НЛО

 (Наши вездеходы вошли в зону торошения морского льда.
  Фотография автора.)


     Громкий треск ломающегося под вездеходом льда заставил моё сердце резко сжаться и испуганным зайчиком затаиться где-то в дальнем уголке груди. Вездеход, сильно накренившись  на правый борт, скользил и падал вместе со сложившимся под его гусеницами большим ледяным холмом образовавшегося, наверное, осенью при мощном торошении ледяного поля бухты. Кусок вздыбленной льдины, по которой мы взбирались наверх, похоже, висел в воздухе безо всякой опоры и вместе с нашим вездеходом и нами с треском и грохотом внезапно рухнул вниз. В этот миг мне показалось, что машина сейчас перевернётся. Но на моё удивление, в своей нижней точке падения вездеход, врезавшись своими вращающимися гусеницами в твёрдый снежный наст, как-то ловко и плавно вновь обрел свое нормальное горизонтальное положение. Володя –– водитель вездехода –– покачал головой и сказал: «Однако! Легко отделались. Повезло, что успели затормозить и в трещину сходу не влетели.».
     Надо сказать, меня уже давно сильно пугал звук ломающегося льда. И с этим я ничего не мог поделать. Этот страх возник в моём сознании ещё в далёкие детские годы после того случая, когда я провалился с головой под лёд, переходя зимой быструю и глубокую реку, текущую недалеко от дома, где я тогда жил. Но, наверное, в большей степени этот страх усилился и прочно укоренился в моём сознании во время моей жизни на Колыме.
     Я иду на широких охотничьих лыжах с ружьём на плече по засыпанному мягким, ослепительно белым снегом льду маленькой речки, впадающей в Колыму. Впереди меня русло реки расширяется, образуя почти идеально круглое, искрящее под яркими лучами солнца снежное блюдце, зажатое с двух сторон крутыми, почти отвесными темными каменными берегами. И вот когда мои лыжи, оставляя на этой снежной целине два ровных параллельных следа, достигли середины этого белоснежного блюдца, оно с сильным треском и каким-то зловещим шуршанием обрушивается и падает вместе со мною куда-то вниз. Удивительно и необычно было то, что лёд проломился не под моими лыжами. Вниз рухнуло все это укрытое снегом ледяное блюдце. В один миг вся эта висевшая в воздухе круглая тонкая ледяная пластина метров десять в диаметре шлепнулась вместе со мной вниз. Звонкий треск расколовшегося на куски льда отразился гулким эхом от высоких каменных берегов, уплыл по речной долине вдаль и там и затих. А я еще довольно долго приводил в порядок громко бьющееся в груди сердце и успокаивал свои нервы. Хотя высота моего падения составила где-то сантиметров пятьдесят, но испугало оно меня основательно.
     К моему счастью, внизу оказалась не вода, как в тот момент я с ужасом подумал, а второй слой льда, но удар по моим нервам был очень основательным. В такие острые моменты я заметил, что мой организм, по моим ощущениям, как-то съёживался. Чего в этом состоянии ощетинившегося ежика было больше –– испуга или готовности бороться за свою жизнь –– я не знаю. Думаю, пятьдесят на пятьдесят. Особенно в те моменты, когда происходит что-то необычное и неожиданное и с чем тебе ещё в жизни не приходилось встречаться. По каким причинам уровень воды под образовавшемся первым тонким слоем льда резко понизился и он повис в воздухе без всякой опоры, я тогда так и не понял. Но я очень хорошо запомнил свои ощущения в тот момент, когда здоровенный кусок снежной поверхности подо мною ухнул вместе со мной вниз. Ощущения, надо сказать, в этот момент были очень сильными и весьма необычными. Я думаю, наверное, что-то похожее человек испытывает при землетрясении, когда земля уходит из-под его ног и он не знает, что с ним будет через минуту.
