Глава 11. Одинокая Башня. Часть 2

Пробуждение было совсем отвратительным: еще более мерзким, чем пустой вечер после наркотического опьянения безумием. Веллес споткнулся о Рэнниса спросонья и скатил несчастного с дюны, выродок наглотался песка, да и помяло его основательно во время падения, на пронзительный вопль снизу ответило еще менее лестное замечание сверху, в котором злобный, заспанный завхоз обругал всех и вся на белом свете. Солнца еще только поднимались, но уже стало удушающе жарко – надо было убираться с солнцепека подобру-поздорову, пока не началась дневная душегубка. Резкий голос проснувшейся Сезанны сталью зазвенел над безжизненными барханами, и Не Таори стали со скрипом, ворчанием и руганью подниматься. Лагерь, наскоро разбитый вчера вечером, собирался, и только благодаря злой энергии ведьмы дело хоть как-то двигалось.
Этим ясным днем среди Не Таори не было ни одного существа, находившегося бы в хорошем расположении духа: больно плохо все спали. Видно, близость ко второму испытанию давала о себе знать, и в уставшие головы вместо ночного успокоения пришли кошмары. Даже жизнерадостный Эрон угрюмо помалкивал, а об остальных и говорить не приходилось. Кайта сидел, мрачнее тучи, весь перебинтованный, помятый, к нему даже Сезанна побаивалась подходить, и вертел в руках одну из своих кукол-марионеток, бормоча что-то невнятное себе под нос, Веллес отгородился ото всех, даже от побратима, он оплакивал смерть своей крысы и ни с кем не желал разделить свое горе.
Рэннис выбрался на бархан, откуда его скатили, двинулся по лагерю, собирая свои разбросанные вещи. Мрачное настроение, царившее в команде, передалось и ему, а в душе против воли закопошились недобрые предчувствия: нельзя было идти в темное место в столь тяжелом внутреннем состоянии. Уже здесь, в безопасности, эмоции захлестывали всех, что-то ждало там, в неведомом пути? Рэннис застыл, задумавшись, не глядя по сторонам, его сознание судорожно искало решение, но не находило его, а появившаяся тень сомнения все больше и больше разрасталась, пока не переродилась в твердую уверенность: идти было нельзя.
- Ты чего встал?! – резкий, как хлопок, окрик заставил  выродка вздрогнуть и выронить вещмешок.
Он медленно повернулся, внутренне готовясь к продолжению ора: Сезанна была на взводе, но она не видела опасности. Рэннису, более чуткому к магии от рождения, это было свойственно: он был создан в пробирке, сама магия дала ему жизнь, поэтому он был неразделим с колдовским миром. Сезанна же была человеком, потому ошибалась сейчас. Тяжелый, пустой взгляд пригвоздил ведьму к песку, заставив съежиться и вжать голову в худые плечи:
- Собирайся, - резко, хоть и менее агрессивно велела Сезанна.
Она нутром чуяла, что Рэннис сильнее – не в плане потенциала или способностей, нет, внутренне. У него был стержень, который в данную секунду проявился из складок придурковатой детскости. Перед ведьмой стоял не ребенок, не сумасшедший, а лидер, с мнением которого стоило считаться.
- Нельзя туда идти, - тихо, но уверенно и даже властно проговорил выродок.
Слова пали в мрачную тишину, царящую в колдовском месте, Не Таори стали поворачиваться, чуя напряжение, возникшее между двумя сильными.
- Чего это нельзя? – Сезанна, оправившись от первого впечатления, зашипела, как змея, вцепилась в посох, готовясь убрать конкурента. Ведьма прекрасно понимала, что двоевластие приведет к распаду и гибели всей группы, да и место она уступать не собиралась.
- Злоба, страх – они захватили вас уже;, - мрачным, замогильным голосом заговорил выродок, слепо вперившись глазами куда-то в горизонт. – А мы еще не дошли до испытания. Что будет, когда вас атакуют изнутри вас самих, изнутри ваших мозгов? Усилят страхи и ненависть воскрешенными воспоминаниями и забытыми мечтами? Они уничтожат нас, мы погибнем…
- Мы погибнем, если не уберемся отсюда поскорее, - жестко перебила Сезанна. – Я просто уверена, что здесь предусмотрена какая-нибудь гадость, чтобы неугодные не задерживались.
