Хроники Крылатого Маркграфа. Пролог

17 августа 1920 года

Белосток, Речь Посполита Польска

Временно оккупированный РККА

Тринадцатого августа 1915 года формально российский и польский (ибо он входил одновременно в Российскую Империю и в Царство Польское), а на самом деле на четыре пятых еврейский город Белосток после ожесточённых боёв был занят победоносной германской армией.

В марте 1918 года, после заключения Брестского мира между Германской империей и Советской Россией город был… объявлен частью Белорусской народной республики. В июле того же года стал частью Литвы, а 19 февраля 1919 года был (в первый раз) освобождён Войском Польским.

28 июля в результате успешного наступления Рабоче-Крестьянская Красная Армия заняла Белосток. И тут же сформировала так называемый Польревком - Временный революционный комитет, претендовавший на роль правительства «освобождённой» рабоче-крестьянской Польши.

Польревком возглавил не кто иной как «железный Феликс» Дзержинский – создатель и руководитель ВЧК-ОГПУ и нарком внутренних дел Советской России. Иными словами, главный организатор и вдохновитель Красного Террора… ну и вообще первый и главный советский палач.

Уже через неделю - четвёртого августа Польревком постановил выявить, арестовать и заключить в концлагеря всех признанных местной ВЧК опасными для социалистической революции в Польше – сиречь всех представителей польской крупной буржуазии и помещиков, всех известных своим сочувствием белополякам… и так далее.

Но это было письменное постановление. Устно же местные чекисты получили приказ не заморачиваться с концлагерями – ибо население местное было настолько антисоветски настроено, что могло и отбить арестованных.

А просто (в жутких традициях Красного террора) расстрелять всех арестованных. Без суда, следствия и Святого причастия. При этом проблемой был вовсе не сам расстрел – на этом красные упыри уже два года как набили руку; проблема была куда девать тела казнённых.

Могилы рыть было лень – да и раскопать могут люди или зверушки; крематориев в городе не было; котельные на виду – слишком много свидетелей, да и хлопотно… поэтому решили утопить в болоте.

А поскольку появление на улицах города грузовика с телами расстрелянных могло вызвать нежелательные эксцессы (а правда имеет крайне неприятное обыкновение вылезать наружу в самый неподходящий момент), было принято решение расстреливать на берегу болота. Ибо когда везут живых, то мало ли куда и зачем…

Чекисты из местных нашли глухое место на окраине города – туда от здания ЧК легко незаметно добраться по просёлочной дороге. Точно ничего не всплывёт – даже если груз к ногам не привязывать.

Однако случилась непредвиденная задержка - кто-то из горкома партии вдруг взбрыкнул и его пришлось долго убеждать – в результате решение о расстреле заключённых городской тюрьмы было окончательно утверждено только утром семнадцатого августа.

Начать решил с пробной партии, а до того решили – для храбрости – принять внутрь нужное количество огненной воды. В здании ЧК такое не приветствовалось, поэтому зашли в ближайшее питейное заведение (как ни странно, не прикрытое Советской властью).

Немного перебрали, языки развязались… и всё бы ничего, однако поблизости совершенно случайно (если такое вообще бывает) оказался совершенно необычный пятнадцатилетний юноша из местных.

Михаил Евдокимович Колокольцев – первый и (как вскоре выяснилось, единственный) ребёнок в семье теневых хозяев города Колокольцевых – родился тридцатого июля 1905 года.

Его отец – Евдоким Михайлович Колокольцев (Михаила назвали в честь дедушки по отцовской линии) был литвином (т.е., белорусом по национальности и католиком по вероисповеданию).

Точнее, в основном белорусом, ибо определённая примесь русской крови таки имела место быть. Причём не абы какой крови – его далёким предком был не кто иной как Андрей Иванович Кобыла - московский боярин времён Ивана Калиты и Симеона Гордого, первый исторически достоверный предок дома Романовых.

В венах матери Колокольцева текла смесь (примерно в равной пропорции) польской, немецкой и литовской крови... поэтому её родители благоразумно дали новорожденной дочери универсальное имя – Мария. Мария Станиславовна, если быть более точным (её отец – дед Колокольцева по материнской линии) был «в основном поляком».

Рожала она своего сынишку очень тяжело... к счастью, врачам (русского военного лазарета в Белостоке) удалось спасти жизнь и здоровье, и матери, и ребёнка... за исключением одной очень важной составляющей.

