Я прибыл на точку во время, не смотря на то, что жил на другом конце города. Книжный магазин находился в небольшом ТЦ, странным образом разделенном на четыре корпуса. Большой магазин в маленьком торговом центре - он занимал почти весь верхний этаж одного из строений.
Постоял какое-то время посреди зала, глядя в окно, пытаясь вспомнить, на что эти здания кажутся мне похожими, но высокий лысый мужик быстро вывел меня из оцепенения.
- Ты новый сотрудник? Нам звонили насчет тебя! - он протянул мне крепкую руку. Я быстро вычислил в нем бывшего спортсмена.
- Да…
- Сергей.
- Здравствуйте, - ответил я ему вяло. - Белый верх при мне. Да и черный низ…
- Да это… - отмахнулся он. - Ты можешь хоть в каком приходить, главное, чтоб на работе был по форме одет. То есть можешь просто переодеваться.
- Понял.
-Осваивайся… с директором познакомишься сегодня попозже.
- Ок.
- График гибкий, но договариваться заранее… ну, ты в курсе, наверное.
Позже мне расскажут, что в прошлом у него был неплохой бизнес, но он прогрел. Теперь он работал неофициально финансовым консультантом на кого-то и подрабатывал здесь. Холодность и практичность ощущалась в нем с первых минут общения, конечно, в разбавлении с тактичностью и вежливостью. Не вызывало сомнений, что его основная деятельность вполне была ему под стать.
Понятно было, чего от меня хотели - активности. Как и понятно то, что эту активность я со временем сменю на апатичность. Как и в отношении многих других занятий, впрочем. Но был первый рабочий день, и я напрягался. В этой дешевой игре пока что был какой-то дурацкий азарт и я приставал к покупателям. Почти ко всем, предлагая помочь, хотя помощь скорее всего была пока нужна лишь мне. Однако в конце рабочего дня ко мне подошел Сергей и сказал, протянув всё ту же полную пустоты и мнимого уважения ладонь:
- Нам очень понравилось, как ты работаешь… молодец.
- Ну, и прекрасно, - я улыбнулся ему так, будто по-другому не могло быть, пожал руку и ушел, будучи почти уверен, что меня оставят на этом месте. Мне, после года ожиданий и безработицы всё это казалось почти… не то что сказкой, но неплохим началом. Правда, началом чего?.. впрочем, было неважно, хотя за первый месяц мне обещали дать лишь нищенские двенадцать тысяч. После же того как меня оформят по всем бюрократическим канонам, я буду получать на три тысячи больше плюс проценты с продаж. Если меня назначат продавцом, вместо должности младшего продавца, которую я занимаю изначально, начну получать восемнадцать… но я об этом пока не думал.
В громадных колонках часто играла песня Animal Джаz - Токсикоз. Эта песня никогда мне особо не нравилась, но стала моим невольным спутником на ближайшие полгода, если не год. Её упорно крутили в ту пору по Нашему Радио, которое время от времени включали некоторые сотрудники магазина, но если заступал Филипп - тридцатилетний интеллигент, выглядевший гораздо моложе своего возраста, очень похожий на Кролика из советского мультика про Винни-Пуха, то магазин погружался в атмосферу современного джаза и экспериментальной музыки. Мне это нравилось больше, хотя едва ли меня можно было назвать ценителем.
Местный контингент смотрел на меня по-разному, некоторые довольно презрительно и высокомерно по причинам абсолютно непонятным - я быстро привык к этой херне. Низкорослая толстая женщина с тупым лицом по имени Равиля отчего-то ненавидела меня сугубо. Все старались звать её ради корректности Лилей, но я продолжал ее называть по имени и отчеству - Равиля Саидовна, особенно отчетливо повторяя отчество, отчего та злилась и еще больше становилась похожа на мультипликационную хрюшку… но об этом я не рисковал говорить ей в лицо. В скором времени она исчезла.
