Любаша

- И чашки достань! Мамины, с цветочками!
- Любушка, там на одной трещина.
- Ох, беда! А я и забыла… Ладно, давай сколько есть целых, а детям я из другого сервиза добавлю. Они за маленьким столом сядут и незаметно будет.
Любовь Григорьевна Кравцова, среди своих семейных просто Любушка или Любаша, поправила скатерть и бросила на стул посудное полотенце.
- Готово! Красиво, Сашенька?
- Да, очень хорошо! С цветами это ты хорошо придумала. Почему мы раньше их на стол не ставили по праздникам?
- Не знаю. Мама всегда так делала. А я почему-то забыла об этой традиции, когда замуж вышла. Я вообще много чего забыла.
Голос Любы зазвучал глуше, и Александр Васильевич засуетился. Расстроится жена – пиши пропало. Будет грустить весь вечер и слова лишнего не скажет. А ведь он знал, как она любила поболтать с детьми и как долго ждала этого дня. Юбилей все-таки.
- Любушка, может быть пирог глянуть? Вдруг пригорит?
- Рано! – Любовь Григорьевна приосанилась и лихо развернула свою инвалидную коляску к буфету. – Подай мне лучше вон то блюдо с верхней полки. И помоги фрукты вымыть. Скоро дети приедут, а у нас конь не валялся.
Тут Любовь Григорьевна лукавила. К празднику своему она начала готовиться чуть ли не за месяц. Были заказаны подарки для детворы, вязались и шились сюрпризы для дочерей и невестки. Кому – комплект постельного белья с ручной вышивкой, а кому – скатерть и салфетки. Александр Васильевич помогал как мог. Кроил, сидел рядом с женой и нажимал по команде на педаль новенькой швейной машинки.
- Ах, какое чудо, правда, Саша?
- Да уж, замечательно шьет. А ты ругала девочек, что они такой подарок тебе сделали.
- Дорого, Саша! Пусть бы лучше на детей эти деньги потратили!
- Любушка, так нельзя! Нужно позволять делать себя счастливой. Вот ты сидишь, шьешь сейчас, а вдруг девчонки скажут, что им это не надо, потому, что дорого? Скажут, что лучше бы ты лекарства или витамины купила на эти деньги. Приятно тебе будет?
- Пусть только попробуют!
- Вот-вот! И я о чем! Обидишься ведь. Так почему сама их огорчаешь? Они эту машинку искали по всему городу. А когда не нашли – заказали из Москвы. И ждали так, как, наверное, только детей своих в роддоме. Парни уж беспокоиться начали. Павел грозился сам в Москву поехать, только бы они себе нервы мотать перестали из-за задержки. А ты говоришь!
- Молчу я, молчу! – Любовь Григорьевна улыбалась, и улыбка эта не сходила с ее губ до самого вечера.
А вслед за ней улыбался и Александр Васильевич. Пусть жена о хорошем думает. Лишь бы о бедах своих не вспоминала и не грустила. Все минуло, все прошло. Сколько осталось времени – все до капельки он сбережет и постарается сделать счастливым для той, что подарила ему столько света.
Любашу Александр Васильевич впервые увидел во дворе своего дома. Ему было тогда всего семнадцать и смешная девчонка, прыгавшая по расчерченному асфальту, ни за что не привлекла бы его внимания, не будь рядом с ней здоровенного пса.
- Ого! Ничего себе! Не кусается?
- Нет.
- А погладить можно?
- Не нужно.
- Почему? Ты же сказала, что он не кусается.
- Меня не кусал.
Пес сидел спокойно и на Сашу совершенно не реагировал. Но ровно до того момента, как парень не сделал шаг в сторону подъезда. Вещи, кучей сваленные у скамейки, видимо принадлежали хозяевам собаки, потому что пес медленно поднялся и вдруг зевнул во весь рот, клацнув при этом зубами так, что Саша отлетел в сторону.
