Волчий гимн

    Мне давно уже хотелось рассказать об одной очень необычной и трагической истории, которая произошла в тайге, в год, когда из-за сильных пожаров в следствие бескормицы, в поисках пропитания, появились бурые медведи из соседней Якутии. В этот год всё лето и до начала осени, стоял дым в наших местах. Далеко, или может быть не очень, горела тайга. Долго горела. Иногда с попутным ветром едкий густой дым появлялся в посёлке, и местная лесная охрана, всего несколько человек со своими неизменными спутниками РЛО – ранцевые лесные огнетушители, одевающимися как рюкзак на плечи, выезжала на стареньком ГАЗ-66, с резиновой ёмкостью всегда заполненной водой, в сторону предполагаемого очага возгорания. Но в конце сентября пошли продолжительные и обильные дожди, а в северной части района - мокрый снег, который мгновенно посеребрил вершины гольцов ослепительной белизной. В начале октября ударили морозы, и мы с моим семнадцатилетним сыном, который был зачислен в штат эвенкийского совхоза учеников промыслового охотника, то есть моим учеником, отправились на свой промысловый участок, который находился за 100 километров от посёлка на север. На участке было построено 10 охотничьих избушек и баня. Уезжали мы до нового года, и поэтому согласно раннее составленному списку, очень тщательно собирали всё необходимое, для продолжительной охоты в тайге. Взяли мы с собой великолепного красавца, крупную западносибирскую чистокровную лайку - четырёхлетнего Саяна, и на время данную для предстоящей вязки, эвенкийскую лайку белого окраса и высокого роста – Гульку. Её временно поменяли на моего кабеля – Тунгуса, мои коллеги – эвенкийские охотники, с целью получить потомство от Саяна, который отличался не только высококлассным экстерьером, но и обладал отличными рабочими качествами. Он очень азартно работал по медведю, был вязким к лосю, и на очень быстром аллюре загонял соболей как правило на деревья, редко давая возможность последним добежать до дупла или до земляного убежища. Каждый из нас имел по кавалерийскому карабину и малокалиберной винтовки. Наконец-то наступил долгожданный день, и мы весь свой “скарб” вместе с собаками погрузили на бортовой трёхмостовый “Урал”, водителем которого был угрюмый парень Женя, двинулись на встречу приключениям, и тяжёлому таёжному труду, называемому – промысловой охотой. Промысловая охота – это всегда тяжёлый труд, совмещённый как правило, с различного рода опасностями. И только непосвящённый, в это дело человек может думать, что охота – это романтическое времяпровождение, основой которого является лёгкий оздоровительный отдых, с периодическим отстрелом объектов животного мира. Возможно, все перечисленные факторы имеют место в любительской охоте, да и то не всегда, но в промысловой таковых не много, потому что любитель-охотник отдыхает, а промысловик – работает. Зарабатывает деньги за промысловый сезон, который длиться всего 4 месяца, и которых должно хватить семье до начала следующего сезона. Но целью этого рассказа не является освещение дальнейшего решения вопросов хозяйственно-экономического направления.
    Наступил ноябрь, крепчали морозы, всё короче и короче становился день. Зачастую приходилось возвращаться к избушке с наступлением сумерек, а то и вовсе по темну. Было добыто более 20 соболей, и 70 с лишним белок. Нам необходимо было в обязательном порядке добыть на сдачу двух лосей. Один довольно крупный лось с очень симметричными рогами был найден и облаян Саяном, в глухом распадке и добыт мною. На следующий день мы с сыном соорудили лабаз, около 3-х метров высотой и определили туда уже довольно хорошо подмороженное мясо, надёжно укрыли шкурой сверху, закрепив её за нижние прожилины. Над лабазом, на тонкой верёвке подвязали белый мешок из синтетического материала. Он был очень лёгким, и даже незначительные движения воздуха, заставляли его с постоянным лёгким шумом колебаться, тем самым отпугивая вездесущих пернатых, в основном воронов, которые имели огромное желание поживиться, кружили над неизвестным, отпугивающим их предметов, громко и разноголосо каркая, выражая своё неудовольствие. Спрятанное на такой высоте мясо волку достать не под силу. Исключения в этом деле составляет росомаха. Но для неё был приготовлен “сюрприз”. Лабаз на трёх деревьях. Два дерева довольно тщательно освобождается от коры, а со стороны третьего дерева, маскируя под шкурой устанавливается волчий капкан, с метровым поводком из тросика, который привязывают к дереву. Зачастую росомаха, не имея возможности забраться на лабаз по ошкуренным деревья, выбирает то дерево, от которого поставлен капкан и наверняка попадает в него, повиснув в воздухе. К сожалению, эти знания приходят с годами, с опытом прожитых в тайге лет, и сколько раз я был ограблен таёжными обитателями, пока не научился принимать адекватные меры по сохранению охотничьей продукции, в данном случае – мяса. Правда и соболь, когда находит дармовую еду, в виде больших кусков мяса, укрытого шкурой, охотно лакомится. Со временем, если его специально не отлавливать, а немного подождать, когда соберутся его другие собраться, мгновенно выяснив и по следам, и по помёту о вкусной еде, находят лабаз и зачастую ожесточённо дерутся, деля не принадлежащую им пищу. Отловленные у лабазов соболи, очень часто имели следы значительных внешних повреждений, полученных в драках за дармовую еду.
