Музыка заката дня

Время клонилось к вечеру. На западе, над горящим пурпуром заката, висели фиолетово-сиреневые облака, разношерстыми клубками висящие от середины кроваво-алого сгустка. К югу от них образовались пласты, окрашенные смешанными красками: красным, золотым, зеленым, оранжевым. К соверу небосклона в сизых, бело-пушистых тонах легкой вуалью  укладывались перисто-кучевые облака,  гонимые воздушными потоками  с юга на север. Оранжевые, кроваво-белые облака над западным горизонтом нависали огромными огнями, ярко горящими, курящими сизым дымком. Они на небосклоне смотрелись живописными полотнами, наползающими друг на друга   в плазме угасающего дня.
 Солнце  висело над Джуфдагом, краем касаясь его ледяной шляпы, за пики которого скатывались огромные караваны разноцветных облаков. Все шапки  холмов, тянущихся над горизонтом с юга на север, утопали в пламени  догорающего заката. Горизонт, тонущий в вечернем мареве, засыпал в огнях угасающего дня. От такого обилия вечерних красок, играющих на закате, уходящего на покой дня, у Шерхана перехватывало дыхание.
К закату в ущельях, разломах гор бело-пушистый туман стал густеть, приобретая черты расплавленной ртути. Над хребтом со свистом задышал прохладный ветер. Он, усиливаясь, перемешивался с теплым туманом, настоянным парами, исходящими из глуби ущелий. Тяжелея, эта смесь превращалась в вязкое многокрасочное густое месиво, неся в себе из угасающего дня еще угрозу надвигающейся грозы.  Расплавленное свинцово-плазменное месиво, вбирая в себе краски вечернего заката, грузно поднимаясь, облепляло вершины гор, хребты холмов. Настоянный горячими и холодными парами туман, выбрасывающийся из ущелий, перекатываясь с одной   высоты на другую, плотоядно тянулся к грозовому месиву на краю небосклона, на лету жадно облизывал гребни горных вершин, тучнея, наливаясь влагой.
Солнце, перед тем, как скрыться за расплавленным свинцово-плазменным месивом, грозно наседающим на горных вершинах, двукратно увеличилось, превращаясь над гребнем в огромный огнедышащий диск. Оно на мгновение   кровавым  сгустком, заполненным красным расплавленным золотом, зависло в тумане, а потом исчезло в бездонном чреве заката.
Ветер, усиливаясь, выгонял из головокружительных расщелин Джуфдага остатки тумана. Выталкивал их на вершины, сталкивая со   свинцово-плазменными чудищами, несущими в себе угрозу надвигающейся грозы. Свинцовые тучи, сгущаясь, объединяясь, могучими караванами свои гребнистые головы свисали с вершин горных хребтов, стремительно спускаясь на альпийские луга, огромными щупальцами заползая в березовые рощи,  ущелья, в рукава реки Рубас...
                ***
 К наступлению сумерек Шерхан под козырьком горного хребта, напротив волчьего логова, в засаде удобно улегся на плотном настиле  из травы, папоротника, пахнущего дурманом.  Сумерки, начиная с запада, своим темным полотном окутывали горные вершины, хребты, рощицы.
 Неожиданно из  осиновой рощи Уршарик до Шерхана  донеслось одинокое волчье завывание: «Оооууу! Ааа-ууу… Ааа-ууу…» Одиночный волк сначала завыл неуверенно, словно испугался своего голоса. Будто он, задыхаясь, срывался с привычного векового волчьего песнопения. Его голос ломался, не налаживался в нужное звучание, нужный тембр. Иногда его завывание, заглушаемое встречным ветром, до ушей Шерхана доносилось как  из подземелья. Но, приспосабливаясь к скорости, направлению движения ветра, со временем завывание волка стало приобретать нужный тембр, звучание, уверенность. Неожиданно, голос, словно прорезался, зазвучал так громко, мелодично, с дикой хрипотцой, натиском, что Шерхан окаменел. В этом случае даже неопытный человек, оказавшийся на месте Шерхана, безошибочно определил бы, что эту песню затеял главарь волчьей стаи.
Шерхан затаил дыхание под воздействием этого гипнотического завывания. Ему показалось, на мгновение вместе с ним перед натиском волчьего воя заворожено застыли и горные вершины. Волк выл непрерывающимся голосом, словно какие-то внешние силы мехами в его легкие закачивали воздух. Казалось, его непрерывному завыванию не будет конца. Создавалось впечатление,  что доминантный волк выжидает чьей-то поддержки, продолжение песнопения. Вероятно рассчитывал, что доминантная волчца должна находиться в пределах восприятия его зова. Она услышит и поддержит его.