Во второй день ко мне подошел Илья Игорев, сталинист, крепкий военный парень, который даже на гражданке носил армейский ремень с тяжелой бляхой, на которой красовались серп, молот и звезда. Я не был знатоком истории, более того, я был невеждой. Я этого стеснялся, но никогда не скрывал. И, тем не менее, никогда не верил молодчикам вроде него, которые восхваляли эпоху, в которой не жили, а если и застали что-то, то только косвенно… чем они восхищались? Чужими воспоминаниями и беллетристикой, сомнительной статистикой и прочей ерундой. Впрочем, со временем от антисоветчины, так же как и от ностальгии по “железному занавесу”, начинает тошнить, потому что ругать умерших тиранов слишком выгодно и легко для нынешнего режима. Это как дразнить мертвого льва - безопасно и удобно. Иными словами - это превратилось в популизм, а популизм - дрянь.
Первый вопрос, который он мне задал тогда:
- Ты служил?
- Нет.
- М...
- Не взяли.
- О… а что так?
- Нейродермит, - спокойно ответил я и показал свои потрескавшиеся пальцы.
- Фу… - поморщился Илья и тут же выразил надменное подозрение. - Не знал, что с этим не берут в армию.
- Ну, что ж… теперь будешь знать, - я улыбнулся и фамильярно хлопнул его по спине, оставив ключ от кассы. - Я курну?
- Отмазался что ли?.. - вяло пробубнил он, поводя крупными плечами.
- Нет, - на ходу ответил я ему. - Думал возьмут. Оказалось, что еще и дурак - оружие нельзя в руки давать, а то поубиваю всех. Сорваться могу. Понимаешь?..
- Понимаю… - поджал губу Илья. Это слово, как я заметил позже, он любил повторять, будто оно немного повышало его в звании с каждый разом. Повторять степенно и многозначительно.
- Шучу, конечно. А если кого из твоих знакомых брали с таким диагнозом… я хз, все вопросы к военкому.
- Ок, я тебя услышал.
Тут я понял, что на одного недоброжелателя у меня здесь стало больше.
Ирина Марковна была заклятым врагом Ильи. А потому, несмотря на откровенно отталкивающую внешность, была мне симпатичнее, чем он. У нее был муж, почти инвалид, и пара подросших детей. Когда-то супруг был выдающимся гитаристом, учил играть Лаэртского… но, как известно, всё течет, всё меняется. И далеко не всегда в лучшую сторону.
В глазах этой женщины, запрятанных по ту сторону толстенных очков, таился целый кладезь ненависти к окружающему миру и людям. И я, конечно, не нашел бы контраргумента для того, чтобы эту ненависть погасить.
В мыслях у меня иногда рисовались карикатуры на сотрудников: например, колизей из книжных полок, Илья в образе гладиатора и Ирина в образе разъяренного льва. Если б я умел рисовать получше, я б изобразил эту миниатюру, но увы - мне оставалось только посмеиваться своим гротескным идеям.
- Что ржешь? - спросил Илья. – Может, вместе посмеемся?
- Да так, - соврал я ему сходу. - Анекдот вспомнился.
- Какой?
- Слышал тюремный, про “один нюанс”?..
- Слышал… - брезгливо отмахнулся Илья и пошел дальше по залу, шевеля своими жирноватыми боками.
Сработало наполовину: вместо Ильи на полусогнутых подошел охранник Саша. У нас было три охранника, всех по иронии судьбы были тезки и все были ментами. Тогда милиционеры еще не превратились в полицейских. Этот Александр был самый приблатненный и молодой.
- А ну-ка, - широко улыбнулся он, хлопнув ладонью с золотым перстнем по стойке у кассы. - Давай за анекдот!
- Ну, смотри, - пришлось продолжить анекдот, который я и сам не очень любил. - Подходит к пахану шестерка на зоне и спрашивает…
- Ага, ну-ну, - Саша молодой был в предвкушении дозы ядреного юмора.
- Чем, мол, порядочный заключенный отличается от петуха?
- А-ха-ха…
- Тот говорит ему…
После финала Александр, от души погоготав, вдруг стал очень серьезным.
