На чердаке у игумена или Жертва святого лобзания

Теперь вот расскажем, как отец Семен, когда он еще в Соловейкине служил, опыта церковного набирался. Прямо-таки из первых уст. От человека знающего, конечно, от благочинного своего. Фамилия ево была простая и русская - Набычкин. А звали по монашескому чину Фомою, в честь апостола. Такой вот среднестатистической благочинной - отец священноигумен Фома. Насчитывал этот отче где-то к шести с лишним десятков лет существования на свете белом. Из них поболе половины было прослужено в сущем его священноиеромонашеском сане. Игумен сей в служении своем застал лет десять того самого советского времени, когда помогало священноначалию управлять церковной деятельностью советское государство. Ну а раз оно было советским, то и для этакой помощи создало Совет. По делам, так сказать, религий. Приходами тогда управляли не батюшки, а старосты церковные. А на местах, куда Совет не дотягивался напрямую, процессы должны были контролироваться особыми комиссиями из местных чиновников. В первую очередь по линиям партейным и культурным...

А мы идем дальше. Итак, после окончания духовных школ академист Набычкин принял постриг монашеской и вскоре отправили ево на  приход. Ибо монастырей тогда почти и не было. Только на приходе, как слылось в кругах церковных, он неизвестно чево-то где-то не так сделал. А посему, хоть служивал даже и в городах, за без малого сорок лет только до сана игумена и дослужился. И годков пять тому назад вывел ево владыка со вторых-третьих ролей в городе большом в чистое епархиальное поле и поставил на благочиние в город малый. И в этом-то благочинии грешной отец Семен свой иерейской путь и прилучился начать.

Игумен Фома имел характер весьма поучительной. Подчиненных своих любил наставить за жизнь церковную. Еще бы, с таким-то опытом! Только вот жизни учил по-особому. Не как молиться правильно, или, допустим, служить благоговейно. А другой жизни, как ныне говорят, от слова «совсем». В благочинии-то евонном такие батюшки, типа отца Семена, в-основном, и были. Самый опытный из них лет восемь всего и прослужил. Пороху советского времени они не нюхали, и опыт потому имели самый скудный.

Отец игумен за пять лет порядки в благочинии установил свои, как ему нравилось. Что, в-общем, естественно. Регулярно солдафонил по приходам с проверками, взимал на нужды благочиния добровольные пожертвования, распекал малоопытных настоятелей, поучая их уму-разуму. Любил еще загонять людей в рамки. «Главное на приходе, - говорил он очередному настоятелю, - это чтоб была во всем  реальная стабильность. А если что стабильности мешает, то это надо устранять. И в этом первеющая твоя задача». И понравилась игумену Фоме одна традиция, заведенная предшественником. А собирались раз в год отцы со всего округа на престольный праздник к благочинному. Богослужение соборное, которое обычно возглавлял  владыка, проповедь, народу много, то-се. После службы трапеза в приходском доме. Собирались отцы и их ближние на втором этаже. Как шутил владыка - «на чердаке». Трапезовали, общались, обсуждали текущие дела. После трапезы владыка, осмотрев приходское хозяйство, мирно отбывал со свитою, а отцы оставались для общения дальнейшего. Это последнее и вошло в традицию. Предыдущий благочинный, ныне почивший протоиерей Дионисий, старенький и добрый, был отцом для своих подчиненных. Завел он такую традицию, чтобы батюшки в обстановке непринужденной рассказывали о своем служении и могли перенимать добрый опыт друг у друга. И сам как бы невзначай при случае подсказывал нужное. Эти сборы «на чердаке» отцам полюбились и проходили в атмосфере очень даже семейной.

И вот отец Фома, как протекло некоторое время его трудов в новой должности, решил традицию возродить. Наступил престольный праздник, на который прибыли практически все отцы округа. Кроме, разумеется, игумена Киприана, пожилого батюшки из села Долгий Лен, который почти никогда не выезжал на церковные мероприятия. В тот год владыки чего-то не было появившись на торжество местное, посему отец игумен все там и возглавлял - и предстояние на службе, и председание на трапезе. Реальный, то есть, старшой. После первоначального вкушения праздничных брашен этот старшой возьми и возгласи: «Ну, отцы-молодцы, давайте рассказывать теперь, кто как служит у себя на приходе. Для всех тут сидящих. Все вместе и послушаем, и обсудим». Отцы-молодцы, наученные несладким опытом общения с новым начальством, замялись - служим-де и служим, чево там рассказывать. А батюшко игумен тут и ввернул: «Чево вы тут мнетесь? Предлагаю, штоб как при отце Дионисии было, так и теперь пусть будет». Неожиданно услышав знакомое имя, отцы немного оживились, переглянулись и покашляли для приличия. «Давайте, кто начнет»?

