Глава 1

Бабушка налила и себе большую тарелку супа. Поставила на буфет: пусть постынет немного. Скрипнула стулом у окна, полубоком села, чтоб и в окно глядеть, и на меня. 

– Затянуло как! Хорошо, помочит хоть, – взглянула на кучные облака с темно-синими животиками. 

За окном зашелестели кусты черноплодной рябины, забилась на форточке марля. Дыхнуло прохладой. Ну вот, точно без дождя не обойдется. Бабушка притянула форточку за шерстяную нить, продетую сквозь марлю. Форточка со скрипом втиснулась в разбухшую раму. 

Эх, с ребятами и не погуляем. 

По спине прокатился жар. 

– Темчик, чего ты торопишься? – бабушка медленно проводила горячей рукой от плеч и вниз, от плеч и вниз. – Пожар что ли? – цыпки на ее обветренной ладони цеплялись за футболку. 

– Андрюшка с Ирой ждут, – ложка мелькала у меня перед глазами: второпях закидывал в рот оставшийся на дне тарелки бульон. 

Вкусно! Обожал мясной суп. Особенно только что сваренный. Особенно когда бабуля на грядке находила уже потолстевшую морковку, небольшую молочную луковичку; брала в сарае маленькую лопату и накапывала корзиночку белой молодой картошки. Кожица у нее тонкая, что бабушка почти и не чистила. Поскоблит чуть ножом, в ковшике всполоснет, нарежет и в кастрюлю. Поварится немного и уже мягкая, вкусная. И супчик от нее был немного сладковат. От осенней уже не так. 

По стеклу застучали редкие капли дождя. Робко, тихо, как заблудившийся ночью в глухой деревне водитель. Свернул, видимо, не туда. У кого теперь в темноте дорогу спросишь… 

Вкусный суп! Еще б тарелку съел точно! Но пора бежать: разойдется дождь. 

– Подлить ковшичек? – бабушка потянулась к крышке кастрюли. 

– Не, бабуль, – бросив ложку, допил оставшийся бульон через край. Схватил печенюшку, макнул уголок в молоко. Ай, нет! Некогда! Откусил намокший кончик, быстро прожевал. Выпил залпом весь стакан и бежать, доедая остаток печенья на ходу. 

– Ужинать раньше приходи, а то исхудаешь совсем, так бегавши, – слышалось с кухни. 

Зашаркал галошами на клеенке, выскочил из двери. Налево уставился – никого. Скамейка у Ананьевых пуста. Всех непогода по домам разогнала. 

Дождь забарабанил по коротко стриженой голове. Крупные холодные капли заклевали в шею. 

Помчался к ребятам, как говорила бабушка, в «средние крыльцы». Почему «средние» – понятно. Дом был на три семьи, на три части поделен. У каждой – своя дверь. Что-то вроде трех квартир. Справа Ананьевы, баба Нина с дедом Геной, жили. Слева Алексеевы. А в «средних» годов до восьмидесятых жила Дуська, старая дева, со своей матерью. Бабушка про нее всегда шепотом рассказывала. Колдуньей называла! Съехала, а Ананьевы эту часть выкупили. 

Только вот почему не крыльцо, а «крыльцы», я не понимал, да и не расспрашивал бабушку. В деревне много слов коверкают. 

Дома они или уехали куда? Гляжу, в закутке за крыльцом велосипеды ребят стоят – дома сидят. И красный велосипед Андрея с двойной рамой и большими колесами (ему худому и длинноногому в самый раз), и синяя «Кама» Иры на месте. Ей, как и мне, удобнее, чтоб колеса поменьше были. Это Андрей высоченный, а мы и ниже, и ноги короче. 

Забежал в сени – темно. Еще после улицы, глаза не привыкли. Не помню, чтоб здесь когда-то горел свет, хотя с потолка свисала пузатая лампочка. И окошко было совсем маленькое: только узкая полоска света стелилась по полу. 

У двери в комнату стояла потертая детская кроватка. Сверху была навалена ненужная, старая одежда, резиновые болотные сапоги, какие-то тряпки. Между рейками бортиков белел кукольный набор для чаепития с погнутыми кружками, блюдцами, а ниже – детские игрушки. Многие из них уже можно было выбросить: машинки без колес, оранжевый потрепанный кот, из живота которого торчала вата, и … Вот ее бы я точно выбросил первой! Кукла! Она всегда пырилась пустыми глазницами. Прямо как из фильма ужасов про рыжеволосую куклу-убийцу. 

