Глава 6

Глава 6
Сквозь сон слышался голос дедушки: 

– И что он теперь до обеда валяться будет! – голос подрагивал, как при разговоре в кабине трактора, скачущего на мелких кочках. Так происходило всегда, когда дедушка начинал злиться, но еще не решался перейти на крик. 

– Пусть ребенок поспит. Чего ты, дед? – голос бабушки был ровный, спокойный. За столько лет жизни бок о бок со вспыльчивым человеком бабушка изучила все хитрости разговора с ним. – Посмотришь в три часа. 

– Да сейчас! Ага! Еще чего! Пусть встает! Вон огород идет поливает! – заходился дедушка. Его слова с каждым разом все звонче и звонче впечатывались мне в уши. 

– Он и так вечером поливает всегда. Дай мальцу отдохнуть. 

И чего он не капается в гараже! Вчера же забыл про эти новости. Как хорошо было: проснулся, потянулся, отвернулся к стенке, чтоб солнце в глаза не светило и дальше дремать. 

Комната уже нагрелась от ярких лучей. Форточка закрыта: бабушка боялась, что продует меня. Даже душно становилось. Прижался щекой и плечом к холодной стенке, ногу из-под одеяла вытащил – и к лакированной боковине дивана. Освежает. А сам – под теплым толстым одеялом. Так и с полчаса еще проваляться можно! 

– Нечего до ночи бегать! – уже сердито чеканил каждое слово дедушка. – Как ночь, так его нет. Дружков своих нянчит! 

– А ты себя вспомни… 

Спать расхотелось моментально. То ли страх, что дедушка еще сильней разойдется, то ли чувство вины, что из-за меня ему не посмотреть новости, заставили меня собраться и сесть. Руки и ноги были как ватные, будто из них выкачали все силы. Кожу словно покалывало множество тоненьких иголочек. Вскинув руки за голову, потянулся, прогибаясь назад, да так сильно, что плюхнулся на скомканное одеяло. Похлопал с минуту глазами, уставившись в белый потолок, но все же пересилил себя. 

Натянул футболку, позевал, почесывая ноги: добрались до меня комары у реки вчера. На голени зудели два красных пятна. Опять бабушка будет советовать приложить столетник. Для нее это было чуть ли не лекарство от всех болезней. И еще растительное масло в заскорузлой заговоренной бутылочке, которую ей дала колдунья баба Таня. 

Чем больше чесал, тем больше хотелось. Наконец, ногтем сильно, до боли надавил на прыщик (он стал похож на головку винта), и зуд отступил. Пальцами ног подцепить валявшиеся под стулом носки; всегда лень было наклоняться за ними, что приноровился хватать их таким образом. Поменять бы носки надо: коричневые уже от песка и (посопел носом) – явно несвежие уже. Да ладно, после бани все чистое надену. 

Точно! Суббота же! Андрей! Натянув в спешке штаны, помчался мимо бабушки с дедушкой. 

– Ну вот! Разбудил м;льца! – бабушка выглянула в коридор. – Ты куда так сразу, сынок? 

– В туалет, – хлопнул входной дверью. 

Я сразу же глянул налево: голубая «копейка» стояла во дворе. Ура! Все-таки утром приехали! Дверь в «средние крыльцы» нараспашку, но во дворе никого. В надежде, что сейчас кто-нибудь из них выйдет, постоял немного, держась за бортик «вспотевшей» с ночи тракторной телеги. Было душно, как в парилке. 

Переминался с ноги на ногу, скрестив колени, но нет, сил терпеть не было. Внизу живота все надулось с ночи. Побежал в огород, скользя галошами по мокрому подорожнику. 

