Семь писем на родину

(Текст создан в ходе алхимических опытов в Кабинете малой прозы под руководством Александра Попадина).


I.

«Геля, родная, как же я здесь по вам соскучился! Бумаги каптёр нам выдал – всего ничего, на пару слов. Но главное я напишу. Город взяли позавчера! Рады до невозможности. Из нашего отряда все живы, только Арейки с нами больше нет. Но плакать сейчас толком не получается: враг разбит и бежит! Война закончилась! К рассвету прорвали первое оборонительное кольцо, к полудню – второе. И дракон повержен! Ух, и здоров был, проклятый ящер! Прежде, чем упасть, разнёс и сжёг полгорода. А потом рухнул куда-то в центр. Говорят, прямо туда, откуда взлетел. Завтра пойдём с ребятами смотреть на него. Предстоит большая работа по расчистке завалов. Целую тебя и Яру!»

***

В гарнизоне и вокруг него шумно. Но это людской шум. Сама весна как будто притихла, сжалась, сокрылась. Не в ожидании чего-то, а наоборот, в попытках отойти от пережитого, оклематься от огненных разрывов, от громовых раскатов. Дальше, в городе, куда тише. Что-то тлеет, что-то ноет от боли, выбирается из-под завалов, собирается с  мыслями и с силами. Медленно, осторожно.

Из ворот времянки выходят двое. Один человек передаёт другому сумку из вощёного льна. В сумке письма. Их нужно нести в голубятню, стоящую чуть поодаль. Передавший письма хлопает спутника по плечу, что-то говорит ему, оба смеются. Оба немного пьяны, но, скорее, от радости, чем от вина.

II.

«Дорогая Гелечка, прости, что так долго не писал: очень много у нас у всех сейчас забот. Битый месяц уже пытаемся наладить житьё в гарнизоне и исследовать город, насколько это возможно. Иногда встречаем городских. Ходят они, в основном, мимо, к нам забредают редко. Разве только те, кто совсем голодный. С такими мы делимся иногда хлебом. Узнает каптёр – головы нам поснимает, ей богу. А так пока не понятно, куда эти местные запропали. Мы по ним не били, уничтожали только огневые точки противника, а партизанщины и тылового сопротивления здесь нет. И всё же, кто часто бывает в городе, доносят, что здешних почти не видно. Слухи о них ходят самые невероятные. Дневальный наш говорит, что сам у них жабры видал вместо лёгких. А леший их знает, может, и правда. В здешнем климате как ещё дышать, если не рыбьим манером? К лету должны явиться наши сменщики. И поеду я к вам, домой! Яре передавай от батьки привет. Гостинцы я вам неделю назад отправил. Положил там этих самых местных сладостей. Городские делали их, говорят, из специального теста, в которое добавляли росу с розовых лепестков. Роз у них тут растёт видимо-невидимо. Неженки, в общем, были, оттого и побили мы их. А сласти у них – ничего, вкусные».

***
Случайно увидев, можно принять их за призраков. Серые тени движутся молча из отступающих сумерек в холодную  вечернюю тишину. Под мостом из земли бьёт источник. Тени подходят, набирают воду, кто в кувшин, кто во флягу, и просто в ладонь - напиться. Назад несут бережно, стараясь не проливать. Почтовые голуби спят, а над процессией летают совы. И летучие мыши. Эти тени были людьми, а теперь они тоже создания ночи - совы и мыши признали своих. А запастись водой нужно для дальней дороги. Прочь из любимых некогда мест. Очередь тянется и пропадает во мраке.

III.