И эта уродина смотрела как раз на стену со страшной дверью в кладовую. Самодельная дверь, сколоченная из трех широких досок, с длинными черными крыльями петель, совсем как у вороны. А поверх – старые обои, пошарпанные, выцветшие. Ни разу не видел, чтобы эта дверь открывалась! Справа в косяк был вбит толстый гвоздь. Гнутый, как буква «Г». Дверь на него закрывали. Вон, на дверных обоях дуга какая шляпкой выцарапана. А гвоздь-то крепко держится. Нечасто, что ли, крутят, никто не лазает туда? 

Жуткая дверь! А как страшно мимо нее вечером пробегать! Порой засидишься у ребят. В коридоре свет выключен, на улице темень; бежишь, а сам оборачиваешься: скрипнуло что-то! 

В кладовой почудился глухой звук. Такой как… Когда бутылку лимонада полтора литра опустошишь, пробкой закрутишь и по голове постукиваешь, что дутая бутылка отскакивает, пружиня. Я оглянулся. Всматриваюсь в дверь – вздрогнул от внезапно пробежавшего по коже холодка! В воображении рисовалось, как в кладовке опять раздается еле слышный стук: «Тук, тук», – тишина. И еще странные звуки, как скребет кто-то когтистой рукой по оклеенным доскам. Дряхлая Дуська, в которую вселился демон! И мать ее лежит, как мумия. Внутри, аж, все сжалось от жутких фантазий! 

Резко дернул дверь в комнату – и скорей к ребятам. 

Сердце колотилось в ушах. Дурачок! Сам напридумывал страшилок, сам и перепугался! 

Ира с Андрюшкой сидели за полированным столом; перед каждым – по листу бумаги. Андрюшка, загнув край своего листочка, вытягивал шею, чтобы посмотреть, что же писала Ира. Та всматривалась в листок, потупив голову, водили ручкой по листу. Губы бесшумно шевелились. Увидев, что Андрей подсматривает, резко схватила лист, прижала к себе и недовольно протянула: «Да так нечестно! » – отвернулась к подоконнику. Сверху набросила на себя занавеску, чтоб уж точно Андрей не подглядел. 

– Во что играете? – заинтересовался я. 

– В «Звездный ча-а-а-с», – протянула Ира за занавеской. 

– А покажите слово. Я с вами! 

– Электрочайник, – буркнул Андрейка. 

Я схватил валявшуюся на столе ручку. Вырвал лист из тетради и нацарапал «электрочайник», чтоб слово перед глазами было. Стержень постоянно цеплялся за вспученную потрескавшуюся столешницу, оставляя на листе рваные следы. Подложил еще лист. Все равно царапает. И ручка засохшая! Да ну ее! Вот почему на столе валялась. Позвенел в стеклянной банке ручками с разноцветными колпачками. Все без стержней! Невезуха! Попался сточенный наполовину карандаш. Сойдет! Хоть, пишет! 

Поначалу все было легко, на листе спешно появлялись слова: кит, тир, чай. Даже удалось разглядеть длинное слово «тройник». Но потом отыскивать слова становилось все сложнее. Я смотрел, по сторонам в надежде, что на глаза попадется что-нибудь подходящее. Ира задумчиво глядела в окно, покусывая синий колпачок ручки. Кончик колпачка уже был весь обгрызенный, сдавленный и даже побелел. 

За окном в огороде через дорогу дядя Коля, папа Андрейки, вместе со старшими сыновьями, Антоном и Ванькой, обшивали досками крыльцо нового дома. Эта стройка тянулась все время, сколько себя помню. Дядя Коля стучал молотком, Ваня придерживал доски, чтоб отцу сподручнее было. А Антон сидел на ступеньках и размешивал что-то в большой жестяной банке, краску или лак. Он лениво водил в ней обрезком рейки, постоянно поглядывая на нас, спрятавшихся за тюлем и занавесками. 

Не любил Антон эту стройку, но дядя Коля заставлял. Антону лучше бы не делом заниматься, а пошкодить, нас подразнить. Конечно, старше нас! Меня с Андреем на шесть лет, Ирку на три. Вот и измывался над нами. Друзей-то у него не было, а одному скучно. 