Солнца и правда уже поднялись над горизонтом, и воздух задрожал: с каждой минутой становилось все удушливей и невыносимей, и, казалось, предела нет и быть не может.
- Смерть здесь или Небытие там? – спросил Рэннис и пошел между остолбеневшими Не Таори, словно бы сам был королем Загробного Мира. – Я бы выбрал первое, а вы? Горе блокирует способность мыслить, сожаления не дают решать трезво… никто не способен соображать сейчас, а в дневнике Ирвина сказано, что путь узок.
Он говорил, казалось, очевидные вещи, но настолько бессвязно, что смысл его слов, понятный на эмоциональном уровне, совершенно ускользал логически.
«Он не сумасшедший, этот Рэннис, он просто не на месте, - внезапно подумала Сезанна, как завороженная, глядя на выродка. – Он должен быть капитаном, генералом, а не солдатом, но я не могу просто отдать ему свое место. Больно странные вещи он говорит.»
Она чувствовала себя соляным столбиком, и пошевелиться было… боязно, хоть магии Рэннис не использовал. Гипнотическое состояние он создал одним только движением и голосом – настоящий маг, умеющий подчинять себе без колдовства, настоящий военачальник и лидер, вот кем был синеволосый псих из Крепости, и зачарованное место открыло его истинную сущность сполна.
- Единственное состояние, в котором можно идти, - продолжал Рэннис, — это абсолютное спокойствие.
Во всем мире остался только его голос: безэмоциональный, сиплый, но заполняющий собой все, ощутимый, как вода, мерный, подвижный… звук пульсировал, ударяясь о барабанные перепонки, и Сезанне казалось, что земля проваливается под ногами. Она рухнула в то спокойствие, о котором толковал выродок, рухнула, и растворилась в нем, сознание помутилось, глаза закатились против воли, и ведьма потеряла сознание.
Она очнулась в темном, незнакомом месте. Длинная тень скрывала все в непроницаемом мраке, вверх вздымались крутые стены каньона, и только далеко-далеко виднелась полосочка неба да диски пустынных солнц.
«Тот скальник, - подумала ведьма, приподнимаясь на локте, - на вершине которого мы вчера сидели с Рэннисом, но как…»
Вокруг лежали собранные вещи, а поверх – заботливо уложенные Не Таори. Память медленно возвращалась, но через такую головную боль, что думать не хотелось вовсе. Так значит, загипнотизированы были все. Умная, опасная тварюга провернувшая этот фокус, отсутствовала, как и Дрэг, впрочем.
«Сговор? – Сезанна с трудом поднялась – тело ломило, без посоха она наверняка свалилась бы обратно, но древко держало надежно. – И когда они успели закорешиться?»
Злоба поднялась из глубины и обожгла сознание, ревность, зависть и страх, так давно не приходивший к ведьме, внезапно с новой силой всколыхнулись, заставив Сезанну содрогнуться. Выродок не останавливался, он брал все: доверие, власть, и момент, когда его мнение станет более весомым, чем ее, был ближе, чем хотелось.
"Вот как значит, двинуть меня решил?» - ненависть захлестнула сознание, когда из глубины каньона показались фигуры заговорщиков.
- Зря злишься, Сезанна, - крикнул Рэннис. – Мы не двинемся, пока каждый не успокоится. Если охота еще полежать – милости прошу.
И Дрэг фыркнул едва слышно, рассмеявшись. Это было уже чересчур: оборотень ни с кем не смеялся прежде. Ведьма двинулась навстречу товарищам, гулко цокая посохом: Не Таори еще лежали, можно было поговорить без свидетелей.
- Ты что о себе возомнил, тварь? – прошипела она, и злобный шорох разнесся  по всему ущелью, а откуда-то из мрака дунул сердитый ветер, растревоженный агрессией. Но ведьму было не так просто запугать, да и останавливаться она была не намерена.
