Глава 389. Моцарт. Одиннадцатая соната

Вольфганг Амадей Моцарт
Соната для фортепиано №11 ля-мажор «Alla Turca»
Гленн Гульд (фортепиано)

Miao: Думал, Гульд только Баха может играть. Бетховена он играет уж очень по-своему. А вот Моцарт у него звучит прекрасно. Не поискать ли нечто общее у Моцарта и Баха?

sir Grey: Я ничего не вижу. А Вам, что кажется?

Miao: Внутренняя логика, глубокая и прекрасная. Гульд ее читает. Австрия и Германия не сильно ведь различны по культуре...

Andrew_Popoff: Очень сильно различны. Австрия чисто католическая, Германия преимущественно протестантская. Австрия — осколок бывшей империи, Германия едва-едва собралась в цельное образование из груды мелких княжеств во второй половине XIX века. В Австрии заметно влияние Юга — Италии и славянских элементов — Чехия, Словакия, Югославия, Западная Украина входили в состав империи. Отсюда большая изысканность в архитектуре, больший космополитизм, тонкость в речи и в юморе; даже в кухне — знаменитые венские кофейни можно ли сравнить с грубыми мюнхенскими пивными? В первых — тончайшие кондитерские изыски, а немецкая еда — питательна, но не слишком вкусна. У меня, помню, национальные блюда немцев, которые я решил испробовать во Франкфурте, никакого восторга не вызвали, зато вызвали изжогу. Пиво, правда, очень хорошее у немцев, но я не любитель пива.
И музыка. У Моцарта, Гайдна, Шуберта явно прослушивается итальянская легкость и славянская печаль в музыке. Это нисколько не походит на тяжеловесность и холодную красоту Вагнера или слезливую сентиментальность Брамса. Во всем австрийском чуть больше легкости, шутки, детскости, галантности. У немцев все основательно и серьезно. Гораздо глубже порой, сильнее, возвышеннее. Но тяжелее, мрачнее.

LAKE: У многих композиторов есть слезливая сентиментальность, но почему Вы ее вывели как доминантный признак именно у Брамса?

Andrew_Popoff: Ну, Вы знаете, это личное. Уважая Брамса, я холоден к его музыке. Но можно привести в пример Шумана, которого я очень люблю. И противопоставить ему Шуберта, одного из самых моих любимых. Думаю, разница вполне очевидна. У Шуберта всегда остается место для чего-то личного, для какого-то иного варианта, рефлексии. Его можно понять так или так. А Шуман просто овладевает — и никаких вариантов. Шаг вправо-влево, и все. Шуман уходит.

gutta: Не могу поверить, что Вы не чувствуете филогенетическое родство Брамса и Шумана.

precipitato: Шуман — очень неровный композитор, один из самых. И, по-моему, к Брамсу он близок только в своих худших вещах, в лучших — очень от него далек, предельно.

Mikhail_Kollontay: Вертел в руках его факсимильные издания, то есть как бы рукописи, мне показалось, что они выглядят совершенно как какие-то детские каракули, совершенно творческого начала не ощущается в том, как он вел пером по бумаге. Знающие немецкий язык — кто-то читал его стихи? ведь Шуман начинал-то как литератор, вроде бы. Я видел своими глазами небольшую поэму, посвященную Кремлю, но — в немецкой книжке какой-то (отзвук путешествия в Россию с женой).

Andrew_Popoff: Есть сборник воспоминаний европейских музыкантов XIX века о России. Там есть русский перевод «Оды храму Ивана Великого на Красной площади Р. Шумана».

«Чудо-град Москва!
В этом граде — сотни храмов
Ввысь стремятся!
Сотни колокольных звонов
Парят повсюду.
В них звучит «Христос Воскресе!»
Тысячи смиренно вторят: «Воистину Воскресе!»

 И есть еще патриотическое стихотворение: «Французы под Москвой». Кстати, дядя Шумана был немцем-управляющим в имении одного русского помещика. Проездом из Питера в Москву Шуман с Кларой у него гостили. Как тесно переплелись все же судьбы наших стран.

