Диалектика Дюни

         - Выпьем, - сказал мне орден Мужества голосом владельца – могучего гуляки с озлобленными скулами.
          Я кивнул ему в аксельбанты и сунул руку куда-то наверх, словно в медвежий капкан, стоящий на холодильнике. Максим-Андрей-рукопожатие. 
          - Меня лучше Макс, привычнее, - неуверенно высказал я.
          - А мне привычней Дюня, - бросил он и принял выжидательную позу.
          - Дюня? – как можно нейтральнее сказал я. – Почему?
          - Дюша другой потому что. Сосед, - объяснил орденоносец и, резко повернувшись, зашагал к кээфсишным дверям. Я пошаркал следом, с сомнением шепнув:
          - В этом кабачке не наливают.
          - Ну закусить-то дадут, - через плечо ответил Дюня и покачал в воздухе надутым рукавом. Я понял: не протез, не гипс – ошибся; там бутылка.
          От нас шарахались маршрутки и полуголые старушки. На ступеньках в кафе я попытался упасть.
          Девочка на входе исполнила вокализ в вежливом миноре. Мы с Дюней заняли столик в стеклянном уголке. Беглый доберман снаружи посмотрел на нас и подумал: алкаши. Мне стало немного стыдно и судорожно вожделенно. Дюнины пальцы тоже подрагивали. Хорошо, что водка оказалась теплой. Холодная была бы – супер, но этого, наверное, я не заслужил. Подкралась девочка в переднике, сказала: «Извините». Дюня извинил. По второму кругу из горла – ритуал вызывания черных сил. Сегодня – в облике охранника.
          - Ты, поди, ментов позовешь? Илиф ты сам меня, поди, выкинешь? - так пресек Дюня возможные претензии.
           Охранник с бейджиком, не раздумывая, быстро превратился из грозного стража в услужливого черта и крикнул официантке, чтобы «стаканы ребятам… и вообще обслужить…  сок принеси холодный».
            - Закусить, этих самых с курятины, - заказал Дюня.
            Стоит ли пояснять, что наши пожелания были сверх ожиданий выполнены?
            Насчет «наши» я, пожалуй, приборзел. Облизывали, разумеется, Дюню, у него мог быть любой другой собутыльник. А как его не уважать? Здоровый шкаф в военной форме. Красная колодка, крест. Ветеран. Но впечатление контуженного, как кажется, было у него природным.
            - Не жестко ты с ними, брат? – проснулась моя интеллигентность.
            - Все по делу. Все по делу.
            В течение бутылки Дюня вкратце рассказал о себе. Родился он уже в России, без всяких советских этих (значит не старше тридцати двух, подсчитал я), жил и живет в провинции, колонии, глуши, а именно в селе Маралиха (маралов этих, мож, прадед тока видел, он в Монголии служил. А я служил в Биробиджане. Саранчовая шобла эти китайцы!).
           После службы в армии Дюня трудоустроился в сельскохозяйственную коммерческую организацию, где в силу специфики работ занятость не предполагала регулярных отпусков и выходных, а отдых в деревне сводился преимущественно к алкогольным возлияниям  (впахался – надо пахать, упахался – пошел, забухал. По субботам мыться).
           Отремонтировал дедов наследственный дом, привел туда хозяйку – Валентину, с которой они и так жили с девятого класса, а теперь узаконили отношения. Вскоре родилась дочь, росла помаленьку (такая, понял, выдерга! Че пацан! По деревьям кошкой, ныряет щукарём метров с пяти – я те говорю! С пяти стопудово). Обычная деревенская жизнь, не богатая (бычков разводил – эти твари запретили! Пилораму – запретили твари), но спокойная и, в целом, счастливая (на речку – понял – выйду – ё-моё - гля!). 
           Когда дочке в конце августа исполнилось семь лет (или восемь, я в цифрах не очень), семья решила отметить этот праздник поездкой в город (карусели, горки – куёрки, все такое), кроме того нужно было Анютку в школу одеть (а! тады семь… точно, семь лет).
          Валюха, надо сказать, баба ну всем нормальная, все при ней и не дура, но! Деревня. Как все мы. А что мы видели-то?! Наряжает Анюту для города. Одевает ее покрасивше. По нашим меркам шикарно. Матрешка! И бант... Ибаный бант! Белый такой, пышный. Здоровый, как георгин, а головка у Анютки маленькая. Коса жиденькая. Улыбочка беззубая. Как радовалась она тогда: «в город, в город, едем, едем».
          Еще на мосту пошло не в ту степь, у меня старая «Нива» и по сельским дорогам, и в лес за дровами - самое то! Но тут, понимаешь, бибикают! Ладно сигналят, но поравняются и что-то в окошко орут. Остается рулить, на них ноль внимания.
