1. 5. От Москвы через Нижний Новгород

            http://proza.ru/2023/06/18/131


             26 мая экспедиция на стругах выдвинулась из Москвы в сопровождении охраны. Пошли самосплавом, что предполагало движение по реке только днем. Обычно путь от Москвы до Нижнего Новгорода по Москве-реке и Оке, составляющий около тысячи вёрст, занимал около одиннадцати дней. Красота по пути следования экспедиции среди лесов и зеленеющих пойм была неимоверная. Татищев всё время посвящал работе, изучению многочисленных материалов, которые взял с собой в экспедицию по рудо добыче, металлургии. Порой с усердием налегал на обучение спутников и часто экзаменовал их по различным предметам, требуя «резонных ответов» на вопросы.

             – Ну, что высокообразованные «мужи», – Василий Никитич посмотрел на членов экспедиции, – вот вы многое изучали в школе, многое познали. Смотрите, перед нами впереди показался Нижний Новгород, какие события произошли в жизни города, возьмём за последние двадцати лет, какой статус у города? Вот что скажешь Калачёв?

            – Так в городе формировалось народное ополчение, возглавил нижегородские войска уважаемый народом князь Дмитрий Пожарский, – начал было отвечать недавний ученик Артиллерийской школы, когда вокруг раздался дружный смех.

            – Ну, Алексей, это ж, когда было, кто хочет поправить? – посмотрел на присутствующих Татищев.

            Вокруг взметнулось несколько рук желающих дать ответ.

            – Давай Афанасий! – посмотрел на парня Василий Никитич.

            – В декабре 1708 года Петр I подписал указ об учреждении губерний. Нижний Новгород стал центром Нижегородской провинции Казанской губернии. По указу от 1714 года, число запамятовал только, Василий Никитич, Нижегородская провинция стала самостоятельной губернией. «Великий государь Царь и великий князь Петр Алексеевич всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец указал: Нижегородской губернии быть особо… Губернатору быть Андрею Петрову сыну Измайлову…». Однако через три года вновь была отдана в управление казанского губернатора, – протараторил, чеканя слова Карташов.

           – Достаточно! Каков статус города сегодня? Отвечаем Одинцов.

           – В прошлом году самостоятельность Нижегородской губернии была восстановлена. В состав губернии, кроме Нижнего Новгорода, вошли города Алатырь, Арзамас, Балахна, Васильсурск, Гороховец, Курмыш, Юрьевец, Ядрин.

           – Верно, Дмитрий, не зря учился, молодец!

           Так что путешествие было не бесполезным, скучать, как мы уже говорили, Татищев не давал никому. Василий Никитич был очень пунктуальным человеком и требовал этого от всех. Особые инструктажи он проводил с Патрушевым, которому, как мы знаем, было доверено ведение денежных средств. Поэтому в ходе плавания они часто уединялись, где Татищев буквально по буквам заставлял того учить свои обязанности.

           Он предписал Патрушеву завести приходные и расходные книги по учёту денег, их хранению, как и саму денежную казну держать в сундуках «за замком и за печатью своею» под охраной крепкого караула. Патрушеву разрешалось выдавать деньги лишь по указам самого Татищева, в его отсутствие – по указам бергмейстера Блиера, «записывая в учиненную на то росходную книгу с росписками» от лиц, кому они выдавались, при этом следить, чтобы «черненья и скребенья в оных книгах отнюдь не было». Татищев распорядился: «без указу и без росписок денежной казны в росход отнюдь не держать». Патрушеву поручался контроль и за приходом – расходом припасов, принятых из Артиллерийской и Оружейной канцелярий, ружей и припасов, которые будут куплены по пути на Урал. Он должен был записывать их «во особливые книги» с указанием, «в котором месяце и числе что в расходе будет» и куда припасы будут выданы. О расходе припасов Патрушев должен был брать у «школьника» Калачева «еженедельные ведомости». Отсюда следует, что на Калачева возлагался текущий учет расхода припасов. Патрушеву поручалось также составление ежемесячных «двойных» ведомостей о приходе – расходе денежной казны и припасов, один экземпляр которых подлежал отсылке в Берг – коллегию, другой – начальнику заводов Татищеву. Именно Патрушев должен был приобретать новые припасы по письмам Татищева, записывать их в приходную книгу. В обязанность ему вменялось также и ведение «работной книги», в которую полагалось записывать сведения о нанятых работниках. «Свидетельствовать» эти книги должен был сам Татищев, в его отсутствие – бергмейстер Блиер.