 Бике, как королева волчьей стаи, обязана была   отозваться, подать  голос своему королю. Но она, почему-то, не отзывалась, словно обижена на него и игнорирует. Это молчание словно говорило, что королева волчьей стаи находятся в ссоре с королем. И она не желает слышать его.
Неожиданно в глубине рощи, нарушая иерархическую соподчиненность, один из волчат в ответ королю пискляво завыл, не удерживая тональность голоса. Но  кто-то из  братьев, стоящих выше  него в иерархической лестнице, укусив в бок, быстро заставил его умолкнуть. Волчонок больно завизжал, оглашая лес трусливыми жалобами.
 Воцарилась неприятная тишина, от которой в ожидании продолжения волчьего завывания у Шерхана рубашка прилипла к спине. Ему казалось, этому ожиданию не будет конца. И вся окружающая природа:  горы, долины рек, лесные массивы приутихли в ожидании продолжения этого магического завывании короля стаи, в предвкушении  чего-то важного, непредсказуемого, необратимого.
Вдруг, на грани срыва терпения, с противоположной стороны рощи тишину леса прорезал  голос королевы стаи: сильный, мелодичный, протяжно давящий. Судя по тембру, голос был похож не на примирительное завывание, поданное в ответ королю стаи. Он не был похож и  на голос, подающий матерью детенышам. Поданный голос был похож ни на  тоску обиженной, страждущей королевы, ни на тревогу, предупреждающую стаю об опасности, ходящей рядом. Это завывание было похоже на какой-то тайный сигнал, подающий королевой, находящейся со своей свитой, у одного из лежбищ своего королевства.
***
Ответный голос подал вожак стаи и затаился, прислушиваясь.
 Спустя какое-то время ему ответно завыла королева. Судя по смягчившемуся голосу королевы, Шерхан  определил, что она давно простила королю обиду. Ответный голос короля обрел созвучие, уверенность. К родителям присоединились волчата. По радостным завываниям волчат можно было догадаться,  что всем понравился мир, который вновь восстановился между их королем и королевой. Примирительное  завывание королевы означало, она перестала злиться на своего короля, она его с детенышами слышит, ощущает их близость. Королевская чета скоро со своими принцами, принцессами соберется на королевский совет и там решит назревшие вопросы королевства.
Король, обрадованный голосом королевы, завыл так радостно, что все жители леса поняли, как горячо он любит ее.
Тут же с северной окраины леса королевской чете подали радостные голоса молодые, волки, дозором обходящие границы своей территории. Спустя мгновения из глубины рощи к голосам родителей, старших братьев один за другим присоединились несколько подростковых голосов. За ними подали голоса волчата-сосунки. Волчата не выли, этому родители их еще не научили. Они то ли скулили, то ли смеялись. Или то  и другое происходили одновременно. Пискляво срывая связки, они одновременно тявкали, скулили, визжали.  По тому, как по-иному раздаются голоса сосунков  – с разных высот, глубин – создавалось впечатление, это о себе дают знать вовсе не детеныши волчьего племени, а какие-то чужеродные существа, которые никогда не научатся по-волчьи выть.
 Когда  смолкли голоса волчат,  в густые  сумерки, ломая тишину,  вновь врезался сильный, магический голос королевы волчьей стаи. По тому зычному вою, тембру ее голоса, дикой неповторимой музыке, тревожно отражающейся в нем, можно было догадаться, что она встретилась с королем. И она осталась довольной восторжествовавшему миру в  их семье.
                ***
Шерхан, когда  сделал это открытие, был поражен  способностями своего ума, пониманием психологии внутри семейных отношений волков. Слушая эту палитру диких, мелодичных, имеющих свое особое предназначение  голосов, и сам растворялся в своем сознании. Ему не верилось, что члены волчьей стаи могут между собой так выразительно общаться, между ними могут сложиться такие тонкие, животрепещущие отношения, отношения намного тоньше, чем в семьях людей.
 Шерхан приставил руку к уху, сосредоточился, пытаясь уловить все нюансы общения, до самых мелочей, поймать тончайшие волны завываний волчьей семьи. Он  очень хотел к ним присоединиться.  Своим меняющимся сознанием, своим завыванием слиться с голосами королевской семьи. Ему  мешало то биение скачущего в груди сердца, то собственное прерывистое дыхание, то неугомонный шум ветра над козырьком скалы.
