Поэзия М. К. Реалии американской жизни

С.В. ГЕРАСИМОВА
Е.Д. НАЗАРЕНКО
СТИЛИСТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ РЕАЛИЙ В ПОЭЗИИ МИШИ КОЛЛИНЗА

Реалии как явление речевого быта наиболее характерны для сказа, принципы анализа которых применены к поэзии Миши Коллинза. На основании анализа реалий в статье сделана попытка сопоставить русскую и американскую языковую картину мира.
Ключевые слова: землетрясение, огонь, вода, дыхание, бег, война

Научной базой исследования реалий в поэзии Мили Коллинза нам послужили труды В.В. Виноградова. В работе «К теории литературных стилей» ученый выделяет четыре типа текстов на основании их соотношения с конкретно-исторической формой речи, письменной или устной, становящейся сказом, но в любом случае обладающей, по выражению В.В. Виноградова, «выразительной психологически-бытовой основой стилистической ориентации» [Виноградов 1980] «жанрово-бытового характера» [Виноградов 1971, 89]. Итак, исследователь выделяет, во-первых, письменные («Соль» И.Э. Бабеля), письменно-пародийные («Записная тетрадь старого москвича» Ивана Горбунова) и сказовые («Лекция о вреде табака» Чехова)  воспроизведения текстов бытового характера; во-вторых, чистую художественную условность без бытового фона или тексты эталонного стиля («Страшной мести» Гоголя); в третьих, личные окказиональные трансформации канона, построенные по его моделям («Мир с конца» В. Хлебникова);  и, в четвертых, промежуточные формы между сказом и эталоном («Записки сумасшедшего» Гоголя). Сказ для Виноградова – это явление речевого быта.
Именно тексты сказового и бытового характера насыщены реалиями.
Слова-реалии – это тоже маркеры своего хронотопа, то есть места и времени, они ярко выражают эпоху, культуру страны, но могут быстро изменяться или исчезать из языка. Понятие реалии пересекается с понятием безэквивалентной лексики, но не совпадает с ним. Реалия может действительно отсутствовать в другом языке (безэквивалентность), но ей может соответствовать иное явление и лексема, также у лексемы другого языка может быть дополнительное значение, наконец, лексемы могут различать оттенками своего значения [Лютавина 2015].
Наибольший интерес представляют реалии, ставшие метафорами и символами.
В.В. Виноградов полагает, что символы всегда оригинальны, то есть их создает автор, поэтому реализуются они и обретают смысл в конкретном произведении. Смысл символа неотделим от породившего его текста: в тринадцатом параграфе труда «К теории литературных стилей» автор отмечает, что «изучая речь художественных произведений, до сих пор смешивают стилистический и “диалектологический” взгляды. Между тем природа символа оригинальна. Он не подчиняется культурно-историческим и гносеологическим нормам, которые определяют и ограничивают природу лексемы в языке» [Виноградов 1980].
Можно выделить вечные и оригинальные или окказиональные символы, к числу которых принадлежат реалии. В.В. Виноградов отмечает многозначность символа: «Включенный в систему художественного единства, он не только скован соседними символами семантически - он подчиняется динамике своеобразного словесного потока, от которого в процессе развертывания темы летят на него новые брызги. Поэтому его семантическое лицо вырисовывается нечетко; оно пребывает в состоянии семантической подвижности, неустойчивой многозначности» [Виноградов 1980].
Вечные и оригинальные (окказиональные) символы обладают многозначностью разного типа. Вечные символы – носители парадигматической многозначности, являют полноту знака в «вечности» культуры. Оригинальные символы – выразители синтагматической многозначности, являют полноту знака во времени, так как меняют или проясняют свое значение в процессе разворачивания сюжета.
Виноградов, размышляя о классификации значений символов, также намечает иерархическую структуру знаков, которые претерпевают «метафоризацию», превращаясь в иносказание благодаря различным типам аналогий, таких как
этимологические сопоставления,
культурно-бытовые и
психологические аналогий, с помощью которых обычно объясняются метафоры в языке.