    Нужно было перебираться в самую дальнюю избушку, которая стояла на пути эвенкийских зимних путиков-нартовиков. Очень часто наши пути пересекались, но никогда никто не высказывал следов обид и нареканий. Скорее наоборот, каждый из нас был рад встрече, и мы, чем могли, друг другу помогали. Так произошло и в этот раз. Мы с сыном добрались до избушки 25 ноября. Собак вели на поводках, снег километра за три до избушки был исхожен, следами копытных. Очень часто были видны следы собак и эвенкийских узких нарт. Открыв дверь избушки, мы поняли, что в ней живёт несколько человек. Вскоре наши собаки, привязанные к деревьям, залаяли, и мы увидели своих давних знакомых охотников-эвенков. Поговорив обо всём, что нас интересовало, мы переночевали, и на следующее утро старший из охотников вроде бы невзначай сказал мне тихо, чтобы не слышал сын: «У вас на участке шатун. Мы два назад следили его, но снег, которого изрядно навалило за ночь и на следующий день, а также ветер укрыли его следы, которые вели к вашим избушкам. Так что смотри, парня одного на охоту не отправляй.» На том и попрощались. Они ушли по пойме реки, а мы с Игорем, так зовут сына, двинулись к избушке, которая находилась на одном из небольших притоков, пройдя немного, я остановился, и велел Игорю дойти до нашей палатке, которая стояла по пути, и взять там хранившийся продукты питания, и прямой дорогой, не отпуска собаку, идти по направлению к избушке. Я же выбрал окольный маршрут через сопки, надеясь добыть там соболей. Так мы и разошлись. Через некоторое время мне попался свежий свет соболя, и я, немного пройдя по нему понял, что соболь уже сытый, и возвращается к своему убежищу. Отпустив натянувшего поводок Саяна, я буквально минуты через три услышал его призывный, и азартный лай. Отстреляв соболя, и обмотав его окровавленную голову отдельной тряпкой, я положил его в мешок, потом в рюкзак, и мы вновь быстрых ходом отправились в путь по намеченому маршруту. Приученый ходить на поводке сзади, Саян никогда не доставлял хлопот, он очень аккуратно всегда следовал за мной. Исключением были лишь моменты, когда нам попадались свежие следы зверей. Тогда он мог и заступить ногой поводок, мог и зайти за дерево, мешая идти, но тут-же резкий рывок за поводок, приводил его к привычному порядку, и он, неохотно повинуясь всё-таки старался идти, не мешая мне. Вскоре показалась избушка. Она стояла метров в десяти от ручья, закрытая от холодного северного ветра, кудрявой сосновой сопкой, на которой всегда жили рябчики. Вот и теперь, с только им одним характерным посвистыванием, они срывались с деревьев и с шумом перелетали подальше, тем самым нервируя собаку. Быстро растопив печь, я взял два ведра, и отправился за льдом. Наколов топором удивительно прозрачного с голубизной льда, я посмотрел на солнце и определил, что светлое время суток, будет длиться ещё более двух часов. Быстренько отвязав собаку от дерева, я взял мелкокалиберку, рюкзак, в котором всегда был острый топор, и брезентовый полог, отправился вверх по безымянному ручью, с целью добыть ещё одного соболя. Не пройдя и 4-х сот метров, я вдруг увидел большие широкие следы. Сомнений не было. Это были следы шатуна. Саян, внюхиваясь в углубления, оставленные большими медвежьими лапами, тянул поводок. Пройдя по следам метров 100, я отметил, что шатун идёт строго в одном направлении, как по компасу, и второе – медведь имел, среднею упитанность. Об этом говорили его широко расставленные косолапые лапы, чётко отпечатавшиеся на свежем снегу. Истощённый худой зверь идёт, оставляя узкий след, потому что узкая худая грудь всегда будет красноречиво говорить об упитанности зверя. След был подмёрзший, я сделал вывод, что медведь прошёл часов пять-шесть тому назад. Вернувшись в зимовьё, я увидел там весёлого Игоря, который занимался выпечкой свежих лепёшек. Поужинав гречневой кашей и большими настоящими котлетами – бифштексами из мяса жирного сокжоя, мы с удовольствием поели свежих лепёшек, запивая душистым чаем. Рассказав Игорю об увиденном, я с нетерпением ожидал ответной реакции, так-как в конце рассказа, был задан извечный вопрос, -что делать? Или уходить за речку и заниматься капканным промыслом, или же пойти по следу шатуна, найти и отстрелять его, и ещё спокойно охотится с собаками дней 15, до сильных морозов. А потом уже как обычно капканить. Долго ждать ответа не пришлось. «Пойдём по следу», -ответил, глядя мне в глаза сын. С вечера, тщательно протерев и подготовив карабины, мы взяли каждый по лёгкой выделанной оленьей шкуре, на случай в ночёвке в лесу, полог, топор, запас продуктов