Из книги А. В. Квитка о Русско-японской войне

ЭПИЗОДЫ  И  ОБРАЗЫ  РУССКО-ЯПОНСКОЙ  ВОЙНЫ  В  КНИГЕ  ЗАБАЙКАЛЬСКОГО  КАЗАЧЬЕГО  ОФИЦЕРА  А.В. КВИТКИ

Книга Андрея Валериановича Квитки «Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-Японская война 1904-1905 гг.», выпущенная с фотографиями и рисунками автора в Санкт-Петербурге издателем В. А.  Березовским в 1908 г., на протяжении столетия оставалась  библиографической редкостью. На наш взгляд, она не переиздавалась не только из-за  идеолого-политических соображений, но также по причине дневникового жанра, который предполагает большое количество несущественных подробностей повседневности военного времени боевого офицера, и, следовательно, значительного объема (в ней  430 страниц).  Несмотря на то, что появилось второе издание «Дневника…» А.В. Квитки, приведенные в данном материале цитируемые отрывки и выдержки, а также изложения тех или иных боевых действий, бытовых сторон военных будней, описания некоторых персон сослуживцев могут также представлять некоторый интерес для исследователей военной истории. В настоящее время, кроме «Дневника забайкальского казачьего офицера» известны еще три произведения А.В. Квитки: «Записки казачьего офицера. Война 1877-1878 г. (отдельное издание 1903 г.); «Поездка в Ахал-Теке. 1880-1881» (в журнале «Русский вестник» за 1883 г.); «Заметки о башкирском конном полку» (в журнале «Военный сборник» за 1882 г.).
Андрей Валерьянович Квитка  родился, по одним данным в 1849 г., по другим – в 1851 г. в Харькове в семье, принадлежащей старинному казачьему украинскому роду (умер в 1932 г.). После окончания Пажеского корпуса в 1868 г. зачислен в Лейб-Гвардии конный полк. За героизм при  взятии Гривицкого редута под Плевной в русско-турецкой войне 1877-1878 гг. награжден Золотым оружием с надписью «За храбрость», а также орденами Св. Владимира 4 ст. и Св. Анны 2 ст. [Старчевский, 1878, с. 207; Квитка, 1883; Квитка, 1908, с.306; Георгиевские кавалеры..., т.1, 2012, с.82]. Позже, когда по распоряжению  генерала Ренненкампфа будут готовиться наградные списки на офицеров за отличия «в делах при Бэнсиху в отряде генерала Любавина» (октябрь 1904 г.), Квитка не будет в них включен, так как все полагающиеся награды он уже имел за турецкую кампанию. Как писал он в своем «Дневнике», «очередная награда была бы для меня Владимир 3 ст. с мечами, но в штабе армии сказали, что этот орден в чине подполковника получить нельзя. Я знал, что в военное время подполковники получали Владимира 3 ст., но не мне было об этом напоминать начальству, да я не для наград определялся вновь на службу, а только на время войны, чтобы тотчас выйти в отставку, когда будет заключен мир» [Квитка, 1908, с.306].
Накануне призыва на войну с Японией добровольцем (в возрасте более 50 лет, с оперированным левым глазом, в чине войскового старшины) Квитка 20 лет находился в отставке: вел светскую жизнь, проживая зимой в собственных домах под Римом, в Париже, Каннах, весной и осенью – в родовом имении Основа под Харьковом, в Туапсе на Кавказе; путешествовал по Европе. «Для чина войскового старшины был не довольно молод, но я себя считал бодрым и способным нести строевую службу также ретиво, как в молодости, и мне хотелось скорей доказать, что я здоров и могу служить не хуже молодого» [Там же, с.29]. Его жена, Вера Дмитриевна, в девичестве Мартынова (племянница Н.С. Мартынова, стрелявшегося с М.Ю. Лермонтовым), вслед за мужем в июне 1904 г. прибыла в Маньчжурию сестрой милосердия санитарного поезда императрицы Александры Федоровны (так называемого «белого поезда»), где заведовала одним из вагонов для раненых и больных офицеров [Там же, с. 162, 191; Нарцов, 1904]. По случаю кратковременного отпуска Квитке удалось встретиться с ней, о чем он напишет в «Дневнике»: «На одном из разъездов  я вдруг увидел белый поезд... Это был действительно поезд императрицы; он самый красивый и роскошный из санитарных поездов, работавших в Маньчжурии, ...для меня эти изящные белые вагоны с вензелем императрицы были дороги, как близкие живые существа. Доктора, санитары, сестры мне ласково улыбались, когда узнавали, что я муж сестры Квитка, и спешили указать мне ее купе. Казалось, месяца не хватит, чтобы передать друг другу все, что мы видели со времени нашей разлуки» [Квитка, 1908, с. 191].
Как пишет Квитка, он отправился в Маньчжурскую армию 11 апреля 1904 г. из Петербурга экспрессом до Москвы; 12 апреля далее на восток поездом с другими офицерами; 25 апреля прибыл в Маньчжурию. Двенадцатого мая Квитка поступил в распоряжение 2 Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска (ЗКВ) помощником командира полка по строевой части [Там же, с. 20, 59, 67].  Затем 18 ноября Квитка будет направлен под начало генерала Мищенко. Находясь по болезни на лечении в госпиталях, затем в «белом поезде», в январе 1905 г. получит известие о присвоении ему чина полковника, о  награждении жены медалью «За усердие». Из-за развившегося плеврита 30 марта вместе с женой отправится из Харбина в эвакуацию в Россию [Там же, с.405, 406, 408, 411, 413, 415, 419].  «Казаки Нерчинского полка говорили про меня, что я казаков понимал и им верил – что они во мне это ценили; офицеры тоже хорошо отзывались обо мне [Там же, с.426]. Квитке было разрешено выехать для лечения за границу. По заключении мира повторно вышел в отставку. По некоторым сведениям, в ноябре 1920 г. А.В. Квитка эвакуировался из Крыма в Италию.
Второй  Нерчинский полк ЗКВ, куда был определен Квитка, входил в состав 2 Забайкальской казачьей дивизии генерал-майора Ренненкампфа и непосредственно находился в составе 2 бригады Любавина, которая с марта 1904 г. участвовала в боевых действиях против японцев в Маньчжурии. Ко времени поступления в полк Квитки он располагался по деревням в долине Цаохэ, штаб полка находился в деревне Саймацзы. Дивизия генерала Ренненкампфа была сформирована из казаков второй очереди, не имевших значительного боевого опыта. Квитка писал, что они тяжелы на подъем, особенно после трудных переходов и маршей, подвержены панике, не привито у них чувство ответственности за утрату оружия, часто на привалах ими были забыты одна или две винтовки; при совершении маршей допускали разговоры в строю, курили [Квитка, 1908, с.51; Смирнов, 1994, с. 200]. Об этом в «Дневнике»:  «В 3 час. утра я разбудил казаков. Потягиваясь да позевывая, они стали выводить лошадей на водопой, потом подвесили торбы с зерном, и началось продолжительное чаевание, точно совершалось какое-то священнодействие. Я понукал, торопил казаков, ругался, ничего не помогало, - они копались бесконечно с седловкой и завьючиванием, и мы выступили только в четверть шестого, то есть через два с четвертью часа…» [Квитака, 1908, с.90]. После отступления от Саймацзы запись 26 мая 1904 г. о том, что поднял казаков в 3 часа, снова копались до 6-ти. «Против этой неповоротливости и неспособности забайкальцев к расторопной работе ничего не поделаешь; их чаевание, когда время дорого, может извести самого хладнокровного человека. Забайкальские казаки, застигнутые врасплох неприятелем, должны все побросать, если бы желали убраться своевременно; так и было каждый раз, когда нападение оказывалось неожиданным». В то же время Квитка пишет, что на казаков положиться можно, что они за себя и за родину сумеют постоять, что казаки-буряты лучший материал для боевой конницы, что  «казаки первой очереди расторопнее и в храбрости не уступят никому», что  в ходе войны у казаков Ренненкампфа появится боевой опыт, навыки и сноровка [Там же, с.21, 100]. Офицерским составом дивизия укомплектовывалась, главным образом, за счет офицеров-добровольцев из драгунских и гвардейских кавалерийских полков, и только небольшая их часть была переведена из первоочередных полков ЗКВ [Смирнов, 1994, с. 201].
