Тёмные воды души моей

               
                Иви (Апрель 1956г. Норильск)

   Я умер, когда мне исполнилось 2 года.

   Помню, мамины оранжевые каблуки у моего лица. И ажурную чугунную площадку ножной швейной машинки Зингер, раскачивающую мамины оранжевые туфли. И ее оранжевое крепдешиновое платье с крупными геральдическими лилиями.
   Мне так хотелось обнять и прижаться губами к этим солнечным туфелькам.

-   Сынок, не мешай маме. А то мама не успеет сшить тебе рубашку.

   Я переворачивался на бочок около маминых ног и смотрел, не отрываясь на морозное стекло окна, покрытое льдистым узором, в очертаниях которого виделись лунные моря и горы.
-   Сыночек, надо подняться с пола, простудишься. Ложись лучше на диванчик. Хочешь я тебе помогу. Давай иди ко мне на ручки. Что это? Что с тобой? Не смей!

   Потом я помню черное небо и золотые звезды, и голоса.

-  Нет, не всё. Отдайте мне ребенка.

   Позже мама рассказывала, как вырвала меня из рук доктора, сбросила с меня черное покрывало в редкие золотистые цветочки, прижала крепко к себе.
-   Он не умер, он жив – повторяла она, покачивая меня словно убаюкивая.

   Золотые звезды вспыхнули и исчезли. Тьма растаяла. И я увидел, как сквозь морозные узоры окна ко мне выплывает туман, сгущается над моим лицом и из тумана выглядывает маленькое бледное как луна лицо с лучистыми сапфировыми глазами, и мы почти соприкасаемся как с изображением в зеркале.

-   Ты кто?
-   Жюли.
-   А я …
-   Я знаю. Ты Ив.
-   А как ты сюда попала?
-   Пришла тебе помочь.
-   А я умер, да?
-   Ты же разговариваешь со мной.
-   Действительно. А мама говорила, что я уже целый год не разговариваю.
-   Ну да. Тебе же всего 2 года. Но на самом деле это не имеет никакого значения. Ты разговаривал всегда.  Даже в утробе матери. Как и все люди. Но не все это слышат. 
-   А ты?
-   Я слышу.
-   Мне кажется – я гораздо старше.
-   Возраст понятие условное. Сколько мне по-твоему?
-   Ну… не знаю.  Наверное, 5?
-   Не угадал.
-   Что шесть?
-   Ну пусть будет.
-   Что будет?
-   Хочешь, я расскажу тебе, что будет? Ты будешь жить. Ты вырастешь умным и сильным. Будешь помогать людям, будешь спасать людей. Будешь спасать мир.
-   А ты? Где будешь ты?
-   Я буду.
-   Со мной?
-   И с тобой тоже. Иногда.
-   А нельзя, что бы всегда?
-   Тебе пора возвращаться.
-   Но ты еще придешь? Мы же не успели поговорить.
-   Конечно. Только ты не всегда будешь об этом помнить.
-   Нет – нет. Я буду.
 
-   Ванечка!  Смотрите он кажется открыл глаза!

-   Хорошо. Но только ты еще не родился.
-   Как же, ведь мы общаемся? Подожди! Позвонишь? … Или хотя бы эсэмэсочку?
-   Мобильные еще не изобрели.

-   Он дышит! Ванечка! … Живой…


                Зара. (Июнь 1941г. Горькая Балка.)


-   Ванька - а! Скорей домой! Там Сероштан тебя заискался.

    Вовка сбежал под горку к старой развесистой иве выставив вперед руки. Ударился о широкий ствол столетнего дерева.
 
-   Скорей давай, а то попадет.
-   Привет, братишка! Тебе не видно? Я здесь вообще-то не один.
-   Здравствуйте, Владимир! – меня зовут Нина. Мы здесь закатом … любуемся.
-   Да знаю я. Только Сероштан злится.
-   Ладно Вовка, ты иди. Нас не видел. Понял? Я скоро приду. Давай. Не бойся. Бегом обратно.
-  Ла-адно.
   Вовка медленно развернулся и нехотя побрел вверх от реки.
   Иван шумно втянул в себя влажный ночной воздух: Посидим еще?
               
-   Да, что-то прохладно уже. Может пойдем?
-   Хорошо. – Он протянул ей сухую, твердую ладонь.
    За спиной зашелестели кусты.
-   Вовка ты еще здесь? Ну ка быстро домой.

    Из-за кустов появилась дама в темном костюме и тростью в руке:
извините, что помешала! Я немного заблудилась. Не подскажете как называется это место?
-   Да ничего. Не извиняйтесь. Это место? Да вроде бы никак. Просто у старой ивы. Да, Нина?
-   Нет я имела в виду этот город?
-   Да не город это. Село. Горькая Балка.
-   Да? Какое странное имя! Подстать.
-   Извините?
-   Я говорю имя всегда соответствует.
-   Да нет, просто здесь когда-то был овраг с таким названием.
-   О-о, деточка! Не скажите – не скажите! Имена просто так не дают, и они всегда влияют на судьбу.
   Наконечник ее трости в виде головы птицы сверкнул вороньим глазом.
-   Мы в это не верим, простите, как вас?
-   Конечно, можно и не верить, но от этого не меняется ход истории. Зара.
   Резкий порыв ветра всколыхнул крону ивы и тонкой веткой хлестнул по лицу Ивана.
   Нина вздрогнула и отпрянула.
   Иван невольно ухватился за щеку: Ход истории! Слишком туманно. Надо жить настоящим. Мне кажется. Ну то есть проще жить. А что там будет дальше? Кто знает?
-   Ну, что-то знаю я.
-   И что же вы знаете? – недоверчиво посмотрел Иван, – Зара, странное имя. Восточное?
               
-   Знаю, что вы любите друг друга. Цыганское.
-   Да? – засмущалась Нина- что-то вы не очень похожи на цыганку.
-   Хотите погадаю?
-   Нет, - торопливо ответила Нина.
-   Да, - почти одновременно сказал Иван.
-   Так что же? – Цыганка смотрела вопросительно и нежно на Нину.
-   Хорошо, - тихо ответила та.
    Очередной приступ ветра не дотянулся до лица Ивана. Он успел защититься рукой.
-   Дайте мне ваши левые руки, – она долго всматривалась в ладони детей.
-   Темно уже. Ничего же не видно. – Нина выдернула свою ладонь из руки Зары.
-   Вы собираетесь пожениться через год. Когда Ивану исполнится 18. Но этого не случится.
-   Это почему же? – Нахмурился Иван.
-   Потому, что вы больше не увидитесь.
   Испуганное лицо Нины и неловкое молчание ненадолго заполнило паузу.
-   Никогда? - едва слышно прошептала Нина.
   Цыганка задумалась, обернулась на шелест кустов за спиной: Через пол века.
Из- за спины цыганки выпорхнул белобрысый мальчишка, лет шести: Ваня уходи, отец идет. Злющий.
-   Успокойся Ники. Это он тебе отец. А мне Сероштан. Пусть идет.
   Иван окинул взглядом пространство вокруг: а где? Элегантная мадам?
   Цыганка словно испарилась.
   Из-за кустов с шумом вырвался большой и неуклюжий как медведь парень, машинально отбрасывая от себя цепляющиеся за одежду ветки: - Так ты опять здесь, гадёныш.
  Он едва переводил дух. Прерывисто дышал. Лицо раскраснелось. – А ведь я тебя предупреждал. Чо ты лезешь к ней.
   Здоровяк придвинулся к Ивану вплотную и схватил «за грудки», нависая скалой сверху вниз: Предупреждал, а? Чо молчишь? Это моя баба.
-   Не трогай его -  закричала Нина, бросилась к разъярённому ревнивцу и повисла на его руках, удерживающих Ивана. - Отпусти. Ничего он не лезет. Я сама.

   Иван нежно отцепил руки девушки от агрессивного парня, придвинул к своему лицу и демонстративно поцеловал: пожалуйста иди домой - тихо попросил он.
-   Никуда я не пойду. Пусть Васька идет. А я останусь здесь. Я уже не маленькая. Я сама решаю где и с кем мне быть. А ты уходи. И я тебе не ба...

   Она смолкла на полуслове глядя за спину Ивана, где стоял не менее крупный чем Васька человек, но гораздо шире и массивнее. Его рука нервно сжимала старую двустволку.
   Он не выглядел злым. Скорее его лицо исказила боль и смятение. Все обернулись на вновь пришедшего. Зависла странная пауза. Как-то тихо и зловеще. Ветер смолк.
-   Сероштан! – испуганно прошептала Нина.
   Окружающие молча, как загипнотизированные, смотрели на человека с ружьем.
   Он обвел всех пристальным взглядом, губы его разжались в искаженной гримасе.

-  Что? – спросил Иван, сбрасывая с себя руки застывшего в немой растерянности Василия.
 
-   Война… сынок.


               
               
                Изделие. (Апрель 1953г. Норильск.)

   В дверь тихонько постучали.
-   Да-да. Войдите.
   В слегка приоткрытую дверь заглянула худенькая девушка с жестяным ведром в руке.
-   Извините. Уже поздно. Я везде помыла. Остался ваш кабинет. Вы не подскажете, когда можно будет прибраться.
-   Да-да. Конечно. Сейчас. Я выйду. К главному. А вы потом захлопните.
-   Вы извините. Просто уже поздно. А у меня там… ребенок… маленький.
-   Нет- нет. Ничего. Это вы меня извините, что не даю вам работать. А как же вы ребенка одного…
-   Ну он вообще-то с мамой, но она болеет, простудилась. Сквозняки. И я беспокоюсь, что…
-   Да-да. Знаете, давайте будем считать, что вы уже все здесь прибрали, помыли и … а вы езжайте срочно домой. Хотите я дам вам машину?   
-   Нет, что вы … Спасибо. Не надо. Я быстро постараюсь. Не беспокойтесь. Спасибо.
-   Ну, как хотите. Тогда я пошел. Но все-таки. Магомед вас потом отвезет, куда скажете. Магомед – он крикнул негромко куда-то в сторону.

