахту мертвых страдальцев бросали,
Заметая следы преступленья.
Кислотой тела поливали,
Чтоб скорей предавались тленью.

Палачи их рубили на части,
Жгли в лесу три дня и три ночи!
И горел костер страстотерпцев,
Унося их святые мощи.

В небеса поднимался пепел
И остались одни лишь грезы.
Только плачут березоньки белые,
По весне проливая слезы.

И как будто из пепла этого,
Словно Китеж град – ниоткуда
В честь великих страдальцев царственных
Монастырь был построен — как чудо!

А началом к тому строительству
Послужил Патриарха визит –
Всем нам памятен этот снимок,
Где Он словно а огне стоит.

Это нам земля говорила:
Здесь свершилось черное дело!
Вся земля мощами пропитана,
вся земля, как царское тело.

Годы шли, умываясь дождями,
Неспокойно лишь было сердце.
И Священный Синод решает:
всех прославить, как страстотерпцев

А икона царя – страдальца,
Это многие зрили воочью,
В благодарность, наверно за это,
в назидание нам – мироточила.

Будто слезы царя запоздалые
Эти капельки мира бесценного
Были чище алмаза прозрачного
Были больше всего драгоценного.

Дом особого назначения превращен
был когда-то в хлам.
Здесь на месте убийства Царского
Покаянный воздвигнут храм!

И для каждого сердца русского
Он имеет большое значение –
Храм великой скорби и памяти.
Храм особого назначения.

Игумен Гермоген (Еремеев), настоятель прихода
Серафима Саровского,  Екатеринбург.

Было много митрополитов и  епископов.

После окончания трансляции посмотрела ещё на Спасе несколько программ про Царские дни. Все участники как один Поросёнков лог не признают, да и крестный ход, как всегда, двинулся на Ганину яму.

Вывод: даже если руководствоваться мудрым правилом "не хулить и не принимать", то налицо две противоположные версии в том числе и среди епископов, которые теперь только сами на соборы собираются.

Недавно прислала подруга старую фотографию, нашла 18 лет спустя, это  у Поклонного креста в центре Ганиной ямы.

Тогда только начал вещать Союз из Екатеринбурга, так странно было на месте смотреть их круглосуточную программу,  непонятно было, откуда у них в провинции взялись средства, авантюрой это казалось.

Но вот уже 18 лет вещают, и, думаю, пока они существуют, не продавить на соборе "екатеринбургские останки".

Царственные страстотерпцы Николай, Александра, Алексей, Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и мученик Евгений, молите Бога о нас!

Боролись за власть генералы,
Победою немец хвалился,
Чернь пьяная кровью гуляла
И лишь Император молился.

Иногда сложно бывает объяснить, за что почитаешь последнего Государя. Для меня загадка, как можно  не любить царскую семью, их врача Евгения Боткина и других верных слуг.

Но вера загадка как таковая, знаю только, что к пустому колодцу за водой не ходят.

Пропасть

1.
«Малиновый крестик в петлице…»
Не красный бант.
«Какие печальные лица…»
Вошел комендант:
– Пора собираться в дорогу,
Ну что ж вы? – «В Москву, в Москву!»
Ступеньками вниз Голгофа
В подвал, во тьму.
Последним лучом надежды,
Желаньем жить:
«Не будет уже как прежде,
Но… может быть…»

2.
Отсеяли, травы скошены.
Чего не жить?
В соседнем селе матросы
Пришли делить…
Помещика прям в мундире –
Штыком под вздох,
А землю отдали мiру
Спаси их бог…
В газете писали:
в губернию
Царя свезли.
Прокопий ходил проверить
Не допустили.
А нам-то какое дело –
Пускай везут…
В столицах начальства много
А нам и тут
Делов и забот хватает…
Земли вот чуть
Господской на пашню дали,
Ещё дадут…
Большак да Колчак – да ну их!
Такая мать!
Ну ладно, прощай, пойду я
Чего болтать…

3.
Прощай. Не дадут спокойно
Тебе пожить:
Начальства в столицах много –
Тебе кормить.
Зерном и душой безсмертной,
С иконы медь…
Нет тихого места в мiре,
Где умереть.

4.
Дышит чугунным паром,
Дымит Беломором страна.
Ярилася сталь, а стала
Совсем черна.
И землю отдай, и волю,
Жену и дочь.
И сына под злой звездою
В чужую ночь.
Отдай – не твоё – чужое
Во все версты.

* * *
– Царя разстреляли, слышал?
– Да тише ты!

День памяти святых Царственных Мучеников 2015. Андрей Клыков.

18 лет назад 17-го июля с мужем участвовали в ночной Литургии и крестном ходе на Ганину Яму, а 18-го были в Алапаевске и на месте убиения алапаевских мучеников.
Причащались в нижнем храме на месте расстрельной комнаты.

Сейчас уже почти не верится, что когда-нибудь ещё раз туда попаду, вот и призадумалась, что же  вынесла и сохранила годы спустя из того паломничества.

Храм-на-Крови только был построен, новый, огромный, величественный. Люди всё равно  в него не вмещались, стояли на площади, взмыленные священники исповедовали многочисленных желающих.