Более, чем другим участникам боевых действий в Маньчжурии, Квитка уделил внимание командиру Забайкальской казачьей дивизии, генерал-майору, барону Павлу Карловичу Ренненкампфу (1854-1918), под командованием которого служил в Маньчжурии. Записи о Ренненкампфе в «Дневнике» свидетельствуют о большой симпатии к нему автора.  Ренненкампф «был  один из самых подвижных генералов, и уследить за ним не было возможности» [Квитка, 1908, с.29]. Характеристики этого боевого генерала в «Дневнике» Квитки воссоздают образ храброго, презирающего опасность, безрассудного солдата. «… Всадник в черной, довольно потертой шведской куртке, с расстегнутым воротом рубашки; на нем не было ни погон, ни орденов. Полное лицо с голубыми глазами немного на выкате, с русыми, молодецки закрученными усами, дышало бесстрашием и железной волей. Вся его фигура напоминала викингов на фресках». «Замечательная черта у генерала Ренненкампфа: он не только был спокоен во время боя, но находился в особенно веселом настроении, даже когда положение было довольно критическим» [Там же, с. 62-63, 152]. Квитка отмечает его демократичность: «Генерал Ренненкампф часто обращался с приказаниями к сотенным командирам, помимо полковых командиров, а те доносили ему непосредственно»,  «про генерала говорили, что он в бою ведет себя, как отчаянный корнет, а вовсе не как генерал» [Там же, с. 79, 155]. «Я слышал, как казаки говорили: «Когда генерал Ренненкампф ведет отряд, так знаешь, что хоть убьют, то за дело. Вот какое доверие он сумел внушить своим казакам, и это громадный козырь в руках начальника» [Там же, с. 263]. Квитка отмечает его манеру говорить сжато, по делу, «не допуская лишних слов» [Там же, с. 63]. Выражая симпатии Ренненкампфу, Квитка вместе с тем весьма критически замечает, что в боевых операциях «генерал напрасно держался  все время в цепи, упражняясь стрельбой из маузеровского штуцера-револьвера, ... это мешало ему видеть, что происходило сзади и руководить боем» [Там же, с. 79]. 
Уважительную, хотя и немногословную, характеристику Квитка дал Павлу Ивановичу Мищенко (1853-1917), с начала войны командовавшему Отдельной Забайкальской казачьей бригадой, под началом которого Квитка  служил с ноября 1904 г. П.И. Мищенко, генерал-лейтенант с 22 октября 1904 г., за отличия в делах против японцев будет награжден Золотым оружием с надписью «За храбрость», орденами Св. Станислава 1 ст. с мечами, Св. Анны 1 ст. с мечами; получит тяжелое ранение в ногу в январе 1905 г. при наступлении на Сандепу. «В то время, когда его несли на носилках, он благодарил встречавшиеся войска за службу своим громким голосом. Он пользовался редкой популярностью в войсках – казаки и солдаты, ему подчиненные, души в нем не чаяли»  [Квитка, 1908, с. 402-403; Георгиевские кавалеры…, 2012, т. 1, с. 107]. 
Привлекательна характеристика войскового старшины, позже полковника Евграфа Ивановича Трухина, командира 2 Нерчинского полка ЗКВ, непосредственного командира Квитки. «Он природный забайкалец, с типичными признаками бурятской крови в морщинистом плоском лице; щетинистые усы и брови придают ему, на первый взгляд, суровое выражение, в обращении прост, любезен». Трухин, по словам Квитки, был непритязателен, аскетичен, казался добрым, о себе говорил: «Я не нуждаюсь ни в чем и живу по-солдатски» [Квитка, 1908, с. 63, 68].    
Несколько раз в «Дневнике»  в связи с различными боевыми операциями Квитка называет имя генерал-майора Гавриила Павловича Любавина (1850-после 1918),  не давая ему характеристику. Любавин - командир 2 бригады Забайкальской казачьей дивизии Ренненкампфа, с ноября 1904 г. командир этой дивизии; за отличия в Русско-японской войне будет награжден орденами Св. Владимира 4 ст. и Св. Анны 3 ст. [Георгиевские кавалеры..., т.1, 2012, с.99].
С особой симпатией  Квитка пишет о своем друге генерал-лейтенанте графе Федоре Эдуардовиче Келлере (1850-1904), начальнике Восточного отряда Маньчжурской армии, с которым он прибыл в Маньчжурию в действующую армию в конце апреля 1904 г. и под началом которого добивался здесь службы. Храбрый и мужественный Ф.Э. Келлер, возглавив после генерал-лейтенанта М.И. Засулича Восточный отряд, в котором служили забайкальские казаки, поднял дух вверенных ему войск. Погиб 15 (или 18) июля 1904 г. во время боя на Янзелинском перевале [Щетинин, 1904; см. Малоизвестные страницы…, 2005, кн. 1, с. 310]. Получив известие о его гибели, Квитка напишет в «Дневнике»: «Я не мог понять, отчего весть о смерти моего единственного друга так мало произвела на меня впечатления; мне казалось даже, что я должен был радоваться, а не горевать, потому что Келлер считал величайшим счастьем быть убитым на поле сражения» [Квитка, 1908, с. 192].
С большим уважением отзывается Квитка о полковнике Генштаба, начальнике штаба Забайкальской казачьей дивизии Евгении Александровиче Российском (1855-1933). За отличия в делах против японцев будет награжден орденами Св. Станислава 2 ст. с мечами, Св. Владимира 4 ст. с мечами и бантом, Св. Анны 2 ст. с мечами, Золотым оружием с надписью «За храбрость». Получит тяжелое ранение осенью 1904 г.  [Георгиевские кавалеры..., т.1, 2012, с.126]. Российский, по словам Квитки, часто попадал под обстрел, но, как говорили о нем, «его не брала ни одна пуля» [Квитка, 1908, с. 200].
О подполковнике генерального штаба Антоне Ивановиче Деникине (1872-1947) Квитка пишет, как о  дельном, доблестном офицере, «каких желательно бы иметь в армии побольше» [Там же, с. 336]. В боевых событиях под Чинхэченом в ноябре 1904 г., по словам Квитки, в качестве начальника одного из авангардных отрядов Деникин «произвел на всех прекрасное впечатление своим спокойствием, внимательным отношением ко всем сообщениям подчиненных и храбростью».  «Он ехал... в голове колонны; когда мы поравнялись с ущельем,...оттуда был дан... залп. Вся колонна бросилась наметом в сторону, но скоро оправилась и вернулась на дорогу. Деникин остановился в момент залпа и, удивившись, сказал: «Что это такое?» [Там же, с. 326]. За участие в Русско-японской войне Деникин будет награжден орденами Св. Анны 3 и 2 ст., Св. Станислава 2 ст. с мечами  [Георгиевские кавалеры..., т.1, 2012, с.70].
Среди сослуживцев Квитки по 2 Нерчинскому полку ЗКВ, о которых он упоминает в своем «Дневнике», - хорунжий Николай Николаевич Мерчанский, командир 1-й сотни есаул Борис Александрович Энгельгардт, войсковой старшина Николай Д. Заботкин,  подъесаул Георгий Владимирович Филиппов, командир 2-й сотни есаул Николай Ливанович Меликов, командир 6-й (или 1-й) сотни подъесаул (или есаул) Георгий Николаевич Аничков, есаул Артур Артурович Келлер,   прапорщик запаса, прикомандированный ко 2 Нерчинскому полку, Дмитрий Николаевич Корф. После того, как Квитка получит новое назначение, служба сведет его с командиром 1 Забайкальской казачьей батареи войсковым старшиной Василием Тимофеевичем Гавриловым, войсковым старшиной 1 Читинского полка Михаилом Аполлоновичем Перфильевым, войсковым старшиной 1 Верхнеудинского полка Михаилом Васильевичем Ловцовым, командиром 1 Читинского полка Николаем Львовичем Свешниковым (Свечников), французским офицером Бюртеном.