   Из смежной комнаты выбежал молодой парень спортивного «покроя»: Да, Иван Дмитриевич?
-   Я пошел к главному, а ты пожалуйста отвези куда скажет эту девушку. Как вы сказали вас зовут?
-   Вообще -то я не говорила… Галина.
-   Ну вот Галину отвезешь домой, а потом возвращайся. Боюсь я тут надолго.
-   Конечно, Иван Дмитриевич. Как всегда.
-   Спасибо, спасибо… Но мне как-то не ловко и …

   Иван Дмитриевич уже вышел за дверь - да вы не стесняйтесь,- донесся его голос из коридора,- и не бойтесь. Магомед человек надежный.

-   Не бойтесь, довезу в целости и сохранности. Машина быстрая и красивая-Магомед внимательно посмотрел на Галину и добавил – Вы тоже… Да… извините. Пойду. Подгоню к подъезду. М -20. Победа.

    В просторном кабинете главного инженера, за длинным столом склонились над чертежами четверо человек. Один из них был в военной форме.
   Заходите, Иван Дмитриевич, подключайтесь.
   Николай Павлович,- обратился главный инженер к незнакомцу в военной форме,- разрешите представить - Горин Иван Дмитриевич - о нём я вам и говорил. – Иван Дмитриевич — это Николай Павлович Ясенев. Из столицы.  Будет руководить у нас специальными операциями по внедрению изделия. Остальных вы знаете.
   На левой стороне кителя генерал-полковника над «богатой» орденской колодкой красовалась золотая звезда героя СССР.
  - Заслужил,- мелькнуло в голове Ивана Дмитриевича. – Достоин.
   Тот почти не изменился за 12 лет, с тех пор как они познакомились на переправе. Все также подтянут и строг. Разве только что обзавёлся сединой. Конечно Иван узнал его.   Но не подал вида, может бывший майор Ясенев не хочет, чтобы его узнавали.
   Ну, что же. Все в сборе,- медленно и тягуче произнес Николай Павлович,- присаживайтесь товарищи.


                На запад. (Июнь 1941г. Горькая Балка.)


   В ту же ночь Иван сбежал из дома прихватив с собой любимого друга Орлика – жеребца неизвестной масти, светло-серого с белыми звездочками. Говорили - разновидность пегаса. Жаль без крыльев. Перед этим он забрал из выдвижного ящика этажерки, где мама хранила документы, свою метрику исправив в ней год своего рождения с помощью лезвия бритвы и черной туши. Теперь ему было 18. Получилось не убедительно, но это его не остановило.
-   Я пойду с тобой,- пытался увязаться за ним брат.
-   Да тихо ты. Разбудишь всех.  Рано тебе еще. Подрасти сначала.
-   Я тоже хочу защищать Родину! – не унимался Вовка.
-   А кто будет защищать мать? Остаёшься. Ты нужен здесь. Присматривай тут… Все.
   Иван взял жеребца за уздечку и бесшумно вывел за калитку.
   Было тепло и влажно. Ярко светила луна, но он не видел, как за ним на расстоянии крадется маленькая тень.
 
   Ж.д. станция была освещена тусклым желтым светом. Здесь была неторопливая суета. Какие-то люди в форме строили других людей, с мешками за плечами, котомками. Устраивали переклички. Просили рассчитаться на первый второй. Заводили в старые обшарпанные вагоны.

-  Куда ты с лошадью? Иди в конец состава, там есть специальный вагон. Чья лошадь? Есть документы? А ты пацан что тут крутишься? Марш домой. К родителям.
   В конце состава был вагон с раздвинутыми дверями и наклонным деревянным пандусом. Обдало теплым запахом навоза и сена.
 
-  Лошадь туда,- показал человек в железнодорожной форме на открытый вагон с пандусом, откуда уже слышалось легкое пофыркивание.  Привяжи к поручню, а сам в сторону.
   Иван завел Орлика вверх по настилу с поперечными лагами. В вагоне уже стояли две лошади и переминались с ноги на ногу.

-  Эй! А ты куда прешь? Иди в предыдущий, здесь нет места. - Кричал снаружи железнодорожник кому-то.

   Иван обнял жеребца за шею, - тихо, тихо. За его спиной раздался шум, и чья-то тень скользнула в угол.

-   Это ещё что? – Зашипел Иван, - ты что тут делаешь?
-   Тихо ты, не ори. Лошадей перепугаешь.
 
   Вовка вальяжно разлегся на сене в углу вагона: Может уже дверь прикроем, сквозит.

-   Вот, ты Вован всё-таки дурак… - шепотом произнес Иван.
-   А ты … брат, - задумчиво ответил Вовка.
-   Ехать долго. Еще и накостылять могут. А жрать что будешь?
   Вовка молча бросил под ноги брата наволочку от подушки.
-   Ну и что? – Иван наклонился, поднял наволочку и заглянул внутрь.
   Хлеб, сало, лук, яйца. – Да ты жулик, Вовка.
   Вовка расплылся в самодовольной улыбке.

               
                Открытие. (Апрель 1956г.Норильск.)

-   Он смотрит на меня! - Испуганно говорит мама.
-   Ну и хорошо. Пусть смотрит. – Слышится из смежной комнаты скрипучий, простуженный голос.
-   Но он смотрит как-то… не улыбается. Внимательно, изучающе, нет… пронзительно как-то. Может у него что –то болит? –
-   Что у тебя болит, сыночек? А? Скажи маме. Может ты хочешь кушать? Пить? А? Скажи что-нибудь маме.
-   Ой, да что же ты Галя? – в комнату вошла не молодая уже женщина, болезненного вида, но аккуратно одетая и гладко причесанная, -   что же он тебе скажет, доченька, если уже год не разговаривает.
-   Мама, зачем ты встала, тебе еще надо лежать. Ты же только выпила жаропонижающее.
-   Я тоже хочу посмотреть - трёхлетний мальчик, бочком, приволакивая левую ножку подошёл к кроватке малыша и прислонил голову к деревянной решётке бортика,- да-а он и на меня тоже смотрит.
-   Да Игорёша , действительно, теперь на тебя смотрит. Видишь малыш, это твой старший братик. Узнаешь?
   Игорёша просунул руку между лаковыми прутьями кровати и пошевелил пальцами над головой братика, - ку-ку.
-   Ничего, ничего. Еще належусь. - Баба Настя тоже склонилась над кроваткой.
-   А это твоя бабушка Настя.  Мы все за тебя переживаем? И папа тоже, только он сейчас не может выбраться. Застрял в сугробе. Метель. Штормовое предупреждение. Но он обязательно приедет. Попозже. Он передавал тебе привет.  Все будет хорошо. Но только ты больше так не делай, ладно. Не пугай маму.

   Конечно, я видел все эти лица, склонившиеся надо мной. Они что-то говорили, жестикулировали руками и улыбались. При этом глаза их были испуганными и увлажненными у мамы. Только мой старший брат Игорёша молча шевелил пальчиками у моего лица и его глаза ничего не выражали.

-   Хорошо.
-   Что? – Он, что-то сказал,- ты слышала мама? – Что? Что ты сказал сыночек? Ну-ка повтори.
-   Успокойся, Галя! Не суетись. Напугаешь ребенка. Тебе показалось.
-   Нет! Нет не показалось. Он сказал что-то. Я видела его губы шевельнулись. Что ты сказал, сыночек?
-   Он сказал: ХОРОШО, МАМА.
-   Да, Игорёша? Ты тоже слышал? Вот, бабушка! А ты говоришь.

   Бабушка Настя умиленно, склонив голову, изучала вдохновенное лицо внука, - действительно так внимательно смотрит! Как взрослый. Ванечка! Ау!
Ванечка вдруг поднял, ручку и потянулся к бабушке.

-   Что ты мой дорогой? Хочешь к бабушке на ручки? Ну иди мой любимый ко мне. – Бабушка протянула ладони ко внуку. Пойдёшь?
   Ванечка медленно приложил свою маленькую ладонь к руке бабушки.

   Бабушка вздрогнула и отдернула свою руку. – Что это? – спросила она, удивленно поглаживая ладонь? – Бьётся. Как будто током ударило.
 
-   Ну что ты бабуля, тебе показалось. – Галина взяла Ванечку на ручки. – Видишь? Ничего и не бьётся. Нам показа-алось,- пропела она, -  Игорёша, иди потрогай братика за ручку.
   Игорёша подошёл, прихрамывая и протянул руку. Малыш положил свои тоненькие пальчики правой руки на ладонь брата.

-  Видишь? Как здорово! Он тебя тоже любит! Правда, Ванечка?
-  ПРАВДА, – тихо ответил ребёнок.
   Все испуганно уставились на малыша. Мерно постукивали часы на стене.
   Игорёша резко оттолкнул ручку братика и бегом скрылся в соседней комнате.

-  Игорёша, что ты? - бабушка стремительно бросилась за старшим внуком.
   Мама удивленно смотрела на младшего. Его глазки сияли сапфировым светом. И он улыбался.

               
                Переправа. (Июль 1941г. Соловьёво.)

   В блиндаже у деревни Соловьёво под Смоленском склонились над картой, разложенной на грубо сколоченном из досок столе, трое.

-  Нет никакой возможности Лев Михайлович. Не удержим переправу. Силы разрозненны, артиллерии нет. Мат снабжение на исходе. Связь с тылом по единственной оставшейся дороге, которую в ближайшее время «гансы» отрежут. Мы окажемся в мешке.
-  Отставить.  Разрозненны? Собрать в единый кулак. Что с вами? Приказ Маршала Тимошенко удержать переправу через Днепр. Собрать остатки 16 и 20 армий. Плюс моя кавалерия.
-  Так точно товарищ полковник.
  В блиндаж вошел усталый офицер.
-  Товарищ полковник разрешите обратиться к товарищу майору.
-  Разрешаю.
-  Товарищ майор, задержали двух лазутчиков.
-  Давайте сюда.

  В душное бревенчатое помещения с низким потолком, затолкали двух оборванных мальчишек со связанными за спиной руками.

-  Это лазутчики? - удивился полковник, - это же дети. Кто такие? Как оказались здесь?
-  Меня зовут Иван Горин, а это мой брат Владимир. Прибыли защищать отечество. А эти, - Иван показал на конвоиров,- забрали моего коня.

                Галина. (Апрель 1953г. Норильск.)

