Хроники Крылатого Маркграфа. Не в мою смену

12 мая 1940 года

Бранденбург-ам-Хавель, Германская империя

Обе системы работали как часы. Три фабрики смерти – в Бранденбурге-на-Хафеле, в Графенеке и в австрийском Хартхайме уже функционировали; Зонненштайн должен были быть запущены в июне; Бернбург в сентябре; кроме того, планировались ещё две – в Хадамаре и австрийском Халле.

Процесс был простым и прямолинейным – приговорённых психиатрами к смерти свозили в транзитные клиники, откуда их на автобусах, принадлежавших специально созданной для этого фирме Гекрат (Некоммерческий больничный транспорт) перевозили в центры эвтаназии. Если в клинике набиралось достаточно обречённых, то их отправляли на фабрику смерти напрямую, минуя транзитные клиники.

Эвтаназия осуществлялась сразу же после прибытия приговорённых. Санитары и медсёстры раздевали догола и фотографировали обречённых и после беглого осмотра врачом разделяли по половому признаку и нагишом отправляли в газовые камеры (камер было две – одна для мужчин, другая для женщин).

Герметичную дверь закрывали, техник открывал вентиль стального баллона с моноксидом углерода, после чего приговорённые быстро и безболезненно засыпали.

Через 10-15 минут подача газа прекращалась (за ненадобностью); через полчаса включалась вентиляция; через час врач констатировал смерть, после чего отвозили в крематорий и сжигали.

Пепел, который даже не старались сохранять в отдельности, собирали в урны и впоследствии доставляли родственникам вместе с сопроводительным письмом, в котором сообщалось о смерти пациента от воспаления лёгких или иной болезни.

Перечень оснований для насильственной эвтаназии настолько перепугал доктора Вернера, что он немедленно позвонил Колокольцеву со словами: «С этим надо срочно что-то делать иначе всё полетит ко всем чертям в самом прямом смысле».

Список был действительно пугающим: Шизофрения, эпилепсия, энцефалит, слабоумие, старческое слабоумие, паралич, и болезнь Хантингтона. Особенно доктора Шварцкопфа и Колокольцева напугали шизофрения и слабоумие, ибо такие диагнозы можно было поставить кому угодно. Хуже того оба доподлинно знали, что первый диагноз активно использовали психиатры, которые за взятки отправляли в психушку неугодных родственников.

Кроме того, в перечень показаний для эвтаназии попадали психически больные люди, не способные заниматься физическим трудом (тоже очень расплывчатая категория); пациенты, находившиеся в клинике более пяти лет (независимо от прогноза); психически больные преступники (единственная относительно приемлемая категория); больные-иностранцы, а также больные неарийского происхождения (сиречь евреи).

Хуже того, на полном серьёзе обсуждалась идея добавить в этот список так называемых «неисправимых асоциальных элементов» - а тут число потенциальных жертв уже исчислялось бы миллионами…

Колокольцев сразу понял, что ситуация катастрофическая – и потому меры необходимые самые радикальные. Поэтому сразу же после разговора с доктором Вернером он вышел на улицу и из ближайшего таксофона позвонил Борису.

У Бориса, разумеется, было и настоящее имя, и фамилия, и даже отчество, но для Колокольцева он был «просто Борис». Борис был в высшей степени профессиональным ликвидатором Иностранного отдела ОГПУ-НКВД; настолько профессиональным, что не только работал без сбоев, но и каждую ликвидацию обставлял как несчастный случай или естественную смерть – не подкопаешься.

Когда осенью 1937 года, в самый разгар Большой чистки, его вызвали в Москву, Борис сразу всё понял – и заявился к Колокольцеву домой. И сразу объяснил свою ситуацию:

«Я знаю, кто Вы. Вы СС-штурмбанфюрер Роланд Риттер фон Таубе, личный помощник рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера по особым поручениям. Мне также известно, что Вы очень богатый и влиятельный человек и ведёте свою игру»

Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «Я хочу Вам предложить себя в качестве одного из инструментов в Вашей игре. Очень эффективного инструмента… для решения некоторых деликатных проблем. В обмен на безопасность… и, разумеется, деньги. Хорошие деньги»

И рассказал свою историю. Причём привёл такие подробности таких громких дел, что Колокольцеву сразу стало понятно, что провокацией ИНО НКВД (а за ними такое водилось) это не было и быть не могло. Ибо опубликование даже половины «меморандума Бориса» нанесло бы СССР и лично Сталину ущерб похлеще всех прочих разоблачений вместе взятых.