Спасённая от, казалось бы, неминуемой смерти Мария больше рожать детей не могла. Поэтому Михаил стал единственным ребёнком в семье. Что для обычно весьма многодетных католических семей очень большая редкость.

Как выяснилось спустя много лет, его репродуктивное здоровье пострадало аналогично – он был бесплоден от рождения (где-то что-то не так срослось или что-то в этом роде).

Своего единственного сына Евдоким Михайлович Колокольцев (свободно владевший немецким языком) называл вундеркиндом, а его жена и мама Михаила Мария (в девичестве Яблоновская) совершенно необычным ребёнком.

Оба были неправы – причём неправы категорически. Ибо Михаил Евдокимович Колокольцев, получивший своё имя в честь не столько своего деда по отцовской линии, сколько (по настоянию мамы – ревностной католички) святого Михаила Архангела (главнокомандующего Божьим Войском в Святой Войне) ребёнком никогда не был. Вообще. Ни дня.

Ибо и в дошкольном, и в школьном возрасте со своими сверстниками он общался исключительно по необходимости. По крайней необходимости. А общался он только и исключительно со взрослыми. Причём, как правило, категории «30+».

С книгами была ровно та же самая история. Миша научился читать (по-русски, ибо именно этот язык был основным в его многонациональной семье), когда ему еще не исполнилось и трёх лет. Причём совершенно самостоятельно – его никто никогда не учил читать.

С тех пор он не прочитал ни одной детской книги – разумеется, кроме тех, которые был обязан прочитать в соответствии с весьма требовательной программой в католической школе святой Бригиты.

Он читал только и исключительно взрослые книги. Благо (спасибо маме – преподавателю иностранных языков и литературы в колледже святого Игнатия Лойолы) библиотека в их доме была обширнейшая.

Причём сразу на нескольких языках – помимо родного польского (и почти что столь же родного русского), Мария Станиславовна свободно владела немецким, английским, французским и итальянским.

Как, собственно, и полагалось достойной представительнице древнего магнатского (впоследствии жалованного княжеского) рода Яблоновских. Предками Марии были канцлер Ян Яблоновский и даже король польский и великий князь литовский Станислав Лещинский, но величайшим из них она считала одного из великих европейских полководцев - спасителя Европы воеводу Станислава Яблоновского.

Ибо именно он (ибо здоровье не позволило польскому королю Яну III Собесскому взобраться на коня) повёл в атаку почти двадцатитысячный кавалерийский корпус в решающий момент битвы не только за Вену, но и за всю Европу, и за всю христианскую цивилизацию.

Крупнейшая в истории кавалерийская лавина спустилась с считавшихся непроходимыми для лошадей холмов и буквально втоптала в землю многократно превосходившую по численности мусульманскую армию. После этого разгрома мусульманские орды уже никогда не смогли угрожать Европе.

В соответствии с польско-немецкой традицией, Марии при рождении дали второе имя – Бронислава (которое она впоследствии предпочитала). Её назвали именно в честь её великого предка, ибо в переводе с польского Бронислава означает «славная защитница». Как впоследствии выяснилось, трудно было бы подобрать более подходящее ей имя.

Высокая, крепко (причём идеально) сложенная натуральная пепельная блондинка, Бронислава Яблоновская была из тех женщин, которые легко и непринуждённо и коня на скаку остановит (приходилось – и не раз), и вытащит кого угодно из горящей избы (однажды таки пришлось).

За глаза её называли «мужиком в юбке» но не за внешность (с женственностью у неё как раз было всё в порядке), а за необычную даже для мужчины физическую силу… и за вполне мужские увлечения.

Она стреляла из лука… в общем, впечатлила бы и Робин Гуда, а из огнестрельного оружия (дробовик, наган, браунинг, маузер, винчестер, винтовка Мосина) на зависть самым крутым шерифам и бандитам Дикого Запада.

Фехтовала точно не хуже королевских мушкетёров Людовика XIII (да хоть четырнадцатого) а двумя ножами (с которыми не расставалась нигде и никогда) владела так, что её муж даже в самых опасных деловых поездках (он был весьма смелым предпринимателем) чувствовал себя за ней как за каменной стеной. Хотя и сам постоять за себя мог очень даже – и с оружием, и без.

Приобрела она этот набор навыков (который сделал бы честь и бойцу штурмовых отрядов кайзеровской армии, и легендарного Ардити – спецназа армии итальянской) во времена своей бурной юности.

