Непубличный герой

          На этот раз мы встретились с тобой на мосту. Как это символично – словно два проваливших задание резидента. Набивший оскомину штамп из многочисленных авантюрных романов не вызвал у нас даже слабой усмешки. Ты стоял, прислонившись к перилам, моё внимание отвлёк замысловатый орнамент каслинского литья, которым были украшены пролёты моста, и я снова не запомнил в чём же ты был одет. Знаю только, что плаща чёрного цвета на тебе не было, как не было шпионских очков и шляпы на голове. Ветер беспокоил твои шикарные волосы и крупные кольца слегка вздрагивали при каждом новом порыве. Улыбчивый при жизни, теперь ты стал молчалив и задумчив. Кажется, в этот раз ты немного завидовал мне или это только показалось, но определённо хотел что-то сказать и не успел. На нашем курсе ты был единственный, кто продолжал носить длинные волосы, в начале восьмидесятых мода на хиппи уже пошла на спад. А ты никогда и не хипповал, просто, был художником по своей натуре, такая причёска тебе шла. Наша группа в основном состояла из мальчишек, только что окончивших школу и нескольких армейцев, тех, кто после службы в армии умудрился успешно сдать вступительные экзамены на геологоразведочный факультет. После зачисления бедные девочки-абитуриентки обливались слезами, не найдя свои фамилии в числе счастливчиков, и взывали к справедливости – ведь средний бал у них был гораздо выше. Как же так получается? Так и получается, что демобилизованные из армии имеют преимущество при зачислении в институт. Ты был одним из них. Потом я узнал, что после школы ты успел поучиться в художественном училище, и был отчислен. Отслужил два года в погранвойсках и восстановился. Проучившись год, неожиданно бросил художку и поступил в геологоразведочный.

           Нас поселили в одну комнату общежития, однажды я застал тебя склонившимся над куском ватмана и обалдел от того, что ты изобразил на нём.

           – Саша, ты же художник! Зачем тебе геология?

           – Геолог – это профессия. И с этим всё понятно. А как можно получать диплом за это?

           И ты небрежно указал на свои работы. Мне было странно слышать такое.

           – Не понял. Как все. Другие художники получают и не парятся.

           – Вот именно, как все. До службы в армии меня это ничуть не смущало, а когда восстановился уже не смог как все. Заходил в аудиторию, где два десятка таких как все и хотелось сбежать. Ничего не получается.

           – Как не получается? Кто тебе сказал?! Ещё как получается! – запальчиво возмутился я.

          Ты снял с кульмана ватман, скрутил его и положил в тубус. Тогда я был слишком молод, чтобы понять о чём ты говоришь. От курса к курсу, количество заполненных тубусов в твоём шкафу росло. Это в моём шкафу в углу болталось всего два с коряво набросанными картами и разрезами. Я понимал, чем ты заполняешь свои тубусы, тайком вынимал листы и рассматривал. Делать это открыто не получалось, потому что тебя это ужасно раздражало. Однажды я был застукан за этим занятием, когда ты зашёл в комнату, я держал в руках великолепный, на мой взгляд рисунок, и спросил:

          – Саша, можно мне повесить её над своей кроватью.

          Ты мимоходом бросил взгляд на портрет красотки в кокетливой шляпке и недовольно буркнул:

          – Ещё чего. Убери с глаз долой.

          Вздыхая и сопя себе под нос, я скрутил жгутиком портрет незнакомой мне девушки и спрятал обратно в цилиндр тубуса.

          – Не могу понять, зачем ты мучаешься с этой минералогией. Саша, в шурфах и карьерах ты зарываешь свой талант.

          – Не твоего ума дело. Убери всё, я сказал, тема закрыта.

          Тогда я не понимал, как тебе больно. Ты из последних сил наступал на горло собственной песне, и через эту душевную боль продолжал осваивать самую земную профессию, которая может прокормить твою семью. Для мужчины это самое важное. С этим не поспоришь. На третьем курсе у тебя родился ребёнок и вам со Светкой дали отдельную комнату на другом этаже, я часто приходил к вам в гости, и мы продолжали дружить. А помнишь!? Дурак, я произнёс эти слова вслух, перила растворились в тумане, вместе с тобой и каслинским литьём. Я свалился с моста и проснулся.