Колокольцев согласился – и немедленно отправил Бориса (свободно владевшего английским, немецким, французским, испанским и итальянским) в Дублин. К своим деловым партнёрам (унаследованным от отца) из ирландской мафии.

Для него это было абсолютно безопасное место – ибо эмиссарам НКВД и в голову не пришло бы искать его в стройных рядах ирландской организованной преступности. В первую очередь, по соображениям личной безопасности.

Боссы ирландской мафии были просто вне себя от восторга, ибо приобрели ценнейшего специалиста по решению деликатных проблем – причём не только в Европе, но и за Большой лужей.

А проблем было столько, что Борис менее, чем за год приобрёл себе весьма комфортный (хотя и неброский) дом в Дублине. Не говоря уже об автомобиле и прочем.

После начала войны, когда возможности ИНО НКВД стараниями абвера и гестапо упали почти до нуля, Колокольцев вернул Бориса в Берлин (к немалому неудовольствию его ирландских партнёров – но такая возможность была Колокольцевым оговорена заранее).

И стал поручать ему решения деликатных проблем – как для ЕМК Гмбх (не связанных с ликвидацией), так и для РСХА (а вот здесь бывало всякое). Платил он хорошо, работы было много, так что скоро дом у Бориса появился и в пригороде столицы рейха.

Колокольцев (спасибо доктору Шварцкопфу) уже был прекрасно осведомлён о процедуре отбора подлежащих умерщвлению психически и физически больных.

Отбором жертв в рамках программы занимались сорок два так называемых «эксперта». Отбор проходил по анкетам; врачи, решавшие участь больного, не имели возможности (скорее, впрочем, желания) ознакомиться с состоянием пациента лично.

«Экспертам», ставившим подписи под смертным приговором, посылались анкеты больных, и те ставили пометку «красный плюс», что означало необходимость умерщвления, либо «синий минус» — решение оставить в живых.

Окончательное решение принимали главные эксперты: Герберт Линден, Вернер Хайде и Карл Шнайдер, которые вписывали пометки «да», «нет» или «сомнительно» в прямоугольник в левом нижнем углу анкеты, обведённый жирной линией, и проставляли свои инициалы.

«Да» означало эвтаназию; «нет» — решение оставить в живых; «сомнительно» выражало сомнение эксперта в том, следует ли оставить пациента в живых либо же его или её ликвидировать.

Затем окончательное решение принимал главный эксперт – Вернер Хайде. Родственники обречённых нацистами к смерти не могли повлиять на решение, во многих случаях они даже не знали, где находятся их родные.

Двадцать девятого октября 1939 года в кафе на Марктплац – Рыночной площади Вюрцбурга - к профессору психиатрии и неврологии Университета Вюрцбурга (и, по совместительству, главному эксперту программы принудительной эвтаназии) подошёл внешне совершенно ничем не примечательный человек неопределённого возраста.

Не представившись, он бесцеремонно уселся за столик профессора и положил перед психиатром две вчетверо сложенные газеты, открытые на странице некрологов. После чего наигранно-заботливо произнёс:

«Мои соболезнования, профессор. Теперь в вашей программе на два эксперта меньше… впрочем, я точно знаю, что ненадолго. Такое место для больных комплексом Бога – а вы все им заразились похлеще чумного больного – пусто не бывает. И быть не может»

Профессор Хайде с изумлённым беспокойством уставился на него. Незнакомец усмехнулся и осведомился:

«Скажите, профессор, какова вероятность того, что два вроде как вполне здоровых мужчины в полном расцвете сил, работающие на одну программу, в двух разных городах умирают от несчастного случая с интервалом в три дня?»