     Совсем недавно на охоте на противоположном низменном берегу Колымы я на лыжах проломал снежный наст и угодил по грудь в заполнившую глубокий овраг под слоем снега ледяную воду, вырвавшуюся из образовавшейся наледи при взрыве льда на ближнем озере. Память о том происшествии была очень свежей и добавила свою неприятную лепту в сегодняшние острые ощущения, когда земля внезапно ушла из-под моих ног. Да и походы на вездеходах по ледовым просторам моря Лаптевых, изрезанным весной многочисленными трещинами и полыньями, дополнительно усилили и уже, наверное, навсегда зацементировали в моём сознании этот возникший ещё в детстве страх.
     Мотор нашего вездехода надрывно ревел, карабкаясь на очередную возникшую перед нами ледяную гряду торосов. От мощного мотора по кабине растекалось тепло. Лучи ослепительно яркого солнца, отражаясь от прозрачно-голубых ледяных торцов причудливо вывернутых при торошении ледяного поля глыб льда, дробились и рассыпались вокруг озорными солнечными зайчиками. И этот праздник света создавал в кабине вездехода радостное и светлое настроение, которое человек здесь очень хорошо ощущает, когда заканчивается надоевшая уже до чёртиков длинная и тоскливая полярная зима и наконец приходит яркая, наполненная солнечным светом пора северной весны.
     Хотя надо сказать, уровень этой весенней северной эйфории у меня сильно понижался, когда мне приходилось выбираться из кабины вездехода и отходить подальше от него, чтобы металлический корпус машины не оказывал влияние на чувствительный компас, по которому, сверяясь с картой, я корректировал направление нашего движения. В эту минуту мой организм просто бунтовал и абсолютно не понимал, как это при таком щедром и ярком солнце может быть так холодно. На меня разом обрушивался пронзительно холодный, режущий острым рашпилем лицо, северный ветер и рука в шерстяной перчатке, державшая компас, оставшаяся без защиты меховой варежки, мгновенно становилась деревянной от этого заполнившего все уголки этого ослепительно яркого и солнечного ледяного царства холода. Да и всё тело, особенно со стороны  налетавшего ветра, даже через толстую и тёплую куртку довольно быстро ощущало этот ледяной ветер, дующий наверняка прямо с Северного Полюса. Хотя все, конечно, относительно в этом мире. Главное, что сейчас не было основной проблемы, которая могла помешать нашей работе и остановить наше движение по маршруту –– не было пурги. Не было этого ураганного ветра, при котором мощные порывы обрушиваются и бьют наотмашь по покрытому брезентом кузову и ощутимо раскачивают вездеход, попавший в его лапы. Не было и этого беснующего месива из мельчайшей снежной пыли, больно бьющей по глазам, в котором лучи фар вездехода пробиваются максимум на пять метров, а дальше растворяются и гаснут в этой сумасшедшей снежной круговерти. Так что надо радоваться, что северные духи этих мест пока к нам милостивы.
     Мысль о суровых духах этих северных мест вызвала у меня улыбку и воспоминание о разговоре с Борисом –– начальником лоцмейстерского отряда гидробазы, который состоялся у нас с ним прошлым летом совсем недалеко от этого места, где мы сейчас находились. Тогда летом мы работали с ним на радиомаяке, расположенном на мысе, темневшем вдали по курсу движения наших вездеходов. Наш разговор тогда зашёл о северных обычаях и вере местных охотников в силу и могущество северных духов. И о том, что я слишком легкомысленно и недостаточно уважительно, на его взгляд, отношусь к местным обычаям и традициям северных народов, которые, по его словам, надо уважать и обязательно принимать во внимание. «На севере свои, давно устоявшиеся обычаи. Ты же видишь, когда мы заезжаем к местным охотникам и они нас приглашают за свой стол, то первая рюмка спирта или водки всегда выплёскивается обязательно в огонь. Это угощение для духов, чтобы задобрить их. Чтобы охота была удачной и в дороге охотника не застала пурга или не случилась