          Мне перевалило за пятьдесят, а Саша погиб в двадцать пять лет, спасая собаку. Эту трагедию я не могу забыть. На преддипломную практику, мы с ним напросились в одну экспедицию. Радовались, что проведём четыре месяца вместе. Из него получался хороший геолог, а я старался тянуться за ним. Мне не хватало его серьёзности и терпения, Саша нередко поучал меня, вовремя одёргивал молодого повесу. Он был не только другом, он был моим старшим братом, знавшим о жизни что-то такое, о чём я не думал и даже не догадывался. Может служба в армии на него так повлияла. Это выяснить я не успел. И всё же Саша не был занудой, а весёлым и компанейским парнем. У меня на столе наше совместное фото, где мы в новеньких энцефалитных костюмах, стоим в обнимку во дворе института с улыбкой до ушей. Это было за день до отъезда на преддипломную практику, мимо с фотоаппаратом проходил наш геофизик и щёлкнул на память. Оказалось, буквально на долгую память. Я получил этот снимок, когда Саши уже не было в живых, после моего возвращения в институт поздней, промозглой и особенно тоскливой в тот год осенью.

          Ничего не предвещало трагедии. Наша экспедиция обнаружила золото и главные специалисты, возбуждённые такими делами, решили переправиться на другой берег, проверить что там. Наскоро соорудили плот и стали сплавляться. Экспедиционный пёс по кличке Бывалый, никогда не боялась воды, а тут с ним что-то произошло, на середине реки он вдруг стал метаться, и жалобно скулить. Бывалый путался у всех под ногами, и мешал грести. Один из рабочих зло поддал собаке ногой. Был толчок, наш плот зацепился за огромный валун, скрытый под водой. Я чуть не выронил свой шест из рук, отвлёкся и не видел, как испуганный пёс шарахнулся и отчаянно взвизгнув, улетел в воду. Саша бросился за ним. Мы воткнули шесты в каменистое дно реки и изо всех сил старались удержать плот на месте. Но ни Саши, ни пса нигде не было видно. Найти их так и не удалось. Много раз я перебирал в памяти каждую минуту того дня. Что произошло? Почему Бывалый внезапно взбесился и утянул за собой моего лучшего друга. Ответа нет до сих пор. Человек и пёс просто исчезли – были и нет. После случившегося я на несколько дней выпал из реальности, размытые картинки и такие же размытые фразы. В лагере экспедиции мужики говорили о чём-то и громко ругались, но их разговоры и даже брань пролетали мимо меня. Начальник нашего полевого отряда мрачно смотрел в мою сторону, его можно было понять – ему отвечать за погибшего студента. Проходя мимо, он коротко буркнул:

          – Жалко парня.

          Горнорабочий, пнувший Бывалого, не чувствовал за собой никакой вины:

          – Глупая смерть, – сказал он.