Четырнадцатого июня 1904 г. в бою на Фыншуйлинском перевале получит тяжелое ранение в ногу командир 1-й сотни 2 Нерчинского полка Борис Александрович Энгельгардт (1877-1962). «У него все то же непринужденное изящество манер… Жалел только, что ранение не позволяло ему принять участие в ближайших военных действиях… Энгельгардта эвакуировали..., вся 1-я сотня вышла с ним проститься… Казаки привязались к нему,… с сожалением расставались с любимым командиром. Он никогда популярности не искал, а достиг этой привязанности подчиненных только одной справедливостью и хорошим обращением, никогда не прибегая к кулачной расправе и грубой брани» [Квитка, 1908, с.140]. За бои с апреля по сентябрь 1904 г. награжден орденом Св. Владимира 4 ст. с мечами и бантом, позже орденом Св. Анны 4 ст. с надписью «За храбрость»  [Георгиевские кавалеры..., т.1, 2012, с.163]. 
В боевых действиях 2 Нерчинского полка под Сяосырем 6 июля 1904 г. отличился подъесаул Георгий Владимирович Филиппов (1880-1946). При отступлении забайкальских казаков Филиппов со своим взводом, опередив японцев, рвавшихся на высоту, быстро взобрался на сопку и открыл по наступавшим японцам огонь, отбив их наступление [Квитка, 1908, с.173]. Квитка так описывает этот бой: «Держаться было невозможно… 2-я и 5-я сотни стали уходить под выстрелами с близкой дистанции по совершенно открытой местности… Отступала 6-я сотня, за ней и 1-я... Благодаря Филиппову, ... нам удалось уйти с сравнительно небольшими потерями. …Мы отступали рысью узкой тропинкой под горами, а… японцы перебегали с сопки на сопку и безостановочно стреляли нам в догонку» [Там же, с.174]. За летние бои Филиппов будет награжден орденом Св. Анны 4 ст. с надписью «За храбрость»; позже орденами Св. Станислава 3 ст. с мечами и бантом, 2 ст. с мечами; Св. Анны 3 ст. с мечами и бантом, 2 ст. с мечами [Георгиевские кавалеры..., т.1, 2012, с.148].
Квитка отмечает боевое мастерство командира 2-й сотни 2 Нерчинского полка ЗКВ есаула Николая Левановича Меликова (1867-1924): «2-я сотня князя Меликова могла служить образцом: когда она бывала в авангарде, отряд мог быть совершенно  спокоен – по сопкам впереди и с боков, на большом расстоянии виднелись дозоры, от которых ничто не оставалось не замеченным. А вместе с тем в этой сотне было... меньше сбитых спин, чем во всех остальных сотнях бригады. Это происходило от того, что командир сотни был сам горец и знал, что можно было требовать от всадника и его коня» [Квитка, 1908, с. 242].  За участие в Русско-японской войне Меликов  будет награжден орденами Св. Анны 3 и 2 ст., Св. Станислава 2 ст. с мечами  [Георгиевские кавалеры..., т.1, 2012, с.106].
В нескольких местах в «Дневнике» А.В. Квитки описаны эпизоды с участием забайкальских казаков, его сослуживцев, в которых те проявили смекалку и мужество в боях с японцами и хунхузами. Так, в июне 1904 г. на фуражировке в одной из деревень шести казаков 2-й сотни 2 Нерчинского полка во главе с урядником Поляковым, последний с казаком этого отряда попал под обстрел 20 хунхузов. «Поляков соскочил с коня и передал его товарищу, а сам стал стрелять по хунхузам, убил одного, ранил другого, к этому времени подоспели остальные казаки и также открыли огонь, ранив еще 4 хунхузов, обратили в бегство остальных» [Квитка, 1908, с. 117]. Бывший студент, прапорщик запаса 2 Аргунского полка Еленьев был послан в  разъезд с казаками из Сыфалацзы в долину Цаохэ. Казаки шли по  узкой горной тропе, ведя лошадей в поводу, и попали под перекрестный огонь японцев, которые маскировались за сопками. «Еленьев приказал казакам разойтись в разные стороны, указав им сборное место. Сам, преследуемый пулями, стал пробираться… по едва приметной тропе...Под вечер пробрался к своим, чуть не подстреленный ими» [Там же, с.127]. В ноябре 1904 г. урядник 2-й сотни 2 Нерчинского полка Иван Нерадовский, находясь в заставе у Тайцзыхэ,  заметил пробиравшихся к русским позициям трех японских разведчиков. Один вступил с ними в единоборство, убил двух, третьего обратил в бегство, доставил брошенные японцами винтовки в сотню [Там же, с.321]. За этот отважный поступок и другие отличия в боях 1904 г.  будет награжден Знаком отличия военного ордена (ЗОВО) 4 ст., ЗОВО 3 ст. - за бои 11-17 ноября 1904 г. у деревни Цинхинчен, позже получит ЗОВО 2 ст. [Георгиевские кавалеры..., т.2, 2012, с.67].
Квитка приводит интересные факты, характеризующие моральный облик русских казаков, находившихся в непрерывных боях и не потерявших человеческое достоинство. После одного из боев 22 июня под Сыгоулином казаки Ренненкампфа похоронили двух японских солдат «на площадке под деревом, на котором прибили бумагу с надписью по-японски: «Здесь русские похоронили двух японцев, храбро сражавшихся за свое отечество». В этом же бою погиб забайкальский казак, которого похоронили «в долине, и над его могилой был поставлен крест».  Затем эти позиции заняли японцы. На месте этого боя побывал   взвод под командой подъесаула Филиппова, отправившись 29 июня в разведку по направлению к Сыгоулину. «Крест над могилой убитого казака стоял кверху ногами, и на нем была сделана надпись по-китайски: «Здесь похоронена собака». Кто это сделал – японцы или китайцы – нельзя было узнать» [Квитка, 1908, с. 153, 158]. 
Описывая внешний вид офицеров 2 Нерчинского и 2 Аргунского полков, Квитка с некоторой иронией говорит об их обмундировании: «… Щегольство в маньчжурской армии можно было видеть только в главной квартире, большинство строевых офицеров было одето в холодную пору в шведские куртки (называемые в армии теплушками), а летом в блузы разного цвета и образца без погон. Разнообразие, или скорее отсутствие форменной одежды происходило отчасти от того, что не считалось возможным требовать соблюдения формы, вследствие затруднительности доставки в действующую армию предметов обмундирования… Принято считать, что щегольство недостойно серьезного человека, это признак легкомыслия и неспособности к дельной, плодотворной работе… Была и другая причина, отчего начальство не только не преследовало, но даже одобряло ношение неформенных одеяний: это была большая убыль в офицерском составе оттого, что японцы следили за появлением начальников и направляли в них не только ружейный, но даже орудийный огонь… Разрешение одеваться, как попало, было как бы поощрением неряшества, а это в военной среде не должно быть допустимо»  [Там же, с. 63-64]. 
Есть записи в «Дневнике» о повседневном военном быте сослуживцев Квитки. С осуждением он пишет о беспечном отношении многих офицеров к «вопросу о продовольствии», считая, что «иметь каждый день горячий суп с мясом или курицей – вопрос здоровья, а не прихоти, без которой ни офицер, ни нижний чин не могут нести полезной службы». «...Немногие готовили каждый день обед…, закусывали, чем Бог пошлет. Конечно, могут быть случаи, когда приходится поголодать, но вводить это в систему просто преступно». Как замечает Квитка, многие офицеры «вместо пайка предпочитали получать деньги. Получаемое во время войны содержание было более чем достаточно, чтобы обеспечить каждого продовольствием, но об этом мало кто думал, зато на спиртные напитки тратились изрядные суммы» [Там же, с. 140]. 