Огромные, синие глаза бестолково распахнулись ей навстречу, словно бы спрашивая: «Действительно, что?» но огоньки беспричинного смеха, плясавшие в темных радужках, выдавали Рэнниса с головой, да и не настолько он был глуп, чтобы не понимать, о чем идет речь. Дрэг склонил голову к плечу, и на его лице зазмеилась ухмылка, которую он хотел, но не мог сдержать.
- Не строй из себя дурачка, - Сезанна стукнула посохом по камням, породив новое эхо. – Ты втерся в доверие, затащил нас сюда, а теперь еще и оспариваешь мои решения? Если метишь на мое место – можешь и не надеяться. Я создала Не Таори, и место лидера принадлежит только мне, а твои действия выходят за рамки твоих полномочий.
Она ждала какой угодно реакции. Но только не смеха. При том, что Дрэг тоже смеялся, и это было в первый раз, когда оборотень хохотал в открытую. Честно говоря, Сезанна даже не думала, что он умеет.
- Мне не нужно твое место, - отсмеявшись, сказал Рэннис. – Если бы я действительно желал власти, я бы начал с Крепости: это продуктивнее, чем кучка сумасшедших.
И он двинулся к лагерю – приводить в чувства залежавшихся товарищей.
В путь вышли только через час – Веллес провалился слишком глубоко и долго не мог прийти в себя, но в конце концов и его привели в порядок, и отряд двинулся ко второму испытанию.
«Он не ищет власти, - думала Сезанна, мрачно шагая в самом конце: сегодня вел Дрэг, разведавший путь, пока остальные валялись в отключке, - она сама его находит, потому что у него сущность не солдатская. И как я сразу не заметила?»
Она покосилась на выродка: тот шел рядом с Аукори и что-то говорил едва слышно. Дух смеялся, щурясь, отчего его маленькие глазки превращались в узенькие щелочки. И к этому разговору невольно прислушивались все: Рэннис, казалось, всю жизнь провел здесь и теперь вел экскурсию по местам знакомым и родным, потому к нему и тянулись, подсознательно считая, что с ним безопасней.
Ложь ползет из Дома - истины никогда не ошибались, и лживая уверенность Рэнниса была лишь подтверждением тому. Ущелье становилось все уже, скалы сходились все плотнее, нависая над головой, но тропинка уверенно вилась среди камней, огибая глыбы и выступы скал. Шаги отзывались гулким эхом, и от этого было как-то не по себе: здесь не было звуков, и тишина гневалась на вторжение. Со всех сторон, казалось, кто-то наблюдал, но то смотрели сами камни, другой жизни не было здесь, и страх неизвестности подкрадывался все ближе. Постепенно даже неугомонный Рэннис понизил голос, проникнувшись молчание, каждый стал ступать аккуратно, стараясь не шуметь.
Внезапно, Дрэг, шедший во главе отряда, остановился:
- Нам сюда, - шепнул он, кивнув в отвилок: вверх в черной, как смоль, липкой скале уходила лестница. И первым стал взбираться по крутым ступеням, а вслед за ним потянулись и остальные, один только Аукори застрял, с затаенным испугом глядя на путь. Сезанна фыркнула презрительно и прошла мимо: успокоение нервного духа было не ее заботой.
- Я чувствую Небытие, - тихо проговорил гэльфорд, не поднимая глаз: он знал, что выродок уже был рядом. – Знаешь, когда Мульвари, мой брат, погиб, я соприкоснулся с этой сферой, и теперь отчетливо ощущаю ее запах.
Рэннис молчал, глядя на остановившегося сверху вниз: там, за витой каменной лестницей действительно жило Небытие, грозившее всем, упавшим с моста. Там лежало поле для одиночного сражения с самим собой и рассчитывать на кого-то было нельзя.
- Я не пройду, - продолжал Аукори. – Ты иди. Я останусь здесь.
- Ты не выберешься…
- Знаю, - перебил дух, - зато буду жить.