Уже на пригорке, перед проходным сарайчиком в огород (проход между баней и сараем для сена когда-то давно решили тоже покрыть), еще раз бросил взгляд на скамейку: может, вышли. Гляжу, а из «средних крыльцов», ссутулившись и чуть подавшись вперед, стремительным шагом вышел Антон. Следом за ним выскочила баба Нина, крича и размахивая соломенным веником: «Совсем с ума посходили уже! А ты-то чего к ним лезешь?!» – баба Нина замахнулась на Антона, но веник беспомощно просвистел позади сгорбленной спины. 

Нет, описаюсь точно. Потом узнаю у ребят, чего это баба Нина всполошилась. Схватился за ручку сарайной двери, и со двора ребят донесся задорный голос Андрея: «Меня подожди! » 

Облегчился. В надежде, что Андрей еще во дворе, бежал назад, чуть не запнувшись о змеящийся в сарае шланг для полива огорода. Но во дворе уже никого не было – тишина. 

На цепи у сарая, крутя хвостом и поскуливая, метался Салька. Черно-белый, с закрученным хвостом. Я ему хвост выпрямлю, только отпущу – опять в рогалик. Дедушка говорит, значит и правда лайка, не намешано крови. 

Уловив, что я оглянулся на него, затанцевал на задних лапах на натянутой цепи. Как можно было пройти мимо, не потрепав пса за ухом! Салька положил передние лапы на мою руку и покладисто опустил на них голову. Это он так всегда просил, чтобы чесали за ушами или под ошейником. Вечером, когда загонят кур, надо обязательно спустить его побегать. Пусть на травке поваляется на спинке, покувыркается, почистится. Потом встает и чихать всегда начинает. Да так громко! Забавно! 

Никого из ребят так больше и не появилось. 

«Ну, все, все, Салька! Иди! » – пес упорно не хотел меня оставлять. На глаза попалась его чашка с недоеденными ломтями хлеба. Бабушка в суп добавляла хлеб, чтоб сытнее было. Но Салька сначала съедал все самое вкусное: картошку, вермишель, небольшой кусочек мяса, который иногда перепадал – а хлеб оставлял на потом. «Иди ешь! Ешь иди! » – отпихивал его. Если бы не цепь, то и не отвязался бы от меня. 

В животе заурчало. Интересно, что там приготовила бабушка. Так бежал, что и не взглянул на стол, хотя пахло вкусно. 

Дедушка, откинув одеяло и угол простыни, уже сидел на диване. Очечник на подлокотнике, правая нога вытянута, как струна. Не гнулось у него колено: еще в войну ранило. Из комнаты раздалась привычная музыка, завершающая пиканьем, когда стрелки часов на голубом экране телевизора догоняли друг друга на числе двенадцать, и привычная фраза: «Здравствуйте! В эфире новости. С Вами я…». Бабушка пододвинула мне поближе глубокую чашку, накрытую тарелкой: 

– Садись. Ешь, пока горячие, – бабушка сняла запотевшую тарелку. 

– О, сырники! Я со сметаной. 

Бабушка открыла дверцу холодильника, достала литровую банку сметаны. Заглянула внутрь, куда-то вниз, к овощнику: 

– Еще сгущенка есть. Достать? 

– Не, бабуль, не хочу. А варенье осталось? – приподнимался на стуле, пытаясь заглянуть за распахнутую дверцу. 

Бабушка погремела стеклянными банками на полке, подняла повалившуюся большую красную бутылку кетчупа на дверке. 

– Не, сынок. В подвал надо идти. 

– Ну ладно. Тогда вот так, – пододвинул к себе хрустальную сахарницу, с горкой подцепил сахара и аккуратно, чтоб не просыпать, потрусил на сметану. 

– Молока налить? 

– Давай, – разломав пополам сырник, макал в сладкую сметанку. 

– Или сыворотки, может? – бабушка притронулась к большой кастрюле на газовой плите. – Уже приостыла. – Поверх кастрюли, как шапка, был нацеплен дуршлаг с остатками творога. 

– Давай сыворотки лучше. 