Сам же Квитка, отвыкший от военных лишений за годы отставки, привез с собой в Маньчжурию  собственного повара-итальянца Пепино, готовившего ему по мере возможности военного времени обеды и ужины. Это позволяло ему иногда радовать своих сослуживцев. «У живописной деревни Самяпу» в июньский погожий день Квитка организовал для офицеров своего полка пикник. «Выехали с песенниками, забрав с собой барашка для шашлыка, чай и несколько бутылок вина и бисквиты, найденные в прибывшем обозе нашего полка…. Китайцы наловили мелкой рыбы, которая сейчас же была изготовлена… Мы расположились на скале, вступающей в реку. При заходе солнца здесь было очень красиво. Песенники пели, мы весело болтали, не подозревая, что через месяц у нас будет на этом самом месте жестокий бой» [Там же, с. 116].    В другой раз, 13 августа 1904 г., для офицеров 2 Нерчинского полка «стол был накрыт под деревьями, на берегу ручья» по случаю рождения наследника русского престола, Алексея. «Меню было: блинчатый пирог из курицы, суп, филе миньон и сабайон из шоколада, к десерту были поданы леденцы и мелкие орешки; напитки были полбутылки водки, три бутылки красного вина и полбутылки рому. Не похоже это было на те пиры, про которые говорили в штабе армии, предполагая, что в отряде генерала Ренненкампфа всегда разливное море». Тогда же по случаю рождения наследника состоялся парад сотен Нерчинского полка в пешем строю [Там же, с. 222-223].   
Сам Квитка к устройству собственного быта в условиях военного времени отнесся с удивительной ответственностью. Направляясь в Россию через Париж, он купил «разные предметы походного снаряжения: палатку с двойным верхом…; железную складную кровать…; походное кресло…; полог из прочной сетчатки от москитов и других насекомых», были приобретены офицерская походная кухня, представлявшая собой жестяное ведро, вмещавшее все, что было нужно для приготовления обеда, столовые приборы, и складной фонарь. «Мой итальянский повар Пепино угощал нас роскошными обедами, изготовленными на этой кухне, а в тех случаях, когда пообедать основательно не было времени, в ведре готовился суп на 8-10 человек офицеров, который вестовые казаки привозили на позицию, не раз под выстрелами». Как и другие офицеры, заботившиеся о своем быте, Квитка все это добро возил в обозе, то терял его, то вновь находил. «Скоро я потерял свою кровать, и всю кампанию пришлось спать на каннах или на земле, с одной буркой для подстилки и так я привык к этому, что меня не тянуло лечь на матрац» [Там же, с. 20, 34].
В «Дневнике» Квитка как неизбежные приметы войны, когда от действий воюющих сторон страдает мирное население, упомянуты факты мародерства.  «… Мы подошли к деревне Нангушан, где была назначена ночевка. Сотни стали на бивак в поле. Казаки разбежались по деревне и потащили к биваку зерно, кур, хворост для костров. Все офицеры разместились по фанзам, только Трухин и его штаб-адъютант Анисимов, казначей Мотыгин и врачи Архангельский и Терешкович... стояли посреди улицы, смотрели безучастно на разгром деревни». «Мы пришли в Гоньгауцзы, разоренное село с несколькими оставшимися жителями. Николаев распоряжался обыском фанз, но, несмотря на крики, брань и угрозы, не нашлось ничего. Генерал (по словам Квитки, при слове «генерал» подразумевался Ренненкампф – авт.) стрелял из маузеровского револьвера по чушкам (так казаки называли свиней); вероятно, он попадал в цель,…но свиньи убегали умирать подальше от казачьих котлов [Там же, с. 67, 73].
Как было сказано выше, 2 Нерчинский полк ЗКВ, куда с 12 мая поступил на службу Квитка, вместе со 2 Аргунским полком и 4 Забайкальской казачьей батареей с конца апреля 1904 г. находился в составе 2 казачьей бригады Любавина под общим командованием генерала Ренненкампфа и убыл в деревню Саймацзы, которая стала базой частей Ренненкампфа. Деревня располагалась на пересечении дорог, в том числе на Ляоян и Мукден, и отсюда  производились рекогносцировки, высылались разъезды для наблюдения за передвижениями японцев [Смирнов, 1994, с.205]. Вскоре деревня будет занята японцами.
Уже 15 мая Квитка вместе со своим полком в бригаде Любавина выступил в поход по направлению к Фыншуйлинскому перевалу. Бригада (несколько сотен 2 Нерчинского и 2 Аргунского полков)  16 мая подошла к перевалу. «Вершину перевала составляла плоская, довольно обширная седловина гор. С краю, среди зелени, красовалась большая кумирня… Расположение кумирни было замечательно удачно выбрано: в обе стороны удалялись перспективы живописных долин, а над нею возвышались сопки, покрытые густым лесом и кустарником. Никто не подозревал тогда, что не далее как через два дня с вершины этих сопок посыплется град пуль на доверчиво расположившийся биваком отряд, что эта мирная и живописная площадка обагрится кровью и там, где теперь начальство закусывало и пило чай, будут корчиться тела в предсмертных судорогах» [Квитка, 1908, с. 66-67]. Об этом неожиданном нападении японцев на части бригады Любавина Квитка (2-я сотня  Нерчинского полка, где находился Квитка, была накануне отправлена «кружным путем  - Фанцзяпуцзы – Сяосырь – Цзяньчан») расскажет в своем «Дневнике» со слов очевидцев. На перевале, где остановился отряд Любавина, «были разбиты коновязи, вьюки сняты, казаки стали варить у костров чай. Офицеры…сидели у кумирни с кружками в руках, как вдруг раздались с высоты сопок залпы и затем пальба пачками. Сейчас же были ранены  подполковник Заботкин в руку, доктор Архангельский сквозной раной в ногу, убито шесть казаков, ранено двадцать три; более тридцати лошадей было убито и пристрелено. Пальба продолжалась около получаса с трех мест на сопках. Паника была всеобщая. Казаки вскакивали на неоседланных лошадей и бросались наутек вниз под гору. Один генерал Любавин сел на коня совершенно спокойно и старался ввести какой-нибудь порядок. Доктор Архангельский, перевязав себе рану, принялся за перевязку других. Есаул Шульженко с саперной командой бросился вверх на сопку на ура, но когда они добрались до вершины,… неприятель успел скрыться… Весь отряд отошел назад, побросав много вьюков и офицерских вещей. Вернувшиеся саперы сказали, что по гребню сопок были проложены тропы, срублены сучья и устроены перила; видно, что засада была подготовлена заблаговременно; предполагали, что нападение было произведено небольшим разведочным отрядом, который имел в виду только нашу передовую сотню, прибытие же на бивак в это место целого отряда было неожиданно для японцев…., японцы  по незнакомым нам горным тропам исчезли бесследно» [Там же, с.74-75].
Случаи беспечности, подобные той, которая привела к расстрелу части отряда генерала Любавина, в начале Русско-японской войны были довольно часты. Особенно это было присуще казакам  второй очереди, отвыкшим от тягот службы и армейского порядка. Это относилось и к командирам казаков, кадровым офицерам, не имевшим боевого опыта. При передвижении отрядов высылались дозоры вперед, иногда назад, а боковые заставы и дозоры не применялись. Местность, где могла быть устроена засада, предварительно не разведывалась, тайна передвижения не соблюдалась [Смирнов, 1994, с. 214]. Как подтверждение этих выводов записи А.В. Квитки в «Дневнике», датированные 20 мая 1904 г.: «Чудный вид открывался на долину Бадаохэ,… лесистые горы окружали ее, живописно разбросанные по обоим берегам реки... Невольно обратил я внимание на высокую крутую сопку, под которой ютился городок. Если бы на вершину этой сопки взобрался небольшой неприятельский отряд, то ему можно было бы оттуда перестрелять много народу и лошадей, расположенных по дворам города, прежде чем удалось бы нам их оттуда вытеснить, потому что забайкальцы лазить по сопкам не горазды. Такое же удобное место для засады имелось позади кумирни, но ни тут, ни там у нас не было наблюдателей или сторожевых постов, а четыре дня спустя я видел на этих сопках японских всадников со значками в руках» [Квитка, 1908, с. 76-77].
Отдельные разрозненные и краткие записи в «Дневнике» А.В. Квитки, датированные маем 1904 г., создают  впечатление, что в отряде Ренненкампфа царила неразбериха, отсутствовала дисциплина, не было продовольствия и фуража, отчего страдали казаки, их лошади; Ренненкампф сам участвовал в вылазках вместо того, чтобы брать общее командование, отправлялся на позиции, вместо того, чтобы предварительно разведать их. С Квиткой был случай, когда ему принесли его собственное донесение, которое он отправлял Ренненкампфу. Оно вернулось обратно к нему, так как казак, доставивший донесение, на расспросы генерала «передал на словах» о  расположении отряда Квитки и забыл отдать донесение Ренненкампфу.   Когда Квитка с кратковременным заданием прибыл в расположение Восточного отряда Келлера, его стали расспрашивать о действиях отряда Ренненкампфа. «Я отвечал сдержанно, не входя в подробности, и передавал о делах так, как они были сообщены официально в донесениях командующему армией. Меня подняли на смех; оказалось, что было известно до мельчайших подробностей все, что у нас происходило [Там же, с. 87, 127].