И начал молодой батюшка отец Григорий из села Малые Дранки. И поведал он, што прихожане ево не все там любят, так как некоторые прямо из церковной-то ограды составные части вытаскивали для неведомых нужд. А как он, отец Григорий, осилил поставить железную ограду, дак они из того забора, што вокруг батюшкиного дома, повадились штакетины умыкать. То один малотрезвый потенциальный прихожанин дрын выломает, то другой. А там сквозь места пустые собачары местные проникают и на огороде безобразют. И по грядкам, как сайгаки по степям, носятся. Когда церковную ограду ломали, он, отец Григорий, на проповеди этот вопрос поднимал, хотя и бесполезно. А уж как батюшкин забор стали калечить, то с амвона о том сообщать неудобно - вроде бы используешь служебное положение в личных целях, што ли. Отсюда вывод - не любят, стало быть, батюшку в Малых Дранках.

Помолчали. Никто, конечно, ничего обсуждать не собирался. Ждали, что начальство скажет. И отец Фома взялся молвить учительно слово. «Не любят, отец Григорий, тебя, это потому што ты сам свой приход любишь недостаточно. Как машинку ведь будешь любить, так тогда она тебя и возить будет. И приход свой если будешь правильно любить, то будешь как сыр в масле кататься. Вон, смотри, как я живу хорошо». Отцы, которые в свое время от протоиерея Дионисия слышали совсем другое, снова оживились. Хорошо жить хотелось всем. Тут подал голос отец Даниил из села Новозубкина: «А как, батюшка, приход свой правильно любить»? И поведал игумен свою философию любви: «Ну как. Людям навстречу во всем идите, как им удобно будет. Как попросят, так и сделайте.  Поминочки вот бывают - как пригласят вас и нальют, так и пропустите. Еще нальют - и еще пропустите. Благодетелей уважайте особенно. Как есть небедный человек на приходе, так обхаживайте ево и хвалите за благочестие, хоть он там, к примеру, с бабами шалит. И будут денежки для прихода и для вас. К начальству тоже пригласят за стол, дак не смотрите, что постный день - вся благая вкушайте и пейте во славу Божию. Чтобы начальство уважать, о том и в Писании сказано. Главное, штоб в догматах не было отклонений, никакого, то есть, еретичества. Вот как-то так».

Отцы смущенно посмотрели друг на друга, но с благочинным вступать в спор посчитали делом неблаговременным. Помолчали. Игумен-то опять стал подчиненных своих склонять к откровениям. Но не клеилось что-то. А отец Семен возьми да скажи: «Мы все, батюшко, служим ведь не так долго, опыта большого не имеем. А вот если бы Вы нам всем что-нибудь рассказали из своего. Про советское время, например, как тогда служилось». Благочинный даже чуть привстал от таких слов. «Чево там рассказывать? Служилось, и служилось. Такие же службы, как и сейчас». Отец Андрей из села Печенегина поддержал отца Семена: «Да Вы, батюшко, не то, чтоб про советское время, а из своей жизни в те годы что-нибудь поведайте». «Да-да. просим», - подхватили остальные отцы. «А давайте тост за батюшку благочинного поднимем», - предложил отец Андрей. Сказано - сделано. После реализации тоста благочинный на секунду задумался. «Ладно, слушайте. Расскажу про одно искушение, которое мне, в-общем, и надломило всю карьеру. Может, вы и слыхали какие сплетни о том, почему я с академическим образованием до сих пор не архимандрит. Дак я расскажу, а вы знайте, што всякое со всяким может случится, и на ус себе мотайте, и потому осторожны будьте». Здесь отметим, что рассказ отца Фомы литературно несколько обработан, ибо говорил игумен не всегда стройно и связно.