- Скажи ему! – Саша спрятался за соседский «Запорожец» и только тогда выдохнул.
- Что сказать?
- Чтобы не трогал меня!
- А он и не трогал. Я думала, такие большие мальчишки ничего не боятся.
- А я и не боюсь! С умом надо! Если твой волкодав меня загрызет, то и от ума моего ничего не останется.
- Дик – не волкодав. И грызть тебя не будет. Ты – невкусный!
- Почему?
- Вредный потому что. И собак не любишь. Ты его боишься, и он это чувствует. Иди уже!
Девчонка взяла за ошейник собаку, и пес улегся рядом с ней, мгновенно перестав обращать внимание на странного парня.
Эпизод этот был тут же вытеснен из памяти Александра каруселью событий его молодой и такой тогда веселой жизни. Уже была Алла. Уже были планы. Скучать было некогда и некогда было вспоминать о смешной девчонке с каким-то слишком серьезным, недетским взглядом.
Любу он, конечно, изредка видел во дворе то одну, то с Диком. Кивал издали и убегал по своим делам.
А потом была армия. И университет после службы. Была Аллочка, которая дождалась и согласилась выйти за него замуж. Была студенческая свадьба, потому, что отец Саши на тот момент уже ушел из жизни, а мама, потеряв работу из-за долгой болезни, едва устроилась на новую. Да Саша ее помощь и не принял бы. Он учился на заочном и работал, хватаясь за любую «шабашку», которую только мог найти.
Мать Аллы, которая жила в соседнем городе, на свадьбу дочери ехать отказалась категорически. Зять ей при первой встрече не понравился, и она упорно игнорировала его, не желая ни знать, ни видеть.
Но Саша на это и внимания особо не обращал. Подумаешь! Не все же тещи принимают выбор дочерей. Время покажет.
Ему некогда было скандалить. Нужно было работать, содержать жену и маму, да еще как-то получить-таки диплом. И ему это удалось. Не без труда, но они с Аллой всегда говорили родным:
- Мы сами!
Это стало девизом их с Аллой семьи. Они не просили о помощи, пытаясь справляться самостоятельно, как могли, с бытовыми и прочими трудностями. Маленькая комнатка в коммуналке, доставшаяся Алле от бабушки, была темной и сырой, но их это совершенно не смущало. Они распахивали окно в любую погоду и усаживались на широкий подоконник, сплетясь руками и ногами так, что не разобрать было где чьи. И им было хорошо…
А потом родилась Маша и жизнь снова изменила свой ход. Мать Александра слегла и ему с семьей пришлось перебраться к ней. Алла разрывалась между ребенком и свекровью, но ни разу не попрекнула мужа ни словом, ни взглядом. Встречала после работы, обнимала крепко и заглядывала в глаза:
- Привет! Как ты?
Через полтора года матери не стало и Саша, сделав ремонт в квартире, впервые пригласил в гости тещу, Галину Степановну.
- Посмотрите хоть на внучку. У нее теперь только одна бабушка осталась.
Что сыграло свою роль? Эта вскользь брошенная фраза или все-таки время пришло, но мать Аллы приехала. Осмотрелась, скупо похвалила зятя, обронив почти недовольно – «золотые руки», и… осталась. Сначала на время, так как Маша мгновенно завладела сердцем бабушки, не слезая с рук и не давая сказать резкого слова. Чуть только бабушка начинала сердиться, Мария Александровна поднимала такой рев, что взрослые поняли – лучше, когда в доме тихо и никто не ссорится.
Когда отпуск Галины Степановны подошел к концу, она обняла напоследок внучку, что-то шепча на ухо, а потом глянула на Сашу:
- Что скажешь, если я переехать надумаю?
- К нам? Милости просим. Только рад буду.