           В Нижний Новгород путешественники прибыли только 24 июня. Почему так затянулось путешествие, можем только строить догадки, но оставим этот вопрос открытым для любознательных. Можем только сказать, что сейчас путь на пассажирском поезде от Москвы до Нижнего Новгорода занимает до шести часов, а на современной электричке «Ласточка» и вообще в пределах четырёх часов.

           В Нижнем их уже ожидали несколько указов. Один из них приятно уведомлял о пожаловании Татищеву чина капитана (без челобитья и без экзаменов), в связи с чем жалованье ему увеличивалось на двадцать семь рублей в год. Что было встречено всеобщим ликованием команды экспедиции с подбрасыванием вверх всего, что попало в этот момент под руку. Другим указом ему предписывалось провести «розыск об утайке подьячими медных руд под Кунгуром и о запрещении воеводами медной плавки там же». Этот указ был вызван сообщением Голенищева – Кутузова, которого подьячие пытались обмануть, уверяя, будто «руда вынута вся».

          Татищеву и Блиеру предписывалось также осмотреть Уктусские медные и железные заводы и представить свои соображения о возможности улучшения их работы.

          Но до Урала ещё пролегал путь не близкий. Пройдя по Оке, они только выходили на матушку Волгу. Волга, кого ты только не вдохновляла своими красотами. Пройдёт время, и великий русский поэт Некрасов целые дни будет проводить здесь на реке, помогать рыбакам, он будет бродить с ружьем по островам и часами любоваться вольными просторами великой реки. И в 1860 году родятся у него строки:

«О Волга!.. колыбель моя!
Любил ли кто тебя, как я?
Один, по утренним зарям,
Когда ещё всё в мире спит
И алый блеск едва скользит
По тёмно-голубым волнам,
Я убегал к родной реке».

             В один из дней пути, струги шли в мареве жары июльского поволжского лета. Василий Никитич сидел на борту лодки, свесив ноги, мечтательно смотрел вдаль, любуясь окружающими просторами. Его спина отсвечивала уже приличным загаром, а надетый на голову парик, видимо, должен был защищать от солнечных лучей.

            – Василий Никитич, – раздался голос Блиера, – слушай, дорогой, нужно нам пополнить запасы рыбы, вон впереди показалось какое-то поселение!

            – Уж чего, чего, Иоганн Фридрихович, а этого добра здесь в избытке!

            Размах рыболовства на Волге, низкие цены на рыбу буквально изумляли современников того времени и прежде всего иностранцев. Крупное рыболовецкое предприятие, каковым его можно представить по материалам конца 17 – начала 18 веков, было чрезвычайно выгодным (имело совокупный доход от одного до четырех с половиной тысяч рублей), несмотря на издержки при транспортировке рыбы.

            Струги взяли направление на посёлок и причалили к большущему плоту площадью около двухсот квадратных метров. Это был дощатый настил, основанием которого оказались вбитые в речное дно сваи. Тут же стояли причалившие к плоту рыболовецкие лодки с уловом и вели выгрузку рыбы. Вокруг стоял гвалт рыбаков и работных людей рыбного двора.

             – Выгружаем, выгружаем, да принимай же, Прохор, что ели шевелишься, настоловался, что ли на бесплатных харчах! (Кроме денежной оплаты, предприниматели должны были кормить работных людей за свой счет).

             – Да держу, дерить тебя, Михалыч, что – ты прицепился! Кати вон бочку с рыбой, полна уже!

