Лабиринт

День взрывается телефонным звонком. И китайским акцентом:
-Здравствуйте, к двенадцати часам нужно освободить номер.
-К двенадцати? Хорошо, через пару часов. - отвечаю я. В голове бардак, тяжесть,
похмелье.
-Пару часов?! - вырывается из динамика - Нет-нет, пятнадцать минут, пятнадцать минут! -
управляющий явно не церемонится со своими посетителями.

Собрав вещи, я решаю двинуться к парому пешком. Лужи под ногами теряют форму и растекаются по тротуарам в разные стороны. Погода окрашивает воздух в серые оттенки,  а из-за тумана не видно ни верхушек небоскребов, ни вершин гор. На узких улицах,  зажатых высокими зданиями, ощущаешь себя в лабиринте. Мимо проезжают красные, угловатые машины такси, поблескивают влагой и исчезают за поворотом. Между тонких пальм мерцают иероглифы, а под ними лавочки с сырым мясом - без дверей и всякого смущения выставляют огромные свиные туши напоказ. Несколько гонконгских рабочих поднимают ящики, рядом курит мясник, губы чувствуют тепло.
Горячий мисо-суп немного вернул ясность мысли. Вокруг столы с электрическими плитами, на которых посетители сами жарят тонкую вырезку из японской говядины.Заедают рисом и овощами, а потом отправляются на корабль, который через сорок минут окажется в Макао. Куда люди исчезают после - не имею представления. Исполинские здания рассыпаны по холмам острова и внутри кажутся еще больше, чем снаружи. Бесконечные коридоры, позолоченные стены и широкие люстры, просторные игровые залы, ювелирные магазины, магазины с часами и рестораны, где нет ни души. Где обувь стучит по блестящему мраморному покрытию и пусто разносится эхом.
Эхо улетает к верхушкам небоскребов, подсвеченных фонарями. Вершины гор теряются в темноте. Город спит: мясные лавки закрыты железной решеткой, машины еще не заполонили дорог, и вокруг ни души. Всю ночь пью и снова возвращаюсь в отель один. Может что-то делаю не так? Плутая в сумраке по узким улочкам, я понимаю, что заблудился. Достаточно один раз свернуть не туда - и окажешься в тупике перед забором, над головой - развязки трасс, откуда-то доносится шум моря. За решетчатым забором я вижу свет круглосуточной забегаловки. Понадобилось добрых сорок минут, чтобы оказаться в месте, до которого напрямую было бы идти всего минут пять. На пальцах объяснил, что нужно кофе. В голове бардак, тяжесть, похмелье.
Китайская бабушка опускает ручку кофе-машины, разливая остатки жизни и денег, что случайно накопились к концу пути. На экране светится выигрыш, сыпятся золотые монеты и долларовые купюры. Не меняя рассеянного выражения лица, бабушка опускает ручку автомата еще раз, еще раз, еще раз. Тут в громкоговорителе раздается мое имя. Девушка провожает за покерный стол и обменивает деньги на разноцветные фишки. Я отдаю все,  что есть, включая расходы на обратный паром, еду, такси в аэропорт. Обмен сопровождается острыми взглядами игроков и крупье: бродяга другого цвета и разреза глаз, которому прострели печень - и будет выглядеть уместнее, следы похмелья на молодом лице, мятая одежда. В то же время богатые китайцы сверкают алмазами часов, джинсовыми куртками и свежими прическами, каждый имеет хотя бы в десять раз больше фишек. В первой раздаче я ставлю три сотни, мальчишка напротив сразу удваивает сумму и придвигает шесть фишек в центр стола. Ход продолжает круг.
-Ляо ба, Ляо ба! - крупье поворачивает голову в мою сторону и переводит сказанное на английский. - Пятнадцать минут, пятнадцать минут!
-Да, хорошо, хорошо. - отвечаю я и кладу трубку.
В голове бардак, тяжесть, похмелье. За окном уже светло, но солнце скрывают тучи. По стеклу катятся, теряя форму, капли накрапывающего дождя. Шумит маленький чайник, его стенки покрываются паром. Я собираю вещи в рюкзак и смотрю на часы - есть еще минут десять. В зеркале ванной показывается отражение, поросшее щетиной. Да, этот мальчуган не знает, что такое бритва. Он не знает, что такое боль потери, ночь, полная кошмаров, неизбежное одиночество жизни, лабиринты дорог, черствеющая душа, страх смерти,  вечный поиск, пустота смысла за красными яблоками глаз, воля к свободе - и утреннее бритье. Под его носом красуются детские, пушистые усы, поэтому я двигаю все фишки в центр стола:
-Олл-ин.
-Олл-ин - повторяет крупье и переводит взгляд на мальчишку, ожидая ответа.
Тот делает недовольную гримасу, запускает руки в волосы и задумывается. Сбрасывает.  За последующие полчаса мальчишка проигрывает все фишки. Разводит руками и встаёт из-за стола. Вернувшись, выкладывает на стол новенькие двадцать тысяч. Потом приходит любящий отец, с миловидной улыбкой отдает своему сыну сэндвич и кружку кофе. Нагулял аппетит за игрой в покер. Отпивает глоток.