Я уминал сырник за сырником, припивая кисленькой сывороткой. Во дворе пару раз гавкнул Салька, с перерывами и как-то неуверенно. Коты что ль бродили? А потом как зашелся лаем. Бабушка тянулась к кухонному окну: «Опять к деду, что ли кто-то? » 

К дедушке часто приходили друзья. Его знали почти все в Кудевере и не одно поколение. Конечно, столько лет отработал главным механиком в совхозе. К нему и сейчас по старой дружбе пригоняли то мотоцикл гудящий посмотреть, то чихающую машину. 

Во дворе никого не было видно. Уже дедушка, отвлекшись от новостей, пошагал к окну. Приподняв занавеску, сквозь ветви яблони вглядывался на дорогу. 

– Артем, хватит есть. Иди! – дедушка кинул рукой в окно. – Дожидаются тебя. 

– Кто там? – удивился. Андрей никогда не ждет у ворот. В дверь стучится и заглядывает. 

– Ты все спал, да спал. А девки уже все ворота обоссали! 

Дедушка залился довольным хохотом, широко раскрыв большой рот. Нижняя челюсть прыгала, как болванчик на пружинке. 

Он из раза в раз повторял эту шутку. Говорил он, а мне почему-то было неловко. Как-то раз он рассказал, что перенял эту шутку от своего дядьки. В молодости дедушка жил в Ленинграде вместе с дядькой и теткой. Тогда во двор не так-то просто было попасть: ворота под аркой дворники закрывали на замок на ночь. И все друг друга ждали у этих самых ворот. Но почему девчонки должны были именно пи;сать там, он так и не рассказал. 

Я вскочил в комнату, протиснулся к окну между сервантом и дедушкой. У ворот под яблоней стояла Ирка. Чего это она сама пришла? А где Андрей? Вернувшись на кухню, стянул со спинки стула полотенце, обтер руки и, скомкав, бросил обратно. 

– Во! – удивилась бабушка. – Побёк уже! Доел бы хоть. 

– Потом доем, – бросил уже с крыльца. Запрыгнув в галоши, зашаркал по двору. 

Галоши так и норовили сползти. Большеваты были: бабушка свои старые отдала, что поменьше. Говорила, что ноги к вечеру отекают, начинают немного жать. Но мне все равно великоваты. 

– Привет! – замахал ей. 

– Привет, – совсем тихо протянула в ответ. 

Глаза у нее были совсем безрадостные. Постоянно крутила головой: смотрела то на меня, то на дорогу, суетливо теребя ножку у сорванного яблока. Ножка отломилась. Ира резко бросила яблоко под забор. 

– Ты чего такая? – вглядывался в нее, пытаясь понять, что не так. Даже почувствовал, как между бровей появилась складка. – Чего одна? 

– Тише, – приложила палец к губам и шикнула. На дорогу поглядывает. 

Посмотрел тоже на дорогу – никого не было. Только вдалеке, в начале улицы у столовой, проползла старая машина. 

– Чего-о? – протянул негромко. – Андрей-то где? Машину их видел. 

– Андрей этот! Он теперь заодно с Антоном! – выпалила Ира и потянула меня в сарай через дорогу, в наш тайник. 

– То есть как? – мотал головой. – В смысле заодно? 

Ира затащила меня в сарай. Рукав футболки даже немного растянулся, съехав с плеча. Перед тем как закрыть дверь, опасливо глянула на дорогу: 

– Нет их! 

Ира повернулась ко мне. Глаза широко распахнуты, руки закружили в воздухе: 

– Антон переманил его к себе, – Ира продолжала тихо, несмотря на то, что мы уже были в сарае, где нас явно никто не услышит и не увидит. – Он приехал совершенно другой! Мы с ним утром даже подрались! – Ира старалась говорить шепотом, но голос время от времени прорезался. Задрала рукав футбол с Титатником. На плече отпечатались два багровых пятна, уже начинающих синеть. 