Метафора для Виноградова – это всегда плод нового познания: «Языковые метафоры – это знаки группировки понятий в идеологической системе языка и запечатления бытийных связей в процессе завоевания мира» [Виноградов 1980].
Виноградов выделяет метафору-метеор, проносящийся по единичному произведению, и метафору-комету, обладающую шлейфом – памятью бытования в других текстах, сохранившейся в виде обрывков словесных сфер.
Он выделяет также смысловые и эмоциональные преобразования, порождающие символ как явление динамичное, и указывает, что динамика символических рядов сама порождает эмоционально-смысловые эффекты.
Для анализа мы выбрали сборник «Some things I still can’t tell you. Poems» Миши Коллинза. Автор – актер, поэтому его стихи представляют собой живописные жанровые сценки.
В первом стихотворении «The kiss» действие разворачивается в «high school» - но речь идет о старших классах школы, а не о высшей школе. Старшеклассники, они же студенты, расположились возле «student center» - американского прообраза наших ЦРС – центров по работе со студентами. Наконец, любовь отвлекает их от сдачи SAT – аналога нашего ЕГЭ. Лирический герой и его возлюбленная предаются любовным утехам рядом со студенческим центром  [Collins 2021, 2].
Укажем сначала денотат этого слова-реалии: ученический центр обычно располагается в невысоком здании на территории кампуса школьного городка в США. Миша Коллинз упоминает о нем, чтобы оживить воспоминания о школьной первой любви. Отметим, что она лишена характерной для русской картины мира романтики, новизны чувства, опыта личностного взросления. В американской картине мира с первой любовью коррелируют совершенно иные категории: переполненность чувствами, единение, общее дыхание, общий воздух, эпатирующий эротизм.
Образовательный центр становится символом центра социума в целом. Если в классической культуре существовала оппозиция центра общественной жизни – и сокровенной частной или семейной жизни за рамками общественного центра, то в современной молодежной среде Америки эта оппозиция снята.
Образовательный центр как реалия образует антитезу с «lawn», лужайкой, в результате на место отмершей антитезы «общественное – личное», могла бы прийти антитеза «социальное – природное». Но природный центр вновь совпадает с социальным. Лужайка расположена не в лесу, а на территории учебного кампуса. Символ указывает, что центр частной и природной жизни стремится слиться с центром социальной жизни, следовательно, перед нами символ очень высокого обобщающего смысла – это центр универсума в целом. Герои любят друг друга в центре мироздания, объединяющего социальный, личный и природный план бытия, таково самоощущение героев – поэтому им дорога фотография, запечатлевшая их в символическом центре бытия. 
В данном случае символ обладает универсальностью и многозначностью, поэтому такая реалия-символ, как «студенческий центр», раскрывается в целой парадигме смыслов. Также символ в данном случае в отличие от метафоры не имеет в себе элемента скрытого сравнения, наоборот, открыто обозначает доминанты культурной и общественной жизни.
Если говорить в системе терминов В.В.Виноградова, то на языке символических реалий стихотворение отражает психологические процессы, связанные с переосмыслением оппозиции «общественная жизнь – личная», а также проявляющиеся в социальном поведении (самопрезентации) подростка. 
В стихотворении «A five point eight» [Collins 2021, 13] центральным символом становится землетрясение. Мы относим его к реалиям, так как в восприятии американца оно обладает смыслами, не характерными для других языков. Землетрясение – реалия, подобная кукованью кукушки, или «cuckoo’s call» [Лютавина 2015], которое американская девушка слушает, считая, сколько лет осталось до свадьбы, а русская – желая знать, сколько она проживет. Подобно этому в русской языковой системе землетрясение ассоциируется с апокалипсисом, а в американской – с полнотой любовных чувств.
Рассказывая о землетрясении, поэт фиксирует внимание на бедрах любимой жены, которой грозит гибель [Collins 2021, 13].
Землетрясение – реалия американской жизни, не характерная для России, - становится символом природного катаклизма, аналогичным затмению из «Слова о полку Игореве», обретающему в контексте библейской образности смысл приближения конца времен: «Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть. Но это еще не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; всё же это – начало болезней» [Мф.24:8]. Русская языковая и культурная картина мира сохранила память об изречении св. Иоанна Лествичника из «Лествицы», который советовал помнить о смерти, о последних своих мгновеньях на земле, чтобы вовеки не согрешить. В результате выстраивается характерная для русской культуры корреляция: землетрясение – угроза жизни – память смертная – святая жизнь.