Крестный ход вытянулся на километры, шли сначала в середине, потом я стала отставать и поглядывала на трамвайную линию, вдоль которой мы шли, рассвело, и думалось, что скоро пойдут трамваи.

Но всё-таки дошла до Ганиной ямы своими ногами, там уже стояли все семь деревянных храмов, вокруг бывшей шахты шла крытая галерея, а посередине стоял поклонный крест и всё было засажено как раз в эту пору цветущими и благоухающими лилиями. С тех пор лилии всегда напоминают об этом месте.

Не помню, была ли в монастыре какая-то трапеза или с собой что-то брали, помню только, что обошли храмы, приложились к иконам и царскому кресту, и малость отдохнули на травке, как и большинство паломников. Там кругом сосны, а под ними нежная травка, так же, как и на месте шахты, куда преподобномученицу Елисавету с соузниками сбросили, только на Ганиной Яме семь деревянных церквей, а там один прекрасный собор.

Обратно с Ганиной Ямы ехали на трамвае, и на душе было грустно от того, что вот и закончилось сопребывание с царственными мучениками. Я ещё застала первые самодельные поклонные кресты на месте Ипатьевского дома, которые сносили и оскверняли, а тут такое торжество, такие храмы, море людей...

Крестный ход по городу  шёл мимо памятнику Ленина и очень запомнилось, как все обходили его стороной, сзади, свернув на задворки с основной трассы, которую освободили для шествия и охраняло гаи. В ту минуту я совершенно не думала о том, что во время оно вместе со всеми демонстрировала перед подобными памятниками, из комсомола  вышла за несколько лет до крещения, а уж после крещения уничтожила у себя всё, что нашла в тот момент с вождями и серпами/молотами. Позже, правда, выяснилось, что мама сохранила мои грамоты и значки "за отличную учёбу", и поскольку мой неофитский пыл к тому времени угас, не стала их жечь: уже понимала, что такие порывы сами по себе ничего не дают, в сущности, это всё тот же большевизм навыворот.

А тогда порадовалась общему порыву презреть истукана, и всё.

В Алапаевске в школе, где содержали мучеников, уже был музей, тоже всё  красиво и благодатно, и общее впечатление осталось как от неба на земле. Тогда моложе была, больше было неперегоревшего женского, так что при безусловном благоговении перед Государем с Наследником, были смущавшие меня помыслы о том, что Царица с Царевнами, в отличие от Елизаветы Фёдоровны, до конца своих дней носили светские наряды и драгоценности.

Смущение происходило от того, что  не то что с драгоценностями, а и с нарядами негусто было, и те нищета и стеснение, в которых проходила жизнь, давили на душу реализмом. Спустя годы это разрешилось, "привычка свыше нам дана". Хотя и в царских дворцах и храмах, для которых нужны соответствующие наряды, давно не бывала, а в нашем приходском храме, на работе или у сына в школе не отличаюсь от окружающих.

Николай, Александра, Алексей, Мария, Ольга, Татьяна, Анастасия, - часто как молитву повторяю их имена.

В петропавловские останки изначально не верю. Хотя и не нашла достоверный источник кочующей в монархических изданиях версии, что тела были уничтожены после зверств и мучений, чтобы скрыть их следы.

Обычно ссылаются на видение о. Николая с Залито, но это и келейницы могли сочинить, видео или аудиозаписи его голоса нет.

Есть аудиозаписи палачей, но что они там плели - лишний раз не хочется переслушивать, им уже воздалось по заслугам там, где не называют их именами улицы и станции метро. А в этой, земной, реальности, выхода, видимо, нет. Те, кто организовывал петропавловское захоронение и сейчас хороводится с кирилловичами, в сущности, потомки и наследники всё тех же палачей.

И выстраданное белыми мнение, что только грядущий Земский собор вправе решать судьбу русского государства, так и отстаётся недостижимой мечтой, ибо никто власть так просто не отдаст, нынешние за неё держатся цепко.

Но не в силе Бог, а в правде, и кто это не забудет, думаю, не прельстится.

Помиловать нельзя казнить"...
Где знак поставить?
Помазанник успел спросить
стране на память:
- Откуда родом, красный жрец?
- Мой город Каинск.
За эту метку, наконец,
и поквитаюсь.

Та ночь была длиннее дня...
Марая руки,
со стен смывала солдатня
багрянец муки.

И деловитый комендант,
косая сажень,
клеймённый пулей бриллиант
топил в поклаже.
Спеша припрятать ценный сор
имперской славы,
потел Непойманный-не-Вор,
попавший в главы
одной из пагубных идей –
Я.М. Юровским.
От крови царственных детей
в подвале скользком
мутило метких "латышей".
Ослепнуть им бы:
над жертвами, душа к душе,
срастались нимбы!
Тускнели тени-палачи,
не в силах будто
приговорённых разлучить
с Пасхальным Утром.

Та ночь была, как монолог
сорвавший связки.
Их выносили за порог...
На досках тряских
везли туда, где у кострищ
дымы упруги,
где доносились до жилищ
то смех, то ругань.
Когда же ярость хоровод
водить устала,
навис над смертью небосвод
и вырвал жало.

2018 г. Лаура Цаголова