– Это ка-а-к? – у меня рот так и не закрылся от удивления. 

– Схватил меня, придурок этот! Андрей! И братец его – идиот. Больно так схватили! Деньги мои, которые на окне лежали, отобрали. Говорили, что я бомжиха, мне они не нужны. И сказали, что все наши заберут! 

Ира затараторила. Дыхание сбивалось. Рассказала, как приехал Андрей с утра, как вместе с Антоном пришли к ней. Как искали на подоконники ее деньги: «Все мои рисунки перерыли… На пол листы… Разлетелись на полу все рисунки», – слова не всегда удавалось сходу подобрать, запиналась. Перекопали ее вещи. Думали, что туда спрятала. Ира сжимала кулаки, обзывала Антона с Андреем. Потом, запинаясь, продолжила. В голосе проскакивали жалобные нотки. Нижняя губа выкатилась, что не все слова звучали внятно. Показала, как Андрей схватил ее за руку, с силой сжал (меня также крепко схватила; даже больно сделалось), повалил на диван от злости. Как он тряс исхудавшим рулоном бумаги, показывал, сколько денег они сделали, какая толстенная у них пачка. Рассказала, что они с Антоном теперь будут банком. А чтобы получить в банке деньги, мы должны будем для них что-нибудь делать: ездить в магазин за «Yupi», «Zuko» и сухариками «Емеля» с сыром. Или мыть им велосипеды. Называли нас бомжами, потому что у нас нет тулеонов. 

– Что за тулеоны? – что это еще такое. Впервые слышал. 

– Это Антон ему про них рассказал. Тулеон больше, чем миллион, миллиард и… – Ира чуть помедлила, на секунду задумавшись, – даже триллион. 

– И сколько это? – я мог представить, как выглядит триллион, но что там дальше… Никогда не задумывался. 

– Андрей сказал, что там двадцать нулей! 

– Двадцать?! – воскликнул от удивления. 

– Ага! Они еле-еле помещались на деньгах. Нулики, как бисеринки, – Ира поднесла к глазу почти сомкнутый указательный и большой палец. 

Вот дела! От Андрея такого совсем не ожидал! Он же перед самым отъездом ругался с Антоном, а тут – с ним заодно. И тут мелькнула мысль, от которой сам ужаснулся: 

– Андрей знает про наш тайник! 

– Точно! 

– Надо перепрятать деньги, – я приоткрыл дверь сарая, нет ли их на дороге. Никого! 

Присел на корточки в углу сарая, приподнял доску. В воздухе завитал землистый запах. Совсем как, когда бродишь в сапогах между грядок после дождя, поедая укроп или зеленые стрелы лука. Сплюснутый полиэтиленовый сверток был на месте. Пакет зашуршал в руках. Мы с Ирой оглядывались: куда можно было перепрятать деньги в пустом сарае. Подумали, может в дровяник за стенкой. Между поленьев совсем не заметно. Там точно не найдут. А как? Поленница высокая: только-только бабушка новую начала. А если пихать между поленьев, то все деньги помнем. 

Рядом с дровяником высился стог сена. Сено это было просушенное – распускать стог не собирались. Надо было только время найти, чтоб в сарай переносить. Но это явно еще нескоро: папа приедет только через недели три. 

Мы перебежкой ринулись к стогу. Забежали за него, чтоб с дороги не было видно. И куда прятать-то? Положили сверток на землю, прислонив к стогу, сверху, как челку, опустили сухие травины. Нет! Никуда не годиться. Какой же это тайник! Тогда я начал втискивать руку в брюхо пузатого стога. Рука с трудом пролезала: упругое сено сопротивлялось. Пришлось вырвать клок иссушенной травы. И еще один. Нос втягивал теплый, пряный аромат полей. От длинных сухих травянистых волос в воздухе завитали пыльные мушки. В ноздре защекотало. Несколько раз фыркнул, уже чуть закидывая назад голову, чтобы чихнуть, но раздражение в носу пропало. 