Шерхан застыл, приоткрыв рот, пытаясь присоединиться к голосам волчьей семьи, надеясь, так от короля отбить королеву, в которую неожиданно влюбился.  Он оцепенел, позабыв о своем существовании, о своей извечной боязливости перед волками. Неожиданно для него самого из его гортани вырвались такие, зычные голоса, перед которыми, как ему показалось, голос короля померк. Он, застигнутые  врасплох, неожиданно.  Шерхан, оторвавшись от своего сознания, от самого себя, ничего не слыша вокруг,  вдруг погрузился в магию волшебных голосов волчьего семейного оркестра. Король, догадавшийся, в чем дело, неожиданно завыл такими мощными голосами, что все живое вокруг замерло в оцепенении. К предупредительным завываниям вожака присоединилась и вся семья.
Шерхан не помнит, как подхватил нужный тембр, высоту голоса, как, подвывая волчьей стае, стал на четвереньки, втягиваясь в их семейный хор, делая усилия, как пением, так и мощью голоса, задавить доминантного волка.
 В этом перевернутом состоянии души он из глубин песнопения получал такую огромную информацию от волков, что стал понимать все тонкости волчьего языка, суть их тайной для всех души. В подсознательном состоянии без особого труда разгадывал, о чем поет волчья семья, какие ультиматумы ему ставить король, почему к нему так прислушивается королева.
  Главарь волчьей стаи пел о том, какой он обаятельный ухажер, сильный, отважный самец, о том, что сильнее него нет зверя в этом округе. Он своим голосом предупреждал неожиданного соперника, если не хочет быть растерзанным, немедленно покинул границы его территории.
 А королева Бике вначале отчитывала своего  хозяина за  невнимательность к ней, заносчивость, высокомерие, грубые манеры. Но потом ее голос смягчился, потеплел. Предупреждала, если он останется таким невнимательным к ней, вместе с семьей уйдет к его сопернику. Король ей долго доказывал свою любовь, преданность, способность на самопожертвование ради нее. Кажется, он убедил ее. Она смягчилась, стала изливать свои чувства к нему, выказывать свою безграничную любовь, преданность. Запела о своей семье, о родных степях, горах, лесах...
Песня волчьей королевы тугой волной неслась над дремучим лесом и горами. Где-то там, в глубине леса, в  вышине темной ночи, она на мгновение застыла, зацепившись за гривы мечущихся с юга на север караванов туч.  Потом с большей уверенностью понеслась, переливаясь с голосами наступающей ночи. Она, набирая  высоту, неслась в бескрайность бархатистого темно-синего неба. Неожиданно песня королевы оборвалась на  немыслимой высоте и на  душераздирающей ноте.
  Шерхану показалось, королева,  когда в ее  песню любви, посвященную своему королю,  своей семье вмешался соперник,  осознанно оборвала ее, не допев до конца. Вместе с недопетой песней королевы в небытие могли кануть и его воспоминания о прошлом своего племени, его подсознательная память.  Он, сколько не просил небеса, чтобы они вернули ему конец потерянной нити воспоминаний, подсознательную память, сколько не умолял на языке волка, сколько с мольбами не обращался к духам волчьего племени, они не внимали его мольбам. Они   стирались из его памяти с оборванной песней волчицы, с оказываемым ему противостоянием короля стаи, всей стаи. Незаметно оборачиваясь человеком, он осознавал,  непримиримая вражда, продолжающаяся тысячелетиями между  племенем людей и племенем волков, последнее время набирает более драматичные обороты. И эта борьба началась по  вине  племени людей. Сейчас понял, если она прекратится, лишь благодаря его таланту, способностям.
В роще с замершими волчьими голосами, эхом отражающим в горах, устанавливалась такая жуткая тишина, что в предвещании какой-то невероятной природной перемены, явления прошлого умолкло все: лес, горы, звери,  птицы, голоса наступающей ночи…
Шерхан подсознательно думал, что он давно перестал выть. Перестали голосить и волки. Но волки, как голосили, так и голосили. Только за своими завываниями он перестал их слышать. Запев волком, он подсознательно перестал себя контролировал себя. С песней волчьего племени он вошел в такое шаманическое состояние, что его голос   мог раствориться лишь с растворяющимися голосами волков, замирающей окружающей природой. Он, отпрыск древнего племени волков, неосознанно безостановочно продолжал выть.