             Экспедиция практически полным составом высыпала на берег, с удовольствием отряхиваясь и притопывая ногами по земле, ощутив после реки твёрдость стояния на земле. Дмитрий Одинцов и Сергей Сабанеев великодушно подскочили к рабочим на разгрузке и помогли перекантовать корзину с рыбой с лодки на плот.

            – Благодарствую, господа, – проговорил бородатый, огромного вида мужик, легко ворочая с рыбаками и работными бочки, корзины, кули с уловом, – но вы бы лучше отошли. Не то ненароком пришибить может без сноровки!

            Тут же на месте производилась оценка, распределение рыбы по сортам, крупная разделывалась здесь же на настиле плота.

            – Иоганн Фридрихович, ты вон с Патрушевым и Клушиным давай поторгуйся с местными, да грузитесь на струги, а я пройдусь вон к тем домам, – Бривицин, как всегда, тоже остался с Блиерм, а Татищев с остальными споро зашагал к стоящим дальше строениям рыбного двора, огороженных забором, как оказалось, представлявшим более десятка внушительных сооружений: изб, амбаров, сараев, чуланов, ледников, сушил, поварешен, а в отдалении стояли конюшни.

           Тут же мужики строгали доски, рядом стояли недоделанные лодчонки.

           – Эй, плотники – работники, струги что ль делаете? – спросил, останавливаясь Татищев.

           – Да куда там струги, служивый! Большие лодки и неводники хозяин приобретает в верховьях Волги, а здесь ладим только мелкие! – ответил, видимо, старший.

           Пройдя от копошившихся работников, изготавливавших у реки мелкие суденышки, к строениям, наткнулись у сараев на сотни бечёвок с нанизанной вялившейся рыбой. Василий Никитич остановился, не торопясь оторвал одну рыбку, оставив голову болтаться на верёвке, понюхал. В нос ударил солёный запах вяленой рыбы. Сняв шкуру с бочка рыбы, зубами впился в высушенное на солнце мясо, сразу почувствовав на губах астраханскую соль, которую и применяли при засолке рыбы.

           – Хороша-а, чертовка! Хороша! Умеют же делать…

           Пожалуй, основной операцией на рыбных дворах и являлось соление рыбы, процесс которого они тут же увидели в открытые ворота сарая.

           – Как работается мужики? Заработки-то хорошие? Вон сколько рыбы, работай и работай! – Василий Никитич посмотрел на мужика в мокрой от пота рубахе, перехваченной в талии верёвкой, с длинными русыми волосами и бечёвкой через высокий лоб.

            – Да где уж там, барин, вон рыбный раздельщик ничего зарабатывает, да коптильщик и проделыщик разве, а так животы только подтягивать успевай! Хорошо кормёжка хоть задорма, кормимся бесплатно.

          – А не подскажешь, мил человек, клей тут у вас варят?
Мужик выпрямился, поправил верёвочку на лбу, заправил волосы под неё:

          – Да вон дальше пройдите, и за тем амбаром-то и увидите сарай, там и варят! – показал направление куда следует идти.

          В это время Патрушев с Клушиным пытались сторговаться по рыбе со стоящим тут же промысловиком.

          – Так чего ты цену ломишь, смотри сколько рыбы у тебя! – Говорю продай мне вон того осетра по двенадцать копеек, а белужку, дальше вон лежит небольшую, по семнадцати копеек! – Иван Кузьмич горячился и краснел.

          – Да не могу я по двенадцать и семнадцать, бери по пятнадцать и двадцать пять! – настаивал торговец.

          – Ладно, давай руку, ударим за договор, – проговорил Патрушев, протянув свою руку, и как только торговец протянул свою, быстро взял её и проговорил – Идёт тринадцать и двадцать, хорошо?

          – А да ладно, идёт, замучаешься с тобой, пока сторгуешься!

          Как мы уже слышали, Татищев захотел приобрести для экспедиции клей.
Среди множества работ на рыбных дворах, с частью которых мы уже столкнулись, были ещё и другие: это и изготовление жира, визиги, кавардака и особенно следует выделить приготовление клея (клей из волжских осетровых ценился очень высоко во всех районах страны).