-  Куда вас? – спросил Магомед, протискиваясь на переднее сиденье в виде кожаного дивана бежевого цвета.
  Рядом устроилась девушка: - В соцгород. Если можно, – смущённо ответила она.
-  Конечно, это вообще близко.  Я думал вы в городе.

  Он нажал кнопку «старт» и переключил рычаг на рулевом колесе: -
 вперед.
  Шумно заскрипел снег под колесами автомобиля. Галина приникла лицом к замороженному боковому окну, подышала оттаяв на стекле небольшой круг.

-  Темно…
-  Ничего у нас есть фары. Доедем. Главное, чтобы не замело, а то кажется позёмка. Да и теплеет. На верху уже 26. Метель похоже будет.

  Они съезжали с горы по узкому снежному коридору, ловко маневрируя на поворотах. В некоторых местах снежные сугробы нависали выше крыши автомобиля.
 
-  Не бойтесь, здесь всегда чистит бульдозер. И потом у нас есть рация, а также запасной тулуп и валенки в багажнике.
-   Да-да, спасибо,- рассеяно ответила Галина.
 
  Она не боялась застрять в снежном плену Заполярья. Её больше поглощал вопрос о маленьком больном сынишке и пожилой уже матери, страдающей мигренью. Как там они? Она сегодня слишком задержалась.
 
  У двухэтажного особнячка тускло горел одинокий фонарь, едва освещая пятачок перед заиндевелой дверью подъезда.

-  Вас проводить? До двери?
-  Нет, ну что вы Магомед, спасибо. Тут уж я сама… Большое вам спасибо.

  Она вышла из машины аккуратно прикрыв дверь.
-  Посильней, не захлопнулась. Хорошего вам вечера.

  Юноша за рулём подождал, когда захлопнется дверь за спиной Галины и потянулся за рычагом переключения передач на руле. Но услышал глухой крик из подъезда.
  Он торопливо выскочил из автомобиля и бросился к дому. Стремительно взлетев по лестнице на второй этаж увидел двоих мужчин, один из которых прижимал локтем горло Галины, а второй рывками пытался сорвать с неё кроличью шубку.
 

                Доватор. (Июль 1941г. Соловьёво)

  Полковник внимательно разглядывал мальчишек. – Откуда прибыли?
 
-  Западнее Минска разбомбили наш состав… Товарищ Доватор. Мы с братом и Орликом пробрались к своим. Два дня били немцев. Попали в окружение. Прорывались с боем. Остались мы трое.
-  А где же третий?
  Иван тяжело выдохнул: Орлик.
-  Откуда знаете меня?
-  Гродно. 36 кавалерийская дивизия.
  Полковник помрачнел лицом. Глаза почернели. Он тяжело поднялся со старого с протертой кожей кресла.

  Сидящий сбоку от стола майор подскочил к полковнику и подставил руку.
-  Не надо Николай Павлович. Всё нормально. Просто… Был в Москве в госпитале. Сорвался на западный фронт, но… поздно. Дивизия перестала существовать. Моя дивизия. Да. Так… Вот что. Как вы сказали вас зовут?

-   Иван и брат Владимир.
-   Возраст?
  Иван замешкался, - 18. А брату 15.
-   Документы есть?
-   Ну нет, какие документы, мы же…
-   Хорошо, - не дал договорить полковник,- Накормить, напоить, одеть. Майор, подберёте что-нибудь?
-   Конечно товарищ полковник.
-   Выполняйте.
-   Есть.
-   А коня? Товарищ Доватор? – с надеждой смотрел в глаза полковнику Иван.
-   Ты бы не наглел пацан,- тихо, почти шепотом, предупредил Ивана майор.
-   Коня тоже. Взять на постой. И закрепить за кавалеристом Иваном… как говоришь фамилия?
-   Горин! Иван Дмитриевич Горин. Рядовой.
-   Хорошо, рядовой. На всё про всё вам пол часа. Потом ко мне.
-   Извините, товарищ полковник. А брат? А? Лев Михайлович!
-   Брат с Вами, рядовой. Потом решим, как с ним быть.
-   Он толковый, в технике разбирается. Тракторы ремонтировал и прочую… с отцом.
-   Свободны, рядовой. Поторопитесь.
 
   Майор подтолкнул мальчишек к выходу. – Вы слышали старшина? Выполняйте.
   Старшина вежливо, но настойчиво увлек ребят за собой.
   Иван обернулся: спасибо, товарищ полковник. Вы не пожалеете. Мы…
-   Да идите вы уже,- махнул рукой полковник. Тряхнул головой и его лицо тронуло подобие улыбки.   И развяжите уже наконец им руки, старшина. 
               
               
                Ясенев. (Апрель 1953г. Норильск.)

-   Наши бывшие союзники готовятся нанести нам удар в спину, - без предисловий начал столичный гость, - Черчилль призвал президента США Трумэна нанести одновременный ядерный удар по некоторым городам СССР. В первую очередь Москва, Ленинград, Горький, Куйбышев, Свердловск. Есть и другие. И это случилось сразу после подписания окончательного Акта о капитуляции Германии от 8 мая 1945 года. Чернила едва успели обсохнуть, а уже появился план «Тоталити» о ядерной бомбардировке семнадцати городов СССР. Потом ещё и ещё. К 1949 году их было уже 12 -  планов нанесения ядерного удара по Советам. Они отличались только нарастающим количеством ядерных бомб, предполагаемых к сбросу на нашу Родину.
   Президент США Рузвельт, планирующий установить прагматичные отношения с СССР сильно раздражал Черчилля. После Бреттон - Вудса в июле 1944 г. когда представителем Сталина был поддержан американский доллар (а не фунт стерлингов Великобритании) как преобладающее средство международных расчётов, раздражение любителя кубинских сигар переросло в навязчивую идею. Президент США поддержал предложение провести конференцию лидеров антигитлеровской коалиции в феврале 1945 года в Крыму, а не в Великобритании как планировал её Премьер-министр. Это стало последней каплей. Менее двух месяцев спустя, 12 апреля 1945 года тридцать второй Президент США скончался. По официальной версии - от кровоизлияния в мозг.
   С 33-им Президентом США Гарри Трумэном Черчилль быстро нашёл общий язык. Они оба были патологическими русофобами.
   В 1945 году Черчилль проиграл выборы.  Гарри Трумэн не решился нанести ядерный удар по Советскому Союзу.  Однако в 1951 году Черчилль вновь премьер. Появляется новый план США «Дропшот» предполагающий сбросить на СССР более 300 ядерных бомб и 250 тысяч обычных.

   По лицам присутствующих пробежала тень. Кабинет главного инженера закупорила глухая тишина. За окном послышался шум съезжающего по кровле снега.

   Столичный эмиссар молча разглядывал погрустневшие глаза коллег.
 
-   Да-а, - задумчиво констатировал хозяин кабинета, - а когда подписывали Акт о капитуляции были союзниками.
-   Это вряд ли, Анатолий Михайлович. Никогда мы не были союзниками и вряд ли когда-нибудь будем. Так, иногда наши пути могут совпадать на отдельных коротких отрезках, не более. Даже День Победы, наши так называемые «Союзники», хотели присвоить себе, подписав во французском Реймсе 7 мая 1945 года «свой» Акт о капитуляции Германии, без нас. Однако позднее, под давлением Сталина, было решено считать его предварительным, а второй на следующий день, окончательным.

-   Давление падает. Температура растет. Идёт снежная буря. Надо объявить штормовое предупреждение. Извините. На секундочку.

  Главный инженер встал из-за совещательного стола и энергично подошел к своему солидному двух тумбовому рабочему столу в оттенке жжённой умбры с широкой письменной поверхностью, затянутой в центральной части двумя прямоугольными кожаными вставками оливкового цвета, любовно провёл рукой по тёплой поверхности, снял телефонную трубку, - алё, диспетчер, связались со штабом «Шторм»? Хорошо, объявляйте штормовое предупреждение.
   Он вернулся на место, - так и при чем тут Норильск? Где Москва и где Норильск?

-   Коллеги,- наконец продолжил гость,- всё что вы здесь слышите имеет наивысший гриф секретности.
-   Понятно, - «совершенно секретно».

-   Нет, Иван Дмитриевич, наивысший статус- «Особая папка». Полагаю, вам понятно, что это значит расстрел без суда и следствия.  Верховный поставил задачу подготовить адекватный ответ. Ответ будет исходить в том числе и отсюда. Почему Норильск? - Никель! Редкоземельные!  Оборонные материалы. Но, для нас важнее траектория!
-   Какая траектория? Не понял.
-   Траектория полета изделия. Отсюда удобнее. Через Северный Полюс. Поэтому силами Обороны и МВД ведется строительство. От вашего 7/9 на Медвежке, 40 километров севернее. Однако мы столкнулись с некоторыми трудностями. В этой связи мне поручено сформировать комиссию по выработке предложений на месте с использованием лучших специалистов из условно гражданских. Ещё вопросы?
 
-   Чем мы можем вам помочь, товарищ генерал?
 
   Генерал поднялся из-за стола, молча подошёл к окну, - заметает, похоже сегодня придётся ночевать здесь. Устроите, Анатолий Михайлович?
   Главный инженер развёл руками, - если понадобится что-нибудь придумаем, но полагаю сможем пробиться. Пустим бульдозер.

-   Вот что, товарищи,- продолжил Николай Павлович возвращаясь на место. Он развязал тесёмку на лежащей перед ним папке и вынув несколько листов с каким-то текстом раздал присутствующим.

-   Протоколов не ведём, однако необходимо подписать обязательство о неразглашении. С момента подписи вы будете нести ответственность за владение государственной тайной в случае разглашения которой предусмотрена высшая мера. Подчиняться будете мне лично работать и возможно жить будем на месте под землёй. Здесь, пока, закрепляю за собой этот кабинет, уж простите Анатолий Михайлович. Себе подберите и организуйте любой другой, а пока на время отсутствия директора, займите его кабинет.
-   Да, но как-то нетактично будет с моей стороны, там же личные вещи…да и вообще… Лучше я пока перееду к Ивану Дмитриевичу. Какое-то время потеснимся вместе. Как говорится в тесноте да…
  Генерал поднял вверх ладонь. Главный умолк на полуслове и подтянулся. Остальные насторожились и в ожидании замерли.
-   Можете не беспокоиться, директор скоро не вернётся, смело заселяйтесь. Вопрос о вашем назначении будет решён в ближайшее время.