«После учебы решил я в монахи постричься. С образованием-то хорошая карьера светила монаху. Женатый поп вроде и хорошо, да ведь какая жена попадется. Повидал я молодых попов с матушками ихними. То нервы, то разводы. И если детей много, тоже заботы одни. А мне хотелось самому по себе хорошей жизни достичь.  А монаху, если добре себя вести, в архимандриты выйдешь, а там и до архиерейства недалеко. И в историю церковную войдешь тогда запросто. Это мне дядя посоветовал мой. Он помёрши уже, а был протоиереем и митру себе выслужил под старость лет. Ну вот, постриг меня владыка после учебы, а недели через три рукоположил во иеромонаха. Говорит: «В городе мест пока нету, пошлю тебя в село пока, обкатаешься годик, а там видно будет». Во времена совдепии приходов-то везде не так много было.

И поехал я. Там батюшка старый за штат уходил, и вот, меня владыка туда поставил. А село от райцентра близко, и приход хороший. Полгода прослужил нормально. Заштатный отец недалеко от храма там же жил. Добрый старикан, много чему научился я у него - и по службе, и как с властями районными да местными отношения строить. Подходило время храмового праздника. Дед говорит: «Слушай, Фома, на праздник тут завсегда приезжают из района представители. От Комиссии по контролю за религией два-три человека. Когда мужики, когда бабы. И нынче обязательно приедут, и с интересом, раз ты тут новый человек. На службе за тобой смотреть внимательно будут, и особенно после службы тоже. Приготовься хорошо. Их надо ублажить, и тогда они тебе целый год мешать не будут. Накормить надо досыта, ну и напоить тоже досыта. Вопросы на засыпку могут быть, шутки издевательские. А ты поклонись лишний раз, поддакни, где можно. Терпи. Не выказывай себя ученым, покажись серым».

И вот эти дедовские заветы я по жизни стараюсь и держать. Привык уже. Знания мои академические давно позабыл. Для хорошей и спокойной жизни не надо вылезать с инициативами, с новшествами. Вот, я знаю, что отцы некоторые то  газетки приходские заводят, то в школах воскресных усердно стараются. Зачем газетку выпускать? Что я, дурак, что ли, проблемы себе вешать? И школы воскресные - чего там стараться? Есть школа, и есть, потому что начальство велит, и исполнять надо. В отчете пишешь, что школа есть, что учеников столько-то, да и всё. Раз действует она, значит, ты молодец и на хорошем счету. Все равно в храме потом никого нету из этих учеников, так зачем и стараться? Я всю жизнь по этой линии живу, и живу спокойно.

Ладно, отвлеклись мы. Закупил я на трапезу для начальства и гостей водки да вина сухого получше для женщин. Рыбы красной достал, того-сего. Это при Брежневе еще можно было при деньгах и желании всего найти, потом уж при Горбачеве потруднее...И вот приезжают проверять меня две мадамы лет по сорок пять. В шляпах, волосы кудрями накручены, польта дорогие, сапоги импортные, и духами от них за километр несет. Одна росту среднего, с комплекцией шкафчика, другая высокая, и позвоночник у ней маленько назад прогнутый. До сих пор помню имена ихние - Ольга Олеговна да Идея Ивановна. Дед мне подсказал, что первая -  специалист по культуре, а вторая - по партийной части работник опытный. Со мной поздоровались сухо, и назвали меня Владимиром Михалычем, как в паспорте моем написано.