Отыскивать слова становилось все сложнее. Буквы скакали в голове в безумном хороводе, но подходящие слова так и не выстраивались. 

О, вот слово! Нет! Уже такое есть. Эх! Чирикал квадрики в углу листа. Уже все слова написал! Сколько тут? Шептал под нос: «Один, два, три… Семь, восемь». Неудобно так! Слева от каждого слова цифры вывел. Другое дело! 

«Одиннадцать, двенадцать… – цыкал в полголоса этими «дцать», как чихающая кошка – пятнадцать». Много! Больше меня вряд ли кто нашел. 

Еще раз пробежался взглядом по «электрочайнику». «Точно», – царапал новое слово. – «Лак! Да и «крот» тоже». – Список чуть подрос. 

Вспомнил, как Антон как-то раз Ирку испугал. Ира сидела у дома на скамейке, книжку читала. Солнечно было, хорошо. Андрей наматывал разноцветную проволоку на спицы своего велосипеда. В деревне все так колеса украшали. А я просто болтал с ним, сшибая палкой высокую крапиву. В огороде Антон ходил. Спину скруглил, между грядок высматривал что-то. Всегда сутулился. Высоченный, выше нас всех, худой, и спина колесом. Что-то попинал между грядок. Потом сорвал у бочки с водой большой лопух и назад, к грядкам… Когда я опять глянул на него, он уже тихими шагами шел к Ирке, а в руке болтался дохлый крот, которого Антон брезгливо держал через лопух за лапу. 

Сколько было визга, крика и слез! 

Антон всегда шкодил! Вроде, тихий, тихий, а потом как выкинет. Всем доставалось! Ирка с Андреем часто лупили его вдвоем: поодиночке с ним сложно было справиться. 

Я раз за разом прочитывал про себя: «Электрочайник», – хотя понимал, что смысла в этом никакого. Никаких новых слов не увидеть. Андрей давно уже сдался: листок с ручкой лежали в стороне. Андрей шуршал скрученной бумажной лентой – вкладыш от киндер-сюрприза с динозавриками-строителями. Чиркал жирнее галочки над динозавриками, которые ему попались. 

Мы все их собирали. Купим киндер и начинаем: «Ты первый открывай! Нет, давай ты! Хоть бы Апофехина! Хоть бы Геркулдино! » Я все мечтал, чтоб мне прораб попался в белой каске. Диногениус! Когда он Андрею попался, так завидовал. Предлагал на два поменять: у меня спящий повторно попался, и готов был отдать Велозауруса, который тачку с кирпичами вез. У Иры он тоже был – значит, не такой редкий. И мне бы еще раз попался. Андрей ни в какую не соглашался! 

Так хотелось всю коллекцию собрать! А еще мы приносили своих динозавров, раскатывали вкладыш и расставляли фигурки, у кого какие есть, в том же порядке. На троих почти все были. Медсестры Апофехины только ни у кого не было. 

Андрею наскучило и динозавров рассматривать. Уже дергал всех: 

– Ну, все?! Ну, все?! Давайте уже читать слова! Надоело! Давайте в магазин лучше поиграем, – он отодвинул занавеску. – Дождь уже закончился. – Андрей поиграл с аккуратно сложенной на подоконнике стопкой листьев сирени, которыми мы расплачивались в своем игрушечном магазине. Он придавливал ее пальцами и наблюдал, как она пружинит. А потом бережно сдвинул всю зеленую стопку ближе к раме, в уголок. Это был его тайник. 

– Погодь. У меня еще слова есть, – Ира второпях скребла по подоконнику. 

– Я б тоже уже посчитал, – у меня самого слова закончились. В голову больше ничего не лезло. 

Ира не сдавалась. Напишет, покрутит немного в пальцах ручку – и опять слово. 

– Ирка, ты надоела! Короче, я пошел на улицу, – Андрей уже хотел встать, но Ира все же положила свой листочек с длинным столбиком слов на стол. – Пф, – прыснул Андрей, – Короче, я проиграл. 

Андрей бросил свой лист со словами и принялся пересчитывать листики сирени: 

– Зато у меня осталось пятнадцать рублей! – тряс свои сбережения. 

– У Андрея, – Ира быстро закончила считать его слова, – всего девять слов! – посмеялась, глядя на него. – У тебя, Тём, сколько? 