Психиатру стало нехорошо. Незнакомец безжалостно продолжил: «Если не хотите стать третьим – а это запросто – то слушайте меня очень внимательно. Первое. Об эвтаназии асоциальных элементов забудьте. Узнаю – а я узнаю – пожалеете, что родились на свет…»

Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «Второе. Если я узнаю – а я узнаю - что диагноз шизофрения поставлен за взятку неугодному или неугодной, которых ликвидируют… и неважно кому неугодных, с лица Земли исчезнут все к этому причастные. И никто никогда не найдёт даже следов…»

Глубоко и грозно вздохнул – и продолжил:

«Третье. Если процесс выйдет из-под контроля, и Ваши эксперты начнут отправлять людей на смерть налево и направо по своему разумению… то умирать будете долго и больно. И они тоже. Всё понятно?»

«Понятно» - кивнул профессор. А незнакомец предупредил: «Если хоть одна живая душа узнает о нашем разговоре, вырежу всю вашу семью – и никакое гестапо, не говоря уже о Крипо, им не поможет. Причём так вырежу, что Вы реально сойдёте с ума, когда узнаете. И пойдёте вслед за приговорёнными Вами»

Поднялся – и растворился в людском потоке.

Предупреждение возымело действие – по крайней мере, доктор Вернер это подтвердил. Подтвердил и директор Института изучения оккультных наук Анненербе, который искренне поблагодарил Колокольцева:

«Твоя идея оказалась совершенно правильной – и очень для нас полезной. Я давно подозревал, что многие так называемые сумасшедшие на самом деле обладают паранормальными, экстрасенсорными способностями…»

Сделал небольшую паузу – и продолжил: «… а теперь, благодаря тебе, я это точно знаю. Ты себе даже не представляешь, какие потрясающие результаты мы получаем, даже просто наблюдая за творчеством так называемых шизофреников в Хайдерлагере…»

Хайдерлагер представлял собой что-то вроде гетто для спасённых доктором Вернером (и опосредовано Колокольцевым) от газовой камеры талантливых (иногда даже гениальных) мужчин и женщин. Гетто, которое одновременно было филиалом Института Хайнца Грюна.

Доктор Грюн вдохновенно продолжал: «Каждая их картина, стихи, скульптура – это просто портал в Иной Мир. Канал общения с Высшими Силами, от которых иногда приходит просто ценнейшая научная информация…»

«Трепись об этом поменьше… пока» - посоветовал Колокольцев. «Пока я не придумаю, как всё это рейхсфюреру подать… точнее, продать. А то он попытается запрячь их всех в оборонные программы, а это дело так не работает…»

К великому сожалению, у программы появился отпрыск, который Колокольцев никак не мог контролировать. На территории оккупированной вермахтом Польши эйнзацгруппы СС, не заморачиваясь селекцией, убивали всех без исключения пациентов психиатрических клиник (иногда вместе с врачами и медперсоналом).

Причём не только из пулемёта, но и в стационарных и мобильных газовых камерах (выхлопными газами, не дожидаясь получения баллонов с чистым моноксидом углерода).

Дурной пример оказался заразительным – гауляйтеры приграничных с Польшей гау (областей) Германии успели отправить на расстрел в оккупированную Польшу около восьми тысяч (!) пациентов психиатрических клиник, прежде чем Мартин Борман и Рудольф Гесс (под давлением Колокольцева и Гиммлера, опасавшихся, что всё пойдёт вразнос) не прекратили это смертоносное безобразие.

Прошло семь месяцев. Колокольцев уже начал забывать обо всей этой психиатрической вакханалии (ибо работы было выше крыши - война)… как вдруг, на въезде в Берлин заметил хорошо знакомый ему автобус Мерседес О3750 фирмы Гекрат. Который – это было совершенно очевидно – отвозил обречённых в центр эвтаназии в Бранденбург-на-Хафеле.

Колокольцев просто взбесился. Он твёрдо решил: «Не в мою смену» и, наплевав на завал работы (потом разберусь), повис на хвосте этого… катафалка. За которым и следовал все шестьдесят километров, которые разделяли этот город и столицу Великогерманского рейха.