Однако в культуре майя, также повлиявшей на поэтику Коллинза и сохранившейся, видимо, благодаря эбониксу, языку коренных американцев, землетрясение имеет смысл, опирающийся на внутреннюю форму этого слова в языке майя, что подтверждает идеи Виноградова, считавшего, что этимология может порождать тропы и символы. Землетрясение – символ переполненности чувствами. Шокирующее для русского читателя психологическое состояние, когда поэт в момент смертельной опасности для любимой жены любуется ее бедрами, раскрывает свои смыслы в контексте культуры майя. Землетрясение ассоциируется с полнотой чувств. Если в сознании американца землетрясение ассоциируется со страстью, то в сознании представителя русского языка и культуры – с концом света, Страшным судом и святой жизнью, с бесстрастием.
Стихотворения «Kiss» и «A five point eight» образуют смысловое единство благодаря следующей корреляции концептов: любовь как попытка выпить дыхание любимого человека – огнедышащий вулкан – землетрясение – переполненность чувствами – любовная страсть. Отметим, что хотя дыхание не является реалией, но как символ оно в процессе развертывания лирического сюжета в сборнике стихов Миши Коллинза обретает синтагматический ряд значений. В начале сборника дыхание становится символом супружеской любви, поскольку герои пьют дыхание друг друга; а в конце сборника – символом любви отца к детям, который вдыхает дыхание своих детей, причем этот символ обогащается еще одним значением: впитав последнее детское дыхание своих детей, отец становится хранителем памяти об их ушедшем детстве. Дыхание становится символом информации – подобно слову, оно исходит из уст. Видимо, Миша Коллинз осознанно или неосознанно работает с библейской метафорой супружеской любви как познания: «Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа» (Быт. 4:1). В книге стихов познание любимого человека совершается через вдыхание его выдоха, а хранение памяти о его прошлом, как сохранение в себе его дыхания.
Насыщено реалиями стихотворение «Water break» [Collins 2021, 69], или «Остановился попить». В названии есть отсылка к такой реалии, как «кофе-брейк», вошедшей в нашу действительность. Вода приносит герою больше удовольствия, чем кофе. Вода и кофе противопоставлены как цивилизация и естественная жизнь. Герой действительно решает в стихотворении экзистенциальные проблемы бытия и смысла жизни, чуждые дилеммам цивилизации. Экзистенциональную неудовлетворенность героя может смягчить вода, а не кофе. Именно вода становится повторяющимся символом источника жизни и обновления в этом стихотворении. Этот символ носит общекультурный характер, наиболее полно воплотившийся в христианском таинстве крещения. Герой преодолевает экзистенциальный кризис, сделав живительные глотки не столько воды, сколько и общения со старым мудрым человеком.
В этом стихотворении лирический герой находится в состоянии бега, которое он воспринимает как экзистенциональное, отражающее сущность его жизни. Говоря в терминах В.В.Виноградова, бег как символ «подчиняется динамике своеобразного словесного потока» [Виноградов 1980]. Значение этого символа текуче и противоречиво. В данном стихотворении бег – это мучительная суета, дурная бесконечность, вечное движение, лишающее возможности остановиться и осмыслить происходящее. Столь же мучительное движение мы встречаем в «Аду» Данте. В беге человек не хозяин своей судьбы. Неведомые экзистенциальные истоки, заставляющие его бежать, руководят его жизнью, так что остается стать лишь свидетелем роковых событий разворачивающихся в твоей жизни. Бег в книге амбивалентен. В начале книги бег связан со счастьем. Бег – выражение восторга. Но далее бег противопоставлен радостям жизни, таким как любовь, воспитание детей, общение, воспоминания. И вот в момент бега по малознакомым улицам, лирический герой все-таки останавливается, прося напиться у случайного встречного – им оказывается ветеран войны во Вьетнаме. При создании его образа автор использует множество реалий [Collins 2021, 69].