Литургию я служил с дедом вдвоем. Благочинный не приехал, потому как был в том году на храмовом празднике в другом приходе. Пока служба шла, наш церковный староста, дяденька расторопный, обустроил в приходском доме трапезу. Из-за которой, собственно, искушение и вышло. Я сидел во главе стола, комиссаров разместили рядом со мной. Тут же заштатный батюшка, староста, гости из местного начальства, шофер из райисполкома и певчие наши. Мне не хотелось напиваться, и я негромко сказал старосте, что пить не буду, потому что болит желудок. «Нельзя, батюшка, так делать сегодня», - шепнул он мне. «Хорошо, тогда я буду пить только вино». Староста кивнул. Пили, ели, негромко разговаривали. К моему удивлению, мадамы к вину не притрагивались, а пользовали себя строго водочкой. Ихние организмы были, похоже,  хорошо натренированы в этой области. Ибо после тостов за советское правительство, за владыку, за мир во всем мире и за чего-то еще у них было, как говорится, почти «ни в одном глазу». Я еще подумал: «Хорошо еще, что запас приличный прикупил». Однако, время-то шло, а естество телесное брало свое. Короче, мадамы приокосели. И вот, кубастенькая Ольга Олеговна стала на меня стрелять глазками. «Этого еще недоставало», - подумал я. Извинился и вышел из-за стола подышать на улицу. Через минуту дверь из дома открылась, и из нее выглянула Олеговна. «Владимир Михалыч, пойдемте, мне нужно Вам что-то сказать». Я вошел за ней в коридор. Сбоку была дверь на веранду. Олеговна открыла ее, втолкнула меня и ввалилась сама. Она была уже в очень приличной степени воздействия горячительного напитка. Быстро закрывшись изнутри на крючок, разгоряченная спец по культуре весьма некультурно стала хватать меня за руки и за бока. Делать это ей оказалось непросто, поскольку я был в рясе. «А-а, монах, - страстно шептала Олеговна, - какой же ты молодой и плотненький. Хочу от тебя лобзание святое сейчас же. В Писании вашем написано: «Лобзайте друг друга лобзанием святым», я сама читала. Давай же, лобзай, и я тоже буду лобзать тебя»! Счет пошел на секунды, за которые нужно было принимать решение. В голове промелькнул совет деда: «накормить досыта и напоить тоже досыта». Отстранять целеустремленную тетку напрямую я не стал, только шагнул назад. Ну и сказал: «Ольга Олеговна, давайте еще выпьем за Ваше здоровье, и там посмотрим». Она заулыбалась, сверкнув золотым зубком, и говорит: «Пошли». В-общем, после двух дополнительных и «оздоровительных» тостов Олеговна впала в нужное мне состояние, и шофер с трудом оттащил ее в машину. Еще буркнул мне: «Зачем ты, отец, опоил-то ее? Теперь мне вороти давай на второй этаж». Я с деланным смущением пожал плечами: «Вольному воля, а вмещающий да вместит, ничем не могу помочь, прости меня». Замечу, что вторая комиссарша, Идея Ивановна, до машины дошла с трудом, но своими ногами. На прощание даже внятно сказала, что-то вроде: «Спасибо, Владимир Михалыч, за хлеб-соль. До свидания». С собой мы нагрузили им по сумке продуктов.

Я-то, наивный, думал, что все прошло хорошо, и даже деду понравился праздник. Однако, через пару недель вызывает меня благочинный. «Вот ты, отец Фома, без году неделя на приходе, а уже наколбасил. Давай, поезжай к владыке на разборки». Я ничего не понимал...

Владыка, глянув на меня, сразу взял строгую линию. «Зачем ты на празднике напился? Зачем комиссию оскорблял? Проблем тебе хочется»? И подает бумагу. Читаю. Жалоба на меня архиерею. Напился, валялся в канаве (которых возле храма вообще нет!) в непотребном виде, нецензурно оскорблял членов комиссии. И подписано Олеговной. Отомстила, мегера, за отказ в «святом» лобзании! Прошу владыку выслушать и рассказываю. В том числе про веранду. Он успокаивается и смеется: «Надо же, тела монашеского ей возжелалось. Ну, спасся ты, молодец. Однако письмо это, понимаешь сам, я не смогу игнорировать - оно официальное. И переведу тебя в другой район, подальше оттуда»...

Вот здесь и надломилась моя карьера. Вскоре в епархию был назначен другой владыка, ибо тот, который меня рукоположил, скоропостижно преставился. Новый архиерей с учетом мнимого конфликта моего с властями, отнесся ко мне настороженно, и по наградам богослужебным не продвигал: ему тоже не хотелось проблем. После конца совдепии епархию возглавил третий владыка. Было это роковое письмо в моем деле, или нет, я не знаю. Однако, видя отсутствие у меня богослужебных наград при академическом образовании, архиерей милостями меня не жаловал и на разговор не вызывал. Так, в-общем, и прослужил я по приходам и городам на вторых ролях, с академическим образованием и серебряным крестиком тридцать лет...

А вот когда уже четвертый владыка был назначен, тогда внимание обратил. В сан игумена возвел и благочиние дал. Может, еще и до архимандрита доживу. Хотел я жить хорошо, и теперь дожил до хорошей жизни. Не рассказывал я этого открыто еще никому, вот, на старости лет моих пускай будет вам известно.

«Вы, батюшко, совсем, как Иосиф Прекрасный, про которого в Библии написано, получается», - воскликнул отец Григорий, у которого прихожане из забора штакетины умыкали. Благочинный расчувствовался. «Не Иосиф я, а Фома неверующий. Не зря меня владыка при постриге так назвал. Искал я хорошей жизни, да долго не верил, что придет она. Вот и не приходила. В-общем, веруйте, отцы, и любите свои приходы»!