Получилось даже здорово! Такая небольшая нора. Я вдавил в нее пакет с нашими сбережениями и, скрутив выдернутые клочья сена, заткнул образовавшуюся дыру. Как будто и не трогали! Вообще не заметно! Да и кому в голову придет мысль, бегать вокруг стога. Хотя… Мы там не раз сидели, притаившись, когда в прятки играли. 

Сердце колотилось от волнения и накатившего азарта. Игра с безобидными бумажками перерастала в целое приключение. Мне было интересно, но в то же время обидно, что Андрей так обошелся с Ирой и переметнулся на сторону Антона. Предал! Я всегда считал его надежным. А тут всего за два дня… 

Мы вернулись в сарай. Надо было придумать, как же забрать у Андрея с Антоном бумагу, чтобы и мы нарисовали больше денег. Не хотели от них отставать. Вспоминали самые большие числа, о которых только слышали. Хотя оказалось и не важно, как они назывались. Главное побольше нулей! 

Мне показалось, что услышал Андрея. Замерли с Ирой. Даже дыхание задержал, чтоб не сопеть. Ира тоже притихла. Прислушался. Точно! Голос раздавался где-то на дороге, уже совсем рядом. Андрей, не иначе. И немного гнусавый голос Антона: 

– А там большая пачка? 

– Да, мы много сделали. Они, может, и еще тут делали. 

– Все заберем! – злобно процедил Антон за дверью. 

Тишину сарая прорезал визг ржавых петель. 

– Я ж говорил, что они здесь! – Андрей радостно завопил. Он даже несколько раз подпрыгнул от счастья, смотря на Антона. 

Но Антону и дела не было до братца. 

– Ну что, бомжи? – Антон ухмылялся. – Последнее у вас забрать? 

– Мы все заберем! – Лицо Андрея изменилось. Брови собрались в кучу, лоб прорезала глубокая морщина, что Андрея не узнать. Опять он. Другой Андрей! Он был как… Как одноклассник первого сентября. Вроде, знаешь его, а все лето не виделись, не общались – отвык. Даже голос звучит иначе. 

– Антон, ты-то чего привязался? – я думал, что старшего вразумить будет проще. – Мы играли себе и играли. 

– Вы бомжи! А у нас… банк с деньгами. И вам придется… – лепетал Андрей. – Только… Вы только у нас сможете деньги взять. 

– Да заткнись ты! – тыкнул Антон брата в плечо. Лицо Антона даже скривилось от недовольства. – Теперь играть будем по-другому, – деловито начал, повернувшись к нам. 

– Антон, мы и без тебя игр… 

– И ты заткнись! – замахнулся на меня. Я уже дернул руку закрывать голову. – Я говорю! – таращился на меня широкими зрачками. – Понял?! 

Нам с Ирой точно было не одолеть Антона. А теперь с ним еще и прихвостень. 

Ира боялась даже пошевельнуться. Никогда не видел ее настолько робкой. И что нам делать? Проще всего было не перечить Антону в надежде, что он все-таки отстанет. 

Антон убедился, что ему удалось всех приструнить, и продолжил, расхаживая взад-вперед и сутулился, как всегда. Благодаря своему росту (он как каланча) смотрел на нас свысока, не опуская головы. Только глазами выискивал нас внизу. 

– Значит так, – твердо пробасил, – отныне я буду заведовать всеми деньгами. – Кинул брезгливый взгляд на Андрея. – А Дрон будет моим помощником. – Андрей, хихикнув, заизвивался от счастья, что ему досталась столь почетная должность. – Все деньги будут у меня. Чтобы их получить, нужно заработать. И бумагу больше никто не получит, чтоб не удумали нарисовать. Все равно, больше, чем у нас, вы не сделаете. Видали? Антон вынул из нагрудного кармана клетчатой рубахи банкноту: 

– Тулеоны-то есть у вас, бомжики? 