Городу недавно исполнилось тысяча лет (он был основан в 928 году), однако его жителям и в голову не могло прийти, что им преподнесут такой жуткий подарок. Центр эвтаназии размещался в здании с очень подходящей историей: до августа 1933 года это была городская тюрьма, а впоследствии – концлагерь СС.

В подвале тюрьмы была оборудована газовая камера, которой заведовали Кристиан Вирт и Ирмфрид Эберль. Только много позже Колокольцев узнал, что первая эвтаназия состоялась ещё восьмого февраля, а всего к началу мая были убиты более тысячи (1077, если быть более точным) приговорённых.

Автобус остановился во дворе центра; Колокольцев припарковал свой служебный БМВ (с эсэсовскими рунами на номерных знаках) чуть поодаль, выбрался из кабины и стал наблюдать за ситуацией, дожидаясь оптимального момента для вмешательства.

Которое со всех кочек зрения было абсолютно незаконным. Ибо программа принудительной эвтаназии была проектом Канцелярии фюрера, а не СС (и потому мандат Гиммлера здесь не имел никакой власти). Оставалась лишь грубая сила… а вот здесь уже все козыри были на руках Колокольцева.

Ибо охране и персоналу огнестрел не полагался (слишком рискованно, ибо психи могут и добраться), а в магазине Браунинга Колокольцева было аж тринадцать пуль. Кроме того, в багажнике его автомобиля было кое-что намного серьёзнее – пистолет-пулемёт МР-38 с 32-зарядным магазином (и двумя дополнительными).

Да, полицейский участок был в двух шагах, но полиция общественного порядка с большим пиететом относилась к гестапо (петлицы которого были на кителе Колокольцева). Поэтому сразу же вступит в переговоры… и тут уже сработает мандат Гиммлера. Ибо с лета 1936 года вся полиция рейха была в подчинении рейхсфюрера СС.

Момент материализовался в виде очень странной девушки лет шестнадцати или около того, которая одной из первых покинула автобус, доставших приговорённых в центр эвтаназии.

Она была одновременно и подростком, и взрослой, зрелой… даже чуть ли не пожилой женщиной. Но главное было в том, что она светилась. Светилась изнутри странно-неотмирным, но бесконечно тёплым, добрым и любящим светом.

Колокольцев решительно подошёл к явно директору центра (какому-то начальственного вида гному в белом халате), достал из кармана жетон гестапо, предъявил и безапелляционно заявил: «Эта девушка поедет со мной»

Врач, судя по всему, ещё зимой заразился вирусом комплекса Бога (с врачами, да ещё и серийными массовыми убийцами, такое случается сплошь и рядом), поэтому он запротестовал: «Но, господин майор…»

Колокольцев был совершенно не расположен дискутировать. Поэтому безжалостно перебил эскулапа:

«Всё очень просто, доктор. Либо эта девочка поедет со мной… либо она всё равно поедет со мной. А ты поедешь в Заксенхаузен – тут рядом совсем. С билетом в один конец… если вообще доедешь. Попытка к бегству – и всё…»

Подошёл к девушке, взял её за руку (он сам не понял, почему), отвёл к машине, открыл переднюю дверь и усадил на переднее пассажирское сиденье.

«Посиди пока. А я пойду выручать твоих товарищей по несчастью…»

Девушка кивнула. Как ни странно, она совершенно не удивилась, словно именно такого и ожидала. Колокольцев закрыл дверь, направился обратно к врачу-убийце…

И мгновенно понял, что нужно делать. Подошёл к эскулапу и объявил: «Грузи всех обратно в автобус. Я их забираю…»

Поразивший гнома вирус Бога оказался предсказуемо зловредным. Ибо тот ещё громче и решительнее запротестовал: «Но я не могу, у меня приказ…»

Колокольцева это окончательно вывело из себя. Он расстегнул кобуру на поясе, извлёк из неё Браунинг, и к грандиозному удивлению всех присутствующих, одним ударом рукоятки по голове свалил главврача с ног. После чего рявкнул:

«Все на землю! Лицом вниз, руки за голову! Кто дёрнется, пристрелю – у меня пуль на весь ваш гадюшник хватит…»

Санитары и охранники мгновенно подчинились. А Колокольцев повернулся к сопровождавшим обречённых медсёстрам и снова рявкнул: «Что уставились? Грузите всех обратно – эвтаназия отменяется… навсегда»

Девушки судорожно принялись возвращать обречённых в транспортное средство.