                ***
 В подсознании Шерхана  вспыхнула мысль,  если сейчас же он не возобновит песню и его не поддержит волчья семья, наступит конец: ему, природе, этим волкам –  всему живому на Земле. И ему показалось, что он запел с еще новой силой. Тогда с ним соперничество вступил и король стаи.  Своего вожака, как представил, поддержала и королева. В  подсознание Шерхана свежим поток стали вливаться их голоса, сотрясшие  воздух. Они были такими древними, понятливыми ему, душераздирающими и такой величины, что  сердце Шерхана затрепетало. Королева выла таким могучим голосом, на такой длинной, драматической волне, что у Шерхана из груди вместе с волчьей песней стал вырываться и  обрывки человеческого плача. Плача раскаяния, плача умиротворения.
Шерхан не осознавал, что неожиданно замолк, окаменев на четвереньках. У него перехватили, захлопнули все клапаны, перекрывающие в легкие доступ воздуха. Будто ответный рев короля, адресованный одному ему, загипнотизировал его, отнимая у него голос, способность голосить. Он не будет против этому его противостоянию, лишь бы  вернул ему его подсознательную память о прошлом его племени.  Шерхан стал осознавать,  король и королева волчьего царства  своим пением, молчанием способны преподнести ему еще не такие сюрпризы. Он приложил ладошку к уху, застыл в ожидании возвращения к нему пения его предков.
 Ему показалось, неожиданно королева с удвоенной энергией,  вдохновением, силой и тембром в голосе возобновила свою прерванную песню. Ее подхватил вожак, а потом один за другим все члены семьи. Эта перекличка волчьей семьи переросла в большой волчий хоровой оркестр. В этом оркестре он, как невидимый дирижер,  тонко улавливал, различал все  нюансы голосов взрослых и их детей, воспоминания своего племени.
 Альфа–самец тянул особенным, густым басом, с ударными тонами «ооо», подчеркивая, кто король стаи. А  королева, подпевая королю, тянула песнопение мелодичнее, нежнее, протяжнее. Она выла баритоном «ууу», подчеркивая, что она его единственная, неподкупная никем королева. Переярки – те, которые родились весной прошлого года, – выли неумело, брали высоко, их легким не хватало воздуха, а их голосам – мощи, выдержки. Из-за чего они  неумело срывались с тембра. Они начинали кашлять, чихать, в отчаянии устраивать нервные перебранки между собой.

***
По-особому себя вела и молодежь. Каждый их них старался становиться первым.
Каждый волчонок, перекрикивая своего собрата, пытался показать, что именно он среди сверстников и сверстниц самый сильный и смелый. Пытался демонстрировать, что именно он или она станет будущим королем или королевой волчьего племени. Вначале Шерхпну сложно было разбираться в голосах детенышей. Они  выли, друг с другом обиженно переругивались, плакали, восторгались своим щенячьим пением. Шерхан подсознательно продолжал думать: пусть  что угодно делают, только не перестают петь.
 В этом волчьем представлении щенки одновременно пели, надсмехались, плакали над комичными ролями, определенными королевской четой им – братьям, сестрам. Все вместе эти навязчивые, любвеобильные, угрожающие, вызывающие, громкие, низкие, тявкающие, пищащие  голоса зачаровывали Шерхана до глубины души. Они врывались в его подсознательную память как нечто беспредельное, дикое, архаичное. Как некое сокровенное таинство природы, до сих пор сокрытое от него,  не распознанное, не разгаданное им,  потому жутковатое… Вместе с волками он  выл,  плакал, бранился. Стал осознавать себя частью своего архаичного племени, племени волков, их сознания, их вечности, несокрушимости волчьего мира.
Под воем волчьей семьи, согреваемый  теплой подстилкой, он засыпал, трансформируясь в другой, более понятный, чем человеческий мир, мир волчьего племени, где нет подстав, интриг, предательства.
***
Над головой  Шерхана, в нижних слоях, стали сгущаться облака. Над ними, под самым небесным куполом, грозными пластами укладывались грозовые облака. Шерхан подсознательно видел, как  в облаках меняется свечение, температура. Он не глазами, а сердцем видел, как над его головой  эллипсом разрываются перисто-кучевые облака, образуя невероятную воронку, которая закрутилась, всасывая в себя все небо. В воронке засверкали миллионы хрустальных кристалликов, с которых стали стекать еле заметные человеческому глазу радужные капли.  Загрохотали небеса, засверкала молния.  Неожиданно с неба на горы хлынул ливень такой густой лавиной, что все кругом смешалось в одно воющее, грохочущее, сверкающее, заливающее водой.
                Март, 2019 г.