на три дня. Рано, ещё по темну, мы вышли из избушки, накрепко привязав собак на поводки. След вёл нас пересекая мелкие ручьи, по узким распадкам между сопками, вывел к очень живописной сосновой круглой сопке, у подошвы которой с шумом начали разлетаться в разные стороны рябчики. Время было уже где-то около 14 часов, и мы решили пообедать. Очень удобно на лиственнице совсем рядом сидели два рябчика, и отдав Игорю “тозовку”, для отстрела, я быстренько занялся разведением костра. В морозной тишине, выстрел прозвучал очень хлёстко, и слышно было, как пуля со специфическим шлепком вошла в грудку рябчика, и он недвижимым комком упал с дерева в снег. Но не успел Игорь выстрелить в другого рябчика, как вдруг на вершине красивой сопки, раздался вой волка. В следующее мгновение к вою, который заунывно тянулся на одной довольно низкой ноте, стали присоединяться другие волчьи голоса. Через некоторое время морозную тишину разрывала многоголосая, своеобразная волчья песня. Которая, как я отметил, не доставила большой радости собакам. Они стояли, не шелохнувшись как изваяния, глядя точно туда, откуда доносилось это жуткая мелодия, видимо заставляя всё живое вокруг, встрепенуться и застыть, понимая, что ничего хорошего от исполнителей этой страшной песни ожидать не придётся. Очень сложно было определить количество волков. Ясно было одно – это была большая стая. Прекратив все подготовительные работы к приготовлению обеда, мы, недолго думая опять одели рюкзаки, привязали к себе собак, и с ружьями наперевес стали пробираться к источнику столь необычного явления. Медвежий след вёл точно туда, откуда слышалась волчья песня. И я сказал сыну: «Медведя наверняка разорвали и сожрали волки, но мы пойдём и посмотрим, как это всё происходило». Вскоре мы оказались на вершине кудрявой сопки, и собаки, шедшие сзади каждого из нас, и так явно выражая своё беспокойство, вдруг как по команде, резко выскочили вперёд нас, туго натянув поводки. Они жадно ловили носами воздух, то и дело неспокойно перебирая передними лапами. Я велел сыну взять карабин на изготовку, а сам также взяв в руки оружие, начал медленно обходить по кругу, вглядываясь в следы. Вот она! Обратная волчья свежая тропа, источник собачьего беспокойства, целая дорога, отметил я, в очередной раз удивляясь волчьему порядку и дисциплине. Тропа была торной и разбитой от большого числа волчьих лап, которые с завидной аккуратностью становились след в след. Пройдя тропу, я начал сужать круг, и вышел на небольшую полянку, которая была утрамбована волчьими и медвежьими лапами так, что казалось только каток, которым укатывают асфальт способен на такое. Не громок окликнув сына, я продолжал осматривать место трагедии. Везде валялась медвежья, да и волчья шерсть. Кусты в радиусе 20 метров были все изломаны. Там, где была пролита кровь снег буквально до земли съеден волками. Учитывая, что волчьей шерсти разбросанно было нисколько не меньше, чем медвежьей, можно смело предположить, что в этой смертельной схватке, ушла в мир иной не одна волчья жизнь. Как известно, согласно волчьим законам, изрядно покалеченных в схватке волков, собратья тут-же разрывают и впоследствии съедают. Видимо так произошло и на сей раз. Продолжая осмотр, я увидел, что почти по средине была выкопана глубиной около метра яма. Вокруг ямы, были по периметру выложены в широкий и довольно высокий вал, лесная подстилка, состоящая из листьев, мха, и мелких сучьев. Имея достаточную упитанность, медведь решил устроить временное полуземляное убежище. Собранная по кругу в вал подстилка, явно играя роль утеплителя, должна была завершить это не хитрое сооружение. Но работа по устройству своеобразного жилища, по всей видимости, была замечена вездесущими и сейчас кружившими и лихо оравшими над нами воронами. Волк, прекрасный охотник и точно знает, что большое количество членов горластой стаи, не зря кружит в воздухе, разрывая тишину своим вряд ли кому нравившимся карканьем. А была большая волчья стая. И вот конец схватки. Через некоторое время Игорь принёс медвежью лапу и большую тазобедренную кость, начисто обглоданную. За обломанным кустом кедрового стланика, он так же нашёл содержимое желудочно-кишечного тракта, принадлежащее уже не существующему медведю. Вот таким образом, волки, которые по моему глубокому убеждению достойны уважения, избавили нас от существующей проблемы. Но ещё долго я вспоминал звуки необычно волчьей песни, и только спустя многие годы пришёл к выводу, что это был гордый гимн, начатый вожаком стаи в честь победы над грозным соперником.

Санкт-Петербург, сентябрь, 2007 год.