с ним какая-нибудь беда. И то, что ты не веришь, а и зачастую пренебрегаешь местными, да и нашими обычаями, в конце концов плохо для тебя кончится. Вот что ты в прошлом году сделал, когда вы на вездеходах удачно, практически сходу, преодолели первую большую трещину в морском льду на пути к дельте реки Хара-Улах? Тебе ведь тогда объясняли, что по нашей старой северной традиции надо обязательно остановиться отдохнуть, перекусить и выпить хотя бы совсем символическую рюмочку за первую трещину. Одним словом, выпить за то, чтобы в пути сопутствовала удача. Чтобы духи этих мест были благосклонны к вам на этой трудной и опасной ледовой дороге. А ты ведь тогда упёрся, как баран. Начал талдычить –– мол ,надо спешить, ледовые поля пришли в движение, трещин становится всё больше и мы можем застрять на обратном пути. Одним словом, нарушил эту нашу старую северную традицию. Ну и что получил? На следующей трещине чуть не ухнул вместе с вездеходом на морское дно. И если бы не твой водитель, Володя, то вполне вероятно, кормил бы ты уже треску где-нибудь в Северном море. Здесь, на севере, человек часто становится игрушкой в руках  грозной и часто совершенно непредсказуемой стихии и люди инстинктивно, как к своей последней надежде, обращаются к таинственным высшим силам со своими просьбами о помощи. Здесь время выработало свои правила и обычаи. И не надо смеяться над этим. Кто верит в Бога, тот обращается с молитвой к нему. А кто верит в могущество духов Севера, просит их о милости к себе и своим близким и совершает для этого определённые обряды и ты должен это понимать и относиться к этому с уважением.».
     Надо сказать, охота в этих местах зимой –– занятие не только физически очень тяжёлое, но и чрезвычайно опасное. Можно сказать, это что-то типа русской рулетки. Я, если получалось, раз в неделю на выходных выходил на свой охотничий путик для проверки капканов на песца, установленных мной в тундре вдоль берега моря. Так вот всю неделю перед своим очередным выходом я каждый день внимательно слушал прогноз погоды на выходные дни и не только слушал, но и смотрел метеокарты погоды, передаваемые японскими и американскими метеостанциями. И несмотря на такую очень тщательную подготовку, несколько раз попадал в тяжелейшие ситуации. Оказаться в тундре одному в настоящую пургу, за сорок метров в секунду, я и врагу не пожелаю. Когда ты выходишь в открытое пространство между сопками, а в нем, как в аэродинамической трубе, несется ураганный ветер и ты в эту минуту ясно понимаешь, что сил у тебя противостоять этим бешеным порывам ветра совершенно нет. И если ты каким-то чудом ещё удержался на ногах, то ветер хватает и тащит тебя со всё возрастающей скоростью по снежному склону. Ты скользишь на войлочных подошвах своих унтов и в этот момент даже упасть боишься, потому что боишься расшибиться при падении, хотя в в эту минуту хорошо понимаешь, что сейчас можешь врезаться с размаха в торчащий на твоем пути скальный зуб, а в худшем случае тебя просто сбросит с крутого скалистого берега на лед моря Лаптевых и что будет дальше, об этом лучше и не думать. И в следующий раз перед выходом на охоту уже не понимаешь, что лучше и действеннее –– то ли молиться богу, то ли на всякий случай задобрить по принятым здесь местным обычаям свирепых северных духов. Тут ты начинаешь понимать, что весь современный прогресс в такие минуты тебе ничем совершенно не сможет помочь.
     Что тогда говорить об охотниках, которые слушают местный прогноз погоды, зачастую, мягко говоря, не очень точный. И это в лучшем случае. А зачастую в период сильных магнитных бурь наступает глухое непрохождение радиоволн и они просто не могут получить хоть какой-либо прогноз погоды. И тут уже надо рассчитывать только на свой опыт да и на удачу. А перед выходом в тундру будет не лишним задобрить духов этих мест, чтобы они были милосердны к человеку в этих суровых безлюдных и бескрайних снежных просторах.