  В полной тишине московский гость вновь прошествовал к промёрзшему по периметру окну, держа за спиной руки, – ну что товарищи,- он прислонился лбом в центре стекла холодного, но ещё чистого, - да-а двор освещен неважно, надо добавить света. Решайте. Вы со мной?

  Иван Дмитриевич достал из внутреннего кармана пиджака чёрную с золотой каймой ручку, открутил колпачок и не читая подписал документ. За ним молча последовали остальные.

-   Какая у вас интересная ручка, - генерал протянул руку, можно взглянуть,-о-о, Паркер! Золотое перо! Хорошо пишет?
-   Да. Оставьте себе товарищ генерал,- ответил Иван Дмитриевич, - я всё равно редко ей пользуюсь.
-   Это был подарок от коллектива, Николай Павлович, - поспешил сообщить генералу главный инженер,- за выдающиеся успехи товарища Горина.
   Что ж, поздравляю и возвращаю. Пользуйтесь раз заслужили. Вообще неплохо Вы тут устроились, надо сказать. Золотые ручки, мебель… антикварная, - указал московский гость на письменный стол хозяина кабинета, - махагони?
-   Так точно, - ответил главный инженер, - а Вы знаток хорошей мебели, товарищ генерал? Удивили.
 -  О, надеюсь не последний раз. Мебель? Нет, просто люблю добротные, качественные предметы. Благодарю всех за доверие. Нам предстоят серьёзные испытания. Послезавтра предлагаю вместе со мной на гусеничном транспортёре прокатиться на место. Одеваемся тепло как на охоту. Выезд в семь утра отсюда. Будет интересно. Все свободны.
  Гости генерала расходились почти бесшумно. Кто-то шёпотом спросил: - что ещё за транспортёр?
  Получил такой же тихий ответ: - а чёрт его знает. Гусеничный сказал. Видимо новая техника. Видел его служебную машину?
  И уже за дверью, почти неслышно: - и на кой он нам?

               

                За победу. (Июль 1941г. Соловьёво. )

-   Ну что, однополчане? – обратился Полковник к присутствовавшим, - может и мы что-нибудь быстренько съедим? Накроете стол?
   Через несколько минут на столе появился котелок с вареной картошкой, соленые огурцы и черный хлеб.
-   О-о! Хорошо живем, - потер руки полковник.
-   Товарищ полковник… Может быть это… по чуть- чуть? Майор заговорщицки переглянулся с третьим присутствующим офицером.
   Полковник прищурился: что скажете, товарищ старший политрук? А то вы все больше молчите.
-   Да я товарищ полковник недавно при исполнении, смотрю. Учусь… Я за!
-   Да-да. Я вижу. Гимнастёрка без потертостей, в петлицах ярко горит красный эмалевый прямоугольник. Институт комиссаров восстановлен недавно.
-   16 июля. Товарищ полковник,- подтвердил политрук.
-   Хорошо. По чуть-чуть,- согласился полковник.

-   Есть казённая, Лев Михайлович и самогоночка. Что предпочитаете?
-   Да ну ее, казенную. Лучше нашу, волшебную.
-   Так точно, товарищ полковник, - щёлкнул бы каблуками майор. Если бы они у него были.
-   Ладно коллеги, на время обеда давайте без церемоний. Присаживайтесь. 
   Откуда-то внезапно появилась мутноватая бутыль. Майор плеснул «по чуть-чуть» содержимое в каждую алюминиевую кружку.
-   Ну что товарищи, за победу! – предложил тост полковник.
-   За победу,- поддержал политрук и добавил -за Родину, за Сталина!
   Рука полковника замерла в воздухе. Возникла неловкая пауза.
-  А что товарищи выполним задачу? – полковник преувеличенно громко
обратился к офицерам,- удержим переправу? Соберем все разрозненные силы. Закрепимся на западном берегу.  Что мы знаем о численности и дислокации личного состава, оставшегося от 16 и 20 армиях? – Он поднёс кружку ближе к глазам, повернул, рассматривая,- холодная, у вас тут что ледник есть?
Глухо чокнулись кружками.

-   Очень мало информации, товарищ полковник. Надо создать разведгруппу.
   Погреб вырыли, прохладно там. Храним продукты.
-   Да-а с разведкой у нас как-то… Значит будем формировать.   Надо подумать над кандидатурами. Подобрать дерзких, но толковых. Преданных. Человек 5-6. Подумайте Николай Павлович вместе со… старшим политруком. Кстати, как ваше имя?
-   Лузиков Кирилл Никифорович, товарищ полковник. Мы с вами вообще-то встречались.  1926 год. Борисоглебско-Ленинградская кавалерийская школа.
-   Да-да. Школа командиров. Припоминаю.
-   Я предлагаю свою кандидатуру в группу разведки.
-   Нельзя, товарищ старший политрук,- задумчиво произнёс майор, вы нужны нам как идеологический стержень. Мы не можем рисковать вами. Вы доктор человеческих душ. А вот мне в самый раз. А Лев Михайлович? Подобрать надо конечно смелых и умных. Но хорошо бы ещё неприметных.
-   Женщину может? – предложил политрук, - проведём на ту сторону под видом местной крестьянки. Пусть пройдёт. В поисках лучшей жизни и соберёт информацию.
-   А что? Интересная идея,- откликнулся полковник,-  с ней двое детей. Мама – крестьянка с детьми.  Ищут пропитания.
-   А где же взять…- майор не успел закончить речь – в блиндаж влетел старшина, бледный с испуганными глазами.
-   Товарищ полковник, немцы! На первой линии.
   
               
                Разведка боем. (Июль 1941г. Соловьёво.)

-   Это была первая волна. Следом жди вторую,- поучал Вовку в окопе маленький солдатик с круглым смуглым лицом, - потом третью и четвертую. И каждая последующая будет мощнее предыдущей. Могут даже быть танки. Разведка боем. Страшно, малой?..  А мне нет. – Солдатик с азиатской внешностью повернулся в сторону Вовки гордо выпрямив спину и продолжая обнимать руками противотанковое ружьё.

-   Да ничего мне не страшно,- ответил Вовка стряхивая грунт с гимнастёрки избыточного размера, - просто я немного переживаю за брата. Он там с ними на Орлике в атаке. Зачем тут конница, если у гансов танки. Нужна артиллерия. Или вон, хотя бы как у тебя… ПТР. Рукавишников?
-   Он,- азиат ласково погладил ладонью противотанковое ружьё Рукавишникова.
-   Капризное, -уверенно сказал Вовка,- Дегтярёв проще.
-   Да,- с сожалением ответил солдат с круглым ликом,- бывает. Сыроватая конструкция.  Осталось только у меня. Еще один не рабочий. А ты откуда знаешь?  Вроде молодой ещё.
-   Да мы с Сероштаном… ну в смысле с отцом на курсах всё это изучали, разбирали и собирали. Ремонтировали. А где ты говоришь ещё один? Давай я покопаюсь.

   Покопаться Вовке не случилось, поскольку снова послышались выстрелы, нарастающий шум и скрежет, приближающийся со скоростью лавины.

   К ним протиснулся, отдавливая рукой спины красноармейцев к борту окопа, старший политрук Лузиков,- ну, что Брюлик, тряхнём стариной, вскроем консервную банку? На глянь,- он снял висящий на груди бинокль и подал азиату, показывая рукой в сторону через борт окопа. А ты сынок лучше бы шёл в блиндаж, там безопаснее.

-   Товарищ старший политрук! Когда мы с братом прорывались с боем под Гродно, нам никто не предлагал…
-   Ладно-ладно, извини. Не хотел тебя обидеть.
-   Да товарищ политрук. Вижу танк. Кажется, один.
-   Можно посмотреть? –протянул руку за биноклем Вовка.
-   Пожалуйста. Смотри,- подал оптику солдат с раскосыми глазами.

   Вовка приник к окулярам рассматривая обстановку далеко впереди.
-   Я тоже вижу. Один. Лёгкий Т-2.
-   Что вот так и разглядел, сынок… э-э… извини – боец. Вот прямо Т-2, -не поверил политрук.

-   У немцев - панцеркампфваген-2. Боевая масса-8,9; пушка 20 мм; один пулемёт-7,93 мм; броня -14,5 мм (лоб, борта корпуса, башня); двигатель Майбах- 140 лошадиных сил; скорость до 40 км; запас хода -200 км. Ерунда возьмёшь Рукавишниковым легко. А почему Брюлик?- Вовка продолжал не отрываясь смотреть в бинокль.

   Политрук и азиат удивлённо переглянулись.

-   Алмас я,- ответил наконец маленький красноармеец.
-   Так! Боец Горин. Будете вторым у красноармейца Акаева Алмаса.
   Задача остановить гусеничную артиллерию противника. Задача ясна?
-   Так точно, товарищ старший политрук, в разнобой ответили оба.
-   Выполняйте.

   Политрук стал пробираться дальше вдоль окопа.

-   Послушай, Алмас… Дай мне немного побыть первым.

               
               
               
                Заступник. (Апрель 1953г. Норильск.)
      

-   Отпусти.
-   А то что?
-   Просто отпусти и идите. Вас никто не тронет.
-   Да что ты? А мы то беспокоились.
   Магомед остановился на лестнице, не дойдя двух ступеней до второго этажа. Прислонился спиной к перилам.
-   Ладно. Отпускаю, - тот, что придавливал локтем шею Галине, отпустил её и демонстративно поднял ладони вверх.
   Галина медленно, с застывшим взглядом, прижимаясь к стене скользила к двери своей коммунальной квартиры.
-   И что теперь? Можно идти? Товарищ командир?
-   Да, идите,- Магомед запрыгнул через две ступени на площадку второго этажа и подошёл к Галине,- эта ваша дверь?
    Галина испуганно закивала головой.
   Он почувствовал движение воздуха затылком и сделал уклон влево.
   Тяжёлый кулак бандита рассёк воздух.
   Магомет резко развернулся и оказался в обнимку с нападавшим. Тот испуганно дёрнулся, пытаясь вырваться из крепких объятий, но тщетно.
-   Ты что, педик что ли? Отпусти- замочу.
-   Нет. Это называется клинч,- пояснил Магомед и в этот же момент получил удар ножом в бок от второго бандита.
   Галина закричала, закрывая лицо руками.
   Оба бандита ринулись вон по лестнице вниз.
   Магомед сделал несколько шагов в сторону сбежавших, но пошатнулся и прижимая рану в левом боку опустился на ступеньки.