Почти вся бумажка была пустая. Мозгов-то им не хватило придумать, что нарисовать. Только в углах были лыбящиеся рожицы в высоких заштрихованный шляпах, как у кота Феликса. Наверное, его и хотели изобразить. И центр белого клочка бумаги прорезала тонкая линейка нулей. Я принялся считать: интересно было, сколько их, но крохотные бисеринки мельтешили в глазах, что постоянно терял, какой нуль посчитал уже, а какой нет. 

– Нет такого числа! – перечил я Антону. У меня по математике всегда пятерка была. 

– Дурак ты! – злобно глянул на меня Антон. Его губы скривились в подобие улыбки. – Там двадцать нулей! Больше и нет числа! 

– Есть! – не отступал я. – Есть и боль… – Антом с силой толкнул меня. Я отлетел на стеленные по земле доски. 

Андрей с распахнутыми от испуга глазами дернулся в мою сторону, но Антон пресек его попытку суровым взглядом. Андрей даже опешил. Качнулся по инерции и назад, за плечо Антона. 

Колено жгло. Вниз по голени растянулась ссадина. На гладком бело-красном пятне проступали алые точечки. Набухали и собирались в темные кровавые капли. 

Глаза Иры стреляли то на меня, старающегося привстать, то на Антона, то на дверь сарая. 

– Чего встал, Андрей?! Ты же сказал, что деньги в сарае! 

¬ Ну… Да, ¬ выдавил из себя тот. 

¬ Ну, так бери, ушастый! – злобно закричал Антон. 

Андрей потеребил ухо, прижимая его к голове, и, запнувшись, побежал в угол, где был наш тайник. 

Антон смотрел на все происходящее как надзиратель: строго, высокомерно и недовольно. Андрей присел, откинул старую серую доску. Чуть помедлив, повернул голову к Антону и пробубнил, смотря в пол: 

– Там… Нет… 

– Что нет? – закипал Антон. Приоткрыв дверь, выглянул наружу и опять в сарай. – Что значит, нет?! – размашистыми шагами спешил в угол. – Ты, болван, – толкнул сидящего на корточках Андрея, что тот повалился. – Ты мне сказал, что все деньги в сарае! – уже не сдерживал крика. 

– Они лежали здесь, – хлопал глазами Андрей, нащупывая вытянутой рукой стенку, чтоб опереться. 

– Понятно, понятно… – Антон вышагивал к Ирке. Она отшатнулась назад, попятилась. Антон неотрывно сверлил ее взглядом. Смотрит и не моргнет ни разу. Глазки маленькие стали; зрачки в точки собрались. Мне самому не по себе как-то! Обходит Ирку. А та сжалась, за ним все следит. Чего от него ожидать?! С таким-то безумным лицом. 

Тут Антон выстреливает рукой и Иру за волосы хватает. И вниз тащит! Та изогнулась, словно лук от натянутой тетивы. Чуть назад не упала. 

– Ай, дурак! Мне же больно! – грозно прикрикнула на него. Одной рукой волосы придерживает у головы, а второй – сбить хватку Антона пытается. 

– Где деньги?! – проревел Антон как медведь. И тянет все ниже и ниже. 

– Ты дурак?! Мне же больно! – пыталась вытащить волосы из цепких рук. – Отпусти, дебил! – зло крыла его ругательствами. 

Но Антон молча смотрит пристальным взглядом. Лицо каменное. Как сумасшедший. 

Ира заметалась: и хвост не вытащить, как ни лупила по рукам Антона, и просьбы не помогают и ругательства. Антон все тянет и тянет. Лицо Иры исказилось от боли, глаза покраснели. Выступавшие слезы собирались в крупные капли. Но Антон был безжалостен! 