Рэннис усмехнулся: ничего-то этот бедолага не понимал. Жизнь… она не равнялась существованию и была невозможно здесь, но Аукори настолько боялся, что стирал эту грань. Объяснять было бесполезно, и выродок просто протянул руку, проговорив:
- Идем, я рискую также, как и ты. Ты ведь обещал быть смелым, так будь им уже сейчас.
Одним богам известно, что творилось в это мгновение в душе у гэльфорда, но он сжал зубы и ухватился за протянутую ладонь, пошел наверх, потянув за собой и выродка. Лестница вывела вверх, на край скалы, и пошла дальше, уже над скальной поверхностью, завиваясь над бездной. Пустыня скрылась за слоями толстых, грязно-серых облаков, облепивших мост над пропастью, который с каждой ступенькой становился все уже и уже, пока не выродился в полоску шириной в две ладони, а затем и вовсе выпрямился, ступени кончились и впереди замаячила громада скалы, ведущей ко второму испытанию.
Черный провал – пустые ворота без створок – в выкованной из камня башне поглощал Не Таори одного за другим. Кто-то осенял себя защитными символами, кто-то нырял во мрак, очертя голову, пока не скрылись все до одного. Аукори помедлил мгновение, но тоже шагнул, разжав пальцы, скрылся, возможно, навсегда, и только оставшись в одиночестве, Рэннис выдохнул и замер, усмиряя бурю внутри собственного сердца.
Легко было убедить других, что ему не было знакомо понятие страха, но самому поверить в это… Рэннис знал, что ждет его за каменной аркой. Вернее, Кто. Пусть иллюзорный, но столь же реальный, жесткий и опасный, как и в жизни, противник. И выродок вовсе не был уверен, что сумеет с Ним справиться, а умирать-то не хотелось. Тем более, падать в Небытие, потому что в жизни оставались еще незаконченные дела, которые решить мог только он. Но пути назад не было, и, вздохнув поглубже, Рэннис шагнул сквозь каменные ворота, а за его спиной прощально блеснули едва видимые сквозь тучи бледные диски солнц.
Темнота навалилась со всех сторон, даже со спины, где теоретически должен был остаться выход, но и тут неведомый строитель отрезал путь к отступлению. Было так тихо, что дыхание, срывающееся с губ, казалось грохотом, впереди лежал путь в мгле. Рэннис осторожно двинулся вперед, ощупью выбирая дорогу, чувство одиночества наполнило его сознание до краев, сжало сердце ледяной лапой, но лучше бы он оставался один, потому что к нему уже шел гость. Серебристое пятнышко, как светлячок, появилось где-то далеко-далеко, и выродок сел, зная, что убегать бесполезно. По сути, двигаться тоже было не нужно: преодолеть испытание, прошагав его физически, было невозможно. Синвирин рассказывал, что Пространство здесь было растяжимо, как карамель, и сколько бы ты ни шел, выйти было нельзя, пока страхи не будут побороты.
- Давненько не виделись, Рэннис, - Он приблизился к мосту и ухмыльнулся, сдув в сторону короткие волосы.
- Ни;версин, - протянул Рэннис, поднял слепые глаза, мутным взором окинул статную фигуру врага. Выродок практически ничего не видел, но хорошо чувствовал Его присутствие. – Я знал, что ты придешь.
В ответ раздался сухой, едкий смех, похожий на треск трущихся друг о друга костей: темный владыка лишь неумело подражал людским эмоциям, и получалось у него настолько неестественно, что мурашки ползли по коже. А в мыслях выродка впервые возникло осознанное желание прыгнуть вниз, чтобы только все кончилось. Атаки начались.
- Неужели? Я что, твой наибольший страх? – прошелестел Ниверсин. – Неужели, ты боишься меня? – и снова сухо засмеялся, не разжимая тонких губ.
Рэннис ничего не ответил: он видел Ниверсина всего раз в своей жизни, и Его гнев был направлен на двух врачей-магов, по ошибке или по злому умыслы – кто знает – отравивших выродка едва ли не до смерти. Не приди Синвирин вовремя, синеволосый псих, гляди, был бы мертв, но вместе с Синвирином пришел и Ниверсин. Выродок хорошо помнил, с какой жестокостью были убиты его палачи, с каким медленным удовольствием темный владыка уничтожал их, превращая еще живых существ в кровавое месиво. Но не бездушность поразила его, не знавшего жалости, а то, что Ниверсин поднял руку на своих и казнил их, не став даже слушать. Казнил из своего желания доставить боль. Этого выродку было не понять, и затаенный страх стать таким же поселился в его сердце.