   На крик выскочил всклокоченный сосед по коммуналке. Из-за его спины осторожно выглядывала Анастасия Михайловна –мать Галины.
-   Галя,- испуганно зашептала она,- что здесь происходит? Немедленно домой. И ухватив заторможенную дочь за руку потянула в распахнутую дверь.
   Но Галина выдернула руку и бросилась к раненому юноше. Попыталась помочь ему подняться, - вы можете идти? Давайте пройдём в комнату. Виктор, помогите, - обратилась она к соседу.
   Вдвоём с соседом они помогли дойти раненому до комнаты женщин и уложили его на тахту, отодвинув в сторону детскую кроватку со спавшим ребёнком.
   Галина ощупала легонько спящего ребенка, словно он тоже мог пострадать и теперь уже спокойным и уверенным голосом предложила осмотреть рану.
   Надо вызвать врача и милиционера, - предложила Анастасия Михайловна.

-   Милиционер перед вами,- отозвался сосед,- а вот врача… я не знаю, - что произошло? Вы можете говорить? - обратился он к лежащему.
-   Да, мне надо идти, – он попробовал подняться, но тут же отказался от этой попытки. Кружилась голова.
-   Ни в коем случае. У вас потеря крови. Надо лежать. Мама, у нас есть спирт?
-   Конечно, доченька. -  Анастасия Михайловна принесла неполную бутылку спирта и с хлопком выдернула плотно скрученную из бумаги пробку, - вот. И кусочек ваты. Надо прочистить рану.
-   Нет, мама тряпочку пожалуйста, ватой нельзя. Частицы попадут в рану.
   Выпейте пока глоток.
   Магомед отказался,- не могу, я за рулём, извините. Да и не пью я. Совсем.

-   Полагаю сегодня, да и скорее всего завтра вам автомобиль не понадобится,- поспешила обрадовать пациента, подошедшая с кусочком цветного батиста, Анастасия Михайловна.
-   Это для купирования боли, Магомед… Но раз так, тогда потерпите,- она смочила ткань спиртом и протёрла вокруг раны, затем немного выплеснула из бутылки на рану.
   Юноша поморщился и побледнел.
-   Ничего, сейчас пройдёт. Мне кажется рана не глубокая. Смягчил удар ваш толстый овчинный полушубок. Вам повезло.
-   Да это военный, – подарок Ивана Дмитриевича, дай бог ему здоровья!
   Ну если так, я всё же должен его забрать. Ехать мне надо на Медвежку.
-   Нет, нет,- забеспокоилась Галина,- я могу и ошибаться. Я же не врач. Просто курсы санитарок в пединституте. А вдруг лёгкое задето? Нужен рентген.
-   Но мне надо хотя бы предупредить. Надо сообщить по рации диспетчеру. А он сообщит Ивану Дмитриевичу. Он же будет ждать меня. Не хорошо.
-   Ладно! Давайте ключи я схожу передам. Я умею пользоваться рацией,-предложил сосед,- у нас думаю такие же.
-   Спасибо! В кармане, в полушубке. Возьмите пожалуйста. Скажите сообщение для Горина Ивана Дмитриевича от водителя. Скажите я очень извиняюсь, что так… Надо забрать машину в гараж. Пусть пришлют
кого-нибудь.
   Виктор выбежал на улицу. Ветер ещё не сбивал с ног, но заставлял согнуться и двигаться боком. Шапка немедленно слетела с головы и унеслась в темноту.
   Дверь автомобиля оказалась открытой.
-   Алё, диспетчер. Мне нужен Иван Дмитриевич Горин.  Да. Я из его автомобиля. Нет он не может. Его только что зарезали. Да какие шутки?
   Пришлите скорую и кого-нибудь забрать автомобиль. Да, записывайте.
 


                Крещение. (Июль 1941г. Соловьёво.)


-   Давай, Вовка! Стреляй!
   Вовка смотрел на приближающийся танк и медлил.
-   Стреляй! Чего ты ждёшь? – Алмас переминался с ноги на ногу,- давай же, не успеем. Сметёт.

   Лёгкий немецкий танк несся прямо на застывшего в окопе Вовку. Вдали, сквозь пыльный след, проглядывалась бегущая вслед вражеская пехота, заглушающая своим рёвом грохот танка.
   С правого фланга наперерез немецкой пехоте с криками ур-ра стремительно неслась кавалерийская группа Доватора во главе с майором Ясеневым.
-   Огонь, боец Горин,- требовал Алмас.
   Его и без того треугольные глаза превратились в узкие щёлки, - давай я сам,- пытался он перехватить ПТР.
   Вовка оттолкнул его, дёрнув плечом, - рано,- прошипел он.
-   Э-э, вы что там заснули? – заорал кто-то слева,- Брюлик ты чего?
-   Заткнись Урка, - ответил кричащему возбуждённый азиат,- Вовка последний шанс, жми.
   Вовка нажал на спусковую скобу. Раздался выстрел.  Он отлетел на противоположный борт окопа, схватившись за плечо. Что- такое?
-   У Рукавишникова сильная отдача. Я думал ты знаешь.
-   Да знаю я… Все-таки я предпочитаю Дегтярёва, - поглаживая плечо констатировал «боец Горин младший» или просто – «младший», или «малой» - так теперь будут с искренним уважением звать Вовку сослуживцы.

   Танк встал около 100 метров от борта окопа. 
-   В яблочко! – зааплодировали дружно Урка и Брюлик..
-   Молодец! – похвалил подоспевший политрук,- попрошу командира представить тебя к награде… чёрт там же ещё,- политрук смотрел в бинокль за остов подбитого танка… а ты говорил один… Метров 400.  Брюлик!
-   Я сам товарищ политрук,- Вовка снова приник к ПТР, - не вижу, этот заслоняет. Надо переместиться вправо, - он попробовал подхватить ружьё и не смог.
-   Брюлик и урка, то есть красноармейцы Акаев и Юрков помогите переместить ПТР.
-   Да я сам,- попробовал возразить Вовка.
-   Да ладно, снайпер, ты лучше попади, а мы перенесём. 24 килограмма всё-таки.

   Они подхватили вдвоём ПТР и протащили несколько метров вдоль окопа. Бойцы прижимались к борту траншеи, пропуская вперёд молодого героя дня и его почти уже добровольных помощников. Длинный ствол ПТР заставлял встречных бойцов низко кланяться чтобы не получить по голове.
   Теперь уже подбитый Т-2 не перекрывал траекторию стрельбы. На этот раз боец Владимир Горин не стал дожидаться приближения танка и выстрелил раньше, крепко прижимая приклад к ноющему плечу.
   Дёрнулся назад, но сейчас удержал равновесие.
   Танк развернулся на месте вокруг собственной оси и замер.
-   Молодец, в гусеницу,- политрук неотрывно следил за обстановкой в окуляры бинокля,-  чёрт он жив, вывалился из танка… сколько их там?
-   Экипаж 3 человека, - ответил Вовка, вглядываясь в даль из-под руки.
   Из окопа выскочил человек и короткими зигзагами ринулся в сторону подбитых машин.
-   Куда? Отставить! Красноармеец Юрков вернитесь! Вот дурак! Там же пехота прёт следом. – Политрук выскочил из траншеи вслед за красноармейцем, - за мно-ой бойцы, закричал он и бросился догонять «урку».

   Вовка и Алмас переглянулись, оставили ПТР и кинулись за командиром.
   За ними нестройной толпой стали выскакивать из окопа другие бойцы и с криками, ура-а, пригибая голову последовали за безумной троицей.
   Вовка уже почти догнал Юркова, когда увидел совсем рядом, из-под немецкого танка вспышку и ему тут же обожгло левую руку повыше локтя.
   Красноармеец Юрков на лету спрыгнул на бок и скользнув по земле подсечкой выбил из протянутой руки немца пистолет.
   Затем схватил его за ворот куртки, выволок из-под танка и начал остервенело бить ногами. – Убью сука, - орал он, - забью нахрен.
   Немец неуклюже защищался руками и что-то орал в ответ.

-   Боец Урка! Прекратить немедленно! – Подбежавший политрук схватил рассвирепевшего солдата, оттащил на шаг и едва дыша повторил,- отставить я говорю. Убьёшь. А это язык.

   Для красноармейца Юркова видимо это был серьёзный аргумент, так как он вдруг замер, обвёл вокруг непонимающим взглядом, глубоко вдохнул бензиновый воздух и махнув рукой отошёл в сторону, - делайте что хотите.

-   Их ибэ ауф! Нихт чифэн! Их хабэ ди бюштэлюн астуфёт! Битэ! Их ибэ ауф!
  (Ich   gebe auf! Nicht schie;en! Ich habe die Bestellung ausgef;hrt!
Bitte! Ich gebe auf!)
-   Эндэ хоух!  (H;nde hoch!) - Потребовал подбежавший Вовка.
   Немец поднял руки вверх и потрясая ими повторял: Ich gebe auf! Ich habe die Bestellung ausgef;hrt!
-   Боец Горин вы понимаете немецкий?
-   Немножко. – ответил Вовка прижимая рукой рану на левой руке. – Он сдаётся и просит не стрелять. Он выполнял приказ.
 Гимнастёрка под ладонью медленно оплывала бордовым.
-   Ты ранен что ли? Быстро в санчасть. Юрков, сопроводите.
-   Так точно товарищ старший политрук. – Он подхватил товарища под локоть и потянул прочь. Проходя мимо врага, быстро наклонился и подобрал выбитый пистолет. – О! Хорош да? Парабеллум.
-   Пистолет Люгера. Устарел. - поморщился Вовка. Боль стала проступать.


                Перевоплощение. (Июль 1941г. Соловьёво. Май 1975г. Омск.)