Отсутствие опыта ведения военных действий в горной местности стало причиной неудачной рекогносцировки Синкайлинского перевала в направлении деревни Саймацзы с целью организации ее обороны. Рекогносцировочная группа  генерала Ренненкампфа при спуске с перевала была обстреляна японцами, которые засели на вершинах и гребнях соседних гор и держали под прицелом все пути на перевал [Смирнов, 1994, с. 214]. Во время этой перестрелки «царил полный беспорядок, казаки, введенные в заблуждение отзвуком в горах, атаковали одну сопку, где японцев не было. Выпущено было громадное число патронов попусту» [Квитка, 1908, с. 79]. Главные силы генерала Ренненкампфа вынуждены были отойти от Саймацзы, но перед отходом Ренненкампф приказал вручить знаки отличия Военного ордена (Георгиевские кресты) казакам за участие в различных боевых стычках весны 1904 г.  «22 мая. Парад по случаю раздачи нижним чинам знаков отличия Военного ордена. Был чудный солнечный день… После короткой, но дельной речи генерал прочел перед…  удостоенными наград кавалерами поименной список и лично прикалывал каждому крест на груди… Когда окончилась раздача крестов, отряд взял «на караул» и вслед за генералом прокричал «ура» Государю…» [Там же, с. 80-81]. Среди награжденных были: Платон Васильевич Дементьев (ЗОВО 4 ст.), трубач 6-й сотни 2 Нерчинского полка, который «специально выезжал под пули на возвышенность, чтобы все слышали подаваемые им сигналы»; Петр Боровский (ЗОВО 4 ст.), приказный 2 Нерчинского полка, не сдавший своего оружия противнику и не выдавший под пытками в плену своих товарищей    [Георгиевские кавалеры..., 2012, т.1, с.215, 277]. После парада казаки с почестями, полагавшимися по буддийской вере и русской армейской службы, погребли казака-бурята 2 Верхнеудинского полка, погибшего в неудачной рекогносцировке 21 мая, и над могилами четверых казаков, погибших в предыдущих боях, почтили  им память [Смирнов, 1994, с. 216].
Отряд Ренненкампфа 25 и 26 мая 1904 г. вел бой к востоку от Саймацзы (направление на Мукден) и под воздействием превосходящих сил противника, наступавших на Саймацзы, отошел к Тсианшаню [Смирнов, 2008, с.216]. Этот бой описан в «Дневнике» А.В. Квитки. «Внизу на песчаной низине двигались одна за другой уступами цепи стрелков; они переправлялись вброд через Бадаохэ, поднимались по пологому склону распаханной  котловины, отвечая редкими, одиночными выстрелами на учащенный огонь противника… Ничто не выдавало присутствия неприятеля; он, должно быть, стрелял с … невысоких гор верстах в двух от нашей позиции. Эта цепь гор смыкалась  против нашего левого фланга высокой остроконечной сопкой…; это была та самая сопка, на которой не считалось нужным  ставить сторожевого поста… Теперь с вершины ее стреляли в нас японцы… Было безумно продолжать открытую атаку против превосходных сил, и наши цепи стали  отходить назад, залегая, отстреливаясь и делая короткие перебежки… Нам было видно, как густая неприятельская колонна, не менее четырех рот, двинулась по лощине и через лес навстречу нашим охотникам, задумавшим охватить левый фланг противника… Было жутко ожидание встречи наших смельчаков с неприятелем, в 5-6 раз его превосходящим. Наконец раздалась в лесу ружейная трескотня, она продолжалась минут десять, охотники появились  опять на опушке леса и стали скатываться вниз со скалы, преследуемые выстрелами сверху… Одновременно с наступлением цепей, вышедших из опушки леса, две колонны… стали спускаться … в глубокую лощину… Наша батарея открыла огонь по этим колоннам и по наступающим цепям… Стройное движение неприятеля приостановилось…».  В ответ дала огонь японская батарея. «Наша батарея попробовала отвечать, но ее снаряды не долетали на целую версту; она предпочла убраться совсем и более не появлялась, а могла бы еще нанести порядочный урон неприятельской пехоте и быть может остановить ее наступление; нужно было только менять позиции и становиться за природным укрытием, а не стоять на виду, как это было с начала боя» [Квитка, 1908, с. 94-96].
После этих боев за Саймацзы главные силы генерала Ренненкампфа отступили, а японцы атаковали оставшиеся в Саймацзы части, вынудив также их отступить. В результате этих сражений во 2 Нерчинском и 2 Аргунском полках были потери, а около 200 казаков остались без лошадей, из них сформировали пешую сотню. Хотя стычки с японцами прекратились, казаки постоянно подвергались нападениям хунхузов, которые отличались особой жестокостью и вероломством, чинили кровавые расправы с ранеными казаками, нападая на санитарные транспорты, грабили обозы с продовольствием и имуществом  [Смирнов, 2008, с.217].   
В июне 1904 г. продолжались упорные бои на Фыншуйлинском перевале, в котором участвовала бригада Любавина (отряд Ренненкампфа) в составе 2 Нерчинского, 2 Аргунского полков и других частей. Шли дожди, были сложные с точки зрения рельефа диспозиции, опасные переправы через реки с быстрым течением, редкие передышки, плохое снабжение продовольствием [Квитка, 1908, с. 117-143]. Начав наступление 13 июня, японцы оттеснили к перевалу силы Ренненкампфа. Вновь обратимся к записям А.В. Квитки о просчетах командования в период этих боев, записи датированы  13 июня. «Только что я спустился с левого наблюдательного поста, дали знать, что в двух верстах впереди был замечен японский разъезд из 12 всадников на рослых конях… Немедленно было выслано три  казака из аргунской сотни для заманивания. Застава залегла на пути следования неприятельского разъезда, чтобы, пропустив его, отрезать путь к отступлению, а мы ожидали добычу в лесу… Мы прождали более часа, но никто не показывался. Наконец один казак обратил наше внимание на  три неприятельских пеших дозора, разглядывавших наше расположение с сопки. Эти дозоры видели, вероятно, все наши приготовления и предупредили свой конный разъезд об опасности… Не так то мы вели разведочную службу: или довольствовались сведениями более чем сомнительными, китайцев, или лезли вперед по дороге, пока от невидимого неприятеля  не раздавался залп; к нашему счастью, японцы стреляли так скверно, что не попадали  даже на расстоянии 200-300 шагов, но сколько, тем не менее, поплатилось офицеров и казаков совершенно даром. Отчего бы не приглядеться к приемам неприятеля, которые позволяли ему следить за всеми нашими движениями, не теряя ни одного человека» [Там же, с. 124-125].
В «Дневнике» Квитка упоминает о чехарде приказов в отношении Сяосыря, начавшейся с 21 июня. Вначале был отдан приказ о наступлении, потом был новый приказ отойти назад; когда казаки прошли перевал, поступил приказ вернуться, так как вновь пошли на Сяосырь [Там же, с. 149].  В июле продолжались упорные бои под Сяосырем. Ситуации, когда то русские, то японцы занимали одну и ту же позицию попеременно, Квитка описал так: «Выходило вроде кадрили: мы делали фигуру, выступали вперед, - они отходили; потом это проделывалось в обратном направлении;  разница только в том, что с каждой стороны  из кадрили выбывало несколько кавалеров» [Там же, с. 163].  «В нашей бригаде убыло из строя девятнадцать офицеров, убитыми, раненными, плененными и заболевшими. Для несения тяжелой разведочной службы  осталось в нашем полку  (2 Нерчинский – авт.) только 4 младших офицера, которым чуть ли не ежедневно приходилось выходить под выстрелы неприятеля, так как иначе нельзя было его обнаружить: японцы так осторожно себя охраняли и вместе с тем укрывались так тщательно, что наши дозоры и разъезды проходили мимо их расположения, заметив присутствие врага только тогда, когда на них сыпался град пуль с близкого расстояния. К счастью они стреляли плохо и причиняли нам мало урона. Еще труднее были ночные разведки, когда приходилось лазить на незнакомые крутые сопки, обыкновенно без проводников, так китайцы отказывались показывать дорогу из боязни мести японцев. Можно было ежеминутно ожидать, что наткнешься на притаившегося чуткого врага; треск сломавшейся под ногами ветки, покатившийся камень, падение оступившегося, малейший шорох мог выдать разведчиков, а если бы удалось добраться до вершины, то опасность еще не миновала: предстояло на рассвете вернуться незамеченным к своим…. Офицеры свыкались с необходимостью быть обстрелянными для обнаружения неприятеля и охотно вызывались идти на самые рискованные предприятия»  [Там же, с. 160, 162]. 