Anastasia_Rakhmanova: В 1844 году супруга Роберта Шумана, знаменитая пианистка Клара Вик приняла приглашение посетить Москву и Петербург с циклом концертов. В те времена концертная жизнь российских столиц была сосредоточена на пяти неделях великого поста (кроме первой и страстной), а также второй неделе после Пасхи. Пасха 1844 года приходилась на конец марта. Клара и Роберт Шуман отправились в путь загодя, еще в середине декабря. Дорога была далекой, она пролегала через Кенигсберг, Ригу и Дерпт (нынешний Тарту). В пути Шуманы и их две старшие дочери, которые путешествовали вместе с ними, бесконечно болели, и до цели назначения семья добралась лишь к концу февраля, когда концертный сезон был уже в разгаре. Найти свободные залы для концертов и свое место в сердцах публики было непросто: хоть российские газеты и представляли Клару как «Листа в юбке», до успеха своего знаменитого конкурента ей было далеко.
   Болезни, неустроенный быт, коммерческие неудачи, да к тому же светские рауты, где Шумана, мужа знаменитой жены, спрашивали, имеет ли он тоже какое-то отношение к музыке, — казалось бы, российская одиссея должна была остаться для композитора мрачным воспоминанием. Ничего подобного! Даже наоборот: поездку в Петербург и Москву Роберт Шуман называл «самым благословенным событием» своей жизни.
   Изо всех западных путешественников, посетивших Россию в первой половине XIX века, Шуман — чуть ли не единственный, кто предпочел Москву северной столице, Петербургу. В Москве он оказался уже после Пасхи, трепетной ранней весной. Если в Петербурге он, по собственному признанию, «все больше скучал по кондитерским», то в Москве тут же отправился «осматривать город». На второй день своих бессистемных прогулок (туристических карт тогда не было, а жили Шуманы в районе Петровского бульвара) он «нашел» Кремль. И... там и остался.
  С этого дня у Клары Шуман не было проблем отыскивать своего супруга. По воспоминаниям друзей, Роберт ходил в Кремль, «как на службу», целыми днями бродил там «среди великолепных церквей, колоколен, старых и новых зданий из камня и дерева» или просто сидел на высоком берегу Москвы-реки и любовался открывающимся видом. Друзья обеспечили Шумана всей доступной литературой об истории Москвы. Особенно поразили его пожар 1812 года и Наполеон, взирающий на пепелище с Кремлевской стены, а также история царь-колокола. Эта история не могла не прийтись по душе романтику Шуману!
   Не имея возможности заниматься музыкой, Шуман вспомнил о втором своем призвании (которое иногда считал и первым): о литературе. Шуман сочинял стихи на протяжении всей жизни, а весной 1844 года он создал свой самый крупный поэтический опус. Отправляя поэму «Колокол Ивана Великого» своему тестю Фридриху Вику, он писал: «Вот поэтический привет из Москвы, который лично я вам не решился бы вручить. Это — скрытая музыка! Но для музыкальной композиции у меня не было ни времени, ни спокойствия».
   Написаны были почти двадцать страниц. В сюжетной канве увязаны история царь-колокола (его неудачной отливки, сокрытия и находки) и наполеоновского захвата Москвы (с подробным изложением дальнейшей плачевной судьбы Бонапарта). В обеих сюжетных линиях Роберта Шумана больше всего интересовал конфликт великого замысла с тщетой гордыни:

«Поступок дерзкий совершил ты,
Принизил столь святое дело:
Не Господу служить замыслил —
Тщеславной гордости своей!»

Но заканчивается поэма вполне в шумановском духе, то есть пафосно-оптимистично: своей смертью оба — мастер-литейщик и герой — искупили грех гордыни. И сегодня восхищенные потомки совершают паломничества к гробнице Наполеона и к царь-колоколу в Кремле.
   Годы спустя Шуман, угрюмый и неразговорчивый человек, оживлялся и делался приветлив и даже болтлив, как только за столом заходила речь о России. Пианистка Марфа Сабинина, ученица Клары Шуман, вспоминает о беседе с Робертом Шуманом за два года до его смерти:

«Он рассказывал мне, что очень любит Россию и что с пребыванием там связаны для него лучшие воспоминания всей его жизни».

Mikhail_Kollontay: Потрясающе. Отчего же патриоты наши в эту дуду-то не дудят.

Romy_Van_Geyten: По неосведомленности, надо полагать.