   Иногда, открыв глаза, я вижу вокруг незнакомый мир. Я нахожусь среди незнакомых мне людей. Слышу их голоса.
   Некоторые из них обращаются ко мне, разговаривают со мной, похлопывают дружески по плечу.
   Но что-то не то. Что–то не так. Возможно только со мной.
   Я опускаю взгляд на ладони своих рук и не узнаю их. Словно смотрю через иллюминатор какого-то неведомого скафандра. А скафандр — это моё тело. Или не моё?
   Вот и сейчас я вижу свои руки. Они ухватили крепко уздечку, а ноги с силой прижимают бока светло-серой с белыми звёздочками, лошади. Грива черная- развевается на ветру.
   Мы скачем по полю сквозь редкий сизый дым.  Яркие цветные вспышки вокруг обволакивают нас как волны в тёплом море.
   Вокруг никого, глухая тишина, словно кто-то выключил звук.  А мы всё скачем и скачем.
   На всём скаку, с размаху, словно кувалда бьёт в моё левое плечо.
   В долю секунды моё тело, независимо от моей воли, выскочило из седла, взлетело и совершив обратный кувырок через голову приземлилось на спину. Я даже не почувствовал боли.

   На голубые проталины неба наезжал черный дым.   Сквозь него проступило детское лицо.
   Я уже видел эту пронзительную синь?
   Будто смотрю из-под кобальта Хорватской Адриатики.
   Припухлые губы. Лёгкая, словно виноватая, улыбка.
   Кажется, я не могу дышать.
-   Не бойся,- её детская ручка легко касается моей щеки,- всё будет хорошо. Ты жёстко упал на спину. Твои лёгкие от удара сжались и вытолкнули весь воздух. Надо сделать глотательное движение, тихонечко и медленно проглотить маленькую порцию воздуха.
-  Как хорошо, что она вернулась, – размышлял он, при этом его лицо, губы, глаза оставались неподвижными. 
-  Ты сейчас не можешь говорить. Тебе надо обязательно выпить глоток воздуха. Попробуй.
-  Но я же говорю… Где мы?
-  Нет, твоё тело в коме.
-  Но ты же меня слышишь? Я так рад.
-  Послушай меня! Попробуй сделать вдох.
-  Я не могу.
-  Нет можешь.  Надо обязательно сделать. Я тебе помогу.
 
  Она наклонилась, зажала пальчиками его нос и прильнув губами к губам шумно вдохнула в него.

  Иван открыл рот и судорожно втянул в себя воздух. Попробовал приподняться. Пронзила острая боль в плече. Голова закружилась. Он услышал свой болезненный стон. И далекие выстрелы, и звуки взрывов, и фырканье склонившегося над ним коня. Кажется, слух вернулся.

-  Орлик? Ты здесь. Умница. А где же… - Иван покрутил головой вокруг, с искажённым гримасой лицом,- да кажется проступает, боже что же так больно…

  Орлик подогнул передние ноги и неуклюже опустился на брюхо. Рядом с Иваном.
-  Да-да, спасибо дружочек. Я сейчас. Попробую.
  Он потянулся здоровой рукой и уцепившись за седло подтянул свое тело ближе к коню. 
  Орлик терпеливо ждал пока Иван заберётся в седло, белые звёздочки на пепельно- сером теле жеребца как будто меняли цвет, становились бледно- розовыми, мигали, переливались в индиго и снова вспыхивали ярко – белым. И это сияние сопровождалось лёгкой музыкой, будто кто-то виртуозно перебирал струны. Шопен!
-  Да, Ноктюрн. Нравится?
-  Конечно. Как может не нравится. Только я думал это фортепианная музыка.
-  Фортепианная. И гитарная. Неважно... На гитаре можно играть всё… Вот хотите, например, Людвига Ван Бетховена?
 
  Саша Барановский (среди друзей Алекс) любил блеснуть виртуозностью своей игры на гитаре.
  Его талант признавали даже специалисты, предлагая продолжить учёбу в консерватории. Но он относился к таким предложениям весело и легкомысленно. Поэтому поступил в СибАДИ на факультет «Мосты и Тоннели», где преподавал его отец – профессор Барановский, заслуженный и авторитетный учёный.
  Вместе с ним туда же попали и его друзья детства: Андрей Нестеров и Павел Кулешов.
  Иван же был с параллельного факультета АТ и в эту компанию попал случайно, увлекшись студенческим театром, как и эти трое.
  Сейчас все четверо расположились недалеко от института на берегу Иртыша, нагло прогуливая свои лекции. Троица за компанию, а Ивану неинтересна была дисциплина «Основы взаимозаменяемости», он считал её легкой не требующей творчества.
-  И так сдам.

  Весело пригревало солнышко, ласково плескалась вода под высоким берегом реки и бегло перебирал струны на старой гитаре непутёвый, но талантливый студент Александр Барановский. Он с упоением играл Бетховена.
  И похоже таких же непутёвых здесь было немало.  На пригорке у реки разлеглись в неге, казалось, пол института прогульщиков. Ещё бы - такой прекрасный солнечный день. Жди чудес.
  Иван приподнялся, облокотившись на локоть.
-  Да, Алекс, - произнёс он задумчиво,- ты талант, здорово! Соната № 27, обожаю!
-  Да хватит тебе играть это занудство. Давай лучше, что-нибудь повеселее,- не согласился Павел Кулешов (в своём кругу - Кулёчек), поднявшись на ноги и приготовившись потанцевать - твист, например, - он ритмично подергал бёдрами.
-  Дурак ты Кулёчек,- заступился за товарища Андрей (он же Нестер), - это же Бетховен!
-  Ну и что, что я Лунную сонату что ли не знаю? обиделся Павел,- фигня и тягомотина.
-   Ух ты! Кто это? – Павел в искреннем восхищении показывал пальцем в сторону, где медленно, с уверенным достоинством, прямой спиной и какой-то странной лёгкой походкой, переступая с носка на пятку, а не наоборот, как все нормальные люди, двигалась «таинственная незнакомка» в черном полупрозрачном платье, сквозь которое смутно угадывалась её упругая стать. 
  Такая же чёрная кружевная, с широкими полями шляпка, наполовину прикрывала её лицо.
  Притихшие студенты завороженно провожали незнакомку удивленными взглядами.
-   Паша, неприлично так пялиться на даму.
    Да, коллеги, - покачал головой Алекс Барановский,- тут нужна другая музыка, - он подтянулся, поправил ленту от гитары и заиграл, пристально глядя в удаляющуюся спину девушки в чёрном.

  Незнакомка на мгновенье обернулась, её глаза встретились с играющим, потом скользнули по лицу Ивана. Она слегка наклонила голову, словно благодарила за музыку и пошла дальше. Также легко и непринуждённо.
-  Кто это? – уставился на удаляющуюся фигуру незнакомки, восхищённый Павел.
-  Придержи гормоны, Кулёчек, - предложил гитарист не прекращая играть, - это не твоя фемина.
-  Чего это?
-  Она любит Шуберта, - ответил Александр продолжая с чувством играть:
 Ave Maria. 
-  Иви, ты видел, как она на тебя смотрела?


                В штабе. (Июль 1941г. Соловьёво.)

   Полковник Доватор собрал в штабе офицеров и несколько красноармейцев: Ну что, товарищи! Должен поблагодарить всех вас! Сегодня мы с честью выполнили задачу, поставленную маршалом Тимошенко – удержали переправу через Днепр, понеся незначительные, но конечно тяжёлые для нас для всех потери. Фашистам же нанесен несоразмерно больший ущерб.
   Мы скорбим по павшим! И воздаём должное отличившимся.
   Мною будут подписаны и направлены в высшие инстанции ходатайства (наградные листы) о награждении за оборону переправы через Днепр.
   Особо хочу отметить за умелую и своевременную организацию наступления кавалерии начальника штаба Майора Ясенева, старшего политрука Лузикова.
   Смелость и отвагу, и я даже сказал бы дерзость, проявили наши молодые красноармейцы Акаев и Горин, которые в крайне неблагоприятной обстановке сумели подбить два вражеских танка и обезвредить, и взять в плен немецкого унтер-офицера, который уже охотно даёт полезные нам сведения.

-   А как же Урка?- шепотом спросил Вовка, стоявшего рядом Алмаса,- не честно.
 
-   При чём, боец Горин Владимир рекомендован на двухнедельную учёбу в высшее техническое училище и ему присвоено звание младший сержант. - Продолжил полковник, заглянув в шпаргалку. - Оба представлены к награде медалью «За отвагу».
 -  Орденом Красной Звезды, будет награжден красноармеец Горин…- командующий кавалерией на секунду замешкался и продолжил, - Иван Дмитриевич с присвоением ему внеочередного звания сержант… посмертно…
-   Как,- закричал Вовка, - не может быть. Ноги его подкосились, и он рухнул на земляной пол.

               
               
                До свадьбы заживёт. (Апрель 1953г. Норильск.)


  Скорая с трудом пробилась сквозь снежные перемёты.  Оперативно подбросили бульдозер, который шёл впереди скорой и расчищал дорогу. Благо недалеко расположилась центральная автотранспортная контора, с руководством которой договорился по телефону Иван Дмитриевич.
  Галина навестила Магомеда на следующий день. Было темно, тихо и морозно. Так всегда бывает после снежной бури.

  Несмотря на воскресенье, в город была выведена многочисленная техника на борьбу со снежными заносами, в тусклом свете фар которой роилась поднятая снежная пыль. В воздухе стоял густой запах выхлопных газов, солярки и промасленной трансмиссии. Шумно и дымно.

  Магомед лежал лицом к стене, один в четырёхместной палате и не заметил, как бесшумно в мягких, светлых валенках вошла Галина с рыжим кожаным портфелем в руке, слегка потёртые бока которого выпирали, словно брюхо бурёнки.

-  Здравствуйте, Магомед!

  Он обернулся и с трудом подавил в себе приступ радости. Глаза его немедленно ожили и засветились. Едва заметная улыбка тронула пересохшие и потрескавшиеся губы.