После неудачных боев бригады Любавина в направлении к Цзянчану во второй половине июля 1904 г. Квитка пишет: «Вся поэзия прежних войн пропала, нет более того подъема духа, того радостного настроения, которое вас охватывало при удачном бое. Результаты боев не известны до той поры, пока неприятель отойдет и вам удастся продвинуться вперед или же самому приходится отступать. И японцам, и нам редко доставалось окружить противника и заставить его положить оружие; ни нам, ни им не удавалось наносить другому такого поражения, от которого нельзя было бы оправиться» [Там же, с. 232]. Когда в августе бригада Любавина выполняла задачи наблюдения за передвижениями противника, Квитка напишет: «Заниматься разведочной службой, когда другие идут в бой, было очень обидно»; «как заманчива картина боя и как обидно видеть, что происходит вдали, не имея права двинуться с места» [Там же, с. 248, 252].
В сентябре силы Ренненкампфа участвовали в наступлении под Мукденом. Как пишет в «Дневнике» Квитка, к этому времени в распоряжении  Ренненкампфа было 14 батальонов, 18 сотен и 35 орудий (по другим данным: 13 батальонов, 16 сотен, 26 орудий, 4 конно-горных орудия и саперная рота. См.: Смирнов, 2008, с.264). Перед его соединением поставлена задача – охватить правый фланг неприятеля и занять Бэнсиху. В отряде генерала Любавина, действовавшего под командой Ренненкампфа, – две сотни 2 Нерчинского полка, три сотни 1 Аргунского полка, четыре конно-горных орудия, с которыми он должен был выйти в тыл неприятеля на левом берегу Тайцзыхэ. Все эти силы участвовали в одном из крупнейших сражений Русско-японской войны – Шахэйском, которое началось 24 сентября 1904 г. 25 сентября отряд генерала Любавина, в котором находился Квитка, переправился через Тайцзыхэ и успешно атаковал японцев в местечке Уйнюнин (у Квитка - Уй-ян-ньин). Японцы с перевала вели сильный ружейный огонь, но, не выдержав огня 4-й Забайкальской казачьей батареи, очистили перевал; бросив раненых и убитых  отошли к Бэнсиху [Квитка, 1908, с. 274 - 276; Малоизвестные страницы…, 2005, кн. 2, с.88; Смирнов, 2008, с.265].
На следующий день, 26 сентября, начался бой за Бэнсиху, сведения о котором содержатся в «Дневнике» Квитки. По его словам, силам Любавина удалось зайти японцам в тыл и наблюдать за всеми их передвижениями. Бой был вялотекущим, начавшийся обстрел японцев из пушек вскоре прекратился, так как закончились снаряды. «Мы остались на позиции до наступления ночи, бесцельно перестреливаясь со скрытыми в окопах японцами… Приказано отойти на ночлег… В темноте все сотни перепутались и долго бродили по полям, изрытым канавами, не находя пристанища» [Квитка, 1908, с. 277, 280]. 27 сентября бой продолжился. В этом бою японцы все свои силы обратили против главных сил отряда Ренненкампфа, выставив заслон против казаков Любавина. Эти события описал Квитка: «Большая часть сопок, занятая неприятелем, имела у вершины крутые, почти отвесные, гряды, на которых лепились японцы, пользуясь самыми незначительными выступами скал. Там, где не было места, чтобы сидеть, они стояли, упершись спиною, поджидая минуту, когда атаковавшие подходили к вершине, чтобы сбросить их назад выстрелами, и скатывая на них камни. Те войска, которые были ближе к нам, имели красные околыши на фуражках и красные канты на мундирах; те, кто были подальше, имели желтый прибор; у всех темно-синие шинели, штаны цвета хаки и белые штиблеты; у запряженных в зарядные ящики и у вьючных мулов со снарядами были видны красные украшения на сбруях и вьючных седлах… Не прошло четверти часа, как опять началось расстреливание нашей передовой позиции. Теперь стреляли справа с остроконечной сопки… Я приказал цепи продвинуться до края обрыва, но никто не шевелился… Я вскочил на ноги и крикнул, что заставлю их стоя стрелять. Моя угроза подействовала – вся цепь выдвинулась вперед и по команде своих офицеров открыла огонь залпами» [Там же, с. 286, 287].
Боевые действия в этом районе продолжились и 28 сентября. «Весь интерес мировой истории сосредоточился на берегах этой ничтожной речки (Шахэ – авт.). К югу и северу от нее, в треугольнике Мукден – Ляоян – Бенсиху, происходило беспрерывное передвижение сотен тысяч войск, кипели ожесточенные бои, не смолкая, ревели тысячи орудий, свистели мириады пуль, стонали раненые и умирающие» [Малоизвестные страницы…, 2005, кн.2, с.92]. Вновь обратимся к «Дневнику» Квитки. «Когда наших собралось человек 60, они полезли на сопку. Поднимались они медленно, постоянно останавливаясь, прячась за камнями от фланговых выстрелов с соседних сопок. Удивляло меня, что из общего резерва не было выслано подкрепления, чтобы удержать за собой позицию, когда завладеют ею охотники. Японцы со своей стороны стали карабкаться  к вершине, но они не стреляли, выжидая, пока противник подойдет ближе. Страшно, жутко было видеть, как горсть смельчаков сбежала почти до вершины, но была остановлена поднявшимися из-за вала японцами, стрелявшими в них в упор. Передние попадали, остальные бросились вниз, увлекая за собой тех, кто не успел подняться. Позади по всему склону лежали неподвижные тела, некоторые упавшие сползали немного и затем застывали в неестественных позах. Была бы ведена атака более дружно, имей вблизи уступами поддержки – эта сопка была бы в наших руках, так как японцев, защищавших ее, было не более сотни. Их более и не могло разместиться на том склоне, так он был узок. Еще проще, казалось бы, было обойти ее со стороны реки, тогда защитники вынуждены были бы ее покинуть. Забайкальцы второй очереди были далеко не так стойки под огнем – многие лежали, отступя от гребней, чтобы укрыться от пуль, не могли видеть, что происходило впереди, не стреляли прицельно. В этом бою отличалась батарея противника, прицельно стреляя из пушек по нашим позициям, т.к. видимо им помогали китайские шпионы, которые носили русским воду и пищу. Японцы напирали…. Нашей позицией завладел неприятель. С обеих сторон хребта нас осыпали пулями» [Квитка, 1908, с. 293, 296].
В следующий день, 29 сентября, «японцы при наступлении держались такой  тактики: они сгоняли нас с позиции шрапнельным и ружейным огнем, тогда кавалерия выезжала вперед на рысях, занимала покинутую нами позицию и, спешившись, провожала нас, выстрелами до прихода своей пехоты. Они проделали успешно этот маневр несколько раз… На новой позиции  мы тоже не удержались. Японцы упорно преследовали нас артиллерийским и ружейным огнем. На противоположной стороне Тайцзыхэ наши отряды отступали. На левом фланге дело было проиграно, а как близка была победа два, три дня назад! … Вследствие ошибок начальников и их штабов здесь легли напрасно десятки тысяч… Говорили, что в отряде Ренненкампфа потери были до 2-х тыс. человек,… что японцы отобрали у нас 48 орудий и что потери громадны!» [Там же, с. 298, 299, 303] (общие потери в этих боях – 700 офицеров и 25 тысяч солдат [см. Смирнов, 2008, с.267]). Бои под Бэнсиху с 26 по 29 сентября 1904 г. оказались неудачными. Из-за плохого управления войсками возможность захвата Бэнсиху была утеряна. 30 сентября силы Ренненкампфа отшли на позиции по реке Шахэ. В целом цель русского наступления  - разгромить японцев в районе между реками Шахэ, Тайдзихэ и отрезать их пути коммуникаций на восток и юг – не была достигнута.  Шахэйское сражение закончилось безрезультатно для двух противостоящих армий, которые, обескровленные чудовищными потерями, стали зарываться в землю, накапливать силы и готовиться к следующим боям. Были утрачены последние надежды прорвать блокаду Порт-Артура [Смирнов, 1994, с.276, 282, 289].