«Милые мои, стосковался я по вам совсем. Писем от вас давно не было, уж не случилось ли чего дома? Здесь у нас всё по-прежнему. Ждём гарнизонную смену. А земля чужая хочет нас, похоже, совсем извести. Зверьё всё куда-то попряталось: дичи в лесах раньше было видимо-невидимо. Ещё когда мы в город входили, была. А теперь её меньше, чем местных жителей. По ночам вообще неведомо, что творится. Прямо в городе является вдруг болото. В ночи безлунные или особенно хмурые (а хмарь здесь почти всегда) вокруг людского жилья, вместо мощёных улиц – будто трясина. Три дня назад в такую вот ночь сгинули двое связистов. У мужиков наших нервы сдали совсем, даже у начальника гарнизона. В общем, взяли мы языка. Из горожан бывших. Не старуха, но и не девка. Грамоте не обучена (или говорит, что не знает), мылась в последний раз, видать, до штурма ещё. Вытянули из неё, что уходят они все в туман. Как туман встаёт, так местные вяжут в узлы всё, что могут унести – и в нём пропадают. Мы ей не поверили сначала, потому, что всех ихних магов, кто до боёв сбежать не успел, мы казнили ещё в первые дни. Но она говорит, что любой местный это умеет, и сама она тоже уйдёт. А взяли её как раз за сбором росы для этих их лакомств. Здесь улицы есть такие узкие - одна повозка с трудом проезжает. Так там розы бесхозные всё заплели, как ежевика в лесу, не продерёшься. В них городские и хоронятся до поры. Умотали нас совсем гиблые эти места. Очень жду твоего письма».

***

Им, наверно, труднее всего. Они не могут уйти. Провожают идущих в туман, летящих, плывущих, тянут за ними слепые ветки и стебли с шипами. А когда остаются совсем одни, начинают тянуться друг к другу, к покинутым колодцам, отверстым дверям… Роняют свои бутоны, так и не раскрывшиеся.

Там, где летали драконы - теперь угли, пни, вековые стволы, вывороченные и перемолотые в щепу. Лишившиеся корней и кроны. Показывающие обгоревшее нутро. Как будто некоторые из них, не дождавшись военного пламени, подожгли себя сами.

IV.

Начальнику штаба
от командующего сапёрной бригадой гарнизона N города К.
 
К донесению по итогам рекогносцировки территории
в пределах внутреннего оборонительного кольца.
 
«В дополнение к ориентировочным координатам и общим техническим характеристикам осмотренных зданий и сооружений сообщаю, что процесс окаменевания самой крупной рептилии из числа имевшихся на вооружении противника, был полностью завершён в течение 3-х дней со дня получения ею несовместимых с жизнью повреждений. В настоящее время объект неподвижен, располагается в центре города, в пределах указанных в донесении координат. На протяжении всего периода объект остаётся необитаемым, проникновение внутрь него сопряжено со значительными затратами живой силы и боеприпасов. В тёмное время суток личным составом гарнизона было зафиксировано свечение небольшой мощности в окнах главной башни объекта. Предположительно, это остатки боезаряда, не израсходованные противником в ходе обороны».

***

Женщина исчезает за завесой тумана, но выходит с другой стороны. Все, кого она знала, уже ушли, а она решила остаться. Есть ещё здесь дела, а дальше - как повезёт. В руках у неё садовые ножницы - резная, изящная вещь, как и всё, что создано здесь. Она медлит немного и приступает к работе. Она обещала хозяйке привести палисадник в порядок, но оказалась в плену. Ножницы щёлкают негромко, настороженно, в густом переплетении стеблей и соцветий роз. От их запаха кружится голова и темнеет в глазах. Розы тонут в обрывках тумана. Ноги женщины тонут в розовых лепестках. Но дорога теперь свободна. И это уже неплохо.
 
V.
 
«Гелечка, хотел написать, что у меня для вас хорошие новости: наши сменщики на подходе, и, даст бог, ко Дню зимних огней буду дома… Но нет, нарезали нам из штаба оперативных задач – до весны бы управиться. Не хочет меня отпускать странная эта земля. А тут ещё связисты наши нашлись, в самом конце лета. Говорят, бродили в туманах всё это время безо всякой надежды выйти к своим. Большего рассказать не могу: все их показания сразу же были засекречены. Но ребята живы, хоть и вымотались порядком. А вот местные, похоже, ушли уже с концами. По крайней мере, в городе давно никого из них не видно. Вчера мы ходили опять осматривать дракона. Совсем забыл вам о нём рассказать. Тоже, ведь, чудо в своём роде: чешуя превратилась в черепицу, голова и шея – в главную башню. Он так и застыл, свернувшись кольцом. Видно, оттого, что сильно был ранен. А подбил его наш герой Гиритай. После штурма из штаба сразу пришла депеша: поставить герою памятник на главной площади города: птицу его самоходную. Ну, как водится. Но ни его самого, ни птицу мы так и не нашли. В итоге на площадь приволокли другую какую-то самоходку, а это всё засекретили. То есть, приказа-то не было, но если кто говорит, что не та это машина, и обгорела не в тех местах, тому сразу взыскание лично от гарнизонного. Так что, история эта – между нами. И не очень болтай по селу. Вот и все пока новости. Люблю вас обоих».