- Нет, - тварь покачала головой, улыбаясь жестко, - ты боишься не меня. Ты боишься своего темного «я».
От ужаса голова закружилась, и Рэннис порадовался, что сел, иначе падения было бы не миновать. Желание спрыгнуть с моста все усиливалось: из Небытия его бы никто не достал, даже Ниверсин.
- В тебе ведь живет тварь, схожая мне по существу, не так ли? – насмехался темный владыка. – Но ты держишь его под контролем, не выпускаешь, а какой в этом смысл? Мы сильнее вас, у нас него границ, какие есть у вас, какой смысл запирать нас?
Рэннис упрямо молчал: говорить с монстрами не было смысла. Да и как доказать бездушному чудовищу, что в мире есть такие понятия, как доброта, жалость, милосердие… как доказать, если сам не понимаешь их, а лишь знаешь о их существовании?
«Когда же все это кончится? -  раздражением подумал выродок, и желание прыгнуть и вмиг все оборвать снова заполнило его сердце.
Но испытание и не думало завершаться. Ниверсин дрогнул и растаял, но гость не ушел, и вместо него возникло существо, как отражение, возник еще один Рэннис, только глаза у него были белыми и вываленными из орбит. Темный владыка шагнул еще ближе, а затем спрыгнул на каменный мост, и опора заходила, будто бы тетива натянутого лука. Выродок уцепился за ледяные плиты и сжался, пытаясь удержаться: паника подбиралась к самому горлу, мешая соображать трезво, он уже не помнил, зачем пришел в это страшное место, он чувствовал себя беспомощным, глупым ребенком, попавшим в лапы хитрого, кровожадного монстра, и выхода не было. Вернее, был всего один: прыгнуть вниз с трясущегося моста, отпустить руки, а дальше… будь, что будет, но в остатках разума стояла упрямая мысль – держись. И он держался.
Темный владыка, казалось, слился с камнем, стал единым целым с мостом, и качка вовсе не мешала твари двигаться спокойно. По-звериному перевернувшись на четвереньки, белоглазый монстр пополз к своей жертве, посмеиваясь глухо, но внезапно уперся в невидимую стену и, ошарашенный, отпрянул назад. Рэннис глядел на тварь огромными, напуганными глазищами, и появление преграды стало для него столь же неожиданным, как и для чудовища. Темный владыка слепо потыкался в осязаемую пустоту, но не сумел пройти, и тогда он завизжал дико и бросился на преграду в слепой, неостановимой ярости.
- Сражайся, сражайся со мной! – нечеловеческий вопль разорвал темноту, сотряс все пространство, заставив Рэнниса сжаться в комок: сердечко маленького выродка колотилось так, что едва не ломало грудь. – Сражайся, пусть останется сильнейший! – визжала тварь, а он не знал, что значит «сражаться». Не умел «сражаться». Не хотел «сражаться». И только бесконечный ужас пеленой сковывал всю его сущность.
Он не создавал стену – он не умел так больше, он просто сидел, а из разбитых кулаков темного владыки ему на лицо летели капли крови, потому что преграды не было, и в то же время она сдерживала беснующуюся тварь.
- Говори со мной! Мы оба заперты здесь, пока ты не сделаешь хоть что-нибудь! – захлебывался темный владыка, но Рэннису нечего было сказать.
Он уже не знал, кто он есть и что должен ответить себе самому, а в пустой и гулкой, как само пространство голове, билась всего одна мысль: вниз. Если я спрыгну – все закончится навсегда.