Кажется, это какао. Неужели в Гонконге не пьют кофе? Или, может быть, старушка не так меня поняла. Горячий стакан согревает онемевшие пальцы. Между небоскребов и узких улочек вечно дует холодный ветер, ощущаешь себя в лабиринте. Уже пять утра, в лучшем случае на сон остается пару часов. Старушка улыбается и радостно смотрит, как я пью кофе, ставлю стакан, смотрю карты. Ставлю, ставят, сбрасываю, смотрю карты, фишки в центр, ставлю, ляо ба, сбрасывает. Затем уходит из-за стола. Садится за стол. Все думают, что этот мужчина - китаец, и потому начинают разговаривать с ним на китайском. У мужчины растерянное лицо, примерное такое же лицо он делает, когда свекровь где- нибудь в Пуссане или Сеуле не пускает его на кухню разогреть курицу в микроволновке. Мужчинам не место на кухне. Мужчине не место ни в тесной квартирке на двенадцатом этаже, ни за покерным столом, поэтому я выдвигаю все фишки в центр. Олл-ин - на любом языке олл-ин, и кореец сбрасывает.
За восемь часов игры я впервые ухожу на перерыв. В курилке кореец угощает сигаретой. Это стеклянная, тесная комната. Рядом стоят мужчины в черных костюмах, сквозь дым смотрят в окно и вспоминают офисную работу в Пекине, месячный оклад, отпуск, взятый ради поездки в казино, жену и детей, ощущают себя в лабиринте. Лица скрыты тучами, по стеклу, теряя форму, скатываются капли накрапывающего дождя. За стеклом отдаляется Гонконг, корабль разрезает кормой темные прибрежные волны. Вскоре вода светлеет, становится ярко-голубой, вдали виднеется исполинский город: гигантский мост,  соединяющий два острова Макао, рассыпанные по холмам отели и казино. Мы причалили и быстро рассеялись в бесконечных коридорах, просторных игровых залах, пустых магазинах, где ощущаешь себя в лабиринте. Только в дешевой бургерной кипит жизнь,  горит теплый свет, поэтому я решаю немного там задержаться. Заказываю бургер, сажусь за стол.
По левую руку оказывается молодой человек, а за его спиной на маленьком стуле - китаянка в платье. Они красивые. Медовый месяц украшает их довольством. Белый цвет и женская скромность. Получая карты, молодожены советуются, перешептываются, смеются. Я люблю их и сбрасываю выигрышную комбинацию. Хочу, чтобы не смотря на свою ужасную игру, они побыли рядом еще хотя бы пару часов.
-Пару часов!? - вырвалось у официантки - Нет-нет, мы управимся за пятнадцать минут.
Через пятнадцать минут приносят мисо-суп, который немного вернул ясность мысли.  Вместе с ним рис, овощи и японскую вырезку из говядины. У меня с собой чуть больше двух тысяч гонконгских долларов, и все наличными. Женщина средних лет, обедавшая рядом, предлагает расплатиться своей картой, а я отдаю ей купюры. Кладу на стол, в ответ слышится голос:
-Спасибо!
Китаец в простой футболке, из под которой немного выглядывает живот, забирает фишки. Молодожены уходят из-за стола. Китаец одет просто, но собрал перед собой уже тысяч шестьдесят. С новоприбывшими богачами он заводит непринужденные разговоры, разменивается фишками. В Шэньяне едут грузовики, на кузове которых написано имя. На это же имя переводятся ежемесячно миллионы юаней, но всегда недостаточно. Когда от этого имени делается ставка, я вижу сына в бакалаврской мантии, новый дом в Шэньжене, перелет бизнес-классом, удачные переговоры с партнером, посаженное дерево,  исполненный воинский долг. Это блеф. За его спиной на маленьком стуле - китаянка в платье. Они красивые. Медовый месяц украшает их довольством. Когда мужчина получает карты, то советуется, перешептывается, смеется. Но вдруг она говорит:
-Милый, врач сказал мне…
-Что?
-Ляо ба! Ляо ба! - крупье поворачивает голову в мою сторону и переводит сказанное на английский. - Шесть сотен!
Он блефует, поэтому я двигаю все фишки в центр стола. Все деньги, включая расходы на обратный паром, еду, такси в аэропорт. Давление. Мысль сжимается в точку, я двигаю ее в центр стола. В голове бардак, тяжесть, похмелье. Воля определяет бытие: стоит мне сделать вид, что я знаю четвёртую карту на столе, знаю про даму черви, как знание обретает инерцию, раскручивается нитяным клубком, и мир уже не в силах сопротивляться, крупье выкладывает четвертой картой даму черви, чувствует себя в лабиринте.
Китаец проигрывает раздачу и смотрит на свой живот. Мясная лавка закрыта железной решеткой. На грузовике - имя, давление ящиков, день взрывается точкой звонка, по красным глазным яблокам растекаются капли дождя, небоскребы фишек скрывает туман, забредает в тупик ночи, мисо суп мысли видит через сетку забора - дама черви, китаянка в платье, но всегда недостаточно. Китаец вздыхает.
Я, собираясь уходить, забираю выигрыш: этого хватит на выпивку, на кофе в круглосуточной забегаловке, на отель в Гонконге, на японский мисо-суп, на паром до Макао, на дешевый бургер - и останется две тысячи, ровно столько, сколько требуется для игры в покер. Хорошо бы не проиграть их, ведь это все мои деньги, включая расходы на обратный паром, еду, такси в аэропорт, и ощущаешь себя в лабиринте.