Разберем самые яркие детали-символы этого фрагмента стихотворения.
Charlotte – Шарлотт. Такова географическая реалия, обретающая символическое значение. Шарлотт – это крупный город в штате Северная Каролина, по улицам которого бежит лирический герой. Как географическая реалия он становится культурно-историческим фоном, объясняющим, почему именно здесь могла произойти описанная встреча. Район небоскребов Dawn town, или Нижний город, соседствует здесь с респектабельными особняками-коттеджами, напротив которых высятся многоэтажные лачуги городской бедноты. Не только в Шарлотте, но и в Америке в целом нет деления города на районы, где проживают состоятельные господа, и на кварталы для бедноты. Ценится разношерстность, равенство, открытость и диалог. Но особенно четко эти черты проявляются именно здесь: Шарлотт – активно разрастающийся город, с большим количеством новостроек, поэтому он богат приезжими. Многие из них открыты для знакомств и хотят найти новых друзей. Именно эта установка на коммуникацию как визитная карточка города делает его окказиональным, чисто авторским символом, указывающим на предрасположенность к диалогу, символом готовности проявить интерес друг к другу. Шарлотт также оказывается идеальным фоном, на котором выстраивается описанная мизансцена.
Pit bull – питбультерьер, или питбуль, считается опасной собакой, поэтому, указав эту породу, автор стихов также дает характеристику и встретившемуся ему ветерану: владеть этими собаками могут только энергичные, волевые люди, готовые активно общаться с псом и занимать его различными физическими упражнениями. Упоминание Битбультерьера характеризует и самого лирического героя, который не побоялся попросить напиться у его хозяина.  В результате «pit bull» также становится окказиональным авторским символом энергии, требующей укрощения. Любовь в книге стихов часто ассоциируется с борьбой, поединком, укрощением.
Bud Light – сорт самого популярного в США пива. Эта гастрономическая деталь также становится символом. Light не только характеристика вкуса, но и легкого отношения к жизни. Ветеран с легкостью вступает в контакт с бегущим, находит с ним общий язык, интересуется им как родным человеком. Легкость отношения к проблемам заявляет о себе как о доминанте языковой картины мира американца.
«Funk music on cheap speakers» - музыка в стиле фанк. Фанк, пожалуй, самый важный окказиональный символ, выросший из детали. Близкий к фольклору «Фанк – это что-то вроде этники, только городской, своеобразный городской фольклор, возникший в афроамериканских городских трущобах, в каменных джунглях» [Katrina 2011]. Эта танцевальная музыка содержит синкопы и кричащий вокал. «Фанк» - в переводе значит «танцевать так, чтобы сильно взмокнуть». Символическая деталь и здесь указывает на характер человека. Даже без ноги ветеран продолжает танцевать в душе. В результате образ героя включается в систему оппозиций: энергичное движение – созерцательность. Его опыт и мудрость рождены движением, опытом, а не созерцательностью. На пересечении концептов «ветеран», причастный, например, конфликтам в Афганистане, Чечне, ГСВГ и др., - и «музыка» для русского культурного кода возникает ряд концептов, связанных с ностальгически-трагической песенной традицией воспоминания о воинах ХХ века, с воспеванием подвига, гибели, с темой дружбы, и др. Русский ветеран войн второй половины ХХ века может быть любителем любой музыки, но в репрезентативных ситуациях он носитель памяти о погибших, защитник Отечества и герой – и именно эти концепты определяют содержание песен, которые он слушает. На пересечении тех же концептов в США, с опорой на опыт Века джаза, ставшего американским ответом на синдром потерянного поколения, участвовавшего в Первой мировой войне, появляется концепт вытеснения из памяти трагедии, ибо музыка штурмует мозг своей жизнерадостностью. Отмеченная антитеза связана с противопоставлением важных культурных доминант: Памяти для России – и вытеснения трагизма Памяти для США.
Есть также детали, не являющиеся реалиями, но важные для воссоздания ситуации: «leg missing at the knee», то есть у ветерана одна нога отнята по колено; «radio on an extension cord» - радио с удлинителем.
