Глава 9

Я выложил на кухонный стол огурцы. Следом по квадратикам клеенки покатилась редиска, зажелтели пустоцветы. 

На плите шипело голубое пламя, в ковшике уже бурлила вода; яйца начинали крутиться, с треском постукиваясь друг о друга и стенки ковшика. Бабушка ровными кубиками нарезала колбасу. Внизу, между ножек табуретки, крутился Рыжик. Громко мурлыча, толкался большущей оранжевой головой в бабушкину ногу. Но такие намеки не подействовали. Тогда он потянулся лапами с растопыренными когтистыми пальцами к самому столу. Весь даже выгнулся. «Кыш-ш-ш, попрошайка! » – шикнула бабушка. Рыжик опустил хвост и сел у печки, с надеждой поглядывая на стол. 

«Ведь будешь над душой сидеть! Морду какую жалобную строит. На! » – бабушка бросила на клеенку к кошачьему блюдцу колбасные кубики. Тот зачмокал, раздувшись, как шар, над лакомством, замурчал. 

Смешной такой кот! Наклонился к нему, рукой по широкой рыжей спине провел. Кот недовольно выгнулся, тарелку обошел, чтоб подальше от меня, и опять чавкать. 

– Есть попить что-нибудь? 

– А вон на буфете яблочное варенье разведенное. 

Налил. В стакан попадали ржавые яблоки. Надо было через ситечко цедить. Ладно, переливать еще! Пить хочется. И залпом весь стакан. 

– О, как смодел! Еще развести? 

– Не-э, хэа-хэа, – отдышаться не мог. 

Уселся на стул у окна. Грудь все еще прыгала. Я глубоко втянул носом воздух, еще раз. 

– Скоро будет готово? – есть захотелось. 

– Яйца доварятся, – бабушка показала ножом на ковшик, – огурцы нарезать и все. 

Во рту выступила слюна: представлял кисленький вкус сыворотки, сладковатых огурчиков и колбаски. Люблю окрошку! 

– Ну, сколько по времени? – не терпелось мне. 

– Десять минут, – не задумываясь, ответила бабушка. 

– Так долго?! 

– Яйца остудить надо хорошенько, а то будет скорлупа приставать. 

Бабушка глянула в окно. 

– Сынок, сбегай пока привези белую тележку дров. 

– Там же были дрова. Привозил. 

– Так я подкидывала. И еще раз надо. 

– Я приду, и готово будет? 

– Да. Давай, дуй скорее. Да есть сядем. 

Я пошел в сарай к бане. Взял маленькую белую тележку (совсем как коробчонка с колесиками) – пустая, только труха и кусочки коры сбились у бортика. Побежал к дровянику через дорогу, к сараю. Позади стучала колесами тележка, чуть подпрыгивая на размытых водой ложбинках. Когда был сильный дождь или бабушка сливала ванну после полоскания, по этим канавкам бежали ручейки. Мне всегда они представлялись большими реками. Я строил платины из песка, перемешенного с дорожной пылью, щепок и кусков иссохшегося рубероида, покрывавшего штабель досок у палисадника. 

Смотрю, по дороге Ирка бродит. Одна. Скучает. 

– Ир! – замахал ей. 

Она ко мне подбежала: 

– Дрова будешь возить? 

Когда под навесом хлева (небольшой пристройки для дров как раз) у дома дров становилось меньше, то перевозили такими маленькими тележками туда из дровяника, чтобы утром далеко не ходить. А для бани сразу отсюда возили. 

– Не, для бани тележку, – начал загружать дрова. 

У меня был определенный способ укладки, чтоб больше увезти. Сначала облокачивал паленья на передний и задний бортики, чуть наклонив, чтоб как раскинутые ладони были (почему-то с ладонями ассоциировалось), а потом можно было внутрь нагружать большую горку. «Ладони» держали, никуда горка не расползалась. 

– А ты чего делала? 

– Ничего не делала, – сидела на корточках и щепкой раскапывала рытвину от крота. – Скучно как-то. – Потом звонким, радостным голосом предложила – Может, дорожки почертим? 

