П 1

     Настоящий ПИСАТЕЛЬ, работая со словами, живёт поступками. Написать и отдать написанное «в люди», это и есть самый весомый поступок.

     Писатель, положив перед собой чистый лист бумаги, добровольно обрекает себя на исповедь: и перед Богом, и перед людьми, понимая то, что далеко не все его правильно поймут… Мой девиз, как человека пишущего: терпеть, но не выжидать перемены мнений. Прорубать свой путь в долине застарелых привычек, действовать словом, убеждением.  Это труд. Очень даже тяжёлый труд…

     Пишущий человек – это редкий эгоист. Эта любовь к себе - самая опасная, созидающая и в то же время разъедающая творческого человека. Она помогает разглядеть в простых житейских ситуациях проявление совести, стремление к чистоте, к ступенчатому росту писателя, как человека. Хотя, самую чувственную грань души писателя просто невозможно передать бумаге. Остаются невидимые семена, которые потом прорастут раздумьями…

               
     «У ПРИРОДЫ не бывает безвкусицы».
                Надежда Первушина

     Порой бывает, накатит такое состояние души, что никакая работа в руки не идёт. Ни телевизор, ни общение со знакомыми или близкими людьми, оказываются в тягость. Тут одно лечение – уйти в мир Природы. Нет, не той, что понарошку в парках и скверах, а нехоженой, первозданной. Мне в этом повезло, за нашим посёлком можно найти такие нетронутые островки, хоть и пересекают их тропинки, ведущие в сады и огороды. Только садоводы – люди целеустремлённые, у них каждая минутка дорога. Там, окружённый заборами клочок земли, где у каждого свой рукотворный рай, они там счастливы. Было время, когда и я спешила в свой сад, но возраст внёс в мои планы свои коррективы, и теперь в своих садах работают мои сыны с невестками, а я у них только редкий гость. Но такое гостевание – это далеко не то, что постоять на тропинке, а за тропинкой начинается другой мир со своими законами, своей жизнью, порой человеку непонятной. Это всё равно, что человеку, привычному к тишине одиночества, вдруг оказаться на людной базарной площади. Только тут живёт иной, лесной народ, скромный и молчаливый, погружённый в свою извечную думу, слегка покачивая ветками, на которых шишечки или листья, а может, как это было сегодня, затаившиеся в осенней дрёме почки, поманят своей таинственностью. Какая тайна в этой невзрачной живой кубышечке, может быть даже не знает само материнское дерево, как любая мать, может только мечтать о том,  какими вырастут её дети. А теперь только покачивает ветерок в пазухах веток ещё не родившиеся детки и нашёптывает им дивные сказки о дальних странствиях перелётных птиц.
     Я стою на обочине тропинки и пытаюсь разгадать, о чём думают маленькие сосенки, растущие среди блеклой увядшей осенней травы. Её время ушло, а хвоя на сосенках ещё ярко зеленеет на фоне потемневших безлистых кустов, запятнанных стволов берёз. Я смотрю на них и, мне кажется, что это смешливые девчушки, бегающие во дворе под присмотром стареньких бабушек, которым хочется посидеть на скамейке, подремать на солнышке. Но погода сегодня пасмурная, дождь начинает моросить… Какое уж тут веселье…

                *
     «ПРАВДА – это не то, что считают люди, а то, что было на самом деле». Только чтобы это понять, надо кривду на себе испытать. А уж этой горечи в своей жизни многие люди хлебнули столько, что впору отравиться.
     Я уже не помню, когда это было, в первом или ещё в каком классе. Знаю, что до этого случая, отец мой сорвёт какой-то листочек, вишнёвую гроздочку или гроздочку маленьких помидоров, усадит меня за стол и скажет: «Рисуй то, что видишь». Я и подбирала карандаши под природные цвета. Но, однажды, вот что случилось.
     Наша хата стояла далеко от центра села.  После войны построили на пепелище ранее разбомблённой школы, двухэтажную, красивую школу. По этой причине из дому я выходила ранним утром, ещё и солнце не взошло. Чтоб не чавкать по осенней грязи по сельским разъезженным улицам, я спускалась с пригорка вниз и шла по камушкам вдоль реки. Там и заставал меня восход солнца. Над речкой, над самой водой ещё туман стоял. Стало быть, я сквозь эту туманную кисею шла. Смотрела на этот утренний мир незамутнёнными глазами ребёнка, считая – что вижу, то и правда. А видела я сквозь туман белесый круг солнца, его бледно-голубые лучи. Речка виделась серо-голубой с белесыми разводами. Даже камни были голубовато-синими. Ну, значит, видела и видела. Наверно бы об этом со временем забыла. Но в тот день было у нас рисование и была задана учительницей «свободная тема». Я и нарисовала то, что видела утром. Как уж там сумела так и нарисовала. Учительница шла проходом от парты к пате и ставила в тетрадки оценки. И тут, о ужас! Мою тетрадку учительница показала всему классу, так сказать – на осмеяние. Мол – солнце золотое и такие же его лучи… Короче головастая двойка поселилась в тетради в клеточку под моим рисунком. По понятной причине я пришла заплаканная. Знала наперёд, что меня дома ждёт и сколько мне ремней отец отсчитает за двойку, зависит от его настроения.
     Отец же долго рассматривал мой рисунок, решая – на чей стороне правда. Несколько раз переспросил меня о том, что и в каком цвете я видела на речке. И кто его знает, чем бы это закончилось, но в это самое время в нашей хате гостила бабушка Оксана, мамина нанашка (крёстная). Она все мои оправдания выслушала и, покачав головой, сказала:
     - Не всю правду надо людям рассказывать. Они свою правду гнуть будут. А ты, дитятко, в другой раз намалюй так, как учительница тебе скажет, но помни: правда та, которую своими глазами видела.
     До сих пор благодарю покойную ныне бабушку Оксану и помню её слова. За двойку меня в тот день не наказали.

                *
     ПЛАКУЧАЯ  ИВА.
     Помню, в нашем селе это дерево просто вербой называли. Много деревьев промелькнуло перед глазами в моём детстве в благодатном краю на Винничине. А вот это запомнилось.
     В давние времена на этой земле, кроме многолюдных сёл ещё в самой глуши хутора стояли. Я их ещё помню. Дети с этих хуторов в нашей школе учились, зимой в общежитии жили. Однажды случай был такой. Я ещё совсем малая была тогда. Шли мы с моей бабушкой в соседнее село к бабушкиной сестре, Докии. Сокращая путь, шли через хутор. Его название уже забылось. Строения хутора разобрали на колхозные нужды. Огороды травой заросли. Теперь туда гоняли скотину пасти. Вот только одна одинокая ива всё ещё память хранила о бывших хозяевах. Кругом пустошь и только это одно-единственное дерево стояло, роскошное, округлое. Ветки зелёными длинными лентами свисали до самой земли. Ствол – руками не обхватить. За межами огородов деревья, как деревья, а она не такая. Нечто мистическое виделось в ней.
     Я этого ещё в то время не понимала и, мне очень хотелось нырнуть под зелёный шатёр. Только бабушка вовремя схватила меня за руку и не пустила. Я за это обиделась на бабушку прямо до слёз. А бабушка, как-то насторожённо поглядывала на то дерево и, часто-часто крестилась. Что она шептала при этом, к её словам я, глупое дитя, не прислушивалась. Домой, от бабушки Докии, мы шли уже другой дорогой.
     Видимо моя бабушка знала то, что мне знать в то время не полагалось. Зато теперь, когда вижу растущую иву, вспоминаю свою, ту далёкую, из детства, бабушкину, и мне хочется перекреститься.

                *