- А вообще, - заключил он, чавкая жвачкой. - Не нравишься ты мне…
- Неужели?
- Ага… ну, ты мутный немного такой, груженый, б**, понимаешь?
- Понимаю.
- Проще будь! Люди к тебе потянутся! - одарил он меня табельной улыбкой и ушел в неизвестном направлении.
Он был носителем почти что классического гоп-архетипа. С дутыми золотыми цацками, бритой башкой под ноль в сочетании с жидкой челкой, барсеткой и всей остальной дрянью… потом менты откажутся охранять эту контору и начальству придется нанимать людей откуда попало. Оно и к лучшему, подумается мне тогда. Впрочем, всё это было не моей головной болью.
Я любил залипнуть в моменты между наплывами покупателей в одно из окон. Они были огромными здесь - во всю стену, без преувеличения. Особенно красиво через него наблюдать рассвет. Но это будет потом - зимой, когда дневное время сократится. Хотя вид из окна радовал меня и летом. На переднем плане стояли горстки уцелевших хрущевок, а за ними высились массивы высотных новеньких зданий. Это были просто колоссы в отношении пятиэтажных малышей. В такой же вот пятиэтажке провел немало времени и я в детстве, да и в окрестных дворах. Да уж, были места и благополучнее…
- Ну, что? Как ты? Освоился? - девочка похожая на располневшего совенка, Маша Крупомолова, возникла передо мной как из-под земли.
- Ну, так… более-менее. Я вроде справляюсь ведь?
- Как кассир, да… но как консультант тыыы…
- Понял тебя. Меня увольняют?
- Да нет! Просто будешь больше стоять за кассой…
- А, ну, ок. Я, вроде как, даже не против.
- Ну, и отлично. Просто ты почти ничего не продаешь из приоритетных товаров.
- Я не хочу впаривать людям говно. Потому что продукция нашего издательства частенько, правда, говно…
- Мы все это понимаем, но… - Маша стала нести какую-то суетливую чушь про солидарность и общее дело, корпоративную политику и этику.
- Маша, - прервал я её наконец. - Я понял, постою за кассой. Мне не принципиально.
Она облегченно вздохнула и даже, улыбнувшись, мне поклонилась. Это было лишнее, конечно. Видимо она опасалась этого разговора, который ей поручили. Но обезьяна в моем лице оказался не такой уж тупой и дикой. Да… не все были рады меня видеть в качестве шестеренки в большом магазине этого большого торгового холдинга, но на их мнение я плевал. Мне нужно было с одной стороны занимать себя чем-то помимо алкоголя и чтения в этой жизни, с другой стороны - хоть что-то зарабатывать, чтобы если уж не быть для родных опорой, то хотя бы не быть обузой.
Я даже знал, кто поручил ей этот разговор - одна из старших. Её подруга и тезка. Длинная, потрепанная жизнью мать-одиночка. Печатниковой было, наверное, близко к тридцатнику, она выделялась из общей массы кривыми зубами и обвисшим выменем - на грудь это было не похоже. Она, как я понял, была из множества тех, кто любил плести здесь интриги: то ли в отместку, то ли со скуки, то ли ради неясной выгоды. С новым директором, перед которой она успешно семенила, у нее появились новые возможности, новые горизонты. Смена начальства, кстати, произошла через всего какие-то пару недель после моего прихода - на место рыхлой дамы, напоминавшей усталую учительницу средних классов, пришла строгая подтянутая невысокая женщина. Родом не то из Азербайджана, не то из Таджикистана…
- Ну, - вздохнул Сергей. - Теперь нам будет полегче.
Мне не совсем было понятно, кого он подразумевал под «нами». Но почему-то я был уверен, что к “нам” вряд ли имею какое-либо отношение.
***
Июнь прошел и меня зачислили в штат. Пока что я не метил на самостоятельное проживание, вопреки своим давним мечтам. В глубине души я и сам понимал - ничего хорошего из такой “самостоятельной жизни” сейчас, наверное, и не выйдет, кроме укоренения в пьянстве и превращении гипотетического жилья в притон, где будут зависать регулярно мои собутыльники.