– Давай. Только давай через полчасика: окрошку поем. 

Договорились, что в шесть встретимся здесь, на дороге. 

Окрошка оказалась вкуснее, чем обычно. Правда, я каждый раз это подмечаю. И бабушка тоже. Дедушка добавки попросил, хотя никогда много не ел. Всегда тарелку съест, бабушка добавки, говорит, давай налью, а он отказывается. Если она начинала настаивать, то дедушка всегда злился: «Ты слов человеческих не понимаешь? Я же говорю: не хочу! » А в этот раз сам попросил. Потом посидел немного, сцепил руки в замок, а большими пальцами крутил друг вокруг друга. Мне это маленький моторчик всегда напоминает. Встал и говорит, как обычно: «Бог напитал – никто не видал, а кто видел – того не обидел. Правда, Артем? » – и посмеялся над своей фразой. Он всегда смеялся, если что подобное скажет. 

Дедушка постоял еще немного, поглядел на чайник. 

– Чего дед, – бабушка поймала его взгляд. – Чай пить будешь? 

Дедушка пооблизывал верхнюю губу: 

– Вроде, надо горяченького. А, вроде, и не лезет. Пусть уляжется. Потом. «Время» погляжу, – не торопясь, пошел к телевизору. Заскрипели пружины дивана. 

На хлебнице тикали часы. Надо доедать. Через пять минут уже Ирка подойдет. Выловил последние кусочки колбасы, соленого огурчика. Допил через край тарелки сыворотку. Взял на табуретке у печки полотенце, рот вытер, бросил обратно скомканное и побежал. 

– Забегаешься совсем, сынок, – запричитала бабушка. – Посидел бы дома. И байня скоро готова. 

– Мы здесь на дороге будем, – кивнул в комнату в сторону окна. – Дорожки с Ирой почертим. 

Ира уже ждала меня на дороге с рогатой тачкой для бидона. 

– Андрей дома? 

Помотала головой. Бросила рукой в огород, в сторону строящегося дома: 

– Бабушка говорит, что с Антоном в новый дом ушли, так и нет. 

Перевернули тачку вниз «рогами». 

– Только я недолго, – сказала Ира. – Бабушка в баню, говорит, надо. 

– Я тоже скоро пойду. 

У всех сегодня баня. Суббота же! 

На грунтовке извивались длинные дорожки. Ира стирала носком тапка линии на перекрестках, чтоб дорожка как будто входила в другую, а не пересекала. Если пересечет, то все – не пройдешь! Как невидимая стена. Интересно, что лабиринт каждый раз получался новый, не похожий на предыдущие. В этот раз придумали даже площадки, круглые пяточки, в которых можно было прятаться, как в домике (никто не мог запятнать в этом круге). 

Забегали по дорожкам, закрутились по лабиринтам. Но что-то не то! Только кон начнешь, уже догнал. Одного быстро догонишь! Совсем без азарта как-то. Другой водить начинает – все то же. Лениво ходили друг за другом, а то и вовсе правила нарушали: через линии переступали. Или стирали их, чтоб новый проход сделать. Вскоре от лабиринта почти ничего не осталось: обрывки дорожек да длинные следы от подошвы, стирающей границы на дорожной пыли. 

Скучно… И стоило тачку тащить? Через десять минут все надоело. 

На дороге у палисадника Ананьевых послышался голос Андрея. Мы разом обернулись. 

– Нет никаких тулеонов! – кричал он с дороги в огород, где был новый дом. – Это ты их придумал! Сам и рисуй! Надоел ты мне! 

Андрей увидел нас, остановился. Чуть покачнулся в нерешительности в нашу сторону, но, взглянув в огород, побежал домой. 

Из калитки огородного забора вышел Антон: ссутулился, сгорбился, даже послышалось, что что-то бубнил сам себе. Но далеко – не разобрать было. Широким шагом скрылся во дворе вслед за Андреем. 

Мы переглянулись, пожав плечами: 

– Что это с ними? 

– Сама не знаю. 

Пора по домам идти. И в баню уже надо. Решили, что встретимся, как головы высохнут. Погуляем по дороге, к пруду сходим.