     У нас всегда были очень хорошие отношения с местными охотниками. Мы всегда, если вблизи трассы нашего маршрута находилась избушка охотника-промысловика, туда заглядывали и если могли оказать ему какую-то помощь или выполнить его просьбу, то обязательно это делали. И когда мы переступали порог избушки, на столе уже стоял тазик строганины из нельмы, а на печке, сделанной из металлической бочки, жарилась оленина и рыба. Звук мощных моторов наших вездеходов далеко летел над ледяными просторами моря и заранее предупреждал наших радушных хозяев о скором прибытии гостей, которым они всегда были рады. А мне как охотнику-любителю всегда было очень интересно поговорить с охотником-профессионалом. Да и люди они были очень интересные, с огромным охотничьим опытом и знанием повадок дикого зверя. Надо сказать, кроме коренных жителей, среди охотников и рыбаков здесь встречались и бывшие заключённые, отсидевшие в северных лагерях очень большие сроки, давно потерявшие все связи со своими родными и близкими и оставшиеся навсегда в этих суровых местах. И когда я разговаривал с ними, то всегда убеждался, что они остались привержены своим понятиям о справедливости и законам того мира, в котором они раньше жили.
     Вездеход взобрался на пологую гору льда и перед нами открылась картина грандиозного ледолома. Впереди практически всё ледовое поле в бухте превратилось в результате сильного торошения в хаотическое нагромождение вздыбленного, а затем замёрзшего ледяного бурелома, а наше движение превращалось в бесконечные подъёмы и спуски по этим возникшим на нашем пути ледяным волнам. Вдалеке уже показался хорошо видимый на фоне ослепительно белого снежного покрова бухты тёмный мыс, глубоко вклинившийся в это царство изломанного льда. Высокий покрытый белым инеем деревянный маяк –– следующая цель нашего похода –– практически сливался с окружающим его снежным ландшафтом. Застывшие ледяные валы торошения, пересекавшие поперёк бухту, вызывали у меня сравнение с бушующим морем, характер которого прошлым летом мы хорошо прочувствовали, когда после завершения работ на этом маяке мы с Борисом уходили отсюда на шлюпке в сторону гидрографического судна стоявшего из-за небольших глубин в этих местах далеко в море.
     Я смотрел в бинокль на раскинувшееся впереди, вздыбленное и исковерканное сильным торошением ледяное поле бухты, перечёркнутое трещинами, идущими от скалистого мыса и уходящими далеко в море, а затем мой взгляд остановился и заскользил от берега вдоль довольно широкой трещины, перед которой нам пришлось остановиться и тут я вздрогнул от неожиданности. В поле обзора бинокля снизу неожиданно вклинилась и заняла весь кадр усатая морда нерпы с двумя выпуклыми круглыми тёмными и блестящими глазами. Увеличенные сильной оптикой, они показались мне огромными. Нерпа несколько удивлённо и внимательно смотрела на меня. Словно кто кого пересмотрит и кто первый не выдержит и первый моргнёт. Я сдвинулся немного в сторону, чтобы получше рассмотреть нерпу. В глаза мне бросился тёмный крест, чётко выделявшийся на фоне более светлого меха головы животного, короткая тёмная поперечина которого соединяла блестящие тёмные глаза нерпы, а длинная вертикальная линия проходила по лбу и уходила на нос зверя. Тогда я не придал этому символическому знаку на морде зверя внимания. И только немного позже он опять всплыл в моей памяти и тогда уже он приобрёл свою новую и уже трагическую окраску. С гладкой пятнистой шкуры нерпы стекала вода и в лучах солнца она как-то неуловимо переливалась при движении животного и меняла свой цвет  от светлого к более тёмному. Опершись своими передними ластами о край трещины, она настороженно застыла, готовая при первых признаках опасности стечь, как капля ртути, в трещину под надёжную защиту толстого морского льда. Нерп явно становилось всё больше. Они лежали по краям разломов в ледяном поле и при приближении вездеходов быстро и ловко скользили по снегу к трещинам и исчезали в воде. Много нерпы значило, что во льду уже много трещин. И это нас совсем не радовало. Ледовые поля пришли в движение, они уже жили по законам наступавшей северной весны.