- Нет. С вами жить не хочу. Да и тесно у вас. Две комнаты всего, а ну как дети еще пойдут? Лучше свою квартиру обменяю. – Галина Степановна помолчала, глядя в глаза зятю, а потом улыбнулась. – Спасибо…
Хрупкий мир был установлен. Укрепило его рождение еще одной внучки. И Галина Степановна решила, что глупо тратить свое время на скандалы. И так есть чем заняться. Она как могла, помогала с внучками, и Алла, наконец, выдохнула. Теперь она могла устроиться на работу. И с радостью воспользовавшись этой возможностью, Алла принялась строить карьеру.
Все оборвалось на излете. Самолет, в котором мирно спала Алла, летевшая в командировку, разбился, и Саша не сразу поверил, что его жены больше нет.
От темноты и отчаяния его удержало только то, что дети, ничего не знавшие о случившемся, вдруг стали просто невыносимы. Они плакали, капризничали, жались к отцу и бабушке. Галина Степановна перебралась к зятю, чтобы помочь с детьми.
Получалось у нее плохо. Она то застывала над плитой, задумавшись и не замечая, как солит своими слезами и без того уже соленый детский суп, то уходила в свою комнату, чтобы хотя бы мгновение побыть в тишине и попытаться услышать голос Аллы:
- Мамочка…
Саша все это видел, а как помочь не понимал. В конце концов он не выдержал и вечером, когда дети уже спали, подошел к теще на кухне, где она мыла посуду, развернул ее лицом к себе и обнял так крепко, как только смог.
- Мам… Я знаю, как тяжело… Что мне сделать? Как облегчить тебе эту боль? Отдай мне хоть немного, а? Отдай…
И Галина дрогнула. Раскололась пополам та глыба гранитная, что росла внутри все это время. И хлынула оттуда боль, невыносимая и острая, как битое стекло. Разрывающая душу боль...
Но с этой болью пришли и слезы. Не те, горькие, соленые как яд, что выматывали, не давая дышать и думать, а легкие, светлые, в которых было все – и любовь к Алле, и тревога за внучек, и жалость к себе, и даже благодарность к этому чужому по сути мужчине, который стал для нее в этот момент родным.
Горе может разобщить даже самых родных людей. Разорвать связи, заставить забыть о том, что больно кому-то еще, кроме тебя самого. А может сплотить. Заставить объединиться. Дать новый смысл и новую опору.
Так случилось и с Галиной.
Она сдала свою квартиру и перебралась к зятю, чтобы растить внучек.
Прожили они так три года. Александр работал, зная, что дома все в порядке. Девочки под присмотром и их любят.
Именно тогда он снова, совершенно случайно, встретился с Любой.
Новая сотрудница, пополнившая штат бухгалтерии на том предприятии, где он работал уже несколько лет, показалась ему смутно знакомой.
Он давно уже почти не встречался с соседями, уезжая рано утром и возвращаясь поздно вечером. Выходные они с Галиной и детьми предпочитали проводить на даче, которую купили вскоре после того, как не стало Аллы. Там каждый находил себе уголок и дело по душе. Саша сажал розы, Галина Степановна зелень, а девчонки не сажали ничего. Они носились по большому участку, изредка притаскивая в кухню найденные под соснами, которыми он зарос, грибы.
Галина перебирала находки и хвалила внучек:
- Умнички! Вот этот нам не нужен, плохой. Ну его! А вот из этих мы супчик сварим. А ну-ка, Маша, где твой фартук? Помогать будешь! И ты, Катюша! Куда же без тебя! Что нам нужно для супа? Вот, молодцы! За работу!
О том, что зять с кем-то встречается, Галина догадалась почти сразу. Молчала, тая непонятную ей самой обиду и пытаясь разобраться в своих чувствах. С одной стороны – память дочери, а с другой… Александр давно уже был ей не чужим. В этом рано поседевшем молодом мужчине она видела теперь сына, о котором когда-то так мечтала. И теперь нужно было выбрать – прошлое или будущее. Она боялась за внучек, не желая им мачехи, но понимала, что рано или поздно должно было случиться так, что у Саши кто-то появится.