А потом он внезапно понял, где находился: не было никакого второго испытания, не было пространства за каменными воротами без дверей, не было мрака и моста. Он шел внутри своего собственного мозга по единственной оставшейся мысли, он встретил самого себя внутри своего сознания, и выйти мог только один. Второй должен был остаться здесь, во мраке, в отчаянии и пустоте, способный только глядеть изнутри, и он, Рэннис, должен был запереть тварь в непроницаемой темнице, чтобы хоть отсрочить рождение второго Ниверсина, чтобы уберечь мир от самого себя.
- Ты все понял, - темный владыка отшатнулся, резко перестав биться о невидимую стену. – Понял, зараза, понял, нечисть! – он захохотал безумно, выгнувшись назад и сотрясаясь всем телом. – И что ты мне сделаешь?! Я уже слишком давно живу внутри тебя или себя, все равно, я слишком силен, ты не остановись меня!
Тварь бросилась на стену, ударилась всем телом и отскочила обратно, мост снова заходил ходуном от резкого движения.
- Ты ни слова не можешь сказать! – глумился монстр. – Ни слова! Я доберусь до тебя, рано или поздно я пробью стену и уничтожу тебя!
Его лицо кривилось так, будто бы было слеплено из воска, пасть распахивалась, показывая ряд хищных зубов. Он был уродлив, потому что состоял из злобы, питался ею и мог существовать только в бешенстве.
«Мы заперты здесь. Мне нечего ему противопоставить. Темнота – это злоба, которая заполнила мое сознание. Умру я – умрет и он. Лучшего пути нет.»
Мост качался так, что Рэннису было сложно представить, как такое возможно чисто физически, темнота давила со всех сторон, осязаемая, полная ненависти… а потом появился еще один Рэннис. Третий. И у выродка окончательно все поплыло: он был одновременно в трех телах, спорил сам с собой, хотел убить себя, запереть, и в то же время сбежать прочь, выбраться из мрака своей души. Тот Рэннис, третий, был взрослым, и Рэннис-ребенок спрятался за спиной спокойного себя, предложив ему разбираться с темный собой.
- Ты не имеешь власти над моим сознанием, убирайся во тьму, из которой выполз, оставь меня в покое, - говорил он, и его ледяные интонации явно принадлежали самому Владыке Синвирину.
- Не имею власти?! – визжал он же, отвечая самому себе, вываливая глаза из орбит. Белые яблоки повисли, качаясь, на зрительных нервах. – Оглянись вокруг, твоя душа принадлежит мне! Думаешь, я и до сознания не доберусь? Я уничтожу вас всех, а затем и Синвирина, и весь мир падет к моим ногам!
- И не надейся!
И два Рэнниса схватились над бездной, оставив третьего сидеть в ступоре. Схватились не на жизнь, а насмерть. Одинаковые, как отражения, они были частью одной сущности, они были абсолютно равны, они знали, куда ударят в следующее мгновение, и поединок не мог иметь ни конца, ни смысла. Сюрикены звенели друг о друга, мысль-мост билась, неотвязная, упорная, и внезапно Рэннис понял, что это единственный выход: другого просто не было, сражение с самим собой было вечным. Оно не кончалось ни во сне, ни в быту – никогда, и стоило допустить всего одну ошибку, как тьма души вырвалась бы наружу и поглотила бы все. Но Смерть – или Небытие – могли все исправить.
«Я не справлюсь сам, и никто не сумеет мне помочь, - осознал выродок. – Я представляю угрозу, как Синвирин с Ниверсином, только Ему не хватает смелости все оборвать, а мне хватит.»
Рэннис поднялся на ноги, цепляясь за осязаемый мрак – на ногах стоять было совсем не трудно, хоть из сидячего положения это казалось невозможным. Больше не было сомнений, страхов …. Ничего. Только один вопрос оставался нерешенным: почему сталкивающиеся сюрикены двоих «я» не звенели сталью, а пели струнами, как лютня? Простенькая мелодия, печальная и незамысловатая, и в то же время нескончаемая, как само Время, полилась откуда-то снаружи, вторглась и заняла важнейшее место на свете.