     В принципе свой план работ в этом районе мы выполнили и могли уже возвращаться на базу. Основной задачей нашего выхода на маршрут был ремонт оборудования световых маяков и радиомаяков, расположенных на трассе Северного Морского Пути перед предстоящей уже скоро навигацией. Вездеходы шли вдоль трещины в поисках наиболее подходящего места для её преодоления. Мы уходили всё дальше в море, пока не поняли, что трещина во льду становится только шире. Надо было что-то решать –– поворачивать назад или разгонять вездеходы и прыгать через широкую трещину, что было довольно непредсказуемо. По крутому скалистому берегу, в который она упиралась, обойти её было нельзя. Посовещавшись, мы решили рискнуть. Выбрали относительно ровное место, отогнали наш вездеход подальше от трещины. Пару минут на перекур. Сигаретный дым подхватывает свежий морозный ветер и уносит в сторону берега. Ну, вот мы и готовы. Верхние люки над головой открыты. Боковые двери откинуты назад. Свежий морозный ветер свободно гуляет в кабине и холодит наши разгорячённые ожиданием прыжка лица. «Ну, с Богом, вперёд!» –– произносит Володя и начинает разгонять нашего железного коня. Вездеход, вибрируя всеми своими железными суставами, подпрыгивая на неровностях, несётся, набирая скорость, вперёд. Мотор вездехода работает уже на максимальных оборотах и вездеход стремительно приближается к краю трещины. Наша железная машина минует край ледяного разлома и повисает над водой, а мы с водителем Володей, затаив дыхание, широко раскрытыми глазами смотрим на противоположный край, к которому летит наш вездеход. Наступила самая опасная минута –– сейчас наша машина, сопровождаемая скрежетом и визгом прокручивающихся вхолостую в воздухе гусениц, всем своим тяжёлым телом обрушится на край трещины. Вездеход в полёте уже успел завалиться под весом груза в кузове на корму и удар приходится на край ледяного разлома. Сильный удар и последовавший за ним резкий оглушительный взрыв сзади заставил меня втянуть голову в плечи и ещё сильнее сжать ручку над дверью кабины. Нос вездехода резко задрался вверх. В эту минуту я понял, что закреплённая двухсотлитровая бочка с соляркой при ударе сорвалась со своего места, опрокинулась и со всего размаху врезалась в заднюю металлическую стенку вездехода, резко нарушив его центровку.
     В голове, как молния, сверкнула мысль «Сейчас край трещины обломится и весь груз в кузове сместится на задний борт, вода ворвётся в кузов вездехода, он станет «на попа» и уйдёт вместе с нами под воду.». «Спокойно,» –– сказал я себе в эту минуту –– «это же не вертолёт падает в воду, когда при ударе винтов об воду разлетевшимися обломками лопастей может тебя зашибить, так что не дёргайся, вездеход ведь не сразу уйдёт под лёд, успеешь выбраться из кабины, а там ребята, страхующие нас, помогут выбраться из воды. И чего ты пугаешься, словно ты раньше таких трещин не видел? Да и ситуации ведь были и похуже.». Сейчас эти панические мысли в голове подкрепляло то, что лёд в этом районе становился с каждым днём всё ненадёжнее. Здесь в бухту впадала река и её вода подтачивала и разрушала ледяное покрывало, укрывавшее бухту и это меня сильно беспокоило в эту минуту. Но на мою радость и, думаю, Володину тоже, судя по тому, как он шумно выдохнул и облегчённо выругался, вездеход, ударившись о край трещины, вцепился гусеницами в лёд и в один момент вынес зависшую назад машину на противоположный край трещины. Сердце громко стучало в груди, да и нервы были натянуты до предела в эту минуту. Но главное было то, что впереди до горизонта расстилалось довольно ровное ледяное поле и это радовало и воспринималось как заслуженная награда за пережитые волнения. Честно говоря, меня всегда тянуло к таким рискованным приключениям. Мне явно нравился этот зашкаливавший в эту минуту азарт и это волнение и тревога, которые заполняли всего меня без остатка. Что-то в этом было, на мой взгляд, лихое, будоражащее кровь, я бы сказал, этакое ковбойское. Словно на полном скаку летишь по диким прериям навстречу новым местам и испытаниям, после преодоления которых с каким-то свежим и обновлённым взглядом смотришь на свою жизнь и радуешься самой этой жизни. Только конь подо мной сейчас тоже, конечно, очень горячий, но только железный и пахнет от него соляркой.