После Шахэйского сражения, закончившегося 6 октября, началось «зимнее сидение» на реке Шахэ; обе армии до середины января 1905 г. не вели активных боевых действий, хотя мелкие стычки, в которых участвовали и  казаки Ренненкампфа, продолжались. Казаки по-прежнему несли службу на сторожевых постах в охранении и разведке, участвовали в перестрелках с хунхузами во время фуражировок и разведок, пресекали действия китайских шпионов. О тех днях пишет Квитка: «И днем, и ночью раздаются одиночные выстрелы на сторожевых постах, но это нас более не смущает; ночью после выстрела прислушиваешься, что будет дальше, и если не следует за ним учащенного огня, то переворачиваешься на другой бок и засыпаешь снова». «В то время как 5 сотня выводила лошадей из дворов, мы стояли на улице и разглядывали японцев в бинокль; рядом с нами какой-то манза работал на компостной куче; вдруг казаки схватили его и вырвали из рук кусок зеркала, которым он делал сигналы неприятелю, запуская «зайчика», как делают дети» [Квитка, 1908, с. 307, 323].
Были и крупные сражения. С 10 по 15 ноября казаки 2 Нерчинского полка вместе с другими частями авангарда, которым командовал подполковник генерального штаба Деникин,  подвергались непрерывным атакам японцев у Чинхечена. «Молодецки действовали наши казаки. Все попытки японцев обойти наш левый фланг в близком и более отдаленном расстоянии были отражены казаками. Один урядник 1-й сотни с 12 казаками обратил в бегство полуроту японцев. Отдельных случаев лихости и отваги было много. Теперь я поверил, что забайкальцы, обученные и в хороших руках, не уступят другим казачьим войскам»  [Там же, с. 326, 334]. После неудачной попытки овладеть Чинхеченом японцы отошли к Цзянчану. Проявив инициативу, генерал Ренненкампф перешел в наступление, японцы оставили позиции, казаки, преследуя их, дошли до реки Тайдзыхэ  [Смирнов, 2008, с.277].
Далее дневниковые записи А.В. Квитки связаны с его службой в отряде генерал-лейтенанта Павла Ивановича Мищенко, где Квитка с 18 ноября 1904 г. получил задание заниматься заготовкой фуража для 1 Верхнеудинского и 1 Читинского полков. Основное внимание «Дневника» Квитки этого периода сосредоточено на набеге конного отряда Мищенко на станцию Инкоу в конце декабря 1904 г., где находилась база снабжения японской сухопутной армии под Мукденом. Была поставлена задача – захватить порт Инкоу, углубиться в тыл противника и вывести из строя на длительное время железную дорогу на участке Ляоян – Ташичао – Дальний. Кроме того, необходимо было поднять моральное настроение русской армии.
Поход на Инкоу начался 26 декабря тремя колоннами. В средней колонне под командованием генерал-майора Абрамова находились 1 Читинский, 1 Верхнеудинские полки ЗКВ, десять сотен Уральской казачьей бригады, одна сотня пограничной стражи и 1 Забайкальская казачья батарея. При ней  следовал генерал Мищенко со своим штабом [Смирнов, 2008, с.286]. Вскоре начались мелкие стычки с хунхузами. 28 декабря 1 Верхнеудинский казачий полк вышел к деревне Уцзятуй. Ее можно было занять путем переговоров с японцами о добровольной сдаче, но войсковой старшина Квитка приказал командиру 1-й сотни есаулу Шестакову атаковать деревню двумя сотнями в конном строю, что невозможно было сделать успешно, так как японцы укрылись за высокими прочными стенами ханшинного завода. Казаки были вынуждены отойти назад, потеряв 10 человек убитыми и ранеными. Только отправленное генералом Мищенко подкрепление спасло ситуацию [Там же, с.286-287]. Как бы в свое оправдание, Квитка в «Дневнике» пишет: «Руководить лавою нелегко: нужно свыкнуться с нею, спеться так, чтобы каждый казак понимал по знаку, что от него требуется. Лава донцов и кавказских казаков, которыми я командовал, в прежние годы, была послушна и творила чудеса в руках опытного начальника: она угрожала неприятелю со всех сторон, дразнила его, не пропуская случая напасть на слабые его части, и сама была неуязвима. Лава, отступавшая перед противником, во много раз превосходящим его силой, уворачивалась от прямого нападения, увлекала его – куда ей было выгодно, заставляла починяться своей воле, задерживала его или наводила на наши батареи и укрепленные позиции (это раньше). Здесь было не так. Здесь лавы отступали. В бою за китайскую деревню было убито 3 казака, ранено 19. Во время атаки деревни лавою убито и ранено 37 лошадей. Раненые замерзали, многие при транспортировке умерли [Квитка, 1908, с. 363, 364, 374]. В том же неудачном бою погиб французский лейтенант-доброволец Бюртен. «Подъезжая к ханшинному заводу, Бюртен выскочил вперед, не слушая предупреждения Коптева и вахмистра,  и кричал: «Вторая сотня за мной, ура!». Он был ранен и свалился, но его нога осталась в стремени, лошадь протащила его почти до стены, из-за которой стреляли японцы; поэтому все попытки вынести его оказались тщетны» [Там же, с.377]. На пути к Инкоу 29 декабря в одном из боев было пленено 14  японцев, захвачено много транспортов с разными товарами [Там же, с.378]. На следующий день, 30 декабря, главные силы отряда Мищенко подошли к Инкоу. Атаковать станцию и уничтожить имеющиеся там склады было поручено особому сборному отряду под началом полковника Хоранова, куда входили в том числе 5-я сотня 1 Читинского и 3-я сотня 1 Верхнеудинского полков. Вначале была  артиллерийская подготовка, атака началась спустя час после ее окончания, что позволило японцам подготовиться к бою. Трижды казаки атаковали укрепленные позиции японцев, трижды безуспешно откатывались назад. «На нашем левом фланге, верстах в 3-х от нас, началась  частая стрельба. В этом направлении были ранее отправлены сотни для порчи железнодорожного пути, но взрывов не было слышно… Наконец, настал конечный бой – бой, которым должна была увенчаться наша экспедиция» [Там же, с.383-384]. Поскольку Квитка непосредственно не участвовал в бою за Инкоу, его описание в «Дневнике» он дает со слов очевидцев: «… Японские войска на 10 поездах подошли с востока к Инкоу; перед вечером они высадили два батальона пехоты, из которых один занял станцию, а другой повел наступление на наш левый фланг… Казачья атака лавою здесь не удалась. На другой позиции японцы подпустили нас на сто шагов и открыли бешеный огонь. Атакующие залегли за железнодорожным валом, потом побежали вперед, но наткнулись на проволочные заграждения и волчьи ямы и здесь понесли большие потери. Несколько раз пытались подойти к станции и складам, чтобы взорвать их и поджечь пироксилиновыми шашаками, дрались упорно, но цепь редела все более и более и, наконец, пришлось отступать. Главная причина неудачи была та, что японцы успели подготовиться к атаке и получить подкрепления. Они заранее подожгли деревянные постройки, пожар осветил всю площадь, по которой отряд Хоранова надеялся подойти незаметно»  [Там же, с.385-386]. Потеряв 408 человек убитыми и ранеными, 158 лошадей, отряд полковника Хоранова в беспорядке отступил [Малоизвестные страницы…, 2005, кн. 2, с.213; Смирнов, 2008, с.290].
