Учеба в первом классе в совхозе 1

        Что я могу сейчас, спустя 75 с лишним лет, вспомнить об учебе в первом классе? Мало, лишь отрывочные эпизоды, наверное, как и у большинства моих сверстников, школьная жизнь которых начиналась в те суровые годы, когда, казалось, было не до учебы, а   все мысли были только о войне, о том, чтобы  наша страна быстрее победила фашистов. Вспоминаю с душевным трепетом, как научился читать первые незамысловатые слова по букварю, как учился считать с помощью деревянных палочек, складывал и вычитал в пределах 10 цифр. И это были первые радости от познания. Но были и огорчения. На первых порах никак не удавалось каллиграфически правильно  и аккуратно выводить буквы по тому образцу, который в тетради по чистописанию вписывала учительница. То и дело подводила ручка со скрипучим металлическим пером, которая зачерпывала слишком много чернил из стеклянной чернильницы и роняла толстые кляксы. И какое-то время я с этим ничего не мог поделать, как ни старался. Неудивительно, что первой оценкой, которую я принес по этому предмету, была жирная, выведенная красивым учительским почерком красными чернилами или красным карандашом единица с насмешливо расположившейся рядом увесистой точкой. О своей первой учительнице больше ничего конкретного вспомнить не могу, кроме того, что она так зло выставляла единицы и двойки тем своим питомцам, у которых что-то не получалось. Вряд ли это нам помогало учиться лучше, а у кого-то порождало неуверенность. Но, несмотря на это, наша первая наставница пользовалась непререкаемым авторитетом. И ничего плохого о ней мы и подумать не могли. Она заслужила уважение уже потому, что в глухом, затерянном в казахских степях селе дала нам первые азы просвещения, и обидно, что ни имени,  ни отчества, ни фамилии ее не сохранилось в моей памяти, как и имен и фамилий моих одноклассников. Сохранилась фотография нашего класса с учительницей после окончания учебного года в школе. Дети русских и казахов, украинцев и чеченцев, немцев и евреев. Представители единой многонациональной семьи народов Советского Союза. И разве можно было даже вообразить, что найдутся вожди - отщепенцы, которые ради личной славы и корысти предательски разрушат великое государство, не задумываясь о непоправимых последствиях своих преступных действий.   
1-й класс. 30 апреля 1945 года. Я -  второй слева во втором ряду, запечатлен с криво выстриженной мною челкой на лбу и значком с изображением самолета на куртке.
 