Сбежав из дома (ибо родители в конце концов таки достали свободолюбивую девушку), она прибилась к странствующему цирку. Где быстро стала не просто универсальной циркачкой, но и самой настоящей звездой.

Гимнастика, хождение по канату, фокусы, жонглирование, метание ножей… ну и стрельба, конечно. В стиле Вильгельма Телля с десяти метров – из нагана яблоко сбивала с головы ассистента - и всё такое прочее. Когда на открытом воздухе, то в подброшенные монеты попадала… пока обойма или барабан не заканчивались. С пяти метров из браунинга гвозди забивала…

В семнадцать лет залетела, сделала аборт – собственно, отсюда и все последующие репродуктивные проблемы… и поняла, что пора с этой вольницей заканчивать. Вернулась домой, где её жесточайшим образом выпороли (ибо было за что)… и простили.

Однако цирковые навыки никуда не делись – более того, Мария-Бронислава не только продолжала их развивать и укреплять при каждом удобном случае, но и передала их своему единственному ребёнку.

Которого она любила отчаянно и самозабвенно, ибо достался он ей очень, очень тяжело. Настолько тяжело, что лучшие врачи (об этом позаботился её муж – теневой хозяин города) с огромным трудом спасли её и ребёнка.

А когда опасность миновала, главный врач больницы Святого Луки (одной из лучших не только в Польше, но и вообще в Российской Империи) присел на табуретку у кровати (разумеется в отдельной палате) буквальном смысле чудом спасённую новоиспечённую маму и совершенно серьёзно объявил:

«Вот что я вам скажу, пани Бронислава…»

Врач был чистокровным евреем – его звали Моисей Аронович Хейфец; Мария-Бронислава родила сына Мишу на территории Российской Империи, но для обоих Бялосток был польским городом (хотя и почти на 4/5 еврейским).

Глубоко вздохнул и продолжил:

«Я уже тридцать пять лет имею дело с роженицами и новорождённым… в общем, настолько тяжёлые роды и настолько чудесное спасение – Ваше и Вашего малыша – означают лишь одно…»

Сделал многозначительную и очень долгую паузу – и вынес вердикт.

«Ваш Миша будет великим человеком. Не в смысле признания таковым – этого может и не случиться – а в смысле своего влияния на наш с вами мир. А влияние это…»

«Может быть либо очень хорошим – либо очень плохим?»

Доктор Хейфец вздохнул:

«Либо очень созидательным… возможно, спасительным даже…»

«Либо чудовищно разрушительным…» - задумчиво закончила за него пани Колокольцева-Яблоновская.

Моисей Аронович кивнул. И добавил… впрочем, пани Бронислава об этом уже догадалась:

«И зависит это только и исключительно от Вас. Я хорошо знаю и глубоко уважаю Вашего мужа…»

Он запнулся. Мария Станиславовна расхохоталась:

«Да знаю я всё. Евдоким отменный добытчик – мы все как сыр в масле катаемся – и муж, каких поискать. Заботливый, ласковый, внимательный и всё такое. Но воспитанием сына заниматься не будет – разве что когда время придёт, научит его всяким там бизнес-премудростям… может быть»

Доктор Хейфец покачал головой:

«Ваш сын не будет великим предпринимателем. Его масштабу личности…»

Он запнулся, тщательно подбирая слова.

«… будет тесно даже в Стандард Ойл»

Летом 1905 года, когда происходит этот разговор, Стандард Ойл была крупнейшей нефтяной компанией в мире, а её основатель и президент Джон Дэвисон Рокфеллер был одним из богатейших людей в мире. Первый официальный долларовый миллиардер в истории человечества – это вам не корова чихнула.

У женщин с интуицией (особенно касаемо их детей) обычно всё в порядке. И пани Бронислава исключением не была. Да и уж очень убедительным был доктор Хейфец.

Поэтому сразу же после возвращения домой из больницы, она спокойно и безапелляционно проинформировала мужа, что с работы она уходит и теперь всё своё время будет посвящать сыну (в первую очередь) и мужу (во вторую). Мнения супруга по этому поводу она (как это случалось и ранее) не спросила.

Не спросила потому, что это ровным счётом ничего не изменило бы. Ибо Евдоким Михайлович – гениальный (без преувеличения) бизнесмен – понятия не имел, что такое ребёнок и как, собственно, его следует воспитывать. И потому с огромным удовольствием сбросил с себя эту ответственность… на совсем не хрупкие плечи своей благоверной.