А Александр не понимал, что с ним творится. Он совершенно потерял голову, стараясь даже в коридорах не встречаться с той, что смутила его покой. Ему казалось, что он предает память Аллы, но поскольку с собой ничего поделать не мог, ему было мучительно стыдно от того, что с ним творилось.
Люба обо всех этих терзаниях ничего не знала. Она улыбалась Саше, встречая его во дворе или на работе, но не тешила себя иллюзиями. Она знала обо всем, что случилось от соседей и искренне сочувствовала Александру.
Они так и ходили бы вокруг да около, не решаясь сделать первый шаг навстречу друг другу, но судьба, которой надоело любоваться на их метания, решила все-таки вмешаться.
В воскресное утро, когда во дворе еще не было никого из соседей, Люба вывела на прогулку Дика. Он был уже стар настолько, что у него едва хватало сил, чтобы доковылять до скамейки, на которой так любила сидеть Люба. Дик усаживался рядом, клал голову ей на колени и мог сидеть так часами, изредка вздыхая, когда тонкие пальчики пробегали по его носу и ушам.
- Дик, Дикушка, хороший мой…
Окрик, раздавшийся за ее спиной, Люба сначала не приняла на свой счет.
- Катя, нельзя! Он тебя укусит!
Люба невольно улыбнулась. Кто укусит? Дик? Глупости какие! Да добрее существа на свете нет, а потому сказанное точно не касается ее пса.
Однако, маленькая темноглазая девочка лет трех обежала скамейку и замерла прямо перед Любой, смело протянув руку к Дику.
- Можно?
Любе оставалось только кивнуть в ответ. Детские пальчики коснулись носа Дика и тот вздрогнул вдруг всем телом, подавшись навстречу неожиданной ласке.
Испуганный вздох заставил Любу обернуться.
- Не бойтесь! Дик детей очень любит. Он не тронет.
- Какой он огромный!
- Был еще больше. Старенький уже.
Катя, осмелев, подошла ближе и Дик блаженно прикрыл глаза, подставляя ей свое ухо.
- Ласковый…
Галина Степановна присела на другой край скамейки и колесо судьбы завертелось, наконец, в нужную сторону.
Именно Галина, подметив, как поздоровался с соседкой Александр, вызвала зятя на разговор и, поставив перед ним тарелку с окрошкой, потребовала отчета.
- Что у тебя с этой девочкой, Саша?
Врать Александр, конечно, умел. Но в тот момент вдруг смешался, не зная, как ответить на такой прямой и бесхитростный вопрос.
- Ну? И что ты оробел? Саша – ты молодой мужчина! Тебе жить да жить! Неужели ты думаешь, что я тебя осужу за то, что ты жизнь свою устроить хочешь? Вот только…
- За девочек переживаете?
- Да! – Галина Степановна, кивнув, присела к столу. – Как они с мачехой-то?
Александр взял за руку тещу и задумачиво спросил:
- А если сложится? Разве плохо девочкам будет, если у них не мачеха, а… - Саша поймал отблеск боли в глазах Галины и покачал головой. – Нет, не мама! Я понимаю, что мама одна и другой не будет. А если просто близкий человек? Разве это плохо?
- Хорошо, Саша… Хорошо. Только обещай мне кое-что.
- Что же?
- Если ты поймешь, что дети ее не приняли, то отдашь девочек мне. Я никуда не уеду, мы будем жить рядом, и ты сможешь общаться с детьми сколько угодно. Обещаешь?
- Нет.
- Почему?
- Это мои дети. Как я могу их отдать? Они же не вещь!
Галина Степановна улыбнулась.
- Спасибо! Ты все правильно понял. Теперь и мне не страшно. Ты никому их в обиду не дашь. Живи, Саша! Я думаю, что Аллочка моя этого тоже хотела бы. Она так любила тебя и детей… А когда любят… Хотят, чтобы любимый был счастлив.