– Да мне больно, идиот ты! – крик сорвался на истошный рев. Колени подогнулись: терпеть боль не было сил. Слезы срывались со щек, оставляя на серых досках пола крупные темные пятна. Кулаки Иры рассекали воздух, но все мимо: длинная рука Антона не подпускала близко, держа за волосы, как марионетку за ниточки. 

– Где деньги? – отделяя слова, повторил Антон. 

– Я не зна-а-а-ю, не зна-а-а-ю, – вздрагивала от рыданий Ира, беспомощно развалившись на досках. Уже не пыталась сопротивляться: бессмысленно. – Я их не трогала-а-а! 

Андрей уставился на меня. Его рот пару раз беззвучно хлопнул. Потом, собравшись, выдавил из себя: 

– Это… он… – свободная рука вяло поднималась в мою сторону. 

– Что он?! – Антон уставился в лицо Андрея. – Что он?! 

– Не знаю! – голос Андрея становился раздраженным. – Не знаю, куда делись деньги! Может, кто-то украл. 

– Держи ее, – Антон протянул волосы Иры. 

– А ты че расселся! – наступал на меня. – Где деньги?! 

– Я не брал их, – промямлил совсем неубедительно. 

Антон пару раз приложился ногой мне по заднице. Больше, чтоб держать марку, а не для боли. 

Антон знал моего дедушку, поэтому побаивался меня сильно бить. И так ссадина из-за него. А если еще и лупить будет! 

Он видел, как однажды на дороге дедушка шпану воспитывал. Местные Яша с Вовчиком, такого беспризорного вида, вечно до городских докапывались. Вот и ко мне привязались. Не успел удрать от них на велосипеде, догнали у палисадника уже. Вовчик в багажник вцепился, а Яша все вмазать хотел. Тряс грязным кулаком: «Дал покататься! ». А потом грязные зубы скалит: «Да я же отдам. Ты чего, брат. Не веришь? Может втащить тебе, чтоб поверил? » 

Гляжу, а там, по дороге, Антон идет. Я еще крепче в велосипед вцепился. Думаю, бить начнут, Антон поможет. Яша руль из рук вырывать стал. Я Антона звать. Мальцы обернулись, а Антон встал у кустов малины и стоит. Эти ржут. А я аж взмок. Сейчас изобьют. Да и велик отнимут. 

Вовчик на багажник уселся, Яша на педаль уже ногу поставил. Я в рогатину руля руками уперся. 

И слышу грубый дедушкин голос со двора: «Ты чего, сволочь, к мальцу цепляешься?!». И матом их крыть. Вовчик с багажника быстро слетел. Яша слез с седла. Дедушка к Яше! Подставляет ему к носу огромный кулак и сурово: «Чуешь, чем пахнет?! Чуешь?! Еще раз увижу, как пристаешь, понюхаешь! Пошел вон! Щенки какие! » 

После это шпана меня все равно обзывала, но подходить уже боялись. 

Антон сопел, пытаясь унять дыхание. 

С дороги послышался велосипедный звонок. Лаем залился Салька. Антон, чуть приоткрыв дверь, испуганно выглянул в щель. 

– К дяде Пете кто-то приехал, – несмотря на то что дедушке было семьдесят шесть, и Антон, и Андрей, и все ребята называли его дядя. 

– И чего делать? – растерялся Андрей. 

– Чего, чего! Выходи отсюда! – Антон открыл настежь дверь. – Только не беги. 

– Почему? 

– Иди со мной рядом, – схватил за плечо брата и резко притянул, что Андрей едва устоял на ногах. 

– А деньги? – не унимался Андрей. 

– Нет у них ничего! Даже если и есть, то у нас-то туллеоны. А они бомжи! 

Антон широкими шагами уходил прочь от сарая, поглядывая во двор, не заметил ли их дедушка. Сзади, как собачонка, плелся Андрей. Он еще несколько раз оглянулся на распахнутую дверь, но увидев меня, сразу поник головой, таращась куда-то в землю. Он был на себя не похож; и это не был «Другой Андрей»: уши светились алым заревом, глаза круглые, губы сжались в тонкую полоску. А потом и вовсе перестал оглядываться, как хвост, волочился за Антоном, втянув шею в плечи, и сгорбился, совсем как братец. 