Которая немедленно взяла, как говорится, с места в карьер… собственно, именно благодаря ей у Миши и не было детства в обычном понимании. За что он потом всю жизнь был своей маме просто бесконечно благодарен.

Мария-Бронислава была убеждённой сторонницей довольно редкого (и это ещё очень мягко сказано) принципа, что никаких игр у ребёнка быть не должно. Только развивающие занятия - пусть и замаскированные (иногда тщательно, иногда не очень, иногда очень не) под игры.

В результате Колокольцев приобрёл отменное здоровье – ни в детстве, ни в юности, ни во взрослой жизни он никогда и ничем не болел. Получил блестящее домашнее образование – в первую очередь, в области иностранных языков (полиглот-мама быстро узрела в сыне родственную в этом плане душу).

Помимо родных польского и русского, Миша Колокольцев ещё в детстве свободно овладел литовским, немецким, английским, французским, итальянским и - в довесок – испанским.

Католическая школа Святой Бригиты добавила латынь и греческий, а в некотором роде учитель (ибо раввин) Шломо Бен-Барух, с сыновьями которого Мареком и Янеком Миша был не разлей вода – ещё и идиш, и иврит… и вообще очень неплохие знания «всего еврейского». Вплоть до Каббалы.

Знания всего христианского в него надёжно – и навечно – вложили строгие, но заботливые, любящие и очень ответственные сёстры-бригиттки. Учительницы одноимённой католической школы.

Огромное влияние на Мишу оказал другой его учитель – неизвестно откуда взявшийся в европейском городе уйгур Алекс. История его появления в Белостоке была (и на всю жизнь осталась) для Колокольцева донельзя мутной – он знал только, что его отец не только спас Алексу жизнь (обстоятельства этого Колокольцев так и не узнал). Но и сделал его своим деловым партнёров в торговле… правильно, с Китаем и вообще с дальневосточным регионом.

Именно Алекс не только научил Мишу китайским гимнастикам Цигун и Тай-чи, не только обучил восточным боевым искусствам (ушу-кунфу и прочим), но и преподал мальчику основы восточной... даже не философии, а видения мира.

Благодаря маме, которая, несмотря на свою бурно-цирковую юность, была польской княжной par excellence, Миша получил фактически параллельное домашнее образование. Музыка, живопись, литература, вообще искусство – причём не только дистанционно.

Весной-летом-осенью 1913 года (у мамы с интуицией и нюхом на траблы всегда было всё очень хорошо) Мария-Бронислава Колокольцева-Яблоновская устроила сыну… да почти что кругосветное турне.

Безжалостно – и основательно - облегчив банковский счёт своего мужа… впрочем, он и не подумал сопротивляться. Ибо к тому времени уже давно усвоил, что в вопросах воспитания сына спорить с благоверной выйдет себе дороже.

Москва, Санкт-Петербург, Хельсинки, Стокгольм, Ревель (в Вильно и Ригу они и так ездили почти что как к себе на дачу), Берлин, Вена, Париж, Лондон, Рим, Мадрид, Лиссабон… и, на закуску, Каир, Дамаск и Иерусалим. Алекс решил не отставать – и весной следующего года взял своего ученика в месячную поездку в Японию и Китай.

Мама на этом не остановилась – и научила сына всему, что освоила за три года вольно-бесшабашной цирковой жизни. Миша оказался учеником способным – за пятнадцать шагов метательным ножом попадал в десятку десять раз из десяти; за двадцать сбивал из люгера (маме почему-то полюбился этот пистолет) ворону; за тридцать – в игральную карту; за пять – забивал гвоздь… ну, а отправить каждую пулю из восьмизарядной обоймы Р08 в подброшенную рублёвую монету было для него плёвым делом.

Поэтому не сумевшим удержать языки за зубами белостокским чекистам не просто не повезло, а не повезло крупно. Как очень скоро выяснилось, смертельно не повезло – в самом прямом смысле.

Ибо уже вполне себе взрослый (в гражданскую 15-летние и ротами командовали) Миша Колокольцев прекрасно знал выбранное чекистами место – ибо совсем недалеко от него находился один из, скажем так, неофициальных складов компании его отца.

А в тайнике во дворе дома, где они по-прежнему жили (Железный Феликс был достаточно прагматичен, чтобы не портить отношения с фактическим хозяином, скажем так, не особо надежно контролируемого города) обитал Р08, подаренный тогда ещё двенадцатилетнему Михаэлю командиром роты кайзеровской армии, когда она покидала город после подписания Брестского мира.