- Откуда вы знаете?
- Она же моя дочь. Я ее воспитывала. Алла никогда не рассказывала тебе о своем отце?
- Так, совсем немного. Знаю только, что он ушел, когда ей исполнилось два года.
- Да. Я его отпустила.
- Как это?
- Он полюбил другую женщину. А я любила его…
- Тогда, зачем? Не понимаю…
- Затем, Саша, что со мной он уже не был бы счастлив. Я видела, как он тяготится мной, домом нашим, жизнью своей вот такой… И даже Аллочкой... Ему все было не в радость. Потому, что радость для него была уже где-то там, а не рядом с нами. А кто я такая, чтобы отнять радость у любимого? А ведь я его очень любила. Больше жизни. Потому и замуж больше не вышла.
- У него сложилось… С той женщиной?
- Нет. Разбежались через несколько лет. Он приходил. Я не пустила.
- Почему?
- Вина, Саша. Это страшная подруга. Нельзя ее пускать в свой дом. А он чувствовал себя виноватым передо мной и дочерью. А я… - Галина Степановна чуть наклонилась вперед и подперла подбородок ладонью. – Я никогда и никому не позволяла себя жалеть. Потому, что это убивает. Дай хоть раз пожалеть себя и все пропало. Через какое-то время эта зараза и тебя возьмет в свой оборот. Ты начнешь жалеть себя, и твоя жизнь превратится в ад, в котором только и останется места, что на обиды и горечь от несбывшихся надежд. А разве можно так жить?
- Нет…
- То-то! А потому, отставь жалость, гони ее. Живи, люби, если небо послало тебе такое благословение снова, и не забывай о своих детях. Заглядывай им в глаза почаще, спрашивай, что и как. И они не уйдут от тебя. Понял?
Галина Степановна встала, забрала у зятя тарелку и коснулась его волос.
- Перец с солью…
- Что?
- Так говорят, когда волос наполовину седой становится. Саша, сколько нам отмерено? Всего ничего. Живи, родной мой, и не оглядывайся ни на кого!
Люба и Александр поженились ранней осенью. Очень тихо, безо всяких торжеств. Галина Степановна, стоя в ЗАГСе, держала за руки нарядных внучек и улыбалась, чем вызвала немало удивления у родителей Любы. Но они быстро поняли, что улыбка эта была искренней. Длинные вечера на даче, когда собиралась вся семья, быстро расставили все по своим местам.
Галина Степановна перебралась в свою квартиру, но продолжала помогать с внучками, чем очень радовала Любу, которая ждала своего первенца. Затянувшийся токсикоз выматывал молодой организм, не давая сосредоточиться на главном.
- Любаша, ты бы полежала.
Галина Степановна заставала Любу на кухне и отбирала у нее нож.
- Давай, я.
- Неудобно! Вы и так много нам помогаете!
- Неудобно, милая, спать на потолке. А готовить я люблю. Только вот теперь особо не для кого. Девчонки стали носы воротить от моей стряпни. Говорят, что ты лучше готовишь.
- Нагло врут! – Люба, придерживая большой живот, садилась у стола, и подвигала к себе миску с фасолью. – Я же к плите не подхожу почти.
- Видимо, им и этого хватает. Что ты делаешь?
- Фасоль перебираю. Лобио делать буду.
- Ну вот! А говоришь, что не готовишь!
Галина Степановна смотрела на осунувшееся лицо Любы и ей почему-то становилось очень жаль эту молодую и такую открытую женщину. В ней не было ничего, что раздражало бы. Иногда Галина ловила себя на том, что ищет его, этот раздражитель, пытаясь примириться с новой реальностью. И не найдя его – радуется, сама не зная чему.
С детьми же Люба быстро нашла общий язык. Не обделенные лаской от бабушки, они были открыты для любви настолько, насколько это вообще было возможно. И новость о том, что у них будет брат или сестра, привела их в полный восторг.