Колокольцев подошёл к совершенно ошалевшему водиле, приставил к его голове пистолет (так гораздо лучше доходит) и приказал: «В кресло сел. Руки на руль…»

Водитель мгновенно подчинился. Колокольцев вернул Браунинг в кобуру, достал из кармана наручники и пристегнул водилу к рулю. И усмехнулся: «Так и сиди»

Входная дверь центра неожиданно открылась. На пороге показалась то ли медсестра, то ли врач – симпатичная шатенка лет сорока.

«Стоять!» - рявкнул Колокольцев. Женщина замерла. Он подошёл к БМВ, открыл багажник, достал МР-38, закрыл багажник.

Глаза женщины от страха стали размером с кофейное блюдце. «Имя?» - жёстко осведомился он.

«Петра» - с огромным трудом выдавила из себя врачиха. «Петра Нойнер»

«Телефон прямой связи с Берлином в вашей помойке имеется?»

Она кивнула: «Да, конечно»

«Тогда веди» - приказал он. Затем покачал головой: «Погоди пока»

Вернулся к автобусу, заглянул внутрь, поманил к себе явно старшую медсестру – высокую блондинку с баварски-пышными формами. Она вышла и вздохнула: «Слушаю Вас, господин майор»

И неожиданно добавила: «Хорошо Вы его приложили… я бы вообще весь этот вертеп Дьявола сожгла к чертям… вместе с персоналом»

«Не боишься так разговаривать с сотрудником гестапо?» - усмехнулся он.

Она обворожительно улыбнулась: «Нет, не боюсь». И добавила: «Я видела твои глаза, когда ты Хельгу к себе забирал. И потом, когда ты врача приложил и водилу приковал. Ты их ненавидишь ещё больше чем я – и желания у тебя те же…»

Он уважительно усмехнулся – и задал экзистенциальный вопрос:

«Хочешь, чтобы твои подопечные выжили и оказались в хорошей клинике в нормальной стране?»

Она энергично кивнула: «Конечно, хочу»

«Тогда делай, что я скажу». Она снова кивнула: «Конечно, штурмбанфюрер»

«Роланд» - представился он. «Роланд фон Таубе»

«Ангела» - вздохнула она. «Ангела Бирнбахер»

Он достал из кармана брюк Вальтер РРК – свой резервный ствол:

«Умеешь обращаться?». Она кивнула: «У моего брата его старший брат…»

Вальтер РР – стандартный полицейский пистолет Третьего рейха.

«… он сейчас во Франции – командует полицейской ротой…»

Колокольцев передёрнул затвор, загоняя патрон в патронник Вальтера – и протянул пистолет медсестре: «Кто дёрнется – стреляй на поражение. Я тебя потом отмажу…»

Она кровожадно улыбнулась: «С удовольствием»

Он вернулся к врачихе – и приказал: «Теперь веди»

Они поднялись на второй этаж и прошли в какой-то кабинет – видимо, главврача. Он снял телефонную трубку, набрал прямой номер полковника абвера Ханса Остера. Объяснил ситуацию – и спросил: «У тебя вроде окно на швейцарской границе есть…»

«И не одно» - усмехнулся его приятель. «Записывай координаты…»

Колокольцев записал. Ханс Остер добавил: «Передай твоей сестричке милосердия, что ей нужно только до границы добраться в этом месте. Там их встретят, переправят через границу… я даже им клинику хорошую подберу…»

«С Вернером поговори на эту тему» - посоветовал Колокольцев. «Он одно время в Берн как к себе на дачу ездил… или в Цюрих, я сейчас уже точно не помню…»

Вышел в коридор, где его, как ни странно, ожидала Петра Нойнер. Он смерил её убийственным взглядом и покачал головой:

«Как не стыдно… врач, у самой дети наверняка есть…»

Она автоматически кивнула: «Двое – сын и дочь…»

«Ну вот» - усмехнулся он. «Даже двое». И продолжил:

«А ты на фабрике смерти работаешь… людей помогаешь убивать. Женщин… и детей практически»

Затем безапелляционным тоном приказал: «Сегодня же уволишься. Пойдёшь на фронт добровольцем – медсестрой в военно-полевой госпиталь. Я проверю – если завтра ты ещё будешь здесь ошиваться, выпишу тебе билет в Равенсбрюк. Там тебе моя жена такое устроит – пожалеешь, что вообще родилась…»

Она дёрнулась, сглотнула и кивнула: «Я поняла. Есть уволиться… и на фронт»

Он вышел во двор. И увидел, как – совершенно предсказуемо – к автобусу подкатил уже довольно древний Адлер Фаворит. Разумеется, полицейский – кто-то в центре уже стукнул в ближайший участок.

Из Адлера выбрался толстенький – прямо Ламме Гудзак – и явно негодный ни к какой армейской службе обермайстер (лейтенант) полиции. Видимо, старший. Остальные полицаи в автомобиле, похоже, банально струсили – слишком уж убийственно выглядел МР-38. Особенно в руках майора СС, кавалера Железного креста обоих классов, Испанского креста в серебре и золоте – и других наград.

Обермайстер подошёл к Колокольцеву, остановился на почтительном расстоянии, вскинул вверх правую руку: «Хайль Гитлер!»

«Хайль!» - совершенно без энтузиазма ответил Колокольцев. Лейтенант полиции осторожно-подобострастно осведомился: «Я могу узнать, что здесь происходит?»

«Можете, конечно» - улыбнулся Колокольцев. Достал из нагрудного кармана кителя мандат Гиммлера и протянул обермайстеру. Тот внимательно прочитал, вернул Колокольцеву, вытянулся в струнку, щёлкнул каблуками и отдал честь:

«Обермайстер полиции порядка Вольфганг Шульце. Жду Ваших приказаний, штурмбанфюрер…»

В насквозь эгалитарных СС обращение «господин» было строжайше запрещено одним из первых приказов Гиммлера.

Колокольцев отсалютовал полицаю – и отдал боевой приказ: «Здесь происходит спецоперация гестапо, абвера и Аусланд-СД. Вы должны будете сопровождать этот автобус до швейцарской границы. Там вы сдадите пассажиров с рук на руки по паролю Фольквангр, после чего вернёте автобус и медсестёр в Берлин. Отчёт ваш мне не нужен – у меня для этого есть другие люди…»

«Есть сопровождать!» гаркнул лейтенант полиции. И быстрым шагом вернулся в Адлер-Фаворит.

Колокольцев подошёл к водителю. Протянул лист бумаги из блокнота с адресом: «Доставишь в это место всех в целости и сохранности. Если что будет не так – закопаю. Живьём. Сестрички проконтролируют…»

Ангела хищно кивнула: «Проконтролируют». Он протянул ей копию адреса, затем добыл из другого нагрудного кармана пачку купюр и вручил ей: «Путь неблизкий, но этого должно хватить на всех. Включая полицию…»

Она благодарно кивнула: «Спасибо». И добавила: «Береги её. Девочка действительно святая. У неё даже имя подходящее…»

Он кивнул. Ибо знал, что Хельга в переводе с древнескандинавского означает именно Святая.

Она протянула ему документы Хельги, включая медицинскую карту, анкету, и заключение тройки. Усмехнулась: «Надеюсь, им воздастся… по заслугам»

Затем робко-осторожно спросила: «Я смогу тебя увидеть… когда-нибудь?»

Он улыбнулся: «Позвони». Написал номер своего рабочего телефона на листке из блокнота и протянул ей.

Она снова благодарно кивнула. Затем мрачно констатировала: «Я даже боюсь себе представить, сколько таких девочек они уже убили – и ещё убьют…»

Грустно вздохнула, вернулась в автобус; водитель закрыл дверь и тронулся с места. Полицейский Адлер покорно последовал за ним.