          Магазинов приличных не знаем мы. Бутики, супермаркеты – не про нас. Мы по старинке на рынке покупки. Нет, все по цивильному, через примерку, и зеркало, все остальное. Под ноги Анютке картонку, чтоб белыми носочками не в кожуру. Нормальное выбрали платье, мне шибко нравится, Вальке – нормально. И доня такая радая!..
           Машину я в тот кон оставил на дороге, случилось, как в старом кино, я не знал, что у вас не везде. У нас везде можно ходить. Ну и машину ставить. Нарисовались твари: двое ментов по форме, представители государственной власти. Разборки, то се. Я тоже за словом в карман не полезу. Был бы участковый с райцентра или свои гаишники, мы б разошлись кругами, а эти – все из себя. Я понимаю нарушил, ты тихо выписывай штраф, орать, оскорблять, зачем? Хотел уже в бубен херакнуть – одного бы уделал, второй убежит, я это племя знаю – но тут смотрю на своих: у Вальки-то не поймешь, а у дони губёшка дрожит. Она в красивом своём новом платье, прячется за мамку, только бант торчит на полдороги…
           С ментами развел. Девчонки! А давайте по мороженке и в парк аттракционов! Мороженое вкусное было, оно такое из трубы в стаканчик надавливается, у нас сроду такого нету. И на карусели поехали. Чертово колесо – Анютка даже примолкла. Валька забоялась. А потом мы уже сидели, а мелкая на быстрой такой карусели. Потом машинки, еще какие-то эти самые. Аттракционы, да…
           И я не сообразил! Анюта все как-то грустнеет. Никнет, совсем не хохочет. Ты понимаешь, дети ржут над ей! И платье у нее кутеляпое, сандалики дурацкие. Бант этот! А там ребятня городская, по ходу. Не носят банты! Ну дура конченая смотрится. Этой дуре конченой говорю: нахера привязала. Их уже не носят. Валька: я думала хорошо. Ну вот... Анютке и впрямь хорошо, красавица! Э… Не модно, а дети смеются, пальцем показывают…
            В кафешку пошли. Ну вроде этой, тоже чистенько. Бант я с Анютки снял. Платье, говорю, нормальное. Это тебе завидуют. Сидим семьей едим бутерброды какие-то, я думаю – деньги еще есть, зайдем в магазин, купим… я не знаю, думаю заколку серебряную, брошку там. Анютке.  Она как раз тут успокоилась. Хомячит пирожок, на скатерть, правда, сорит, и, как зверек, зырк-зырк по сторонам…
            И подходит такой тип, мы просим вас покинуть заведение. Я говорю – осади, братуха, все заплатим. Он там давай: администрация имеет право, без объяснения причин. Ваш внешний вид и статус не соответствует. Попрошу на выход.
            Короче, девчонки мои автобусом уехали, а мне пришлось тут задержаться на пятнадцать суток. Могли и уголовку припаять – запросто. Кафешка заявление писать не стала - деньгами я им отбашлялся. Тогда эта мысль и пришла, то есть была уже раньше, но думаю: че я дебил? А тут струна под душой порвалась, крышу снесло. Вот. Уронили тебя на землю – так зарывайся в глубже. Ройся, зарывайся…
          Туда. На это самое, что вслух не называется. Туда. Сквознячные буквы.  Шоссейным катком тяжелое слово. Не произносится. Только: туда.
         Туда, где забыли, туда, где заплыли, туда, где забили туда!..  Из детского времени хит. Песни из детства закатаны в щебень. Люди закатаны в щебень. Все утрамбовано в щебень.
          Там? Ну как… вспомни свой самый кошмарный сон, когда проснулся в слезах, в дрисне, в соплях и дрожишь, что язык уже в глотке, а ресницы вовнутрь заворачиваются. Умножь этот ужас на тыщу. Как-то так.
           Вот хожу, отдаю по кафешкам должок.  За поездку с семьей в этот город. Кто скажет теперь, что мой внешний вид не соответствует заведению? Забираю должок с процентами. Деньги?
          За деньги только – только за деньги!! - я б не поехал. А вот эта моральная штука – да. Орден могу хоть тебе подарить. Хочешь? Правильно. Банты уже не носят. Кутеляпо. Эти дела мне не нады. Но уважение мое – отдай. Человеческие нормальные, эти самые.  Уважения и вежливость нады. Давай! Это я был ниже их, упал еще ниже и стал уже выше, вишь оно как…. Диалектика? Х-й его знат, пусть диалектика.
          Че это я, сибирский мужик, пусть из деревни и без институтов, должен прожить ядучий кошмар, чтобы ко мне отнеслись по-людски? Почему это так устроено? Все мы люди. Люди мы все… мы люди все… люди… друг друга закатывать в щебень… все… люди, щебень, люди.

         … и медвежий капкан, стоящий на холодильнике