          Во время ужина, когда все собрались за длинным столом под навесом из грубо сколоченных досок, вспоминали другие несчастные случаи. В нашем полевом отряде собрались опытные ребята, за долгие годы работы у них накопилось немало разных историй. Рассказывая о былом, каждый из свидетелей трагедии хотел дистанцироваться и скорее забыть обо всём. Так мне показалось. Коллеги активно работали ложками, уплетая горячий ужин. Было обидно за погибшего товарища, в моём рту еда приобрела вкус полыни, я с трудом проглотил гречневую кашу с тушенкой. Налил себе в кружку горячий чай из закопчённого чайника, и развернулся спиной к столу. Август выдался очень холодным, вечерний туман тянулся седыми клочками цепляясь за траву и кусты дикой смородины. Резные листья смородины начинали рано мироточить холодной росой. Капли похожие на ртуть беззвучно падали в траву и поросшие мхом камни. Тогда я понял, что такое одиночество среди людей. Мне было отчаянно тоскливо под куполом моего огромного горя. За столом оживлённо беседовали и даже смеялись. Про Бывалого вообще никто не вспоминал – собаке собачья смерть. Видимо так. У пса не было конкретного хозяина и горевать о нём было некому. Тот, кто весной приволок недопёска в лагерь уехал за длинным рублём на Колыму. Горнорабочий, пнувший Бывалого, плотно закусил и ржал, как ни в чём не бывало. Если бы он не поддал собаке, может ничего бы не случилось. Об этом я старался не думать, как не думать о скрытом под водой огромном валуне. Саша Калинин бросился на помощь несчастному псу без малейших раздумий. Он навсегда для меня стал героем. Это факт. Намеченные работы на другом берегу были проведены. Пробы показали, что россыпного золота там нет и в помине. На следующий год выяснилась причина странной загадки. Нам следовало двигаться вглубь тайги, месторождение было не россыпным, лабораторный анализ показал на коренное золото. В той экспедиции я больше не работал, возвращаться на место гибели друга было выше моих сил, а золото в тех местах добывают до сих пор.

          Когда я рассказываю о Саше своим детям, они только пожимают плечами. Погиб спасая собаку. Зачем?! Читается в их глазах немой вопрос. Я переживаю за друга и пытаюсь объяснить им, что Саша – своего рода такой же герой как Виктор Цой. Про Цоя они знают и такое сравнение им понятно. Непонятно другое, зачем сравнивать великого Цоя с никому неизвестным Сашей Калининым. Кому интересно, что он научил меня пользоваться теодолитом, правильно наматывать портянки и сушить кирзовые сапоги. Не будь Саши рядом, я бы вообще припёрся в тайгу в кроссовках и в конце сезона заработал бы ревматизм или болезнь почек. Моим детям кажется, что всё это несущественные мелочи, они молоды и здоровы. Не мне их судить, я сам был такой же как они. Только после гибели Саши, я узнал о том, что его воспитывала мама одна. Что последнее время она сильно болеет и кинуться на помощь для него так же естественно, как выпить стакан воды. Есть такое слово сострадание. Страдать вместе с другим, с тем, кому сейчас плохо. Саша это умел, а свои проблемы предпочитал прятать далеко, чтобы не вызывать жалость к себе. Не уверен, что мне получилось привить чувство сострадания своим детям. Терпят короткие вылазки в тайгу с палатками и спальниками только ради меня. Я передаю им свой опыт, но им это не нужно. Научил сына играть на гитаре, и у него очень неплохо получается, но развивать свои способности желания нет. Харизматичный Виктор Цой сочинивший десяток неплохих шлягеров для него неоспоримая величина. Люди разных поколений до сих пор слушают знаменитого рокера, и восхищаются его творчеством. Пожалуй, даже как-то слишком надрывно. Я иногда думаю, а если бы Цой был сейчас жив, его так же любили и о чём бы он теперь пел. А мои дети никак не могут понять, почему для меня нет разницы между звездой шоу бизнеса с армией поклонников и малоизвестным Сашей Калининым, которого помнит только небольшая группа товарищей. Есть знаменитости мирового масштаба, а есть непубличные личности, значение которых в твоей жизни настолько велико, что память о них как-то особенно дорога.

            Зачем я крикнул тебе: «А помнишь?!». Ты испугался моего голоса, даже во сне мы без слов понимали друг друга. Немой вопрос, наверное, прозвучал бы более душевно. Что ты мог помнить? Это мои мысли и мои воспоминания. Сколько раз я спрашивал себя о том, кинулся бы я в ледяную воду, спасать какого-то пса и краснел, ловя себя на мысли, что скорее всего нет. Не гожусь я в герои. Я только хочу сохранить память о своём героическом друге. Не умея объяснить даже своим детям, как это на самом деле важно. И всегда радуюсь, когда во сне ко мне приходит мой непубличный герой. Уверен, ему это тоже нужно. Что-то в нашей последней встрече было особенное. Досадно, что меня так заинтересовал орнамент каслинского литья.