Колокольцев изумлённо спросил гауптмана: «Не боитесь, что я этим возьму невинную жизнь?»

Карл Риттер фон Эйзенах покачал головой: «Я видел, что ты делаешь этой игрушкой… а также ножом и конечностями. Тот, кто умеет такое, никогда не возьмёт невинную жизнь – только ту, которая это заслужила…»

И неожиданно добавил: «Моя мама гадалка – причём очень хорошая гадалка… видимо, что-то и мне передала. Поэтому я знаю… просто знаю, что скоро, очень скоро, наступит день, когда тебе придётся встать между перепуганной девчушкой – и смертью. И тогда без этой игрушки тебе не обойтись…»

Глубоко вздохнул – и продолжил: «И ещё я знаю, что, хотя в тебе совсем немного немецкой крови, наступит день, когда ты встанешь на защиту Германии от смертельной угрозы. И будешь служить рейху верой и правдой… возможно, мы даже будем воевать плечом к плечу…»

Двадцать восьмого июня 1941 года совместная зондеркоманда абвера и ваффен-СС под командованием Колокольцева (тогда уже оберштурмбанфюрера СС) без единого выстрела займёт здание городского НКВД в белорусском Н-ске.

Пришедшие в себя подразделения РККА попытаются контратаковать, но будут наголову разбиты вовремя подошедшей пехотной дивизией вермахта. Которой будет командовать генерал-майор Карл Риттер фон Эйзенах.

Но это произойдёт только через много лет. А семнадцатого августа 1920 года Миша Колокольцев, переодевшись в охотничий костюм (к охоте его приучил отец, который считал, что каждый уважающий мужчина должен быть охотником), занял стратегическую позицию в кустарнике через поляну от места куда вот-вот должен был прибыть грузовик с приговорёнными.

Колокольцев был так себе столяр, однако всё же сумел весьма качественно адаптировать кобуру-приклад пистолета Маузер C-96 к рукоятке подаренного капитаном фон Эйзенахом люгера.

В результате он был вооружён вполне приличным для короткой дистанции (не более двух десятков метров) карабином. Что не оставляло упырям-чекистам ни единого шанса.

Грузовик (явно трофейный американский Либерти, поставлявшийся польской армии) появился точно в указанное время. Из кузова сначала выбрались два чекиста, затем шестеро приговорённых, затем ещё три чекиста.

Приговорённым предсказуемо приказали отойти на край поляны и раздеться догола (и потому, что мародёр и чекист были синонимами; и потому, что упырям уж очень хотелось поглазеть на голых женщин, коих ожидалось аж две).

Чекисты, к которым присоединился водитель (чтобы было шесть на шесть) опёрлись на кузов Либерти и расслабились. Это была большая ошибка.

Шесть выстрелов – шесть пуль. Шесть пуль – шесть чекистов. Беглым огнём – мама научила Мишу, в том числе, и навыкам скоростной стрельбы из люгера (и не только). Он стрелял в голову – как учил уже капитан фон Эйзенах, ибо в нагрудном кармане может оказаться портсигар, в котором застрянет пуля. Чекисты даже не успели понять, что происходит.

На всё ушло не более пятнадцати секунд – никто из приговорённых даже одну пуговицу расстегнуть не успел. Колокольцев – на всякий случай - сменил обойму на полную, и, не отсоединяя приклада, вышел на поляну.

Окинул взглядом совершенно ошалевшую от такой неожиданности шестёрку – и непререкаемо-командным голосом приказал: «Всем собраться – ещё не всё сделано. Этих упырей – в болото; ну, а потом с грузовиком разберёмся…»

Импровизированный карабин Люгера-Колокольцева был аргументом убедительным весьма, так что через десять минут или около того чекисты благополучно отправились в место, которое они выбрали для своих жертв.

Несмотря на все вопли о патриотизме и защите Отечества от экзистенциальной большевистской угрозы, коррупция среди интендантов Войска Польского была легендарной (расстрел интендантов без суда каждые два года – это про них).

Поэтому неудивительно, что два Либерти вместо польской армии оказались в гараже фирмы Колокольцева-старшего. Где один из них – из чистого любопытства – весьма неплохо освоил Колокольцев-младший.