– Семнадцать, – я шлепнул рукой с листом по столу. Я был полностью уверен, что составил больше всех. 

Ира вела пальцем по столбику слов на своем листе и шептала числа. Тихо – не разобрать было. Палец опустился уже в конец листа, и Ира как засмеется радостно: 

– Я выиграла! Я выиграла! – запищала. – У меня девятнадцать! 

– Ну-ка, дай посмотреть, – я с досадой перечитал слова Иры. Действительно, обскакала она меня со своим «кроликом» и «электроном». – Да, блин. Конечно, ты старше нас! – ляпнул с досады. 

– Да, она нечестно играет! – тут же встрял Андрей. 

– С чего это вдруг? Просто ты тупой! 

– Чего ты сказала?! Сейчас получишь опять у меня! – Андрей уже бросил на кровать свои «деньги» и ринулся к Ирке. Ира вскочила со стула, выставила его перед собой, крепко держась за спинку. Андрей метнулся в одну сторону – Ира туда стул. Метнулся в другую – опять переставила. И никак ему. Замахал длинными руками, пытался за волосы ухватить. Ира их в хвост собрала и к шее прижала. Это было самое уязвимое место, когда Андрей злился и нападал на нее. Так и танцевали вокруг стула. 

Не любил, когда они возились. 

Сначала, вроде, в шутку толкались, хлопали друг друга. Потом шлепки становились хлесткими, частыми. А когда большие оттопыренные уши Андрея краснели от злости, то его было не остановить. И лицо его менялось. Лоб рассекала морщина, дружелюбно приподнятые брови становились угловатыми, и зрачки выглядели огромными, как две черные пустые дырки. Даже страшно! Был совсем не похож на себя. Как будто кто-то другой. Я так и называл его – Другой Андрей. Начинал драться, и Ира со слезами уходила жаловаться бабушке. Потом приходила баба Нина с веником, и Другой Андрей получал за свои проказы, закрывался на веранде и лупил подушку, говоря, что бабушка только и заступается за Ирку. Но всего через полчаса щеколда на двери веранды звонко щелкала, и выходил обычный Андрей, а Другой так и растворялся где-то в солнечных лучах большого окна. 

– Давайте в магазин. Андрей дело предложил! – старался отвлечь от затевающейся возни. 

Вроде, затея с магазином отвлекла их. Андрей, запыхавшийся от беготни и злости, присел на диван. Шумно задышал, засопел. Ира поправляла пряди волос, прилипшие на взмокшем лбу. Облокотилась на спинку стула и тоже хватала открытым ртом воздух. 

Я поднялся со стула. Пойду за накоплениями в тайник. 

– Я за деньгами сбегаю. – Чтоб каждый раз не обдирать куст сирени, я прятал свои «деньги» в сарае под доской. Правда, через два-три дня вялые зеленые «купюры» совсем не доставляли удовольствия, и приходилось опять обрывать ветки. На удивление, бабушка совсем не ругала меня за это, а наоборот говорила: «Щипай, щипай! Потом цвести будет кучно! » 

Ира покрутила волосы на пальце и с печальным лицом заявила, что у нее совсем не осталось денег с прошлой игры. Во, как! Почти всегда кассир, а без денег. Просила подождать, пока нарвет новых. К Алексеевым ближе бежать. И сирень у них пышная. Пока пышная. Если каждый раз терять деньги, то по всей улице лысые кусты будут стоять. 

Ира открыла дверь в темный коридор. По двери стукнул увесистый крючок (на ночь на него дверь закрывали). Неуверенно шагнула через небольшой порожек и встала. 

– Ну, чего встала? – подталкивал ее сзади. 

Ира поморщилась, потерла рукой глаз: 

– Бабушка говорила, про какие-то деньги игрушечные. 

Ира вспомнила, как их бабушка, видев нашу игру, говорила, что прошлой осенью находила коробку из-под разноцветных леденцов. Хотела ее выкинуть: думала, что пустая. Потрясла, открыла, а там, как она сказала, бумажки разноцветные. Оставила, вдруг это наши игры какие-то. 

Совсем забыли про деньги от «Монополии»! Самой игры, фишек уже давно не было. Я и не видел ее никогда. Зато деньги как раз сейчас пригодились бы. 

Где только они? Все уставились на заваленную чем только можно детскую кроватку.