     Пойти на этот риск заставила нас одна задача, которую надо было обязательно выполнить. Поэтому мы сейчас взяли курс на балок уровенного поста нашего гидроотряда, расположенного на берегу бухты в тридцати километрах от того места, где мы сейчас находились. В нём жили двое рабочих, нанятых на время промерных работ. Они замеряли и фиксировали колебания уровня моря для последующего введения необходимых поправок при составлении карты морских глубин. Работы по замеру глубин в настоящее время вёл наш гидроотряд на ледовых просторах моря Лаптевых довольно далеко от берега. Продлить маршрут нас вынудило то обстоятельство, что последнее время уровенный пост почему-то не выходил на связь и это обстоятельство изменило наш первоначальный план. Похоже, у них возникли проблемы с радиостанцией и надо было заехать к ним и передать им нашу запасную радиостанцию или, если получится, отремонтировать на месте их вышедшую из строя.
Сильный морской бинокль резко приблизил и увеличил картинку и мне в глаза сразу бросились стена балка, засыпанная под самую крышу большим снежным сугробом и широкие сани на металлических полозьях, укрытые толстым слоем снега. Я эти сани про себя называл хлебными. За несколько дней до выхода на лёд моря Лаптевых большой колонны гидроотряда, состоящей из мощных тракторов с прицепленными к ним жилыми балками на полозьях и вездеходов с бурильными установками эти сани подгонялись к пекарне и свежеиспеченный хлеб укладывали в них и накрывали брезентом. На крепком морозе он замерзал и превращался в твёрдый звонкий хлебный кирпич. Потом этот кирпич повар гидроотряда поместит в горячую духовку и на столе появится мягкий и душистый, словно только что испеченный свежий хлеб.
     Меня в эту минуту поразило какое-то полное запустение, царившее в районе балка. Я не увидел ни дыма из трубы, ни многочисленных следов, которые человек обычно оставляет в результате своей жизнедеятельности вокруг своего жилья. Не было видно и расчищенной тропинки в наметенном пургой большом снежном сугробе, по которой работники каждый день должны были спускаться от балка на лёд бухты к вырубленной во льду полынье, чтобы производить замеры уровня моря. И это сразу сильно мне не понравилось и очень насторожило. Передо мною была картина явно нежилого и совершенно заброшенного полевого лагеря. А когда я перевёл свой взгляд от балка к месту, где должна быть уровневая полынья, то я её просто не увидел. Полынья явно замёрзла и была заметена снегом. Солнце отражалось от снежной поверхности, от гладких прозрачно-голубых торцов изломанных льдин и солнечные блики, попадавшие на линзы бинокля, отсвечивали и не давали хорошо рассмотреть эту странную безжизненную картину, возникшую перед моим взглядом. Я нашёл более подходящую точку обзора и пристально присмотрелся. И впервые в своей жизни смотрел на возникшую перед моими глазами очень страшную картину и отказывался в неё верить. Увиденное просто не укладывалось в моей голове. Я за годы жизни на севере многое повидал, но теперь я многое бы дал, чтобы то, что я увидел оказалось мимолётным северным миражом, который через минуту рассеется и исчезнет и уже больше никогда не появится перед моими глазами. Но когда в поле бинокля влетел жёлтый отблеск от начищенной латунной квадратной бляхи солдатского ремня, я понял, что там под треугольной пирамидой из жердей над местом, где должна быть полынья, висит человек. И я уже знал, кто это. Таким ремнём подпоясывал свой полушубок Сергей –– один из приехавших к нам  с материка временных работников уровенного поста. Мне стало не по себе. Внутри меня образовалась какая-то звенящая ледяная пустота. А когда в бинокль я ясно увидел какое-то быстрое мимолётное движение человеческого тела, висевшего над замёрзшей полыньей, то у меня волосы зашевелились на голове и словно мороз своей когтистой ледяной лапой провёл мне по телу и стало немного дурно от всего увиденного в этот момент. Но если ты чего-то сильно боишься и не очень хорошо  понимаешь, чего боишься, надо просто пойти навстречу своему страху. Другого варианта просто нет.