Здание школы стояло на небольшом удалении от совхозного поселка, но когда внезапно налетал свирепый все сметающий на своем пути буран, ученики зимой несколько раз оказывались отрезанными от населенного пункта разбушевавшейся стихией. Вокруг ничего и никого не было видно, с ног сбивал  штормовой ветер. И тогда родителям приходилось выстраиваться цепочкой от забора последних домов, держась за руки, чтобы добраться до школы и забрать своих детей. Эта спасательная операция была связана с серьезным риском и тяжелыми переживаниями. На какое-то время занятия отменялись к великой радости учеников, пока не устанавливалась нормальная погода.
Зима приносила нам не только тревоги и переживания, но и много радостных дней. Река Нура покрывалась толстым льдом и превращалась в великолепный каток, который с утра до наступления темноты был заполнен шумной и счастливой детворой. Родители подарили мне снегурочки, и я быстро научился кататься на коньках. Возможно, тогда выработались те первые навыки, которые пригодились мне впоследствии при занятиях легкой атлетикой, баскетболом и волейболом.  А какое удовольствие доставляло нам катание на санках с высокого обрыва вниз на лед реки! Обычно делал я это с кем-то из старших ребят. И сколько страху натерпелся, пока осмелился в первый раз сам скатиться на санках на ледяной простор. Сидел, железной хваткой вцепившись в края саней. Притормаживал валенками, чтобы уменьшить скорость. Ветер свистел в ушах, хлестал лицо, сбивал дыхание, сердце замирало от страха. Но вот санки останавливались, и я, гордый собой, поднимался на обрыв, чтобы совершить новый спуск.  Иногда взрослые впрягали в санки нашу дворовую рыжую собачку, и она резво и шаловливо носилась по снежной дороге, то и дело переворачивая меня в сугроб. Об этой чудесной поре моего военного детства напомнило мне мое стихотворение, которое обнаружил в своем архиве 6 января 2006 года, уже после того, как завершил работу над воспоминаниями. А написано оно было 5 ноября 1958 года.
Первый снег! Вспоминается с болью:
С горок мчат быстролетные сани
На реку в казахстанском раздолье,
И в невинский овраг на Кубани.. .
Но вот приближалась весна. Днем все теплее пригревало солнце. Лед на реке начинал постепенно подтаивать, становился все более тонким и слабым,  но мальчишки какое-то время еще продолжали кататься на коньках и санках, несмотря на строгие запреты родителей.  А потом приходила пора бурного таяния снега и льда, и тогда Нура с треском разрывала свой зимний панцирь, широко разливалась, показывая буйный норов. Весной 1945 года река прорвала плотину, и отец поднял работников совхоза на ее спасение.  Нельзя было допустить, чтобы хозяйство лишилось водоема, имеющего жизненно важное значение для расположенного в засушливой степи хозяйства. Весть о стихийном бедствии быстро разнеслась по поселку, и вскоре у плотины собралась толпа людей, в которой было много детей. С замиранием сердца и я наблюдал, как  группа работников совхоза во главе с отцом пыталась закрыть дыру, образовавшуюся в теле плотины.  Отец отдавал какие-то команды, пытаясь перекричать гул реки, а потом сам залез в ледяную воду и находился там пока не удалось заделать проран.
Мне запомнилось, что во время моей учебы в первом классе к нам приходил или приезжал на попутном транспорте мой дедушка по отцу Август, высокий, сутуловатый, с вещевым мешком на спине. Жил он и работал в Токаревской МТС Тельманского района Карагандинской области в спецпоселении. У него были ограничения на перемещение, но   надзирающее начальство периодически разрешало ему навещать родственников, волею судьбы оказавшихся в такой невероятной близости: если ориентироваться по масштабу карты, вероятно, не более чем в ста километрах. Бабушка Мария, его жена, стирала ему белье, мама заполняла вещмешок продуктами, которыми он делился с теми, кто  предоставлял ему возможность хоть изредка видеться с нами. Еще больше согнувшись под изрядно отяжелевшим рюкзаком, дедушка уходил от нас грустный и обиженный на то, что так несправедливо был разлучен с близкими ему людьми. Бабушка не пожелала жить с ним в ссылке, может быть, мы больше в тот период нуждались в ее помощи, может быть, были и другие причины. Но от дедушки никто не отказывался, и наши родственные связи не прерывались. Знаю, что он сошелся с немкой из Новороссийска и прожил с ней в спецпоселении более десяти лет, пока не были восстановлены их права.  Летом 1954 года дедушка приезжал к нам в Ставрополь, побывал в Херсоне, а затем поселился в Новороссийске у второй гражданской жены, в 1955 году в течение нескольких месяцев проработал разнорабочим стройучастка в морском порту, но вынужден был уволиться по болезни. В ссылке заболел туберкулезом, а умер от рака легких в 1958 году и был похоронен на одном из кладбищ в Цемдолине.
Судьба не была благосклонна и к моей тете Марии, сестре отца. Она вместе с нами эвакуировалась из Херсона, и всю эвакуацию мы прожили вместе одной семьей. В 1941 году ей исполнилось 22 года, она училась в одном из институтов и была страстно влюблена в своего сверстника, темноволосого, красивого юношу. Сразу после мобилизации он ушел на фронт и погиб. На фотографии своего любимого она написала горькие, берущие за душу слова: «У меня был ты. У меня была любовь. Мы были счастливы. Но ты погиб, и я уже никогда не буду счастливой». Тетя была однолюбка, человек строгих нравов и принципов, она не вышла замуж, так как не встретила того, кто был бы достоин ее первого избранника, достоин высокого измерения настоящей любви.
9 мая 1945 года занятия в школе были отменены, и наш класс к восторженной нашей радости, отправился на прогулку на реку Нура, протекающую недалеко от совхозного поселка. Был яркий солнечный день. Природа благоухала после суровой и продолжительной зимы. Степь, луга по обеим сторонам реки представляли собой огромные до самого горизонта раскинувшиеся ковры сочной зеленой травы, расцвеченные красными тюльпанами, желтыми цветами куриной слепоты и одуванчиками. Воздух был напоен густыми ароматами цветов, трав и испарениями земли, словно разомлевшей под горячим солнечными лучами. Мы бегали, играли, радуясь весне и необычной, можно сказать, дивной красоте природы. Кажется, ничего подобного я больше никогда не видел в своей жизни, хотя исколесил немало степных дорог. Несколько часов пролетели незаметно. К середине дня, собрав целые охапки  цветов, мы вернулись в поселок и стали свидетелями удивительной картины. Весь совхоз ликовал, люди обнимались, целовались, поздравляли друг друга с победой. Так мы узнали о победе над Германией, а собранные нами цветы стали для  жителей совхоза ярким украшением этого великого праздника.
В тот исторический  день люди не только праздновали, торжествовали, радовались, но и плакали, скорбили, вспоминали тех родных и близких, кто отдал самое дорогое - жизнь  ради победы над фашизмом,  ради мира на земле.

На снимке; первый класс в совхозе №1 Карагандинской области. Я первый слева во втором ряду со значком на рубашке.