Который удовлетворённо вздохнул – и отдал следующий боевой приказ: «Нам сильно повезло – я знаю, как управлять этим чудищем. Сейчас заведу мотор, а вы будете толкать этого зверя в болото… благо глубина позволяет вполне…»

Ещё через четверть часа Либерти обрёл вечный покой (ибо тут его точно не найдут) на дне одного из белостокских прудов… точнее, болот. Колокольцев разобрал карабин, убрал приклад в вещмешок, люгер в наплечную кобуру под охотничьей курткой, отряхнул ладони и объявил:

«Добро пожаловать на территорию свободного Белостока. Сейчас я отведу вас в одно место… комфорт так себе, зато там вас никто не найдёт и еды навалом…»

И тут же едва не лишился дара речи. Ибо одной из спасённых оказалась… дочь врача, который спас его и его маму при тяжелейших родах. Ева Моисеевна Хейфец, его ровесница. А другой – сестра Моника, учительница истории школы святой Бригиты.

Когда к нему вернулся дар речи, он развёл руками: «Долг платежом красен, Ева. Твой отец спас нас с мамой… ну, а я спас тебя»

Сестра Моника подошла к нему, покачала головой, затем неожиданно наклонилась (она была на полголовы выше его) и нежно поцеловала в щёку. Затем удовлетворённо вздохнула: «Значит, не зря мы старались…»

Склад был в некотором роде совместным предприятием между фирмой Колокольцева-старшего и местной организованной преступной группировкой (что занятно, еврейской). И потому охранялся получше, чем иной армейский арсенал. Бандиты и чекисты, мягко говоря, не дружили; поэтому спасённым там действительно ничего не угрожало.

Ева предсказуемо наотрез отказалась оставаться на складе, поэтому ему пришлось привести её к себе в дом. Который – в силу особых отношений между Колокольцевым-старшим и Польревкомом – был ещё более безопасной территорией, чем продовольственный склад.

Как позже выяснилось, отец Евы сдуру сразу же отправился в ЧК вызволять дочь… и предсказуемо оказался в соседней камере. Если бы не Колокольцев (исчезновение грузовика настолько переполошило чекистов, что они сразу же притормозили окончательное решение контрреволюционного вопроса), он отправился бы в болото сразу же за дочерью – в следующей партии.

Отца дома не было – по понятным причинам, он занимался решением бесконечных проблем бизнеса, вызванных красной оккупацией. Пришлось рассказать всё маме.

Мария-Бронислава внимательно выслушала сына, вздохнула – и удовлетворённо кивнула: «Я рада, просто безумно рада, что воспитала достойного представителя рода Яблоновских. Ты сделал то, что должен был сделать. Я тобой горжусь…»

Затем спокойно объявила: «От такого взрослеют в считанные минуты, так что все мы здесь взрослые люди. Если вы хотите провести ночь в одной постели, я не против. Только сначала ванную примите… я сейчас распоряжусь, чтобы воду нагрели…»

И грустно усмехнулась: «Не знаю, Ева, обрадует это тебя или огорчит, но ты точно не залетишь. Миша бесплоден, ибо твой отец хоть и великий врач, но всё же не Господь Бог…»

Мама предоставила в их распоряжение их с отцом спальню, ибо знала, что раньше следующего дня он точно не вернётся. Которую они использовали по полной программе.

Колокольцев-старший вернулся в середине следующего дня, внимательно выслушал сына и сразу позвонил лично Дзержинскому. Что конкретно он сказал Железному Феликсу, о том история умалчивает… но уже на следующий день и отец Евы, и большинство арестованных были выпущены из тюрьмы.

Исчезновение чекистов и приговорённых списали на польскую разведгруппу – их в то время немало по окрестностям шаталось. В болото никто не полез – себе дороже… в общем решили, что белополяки чекистов ухайдакали, а приговорённых через линию фронта увели. Ну а буквально через считанные дни Польревкому и чекистам вообще не до того стало.

Двадцать первого августа членам комитета стало известно о подготовке польского наступления на город. В тот же день Польревком был предусмотрительно эвакуирован в Минск. Где в тот же день был упразднен – ибо стало очевидно, что «освободительный поход РККА» в Польшу и Европу после Чуда на Висле провалился с треском.

А уже через два дня Войско Польское триумфально возвратилось в Белосток. Возвратилось почти бескровно… однако в одной из стычек с красными от шального снаряда погибла целая немецкая семья. Конрад Риттер фон Таубе, его жена Магдалена и их сын – ровесник Колокольцева Роланд.