     Наш вездеход застыл на льду рядом с пирамидой, а я смотрел и не хотел верить своим глазам. Худшие мои предположения оказались ужасной явью. Под пирамидой из жердей над замёрзшей прорубью, запорошенный снежной пылью, на верёвке висел Сергей. Мне стало понятно, что я принял раньше за движение, да и стала очевидна причина этой трагедии. На поясе за широким ремнём с квадратной латунной пряжкой была засунута шкурка песца. Ветер, налетавший с моря волнами, шевелил шкурку и плавное волнообразное движение густого и длинного меха я и принял за движение человеческого тела. Второго работника мы тогда не нашли, думаю, его последним пристанищем оказалась прорубь и ледяная вода сурового северного моря. Две человеческие жизни были оценены, похоже, охотниками, промышлявшими песца в этом районе, десятком шкурок песцов, украденных с их охотничьих пастей. В эту минуту я резко ощутил, что весна разом кончилась. Мне показалось, что яркое весенне солнце померкло. И всё вокруг заполнили ледяные волны человеческой трагедии и они просто захлестнули эту печально знаменитую своими многочисленными человеческими трагедиями бухту Буор-Хая. Наверное, это место какое-то заколдованное и просто притягивает к себе человеческую беду уже на протяжении десятилетий.
     Я сидел на хлебных санях, привалившись к уже слегка тёплой от весенних солнечных лучей стене балка. Через небольшое окно вовнутрь балка вливался яркий солнечный свет и падал на небольшой стол, стоявший вплотную к окну, на котором тусклым серебром одиноко отсвечивали две алюминиевые кружки. Лёгкий запах хлеба шёл от брезента, покрывавшего сани. На безмятежно-голубом небе, пронизанное лучами солнечного света, появилось облако, по форме удивительно напоминающее летающую тарелку. Мысль о НЛО потащила за собой воспоминание о моём разговоре с руководителем центра подготовки космонавтов. Он тогда вместе со специалистами центра отрабатывал в наших местах вопросы эвакуации космонавтов при их приземлении в районах Крайнего Севера. Тогда этому широкоплечему человеку с ясным улыбчивым лицом я задал вопрос о НЛО. Дело в том, что несколько лет тому назад мы получили и разослали на свои полярные станции форму отчёта, которую надо было заполнить при обнаружении неопознанного летающего объекта в районе станции. Руководитель центра был ещё по совместительству и председателем комиссии по изучению НЛО. Так вот тогда на мой вопрос он ответил, что достоверно подтверждённых данных о появлении НЛО в зоне наблюдения, в том числе и в районах Крайнего Севера, за последние пять лет получено не было.
     Каменистый мыс, на котором я сейчас стоял, глубоко вдавался в закованное льдом море. Я снял шапку и подставил лицо обжигающе холодному северному ветру. Мне в эту минуту очень хотелось, чтобы этот чистый ледяной северный ветер выдул из моей головы всю эту страшную картину, постоянно всплывающую в моём сознании, а заодно и все тяжёлые и грустные мысли, заполнявшие её в эту минуту. С высокого мыса, на котором я сейчас стоял, открывались белоснежные с каким то лёгким голубым оттенком безбрежные ледяные просторы моря Лаптевых. И эти удивительно светлые и чистые краски как-то резко подчёркивали и ярко оттеняли в моём сознании в эту минуту мрачную картину произошедшей здесь трагедии.
     Над головой высоко в небе продолжало свой путь облако-тарелка. Я подумал –– наверное, наши космические гости прилетели посмотреть на нашу планету и ближе познакомиться с её жителями. Понять, что же собой представляют люди, живущие на ней. Правда, боюсь, что после увиденной на нашей земле мрачной картины постоянных войн, разрушений и жестокости, проявляемой людьми друг к другу, вопрос о налаживания контактов с обитателями нашей планеты они отложат на далёкую перспективу. Думаю, что они просто подождут того момента, когда мы будем соответствовать своему определению Homo Sapiens (Человек Разумный).