По словам Квитки, после поражения в Инкоу 2 января 1905 г. все утро провозились с перевязкой раненых. «Эти несчастные испытывали ужасные страдания во время перевязки на двуколках и, в особенности, на китайских арбах. Дороги были запружены двуколками и вьючным обозом, не пропускавшим вперед арбы с ранеными, и им приходилось иногда объезжать эти обозы по поперечным бороздам замерзших полей.  Стоны и крики не переставали; некоторые умоляли, чтобы их сложили на землю и дали бы умереть спокойно… Счастливы были попавшие на конные носилки – на них не было тех толчков и сотрясения, как на арбах и двуколках. Мерзли, однако, все, лежа неподвижно на открытом воздухе, в особенности потерявшие много крови »  [Квитка, 1908, с. 392-393].
За восемь дней похода на Инкоу было пройдено 270 километров, рассеяно несколько японских тыловых команд, 19 человек захвачено в плен, уничтожено до 600 арб с запасами, сожжено несколько небольших складов, временно нарушена телефонная и телеграфная связь, произведены незначительные разрушения железнодорожного полотна. Главная цель – разрушить железную дорогу  на участке Ляоян – Ташичао – Дальний – не была достигнута [Смирнов, 2008, с. 290]. Набег на Инкоу среди офицеров был назван «наполз на Инкоу» [Квитка, 1908, с. 393].
Накануне сражения под Сандепу (12-15 января 1905 г.) А.В. Квитка сильно простудился, поэтому ему было приказано командовать обозом. «Стыжусь признаться, что в первую минуту я обрадовался избавлению от необходимости идти в ночной поход, не будучи долее  в силах переносить ночные сторожевки в открытом поле и постоянную готовность сесть на коня и идти, куда прикажут, во всякое время и погоду… Расставаясь с отрядом, мне стало жалко, что я уходил из него как раз, когда переходили в наступление и когда, быть может, на нашу долю предназначено довершить поражение противника. Мы не сомневались, что сломим врага, наступая на него всеми силами. Было грустно и обидно, что я заболел так некстати» [Квитка, 1908, с. 396-397].
Сражение под Сандепу развивалось в пользу русской армии, но командование в решающий момент распорядилось прекратить наступление. Русские потеряли 368 офицеров и 11364 солдата убитыми и ранеными, японцы – 8901 человека. Потери казаков отряда Мищенко за четыре дня боев составили 14 офицеров и 233 казака  [Смирнов, 2008, с. 295]. «В отряде Мищенко говорили, что было захвачено до 130 пленных. Они сдавались охотно, а если бы  они были уверены, что им не грозит «кантами» - отсечение головы, то вероятно они сдавались бы сотнями, чтобы избавиться от тяжелой службы в непривычную им стужу»  [Квитка, 1908, с. 404]. «Участники боя под Сандепу… передавали хорошо знакомые причины неудачи: незнакомство штабов с местностью, незнание расположения не только неприятельских, но даже и наших войск, отсутствие связи между частями, напрасная трата снарядов вследствие обстреливания артиллерией наугад пунктов, не занятых неприятелем… Из рассказов офицеров разных частей остается впечатление, что у начальников храбрости хоть отбавляй, но распоряжения были недостаточны или их не было вовсе… Жаловались также, что разведки производились невнимательно, что штабные офицеры не знали, где был неприятель и где наши,… а одна из заповедей солдата – «идти на выстрелы» никогда не исполнялась. При атаке неприятельских позиций нас часто обстреливали неожиданно из деревень с флангов и даже с тыла; значит, в эти деревни дозоры не высылались. Инициатива действий предоставлялась мелким начальникам, командирам рот или сотен, а когда они собирались в крупные отряды, дельных руководителей не было. В армии было много полковников и молодых генералов, способных командовать крупными отрядами, но их заслоняли бездарные тупицы, дослужившие до больших чинов или фавориты высшего начальства» [Там же, с. 384, 402].
Еще два с половиной месяца А.В. Квитка находился в Маньчжурии. Когда продолжались бои за Сандепу, а затем разворачивались боевые действия под Мукденом, его уже не было в действующей армии, он находился на лечении в госпиталях в Мукдене, Харбине и санитарном поезде императрицы Александры Федоровны («белом поезде»). Квитка еще надеялся на излечение, о чем свидетельствует запись в «Дневнике», датированная 28 января 1905 г.: «Я все-таки полагался на свою крепкую натуру и не терял надежды, чтобы оправиться достаточно, чтобы принять участие в решительных делах перед Мукденом. Подавать прошение об эвакуации я не хотел ни за что» [Там же,  с. 411]. Затем последовала его неудачная попытка вернуться в обоз 1 Верхнеудинского полка. Он был свидетелем начавшегося разложения армии, о чем оставил запись в «Дневнике» 25 февраля: «На платформе против вокзала (г. Телин – авт.) толпились офицеры, чиновники, корреспонденты; нижние чины шатались кучками и одиночками, не обращая внимания на офицеров; это были, вероятно, запасные, распустившиеся вследствие общего упадка дисциплины, после нанесенного нам поражения. Мы уже знали, что Мукден оставлен нами и горел; войска спешно отступали по всей линии, арьергард армии был охвачен кольцом неприятельскими частями…» [Там же,  с. 415]. Квитка писал, что вместе с раненными и больными, которые получили увольнение, после мукденских боев, пытались выехать и симулянты, о бегстве из передовых частей войск некоторых  генералов, офицеров и солдат [Там же,  с. 425]. Осознавая поражение русской армии, А.В. Квитка, как боевой офицер, с болью пишет о критике в ее адрес тыловиков, «не нюхавших пороху»: «В тылу… собирался весь сброд, следовавший за армией, наживавшийся войной, но не проливавший ни одной капли своей драгоценной крови никогда… В тылу … кричали, что мы терпели поражения, успеха же не имели никогда, что война эта была позорная, обсуждали с неумолимой строгостью виновников наших неудач. В передовых войсках судили совсем иначе: там считали, что после честного боя, где начальник и подчиненный исполняли свой долг, не было ничего постыдного отступить перед неприятелем, имевшим численное превосходство» [Там же,  с. 415-416].

Библиографический список:

Георгиевские кавалеры Забайкальского казачьего войска в Русско-японскую войну 1904-1905 годов /Авт.-сост. В.Ю. Апрелков; гл. ред. Г.А. Жеребцов. – Т. 1. – Чита: «Экспресс-изд-во», 2012. – 392 с.: илл.
Георгиевские кавалеры Забайкальского казачьего войска в Русско-японскую войну 1904-1905 годов /Авт.-сост. В.Ю. Апрелков; гл. ред. Г.А. Жеребцов. – Т. 2. – Чита: «Экспресс-изд-во», 2012. – 392 с.: илл.
Квитка А. Поездка в Ахал-Теке. 1880-1881// Русский вестник.- 1883. – Т. 165, № 5. - С. 258-291; № 6. - С. 575-605.
Квитка А. Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904-1905 гг. Фотографии и рисунки автора. – СПб.: Издатель В. Березовский, 1908. – 430 с.: илл.
Малоизвестные страницы Русско-японской войны 1904-1905 годов. Книга первая. – М.: РИА «Внешторгиздат», 2005. – 328 с.: илл.
Малоизвестные страницы Русско-японской войны 1904-1905 годов. Книга вторая. – М.: РИА «Внешторгиздат», 2005. – 352 с.: илл.
Нарцов А. Н. Материалы для истории дворянских родов Мартыновых и Слепцовых с их ветвями. - Тамбов: Типо-литография Губернского Правления, 1904. - 99 с.
Смирнов Н.Н. Слово о забайкальских казаках: Исторический очерк-хроника.- Волгоград, 1994. – 608 с.: илл.
Смирнов Н.Н. Забайкальское казачество. – М.: Вече, 2008. – 544 с.: илл.
Старчевский А. А. Памятник Восточной войны 1877-1878 гг., заключающий в себе в алфавитном порядке биографические очерки всех отличившихся, убитых, раненых и контуженных: генералов, штаб- и обер-офицеров, докторов, санитаров, сестер милосердия и отличившихся рядовых. - СПб.: Тип. Б.Г. Янпольского, 1878. - 467 с.
Щетинин Б.А. Памяти графа Ф.Э. Келлера // Исторический вестник. – 1904. – Сент.