***

В полях за городом пусто. Хмурое низкое небо нависает над миром, как полог шатра. Серый шатёр над садами и над рекой. В садах падают яблоки, никем не собранные. Звук, с которым они прибывают на землю - единственный в стеклянном осеннем воздухе.

Вдалеке к закату река убегает в редкий болотистый лес. Когда в лощину спускается туман, кажется, что по руслу её течёт молоко. А когда заходящее солнце трогает горизонт своим изломанным краем, можно подумать, что в реку попала кровь из павшего города.
 
VI.
 
«Михай, сосед, привет тебе! Привет жене твоей и ребятам! Неделю назад мы вернулись из путешествия по окрестностям, а сегодня засел я за письма. Мы искали, где рухнули остальные драконы, поменьше, чем тот, городской. Месяц почти жили на заброшенном хуторе и оттуда устраивали вылазки. Таких хуторов в той местности несколько, а вообще по этому краю их и не счёл ещё никто. Почти в каждом – фруктовый сад. Мы с мужиками набрали на радостях яблок да слив целый мешок. Часть из этих припасов уволок куда-то дневальный, а из оставшихся мы решили приготовить наливку наподобие той, что твоя тёща ставит на зиму в нижний погреб. В общем, хочешь верь мне, друг, хочешь, не верь, но хватило нам пары глотков. Отрубило нас всех как после бочонка, и всю ночь да ещё полдня смотрели мы сны про здешнюю прошлую жизнь. Навидались таких чудес! В общем, буду краток. Про подъёмные ты и сам всё уже знаешь. Кинь там клич среди наших, пусть, если что, не медлят – начнётся зима, дороги у вас заметёт, а у нас развезёт, трудно будет сюда добираться. Ещё просьба к тебе: пригляди за моими. Помоги им со сборами, ежели что».

***

Они лежат рядом: стальная машина в образе птицы и человек. Машина сгорела, человек неподвижен, но всё ещё жив. На них наползает туман, и человеку он кажется мягким, несущим прохладу. В полузабытьи он видит какие-то тени, силуэты людей, идущих из тумана по направлению к нему. Но вместо паники он ощущает покой.

Всё это было весной, а сейчас над городом ранний снег. В этих краях он редок для поздней осени. Снега немного, он сыплется хлопьями, редкими. Укрывает следы весенних боёв, обожжённое городское нутро. Развороченные руины не то, что заживают под ним, но затихают, успокаиваются глубоким предзимним сном без сновидений. А снег - как белый лист, с которого может начаться какая-то совсем иная история. Но пишут на нём пока только птицы, животные и деревья.
 
VII.
 
«Милая Геля, очень рад был узнать, что вы благополучно добрались до Малых Холмов и через неделю будете уже в Овражном. Там, надеюсь, и получите вы моё письмо. У нас всё по-прежнему, не считая того, что смены мы дождались, и гарнизон, наконец, переукомплектован. Значит, совсем скоро дадут нам жильё в городе. Здесь много домов уцелело, в основном, по окраинам. К вашему приезду постараюсь всё подготовить. Есть дома возле чистых озёр, есть - рядом с полями, а есть даже такие, из которых видно дракона. Только очень меня беспокоит, что там удумали штабные. В середине зимы явится к нам, говорят, кто-то из маршалов собственной персоной. Соберут большой совет, будут решать как с нашим ящером дальше быть. И что-то мне тревожно, потому что наше начальство всеми четырьмя за то, чтобы пустить его камень на замощение дорог, а черепицу – на ремонт крыш. Но много и тех, кто против. И среди нас, гарнизонных, и из первых приезжих, которых прошлым месяцем прибыло уже два эшелона. И сдаваться так просто мы, конечно, не намерены. Планы штабных на сей счёт, само собой, засекречены, но есть у меня, Гелечка, такое смутное чувство, что война ещё не закончилась. И что будет она теперь идти без погибших, огня и дыма, но зато будет долгой-предолгой. И что местные со своими туманами и чудесами здесь совсем ни при чём».