В подтверждение идей В.В.Виноградова отметим, что даже вечные общекультурные символы, такие как вода, бег, дыхание, огонь и др., получают в книге стихов уникальную субъективную трактовку, несводимую к словарной парадигме значений. Эти слова обладают синтагматической многозначностью, полнота их значений раскрывается по мере разворачивания лирического сюжета стихотворного цикла. В роли символов выступают также слова-детали, нехарактерные для словарей символов и обретающие в сборнике уникальное авторское смысловое наполнение, отражающее также языковую картину мира.
Полноценное прочтение стихов Миши Коллинза возможно только при погружении в языковую картину мира американца, для которого за каждой реалией стоит не только предмет, но и свидетельство об его уникальных свойствах или о характере его владельца. Деталь, становясь символом, указывает не только на денотат, но и на языковую и культурную картину мира американцев, которая четко контрастирует с русской языковой и культурной картиной мира.
Во всех трех проанализированных нами стихотворениях детали становятся окказиональными символами, указывающими на разницу американской и русской языковой и культурной картины мира.
Для американского подростка поцелуй слит с центром мира, окказиональным символом которого будет студенческий центр. Человек в целом чувствует свою важность: его страсти достойны того, чтобы завоевать центр бытия, спроецироваться на него.
Землетрясение коррелирует с концептом «страсть», в то время как в русской языковой и культурной картине мира – с концептом «бесстрастие».
Наиболее насыщено реалиями стихотворение «Water break»: американская языковая и культурная картина мира вытраивается вокруг концептов «легкое, праздничное отношение к жизни», «вытеснение трагизма бытия из памяти», а русская – вокруг концепта «память» ветеранов.
Эти различия необходимо учитывать при выстраивании межкультурной коммуникации.

Литература
Виноградов 1971 – Виноградов В.В. О теории художественной речи. М. : Высшая школа, 1971, 239 с.
Виноградов 1980 – Виноградов В.В. К теории литературных стилей // Виноградов В.В. Избранные труды. О языке художественной прозы. - М., 1980. - С. 240-249. URL:http://www.philology.ru/linguistics2/vinogradov-80.htm (дата обращения: 22.02.2023)
Лютавина 2015 – Лютавина Е. А. Реалии как лингвистическое явление // Молодой ученый. 2015. № 14 (94). С. 488-490. — URL: https://moluch.ru/archive/94/21235/ (дата обращения: 27.02.2023).
Collins 2021 – Collins Misha Some things I still can’t tell you. Poems. Andrews McMeel PUBLISHING, 2021. 135 p.
Katrina 2011 – Katrina_fon_may. Слово «фанк» означает «танцевать так, чтобы сильно взмокнуть» // Livejournal URL: https://katrina-fon-may.livejournal.com/13915.html. 21.10.2011 (дата обращения: 03.03.2023).

Realities as a phenomenon of «speech in life» are most characteristic of «tale», the principles of analysis of which are applied to the poetry of Misha Collins. Based on the analysis of the realities, the article attempts to compare the Russian and American linguistic picture of the world.
Keywords: earthquake, fire, water, breathing, running, war
Герасимова Светлана Валентиновна (Россия, Москва) – доцент кафедры лингвистики и межкультурной коммуникации Российского государственного университета им. А.Н. Косыгина; доцент КРЯиИЛ Московского политехнического университета; кандидат филологических наук, доцент. Область научных интересов: достоевистика, компаративистика, семиотика культуры.
Назаренко Елизавета Дмитриевна (Россия, Москва) – бакалавр 4 курса по направлению подготовки 45.03.02 «Лингвистика» Российского государственного университета им. А.Н. Косыгина.
Gerasimova Svetlana Valentinovna (Russia, Moscow) – Associate Professor at the Department of Linguistics and Intercultural Communication at The Kosygin State University of Russia; Associate Professor at Moscow Polytechnic University; PhD in Philology, associate professor. Research interests: Dostoevskiy, comparative literature, semiotics of culture.
Nazarenko Elizaveta Dmitrievna (Russia, Moscow) - 4th year bachelor in the field of study 45.03.02 «Linguistics» at The Kosygin State University of Russia.