Она была солоноватой, эта песня, хрупкой и зыбкой, но мрак бежал от нее прочь, и темнота стала подниматься. Рэннис вслушивался в появившийся звук, тщетно пытаясь вспомнить, где раньше слышал эту мелодию, и мысли заняли все. Больше не было черноты – был свет льющегося звука, и страх сменился надеждой. Образы, те, что были потеряны навсегда, замелькали вокруг, и выродок понял, что стоит не в пустоте, а в огромном мире – мире собственной памяти. Созвездия утраченных дум, грез, снов, мечтаний, забытых моментов и изгнанных желаний поплыли вокруг, свиваясь в долгую историю жизни, и противники вдруг исчезли, как дым, остались внутри запечатанной темницы. Взрослый Рэннис и Рэннис-ребенок, темный владыка – они были одним на самом деле, и сам Рэннис был сложнее их всех, поэтому и держал взаперти.
Он выдохнул все, что оставалось в легких, и открыл глаза: он прошел испытание. Серый сумрак, тихий и простой, лежал вокруг, только впереди была чернота: выродок стоял у каменного входа, но шага за пустые ворота он так и не сделал. Ступени уводили вниз, в пустыню, вокруг роились тяжелые, кучевые облака. Он стоял и дышал влажным, грозовым воздухом, умиряя бурю в растревоженной душе: прошли мгновения или года – он не знал, только внутри было так широко, что голова трещала по швам. Казалось, каждый миг жизни восстановился, и гроздь шаров-воспоминаний снова стала цельной, и в том мире жило бесконечное множество разных Рэннисов: злых, добрых, глупых… и все они были одним. В голове это понимание никак не укладывалось, только чувствовалось кожей, и выродок застыл, привыкая к новым ощущениям.
Постепенно все стало на свои места: мир вернулся на круги своя, и Рэннис понял, что устал. Он отошел и уселся на край моста, свесив ноги в бездну. Тишина, мирная, обычная, нарушалась только тихой мелодией, летящей издалека, но выродок не стал искать источник звука – все вокруг было так неважно, что и заниматься этим не хотелось, но музыка стала приближаться, а вскоре послышались и шаги. Кто-то шел и играл на лютне, шел к нему, к выродку.
- Очухался, — это был Кайта, Рэннис по голосу узнал и только потом вспомнил, что у шута была лютня.
Хохотун присел рядом с товарищем на край, продолжая перебирать струны: в нем тоже была лишь тишина – его бой был выигран, а на пустом поле не осталось ничего, кроме бесконечной усталости.
- Что значит – очухался? – нехотя спросил выродок и сам удивился хриплости своего голоса.
Кайта пожал плечами – он был настолько задумчив, что становилось не по себе.
- Я пришел в себя первым, - тихо проговорил он. – Около двенадцати месяцев назад. Вы все лежали рядом, один ты стоял у входа, как истукан. С тех пор я один. Ты первый, кто пришел в себя.
Рэннис вздрогнул и повернулся к Хохотуну – тот не постарел ни на день, да и не выглядел изможденным. Тот усмехнулся, услышав незаданные вопросы:
- Здесь не надо ни есть, ни спать – ничего. Существуешь в прострации, как овощ, и медленно так разучаешься мыслить… и поговорить не с кем, да и не хочется, - помертвелые, мирные глаза, на отрываясь, смотрели в мутную даль, где кроме облаков ничего не было, и выродку стало жутковато: казалось бы, сойти с ума дальше, чем сошел Кайта, было невозможно. Оказалось, что у безумия нет границ.
Вместо бешенной агрессии пришла пустота, он словно повзрослел на сотни лет и обрел мудрость, которая окончательно оторвала его от мира живых. О чем он думал, сидя в одиночестве в месте, где ничего не менялось и даже облака стояли неподвижно? О чем думал Кайта, не умевший мыслить? Молился ли о спасении товарищей? Или в неосмысленном состоянии даже не думал о них?
- Как думаешь, долго нам ждать остальных? – спросил Рэннис: его несколько пугала перспектива мучительного времени, описанная Хохотуном.
Тот пожал плечами и сказал:
- Время покажет.
И снова провалился в молчание, только струны продолжил тихо петь, и выродок с головой ушел в мелодию, сохранившую ему жизнь.