-  Здравствуйте, Галя. Я очень рад видеть вас снова.
-  Ну как вы? Что говорят врачи?
-  Говорят до свадьбы заживёт.   
-  Вот и прекрасно. Мама передаёт вам наилучшие пожелания,и скорейшего выздоровления. И я к ней с удовольствием присоединяюсь. Вот мы вам приготовили гостинец, - она раскрыла мамин портфель и стала доставать оттуда продукты, упакованные в кальку – плотную матовую бумагу для чертежей и укладывать на прикроватную тумбочку. Здесь прекрасные жареные сижки. А это «Мишка на Севере». К чаю. И пирожки. А это…
-   Ну что вы… такое беспокойство… мне неловко. Спасибо конечно. Зачем же так много.
-   Мы вообще то думали, что вы тут не один. А вы вон как фон – барон.
-   Да, видимо в этом городе больше никто не болеет. Да вы присаживайтесь.
   Галина оглянулась и прихватив видавшую виды табуретку придвинула её ближе к кровати.
-   Хотела ещё раз поблагодарить вас от всей нашей семьи. За то, что спасли меня от этих бандитов.
-   Да, к сожалению, сейчас после смерти … этого - он бросил быстрый взгляд на Галину, - отца народов… амнистировали всех подряд… Нет это конечно
здорово. Большинство то достойные люди. Но были и … нехорошие. По–этому сейчас в тёмное время лучше не ходить.
-   Да-да. Только светлого то нету. А до лета ещё далеко.
-   Ну хотя бы только по освященным местам.

  Галина изучающе смотрела на Магомеда, ей хотелось задать ему вопрос, но она не решалась.
  Сегодня утром она была в милиции, давала показания по происшествию, и сосед сообщил ей «секретную» информацию, что есть зацепки о нападавших.
-  Куда они денутся, мы же здесь как на острове, связи с «материком» нет. В тундре не спрячешься. Найдём. А что касается Магомеда, то надо тоже быть осторожнее. Он «сидел» здесь за убийство. Почему то, лишь 3 года. Несовершеннолетний. 16 было.
  Она удивилась, - разве можно посадить мальчика?
  Но Виктор лишь молча закатил глаза.

-  Опа! Какая встреча! – В палату вошли те самые, вчерашние бандиты, - на ловца и зверь…
  Галина почувствовала, как её сознание начинает таять. Кровь отхлынула от лица. Руки задрожали.
-  Что вы хотите,- почти шёпотом спросила она, едва удерживаясь левой рукой за край табуретки.
-  Как что, - весело ответил тот что душил её вчера, - хотим дорезать хачика и забрать нашу шубку. Лежать,- наставил он нож на пытавшегося подняться Магомеда.
-  Отпусти её. Пусть она уйдёт.
-  Не могу. Теперь уже не могу. Вчера ещё мог. А сегодня уже нет. Если бы ты не влез вчера всё было бы хорошо, ну осталась бы она без шубки, зато все были бы целы. У неё поди есть что одеть. Но ты всё испортил. Теперь придётся платить.
-  Возьмите пожалуйста, - Галина сняла шубу и протянула её грабителю, только не трогайте нас, мы не будем в претензии.
-  Нет ты видел, Серый, - обратился тот к подельнику, - они нас просят принять шубку. Ну если вы так просите… -  он потянулся к Галине.

-  Что тут происходит? - на пороге появился Иван Дмитриевич, отряхивая снежок с рукавов полушубка.
  Бандит, стоящий ближе к выходу вытащил нож и бросился на вошедшего. Однако получил молниеносный удар ногой в голову и упал без чувств.
  Второй замер от неожиданности и бросив шубку попытался прорваться к выходу, но получил резкий удар сжатыми пальцами ладони левой руки в шею снизу-вверх, быстрый короткий удар, почти не заметный для глаз как бросок кобры и также свалился на пол.

-  Всем стоять, руки вверх! – в комнату ворвался Виктор, держа в руке пистолет, - на пол! О, Галина, как вы? Иван Дмитриевич и вы здесь? А это кто, - указал он на лежащих?
-  Как вы и просили, они уже на полу. Заберите у них холодное оружие, пока не очнулись,- предложил Иван Дмитриевич - И лучше их связать.
-  Это они,- пришла в себя Галина,- те что вчера напали на нас.
-  О, какой приятный сюрприз. А что им здесь надо,- Виктор ловко обшарил карманы лежащих, переворачивая с боку на бок. Подобрал валявшееся рядом холодное оружие.
-  Самоделка,- потрогал пальцами остриё ножа,- но хорошая. Делал специалист из рессоры. Даже рисунок на стали есть. Многократная ковка. Ручка наборная, удобная. Мастер,- удовлетворенно констатировал милиционер.
-  Очевидно, что они пришли не здоровьем Магомеда поинтересоваться, товарищ младший лейтенант.  Хотя... может именно здоровьем. Теперь у вас есть шанс получить внеочередного лейтенанта или даже старшего, - рассудил Иван Дмитриевич.
-  Галина вам лучше сейчас пойти домой, если подождёте 5 минут я вас подвезу. Магомед вам я привёз кое-что поесть. Знаю рана не тяжелая. Лёгкое не задето. Говорят, через две недели будете в форме. Выздоравливайте.
-  А как же вы, Иван Дмитриевич. Я уже нормально себя чувствую. За рулём вполне могу сидеть.
-  Героизм сейчас совершенно не обязателен.  За рулем я сам с удовольствием покатаюсь. Не переживайте. Надо нормально и спокойно
долечиться. Лейтенант давайте опросим всех завтра. Пусть сегодня все придут в себя. Хорошо?
-  Да- да. Я прошу всех завтра явиться ко мне к 8 утра. Кроме конечно больного. С вас Магомед я сниму показания здесь и сейчас. Что - то они долго не приходят в себя. И кто же им так помог?
 
  Этот вопрос милиционера остался без ответа.

-  Галина пойдёмте со мною. Магомед, увидимся завтра. Лейтенант, к вам я тоже забегу. На днях. Разгребу немного завалы. 
 - Иван Дмитриевич, я могу и пешком, здесь недалеко,- смущённо предложила Галина, когда они вышли на заснеженную улицу.
-  Нет - нет. Теперь уж я вас не отпущу. Садитесь пожалуйста,- он открыл правую переднюю дверь и указал рукой на сиденье.

 
                Жив. (Июль 1941г. Соловьёво)

   Красноармеец Юрков продвигался сквозь бойцов, расположившихся в окопе в слегка приподнятом настроении, если таковое вообще возможно на войне. Они рады были в душе, что сегодня остались живы, что можно поесть чем бог послал, что атаки сегодня уже точно не будет, потому, что после обеда немцы не воюют, они отдыхают, наверное, пишут письма домой, как и мы, общаются, может даже расслабляются под шнапс-тринкель.
 
-  Брюлик, еле тебя нашел, что ты тут сидишь? Молитвы читаешь что ли?

  Боец Акаев Алмас сидел, подложив под себя деревянную чурку и прислонившись спиной к борту окопа смотрел неподвижно вверх, его губы едва заметно шевелились. –  Пошли давай, там малой, по-моему, … не в себе. Я тут, это… Клад нашел. Жидкий,- он похлопал по фляжке, выпирающей за выцветшей гимнастёркой. – Мне кажется ему сейчас надо.  Принять и забыться. И закусь есть немного. Хлебушек да сальце.

  Они выбрались из окопа и двинулись в сторону к лесополосе.
-   Эй куда вы? – окликнули их из окопа.
-   Тихо, ты. На разведку. Сейчас вернёмся.

  Вовка сидел неподвижно под ветлой, прислонившись спиной к стволу и запрокинув голову к небу.

-  Я тебе говорил, видишь? -  шепнул Урка и кивнул в сторону дерева. Давай тихонько, а то напугаем.
  Они подошли неслышно к погруженному в себя Вовке и опустились молча рядом.
  Вовка никак не отреагировал на сослуживцев, его глаза оставались неподвижными.
  Урка достал из-за пазухи армейскую флягу и демонстративно кашлянул,- мы тут это… Помянем давай. Он отвинтил крышку и протянул флягу.
   Вовка медленно опустил голову, обвёл отрешённым взглядом товарищей, протянул руку за фляжкой, задержал её ненадолго в руке, тяжело вздохнул и сделав глоток молча вернул обратно.
   То же проделали оба сослуживца. Помолчали.

-   Брюлик, а вот как же вера. Разве вера тебе не запрещает употреблять?
-   Ты Урка провокатор что ли? Я агностик.
-   Неверующий значит? Атеист? - удивился Урка.
-   Я верующий. Я верю в непознаваемость мира.
-   О-о! да ты образованный казах.
-   Мой папа заместитель Наркома просвещения. Киргизской ССР.
-   А, то есть ты не казах?
-   Нет.
-   А мой папа доктор. Ещё по маленькой, - Урка уверенной рукой налил из фляги в алюминиевую пробку, - держи,- протянул он Вовке.
   Тот взял пробку и опрокинул жидкость себе в рот. По-прежнему не проронив слова.
-   Ну вот,- Урка повторил процедуру для Алмаса.

-   Моя мама хотела, чтобы я тоже стал доктором. У нас в Киргизии доктор всё равно что большой начальник.  Но я крови боюсь.
-   Да нет.  Давайте закусывайте, - повеселевший Урка (что совершенно не сочеталось с его трезвыми и сосредоточенными глазами) развернул газету «Звезда» с куском пожелтевшего сала и четвертинкой черного хлеба.
-   Эх потёр он ладони сейчас бы ещё зубчик чесночка, да натереть корочку… Он у меня, вообще то, доктор физико-математических наук.

-   Младший сержант Горин! - послышался издалека голос политрука Лузикова.
-   Тьфу ты, вот же принесла ... Ну что теперь? Не прятаться же героям, - Урка достал нож и стал аккуратно нарезать ломтиками сало.
-   Боец Горин! – старший политрук Лузиков едва переводил дух, - жив. Иван жив. Брат ваш. Что это тут у вас? - он вытащил из-под гимнастёрки красноармейца Юркова флягу. Открутил крышку, понюхал и сделав глоток закусил кусочком сала, лежащего на газете. А! хорошо! - протянул флягу Урке, глядя при этом на заторможенного Вовку.
-   Боец Горин младший, вы не поняли? Я говорю брат ваш жив. Жеребец, пегас этот вывез. Ранен он. Сквозное в плечо. Жить будет. Всё хорошо. Вы что все? – политрук развёл руками,- уже накушались что ли? Собираемся быстро.



                В гости. (Апрель 1953г. Норильск. Август 1941г. Горькая Балка.)