          Пузыри рыбы при этом вскрываются, промываются, растягиваются и сушатся на солнце. Когда они достаточно высыхают, наружные мышечные слои, не дающие при варке в воде клея, снимаются, а внутренний слой формуется различным образом (кружки, листы). Потом они подвергаются для беления действию пара горящей серы и только затем окончательно высушиваются на солнце.

          – Василий Никитич, а на чо он вам нужен тот клей? – Алексей Калачёв почесал затылок и посмотрел на капитана.

          – И действительно, Василий Никитич, наше ж дело руду сыскать, металлом заниматься на Урале придётся, – подхватил Афанасий Карташев.

          – О, друзья, быть на Волге и не приобрести клей! Да куда только он не идёт: и в столярном деле, для осветления вин, медов, ликеров, пива пожалуйста, приготовление желе, галантиров, в фотографии, в кондитерских, для изготовления замазок, изготовление английского пластыря, склеивание различных стеклянных и фарфоровых вещей, в реставрации и написании картин! Как, впечатлил вас?

          – Чудо какое-то, а не рыба! Что только не выдумывают, как её приспособить и клей даже, чудно прям! – все с удивлением смотрели на Татищева, чего только не знает капитан, не даром учился за границами.

          В 18 –19 веках иметь средь кухонных запасов пакетик с оным клеем было мечтой всякого уважающего себя повара Европы и Северной Америки, не говоря уже о простых домохозяйках. Мечтой зачастую несбыточной, ибо, как свидетельствует современник: "огромный и совершенно невообразимый спрос, одновременно, сопровождался и неизменным ростом цены... на бирже С – Петербурга, где продаётся наилучший по качеству рыбий клей, до 1778 года стоимость оного не превышала тридцати шести рублей за пуд, нынче же (1793 год) поднялась до девяноста рублей".

          Под "наилучшим" здесь подразумевается не американский, производимый из горбыля, не бразильский из трески, не бенгальский из некой местной рыбы burtah, и, тем паче, не британский или французский желатин, сваренный на скотобойне, но исключительно "russian isinglass", который на Руси делали из плавательных пузырей осетровых рыб. Чтобы сделать один пуд такого "наилучшего" клея надобно было вспороть брюхо у восемьсот девятнадцати севрюжин, или четырёхсот осётров, или ста тридцати четырёх белуг!

           Благодаря легкому весу и компактным размерам пластинки рыбного клея было удобно транспортировать в Москву, Петербург и дальше – в Западную Европу.

          По утру экспедиция вышла на стругах на средину Волги и опять дни потянулись под жарким волжским июльским солнцем. Всё дышало спокойствием и только в противоположную сторону шло с каким-то скрипучим стоном небольшое судно от которого тянулась бечевая тяга и спускалась дальше на берег крепкая пеньковая веревка. От конца её через каждые три сажени виднелись люди в рванье, многие босиком, впрягшиеся в кожаные лямки, надетые чрез лохматые головы на грудь и на оба плеча.

           Все сгрудились на одну сторону струга, чтоб разглядеть открывшуюся перед глазами страшную картину.

           – Бурлаки! – прошептал Татищев, вот она вся Русь, как на ладони!

           Впереди шёл видимо старший, самый опытный, называемый «шишкой», от его ловкости и умения зависела слаженность работы артели. Задние в бечеве замыкавшие шествие назывались косные. Крупные суда могли идти и на двух бечевых, иногда к коренной бечеве прилаживалась так называемая подсада или боковая бечева.

            – Разошлись от борта, перевернёмся, – вдруг прозвучал чей-то голос…
Вечерело. На реку опустилась темнота и пахнуло свежестью. Далеко впереди по берегам реки запылали костры, на встречу попадались плоты и лодки с сигнальными огоньками, на небе блестели звезды и кроме них не было впереди ни одной светлой точки...

             Продолжение следует. http://proza.ru/2023/08/09/441
             Книга опубликована в Литресе.