Ира терла раскрасневшиеся глаза, а я так и сидел на дощатом полу, обхватив руками колени. Мне не верилось, что Андрей нас предал. И все из-за этих дурацких денег. В животе все так сжалось, что образовалась пустота. Не радовало даже то, что мы опередили их и им так и не удалось заполучить наш драгоценный сверток. Было противно. Обидно и противно! Даже игра в магазин, даже сами деньги теперь вызывали отвращение. 

– И чего теперь делать? – всхлипывала Ира. 

– Не знаю… Зря придумали это все… 

– Что придумали? 

– Деньги эти дурацкие! Если б не они… 

– Может, отдадим их Антону с Андреем, чтоб они отстали от нас? 

Я промолчал. Отдать? Это значило бы, что Антон добился своего. Уступать ему не собираюсь! Не получит он их никогда! Хоть все оброет пусть! Не получит! 

На ссадине проступала кровь и какие-то прозрачные капельки. Бабушка называла эти капельки сукровицей, когда приходил к ней зеленкой мазать свежую болячку после очередного падения с велосипеда. А дедушка тут же начинал смеяться: «Баб, на бюллетень придется сажать. Выписывай! » 

Все ноги были грязные от пыльных сарайных досок. И футболка замызгалась. Хорошо, что сегодня баня. Бабушка стирать будет. Уже, наверное, скоро пойдет лучину щепать. 

Мне всегда нравилось сворачивать в трубочку газетный лист и подсовывать под занимающуюся огнем лучину. Вот как бумага дарила тепло. А у нас? Столько бумаги – только наоборот… Холодно от нее как-то… И гадко. Лучше б и не было никогда этих денег! 

– Я заберу деньги. Ты не против? – все-таки они были общие. 

– Мне уже все равно, – вздохнула Ира. – Бери, если нужны. 

– Мне не нужны, а вот… – заулыбался, наконец, – бабушке пригодятся! 

– А ей-то… Ей они зачем? – хмурила брови Ира. 

Я ничего не ответил. И Ире уже была не интересна судьба злосчастного свертка. Она поправляла потрепанные волосы и гадала, как же быстро прошмыгнуть мимо скамейки у дома (там явно сидели Андрей с Антоном; где им еще быть), чтоб побыстрее добежать до бабушки. Она уж точно не даст внучку в обиду. Опять веником будет гонять Антона. И Андрей получит! 

Уже на дороге услышали вдалеке бряцанье велосипедных звонков: Андрей с Антоном, весело галдя, мчались по дороге в сторону старой столовой. За лимонадом, не иначе! 

Ира побежала быстрее домой: путь к бабушке был свободен. А я поплелся к стогу сена уже совсем без азарта и придыхания, как раньше, в ожидании приключений. 

Стог так и норовил уколоть меня острыми сухими стеблями. От трухи зачесался нос. «Апчхи! » – эхом разлетелось за прудом. Достал толстый сверток. Надо же, сколько нарисовали! И зачем столько? Толком-то и не поиграли. Лишь рассорились все! 

Сел на штабеля досок за стогом. У дедушки везде материалы! Увесистая пачка, туго обтянутая полиэтиленовым пакетом, давила на ладонь. Бумага, а так тяжела. И внутри как-то… Все потяжелело, вниз ушло, сдавило. И горло сдавило! Как Андрей так мог! Предатель! Больше не буду с ним играть! 

Даже если он заговорит, мимо пройду; извинится – тоже. Предложит новую игру – слушать не буду… Игры его! Пусть с Антоном и играет! 

Я поковылял к дому: ушибленное колено побаливало и ныло. Опять на бюллетень…