   Иван Дмитриевич водитель не профессиональный, но надёжный, опробовал почти все автомобили и технику, имевшиеся в наличии в учебном центре спецподготовки в 42-ом, куда он попал после госпиталя, пережив чудесным образом тяжёлое осколочное ранение, категорически отказавшись от ампутации правой руки до локтя.  А были там и американские автомобили, и английские, и немецкие.
   Но продвигаясь сейчас от больницы до дома Галины в соцгороде на премиальной М-20, полученной за выдающиеся показатели в работе на гражданке, он понимал, что недостаточно хорош на этой тусклой, заснеженной дороге, затерянной за далёкой, холодной и безлюдной 69 параллелью. Как в тёмном бездонном космосе. Только ещё хуже.
   Автомобиль то и дело уводило на обочину и ему всё время приходилось маневрировать, выкручивая руль в разные стороны, отчего
расположившуюся рядом девушку в такт «бросало» то на боковое окно в ледяной глазури, то на Ивана Дмитриевича. При этом она неловко упиралась руками в плечо водителя, чтобы, не дай бог, не соприкоснуться телами.
  Хрустко скрипел сухой снег под колёсами, словно кто-то в упоении грыз сухари. Молчали.

-   А кто рядом с ней будет хорош? Ты? – размышлял он, глядя на искрящиеся в свете фар снежинки, разбивающиеся о лобовое стекло автомобиля с трудом пробивающего себе снежную колею. – Сколько ей? Наверное, лет 20. А тебе 29! Ты для неё слишком стар.
   Машину подбросило, и он едва не стукнулся головой о верх кузова. Звякнули инструменты в багажнике. – Вы не ушиблись? Что-то попало под колесо.
   Она не ответила, продолжая пристально вглядываться в сумеречную метель сквозь оттаявший дыханием круг на замёрзшем боковом стекле.

   Ему вспомнилась короткая поездка домой в августе 41, после первого ранения.
   Бесшумные слёзы матери и азартные глаза Николеньки, восхищённо разглядывающего его яркие петличные знаки различия и орден Красной Звезды на новенькой, выданной по случаю награждения, гимнастёрке.
 
-   А это что? – младший брат указал на золотистый прямоугольник на правой стороне груди над орденом.
-   Это сынок нашивка, означающая ранение. Тяжёлое ранение,- за Ивана ответил Сероштан. В его голосе слышалось уважение и даже гордость.
-   А ты был ранен, Вань? Покажи. - Николенька умоляюще смотрел на брата,- а как это? Больно?
-   Давай дружочек потом, ладно?
-   Мама я тут кое-что тебе привёз из еды, - он вытряхнул вещмешок на добротно сколоченный стол,- тушёнка, хлеб, лук, сало, галеты.
-   Ну, что ты сынок у нас всего достаточно. Тушёнки конечно нет, но сало есть. Картошечка, соленые огурчики-помидорчики. Сейчас будем кушать. Давайте за стол.

-   И даже есть чем запить,- предложил Сероштан.
-   Да. Пожалуй, он сильно изменился. – Подумал Иван,- глядя украдкой на лицо отчима,- постарел, суровости не стало, размяк.
-   Хорошо! Вы начинайте без меня, а я подтянусь. Попозже. Сейчас сбегаю кой- куда и вернусь. Давайте, - он вышел в сени,- я скоро,- донёсся его убегающий голос.
-   Кой -куда…- матушка устало опустилась на скамью около стола,- про Вовочку даже спросить не успела.
-   Пап, а что это за звезда у Вани?
-   Это Орден, Николенька. Наш Ваня герой.
-   Остынет картошечка. Николенька может ты посмотришь куда побежал Ванечка, - неуверенно спросила матушка,- впрочем не надо и так …
-   Вот что,- не дал ей договорить Сероштан,- пойду-ка я затоплю баньку,- он двинулся на выход и ударился лбом проходя через низкий проём двери, - ай я яй,- потирая лоб воскликнул глава дома,- старею.
   Николенька бросился к отцу и обнял его ноги,- больно?


                Не сержусь. (Апрель 1953г. Норильск.)

-  Простите ради бога. Больно? -   Автомобиль ткнулся в сугроб и заглох. Оба и водитель и пассажирка упали вперёд. Иван Дмитриевич упёрся в рулевое колесо, а его пассажирка ударилась о переднюю панель.
–  Он придвинулся ближе к Галине и обнял её за плечи,- давайте посмотрю вы не поранились? Извините я что-то задумался и не заметил. Какой же я бестолковый.
-  Ничего, - Галина отстранилась от Ивана Дмитриевича, кажется всё в порядке. Давайте я уже дойду пешком. Это совсем рядом. Сегодня очень насыщенный приключениями день. А, впрочем, как и вчера.  - она открыла дверь и вышла наружу прихрамывая.
-  Подождите, я всё-таки провожу вас. До двери, а то мало ли что… опять.  Потом, всё равно, теперь без буксира не выбраться. Сейчас я попрошу диспетчера чтобы подослал бульдозер, минуточку.
  Девушка продолжала тихонько двигаться, удерживая равновесие взмахами рук и оставляя глубокие следы на свежевыпавшем снегу.

-  Знаете, Галина. Мне кажется вы на меня очень сердитесь. Наверное, я излишне навязчив. Но только из добрых побуждений, поверьте.
  Иван Дмитриевич быстро догнал Галину, и они уже шли рядом по вязкому скрипучему снегу не касаясь друг друга.
-  Возьмите меня под руку так вам будет удобнее идти и надёжнее. Не бойтесь.
-  Хорошо. Если вы настаиваете,- она взяла его под руку и крепко прижала к себе. –  Нет сейчас я не боюсь уже. Там вчера и сегодня в больнице. Что это было? Что им надо? И что это за приёмы такие вы применили к ним. Я действительно испугалась.
-  Ну, видите ли…- он не успел договорить.
  Его спутница вскрикнула, поскользнувшись и повалилась в снег увлекая за собой визави.
  В этом снежном плену они лежали рядом. Их глаза встретились.   Он непроизвольно сдунул снежинки с ресниц девушки.
  Жёлтый свет тусклого фонаря волшебно отражался от матовой кожи её лица.
  Она рефлекторно зажмурилась. И он, как-то быстро, сам того не ожидая, чмокнул её в холодную щёчку.
-  Ой! Извините меня Галина. Не сдержался. Уж больно сказочно. Давайте считать, что это был поцелуй для снегурочки.
  Иван Дмитриевич энергично поднялся из сугроба и подал руку ей, – не сердитесь. Это больше не повторится.
  Крепко ухватив Галину за протянутую на встречу вязанную, расшитую розовыми цветочками варежку, он ловко приподнял её и притянул к себе, обхватив за талию.
  Она упёрлась ладонями в его грудь и отклонив голову назад, удивлённо рассматривала его заветренное лицо, - я не сержусь, - негромко произнесла Галина и бережно высвободилась из его объятий.
 
 

                Обратно. (Август 1941г. Горькая Балка.)

 
   Иван стремительно ворвался в комнату, забрал пустой вещмешок, растерянно оглянулся,- мама я должен вернуться на фронт. Срочно.
   Его глаза горели каким-то холодным огнём.
-   Как же! - всплеснула руками матушка,- почему? А пообедать? Картошечка тёпленькая.
-   Что? - он помассировал пальцами лоб словно вспоминая что-то,- непонимающе опустился на скамью и замер. Его глаза остановились.
-   Что случилось, сынок? – матушка растерянно опустилась на колени рядом с Иваном и положила руки на его ладони. – Может расскажешь? – она смотрела на сына снизу-вверх и глаза её излучали нежность и тихую боль.
-   Вы поссорились?
-   Нет, ну что ты мама, - ответил Иван неожиданно спокойным, ровным голосом от которого веяло холодом и отчуждённостью, - спасибо тебе, - он поцеловал её огрубевшие шершавые ладони, - всё хорошо. Бог с ними. Значит так надо.
-   Она тебя обидела?
-   Нет, мама. Я её даже не видел.
-   Ну тогда что же…
-   Зато я видел у неё этого… в чёрной фуражке с тёмно-синими околышами. Сидит такой…сытый, довольный.
   Он резко поднялся,- надо идти, мама. Прости. Ещё увидимся. Потом. Я напишу.  Николенька, это тебе,- протянул брату пилотку, - на память. Береги маму.
   Матушка последовала за Иваном, но остановилась за калиткой сжав на груди руки и с ужасом наблюдала за стремительно удаляющейся спиной сына.
-   Ну что? Через часик можно париться. Кто пойдёт первым? – Глава семьи удовлетворённо потирал свои руки, пытаясь стереть следы сажи. – Что с вами?
-   Ваня, - показала кивком головы на дорогу, супруга.
-   Что, Ваня? Не понял?
-   Ушёл.
-   Как ушёл? Куда ушёл? – Сероштан в недоумении развёл руками, - а как же баня?

   Навстречу родителям, стоявшим в замешательстве, подбежала стройная девушка в синем сарафане с белыми цветочками.  - где он? – учащенно дыша,- спросила она, испуганно глядя на матушку.
-   Он ушёл. Обратно. На фронт. – Что там у вас произошло, Нина?
   Нина закрыла лицо руками и заплакала. – В сельсовете я была. Боже мой! Что же теперь делать? Помогите.
-   Как же мы теперь тебе поможем, деточка,- матушка ласково обняла девушку за плечи, - теперь уж поздно, дорогая. Что же случилось?
-   Васька этот…вечно не вовремя. Попрощаться приходил. На фронт едет. Сегодня. А меня не было. Отец Васькин в сельсовет позвал. Срочно. Поговорить.
А этот сидел у нас дома и меня дожидался. А тут Ванечка… Боже, боже! Что же он наделал! Что теперь…
-   Вот, посмотри! – к ним подошёл радостный Николенька,- видишь, что мне Ваня подарил,- он протянул Нине пилотку,- со звёздочкой! - гордо сообщил он, - настоящая!
   Нина перестала всхлипывать, взяла из рук Николеньки пилотку и прижала её к своему лицу.
   Николенька сочувственно погладил её руку,- не плачь, он сказал, что напишет.
   Она улыбнулась сквозь слёзы.