- Толкается? - то и дело подбегали они к Любе и прикладывали ухо к ее животу. И если тот, кого они так ждали, давал о себе знать, восторгу предела не было.
Последние месяцы беременности Любы омрачились болезнью ее мамы. Врачи разводили руками, не зная, чем утешить родных, а мать Любаши запрещала родственникам докладывать дочери о ее состоянии.
- Не сметь! Она должна быть спокойна!
Галина Степановна, поразмыслив, взяла на себя уход за матерью Любы, ни с кем не советуясь и не прося разрешения. Просто пришла и осталась.
- Зачем это вам? - сгорающая от боли женщина смотрела на Галину.
- Так правильно. Так надо.
- Кому?
- Вам, мне, Саше с Любой. Детям. Для чего нужны близкие как не для того, чтобы взять на себя хоть немного ноши? Чтоб стало чуть легче…
- Спасибо… Мне и правда, легче…
Мать Люба потеряла на следующий день после рождения сына. Она еще успела сообщить родителям, что они стали бабушкой и дедушкой, а уже на следующее утро, увидев глаза мужа, все поняла.
Стресс дал о себе знать, и Люба плакала после выписки, пытаясь накормить сына, но молока у нее не хватало. Александр пытался хоть как-то успокоить жену, но у него это никак не получалось.
И снова вмешалась Галина Степановна.
- Люба, не изводи ты ни себя, ни ребенка! Я Аллу тоже смесями кормила и ничего. Выросла умница-красавица. Давай-ка мне Павлика и иди умойся!
И что-то неуловимо менялось в доме. Переставал плакать сытый мальчишка, рядом с которым все время крутились сестры. Люба впервые за две недели спокойно засыпала, понимая, что рядом есть та, кто поможет и поддержит.
А Галина думала о том, что не всегда родные – это те, в ком течет такая же кровь как у тебя.
Судьба еще не раз раскрутит свое колесо. И много еще в жизни будет всякого.
И авария, в которую попадут Люба с Катей. По дороге на экзамен в музыкальную школу таксист, который будет везти их, не справится с управлением. Люба в последний момент закроет собой девочку и Катя отделается легким испугом и царапинами, а вот Любаша уже никогда не сможет ходить. И Галина снова сдаст свою квартиру и переберется в дом, где она будет так нужна. Легкая, маневренная инвалидная коляска, которую она купит Любе, станет настоящим спасением для молодой матери.
- Теперь я смогу с Павликом гулять.
- Это еще не все! – Галина погрозит пальцем подпрыгивающим от нетерпения внучкам. – Смотри, что у меня есть!
Новенькие права, полученные Галиной, вызовут такой восторг, что она заткнет уши, уговаривая «своих девчонок» не вопить так громко.
- Соседей напугаете! Что скажешь, Любаша? Теперь я смогу возить всех вас, а Саша будет спокойно работать. Как же я раньше не догадалась? Может, и не было бы всего этого…
Люба дотянется до руки той, что стала ей так близка и прижмется губами к натруженной ладони.
- Спасибо!
А чуть позже на участке, где стояла когда-то старенькая дача, вырастет небольшой дом с просторной верандой и широкими, устроенными специально для Любы, дверными проемами.
И дом этот станет тем местом, где тепло и спокойно будет всем. Детям, взрослым, собакам, котам и даже морской свинке, которую притащит в дом Павлик, мечтающий стать ветеринаром.
И пройдет много лет. И судьба будет снова и снова крутить свое колесо, раздавая дары и забирая то, что сочтет нужным.
И тихим летним вечером, когда спадет жара и в маленьком пруду, устроенном на участке Машей, запоют лягушки, Люба прислушается, улыбнется и крикнет мужу:
- Саша! Дети приехали! Зови маму Галю и встречайте! Пора!
И дом наполнится такой радостью и светом, что не нужно будет больше гадать, в нужную ли сторону крутится сейчас это колесо.