В посильной лепте в семейный бюджет родственники абсолютно не нуждались, но регулярно закидывали меня кучей неудобных вопросов:
- Скажи, зачем ты учился пять лет в ВУЗе?
- В течение всех пяти лет меня мучил тот же вопрос.
- Ты долго собираешься так жить?
- Какое-то время… всё временно, в конце-концов.
- Ты ищешь что-нибудь еще?
- Я слишком долго искал что-то еще…
Но в моих руках теперь оказалось некоторое пусть небольшое, но количество денег, что отразилось на оборотах употребляемого алкоголя, а точнее на их увеличении… я даже начал иногда платить за друзей и прощать небольшие долги.
Разочарование приходит зачастую очень быстро, особенно, если касается работы. Наивно было ожидать другого. Тем более что людям по большей части было плевать на нормальную литературу, которую я старался советовать. Да и за чем приходили они? За канцтоварами, учебниками, за второсортными детективами и фантастикой, псевдоисторическими бестселлерами, за которых уже говорила пошлая обложка или какой-либо популярной книжкой, которую на тот момент раскручивали всюду. Некоторым настолько надо было быть в тренде, что литературную попсу покупали, даже не смотря на то, что заведомо её не прочтут. Помусолят, потреплют, почитают в лучшем случае четверть или треть. И все дела. Им было не жаль отдать 700 с лишним рублей за фолиант, который в ближайшем киоске продавался за 500, а то и вовсе за 400.
Как-то раз я не выдержал, увидев перед собой весьма небогато одетую немолодую женщину, решившуюся взять свежий и дорогущий том Пелевина:
- Знаете… - наклонился я к ней, прошептав краем рта. - Эта же книга тут в переходе продается дешевле почти на треть…
- Да Вы что?.. - воскликнула она, но к моему счастью тоже шепотом.
- Только тихо… я этого Вам не должен был говорить.
- Спасибо большое… всё-таки не зря я верю в наш народ! - это было и смешно, и умильно.
Конечно, я не делал так часто. Я был не враг себе, но иногда случалось…
А бывало, обнаружив разницу в цене, покупатели возвращались сами, но слишком поздно - книги не подлежали ни обмену, ни возврату согласно законодательству. Если только речь не шла о типографском браке. Они пытались ругаться, я отсылал недовольных к старшим смены или прямо к начальству. Вроде никто не был против такого перевода стрелок, а я экономил нервы. Я с некоторой завистью наблюдал, как легко и непосредственно ведут себя некоторые коллеги во время этих перепалок, а у меня и без того иногда сжималось все внутри при появлении какого-нибудь хама перед моей кассой с идиотскими вопросами и претензиями. Я был уверен, что однажды не выдержу, и всё закончится дракой, но пока это было лишь предвкушением.
Илья, то ли шутя, то ли всерьез, называл эту точку - книжный бутик… цены тут и, правда, были завышены, чаще всего, до неприличия. Мне приходилось тщетно объяснять покупателям, что я не могу ничего сделать со стоимостью товара, что не я устанавливаю ее, что я в конце рабочего дня вовсе не кладу пачки вот этих денег в карманы. Чуть позже просто стал доставать жалобную книгу и класть на прилавок. Недовольный посетитель окидывал ее взглядом, будто она тоже продавалась и он как бы не знал, брать ее или не брать. Затем переводил взгляд обратно на меня, махнув на всё рукой и так и не решившись сделать запись, расплачивался. Иногда люди оставляли свои претензии. Послания в “Книге отзывов и предложений”, конечно, бывали обоснованные, но чаще крикливые и глупые, а самое главное исполненные надежды, что будут прочитаны и даже удовлетворены. Читались они в основном сотрудниками магазина. Читались с улыбкой, порой с откровенным хохотом.
Начались торфяные пожары в совокупности со страшной жарой. Картина складывалась почти апокалиптическая. При крайне плохой видимости и духоте нельзя было открывать окна, дома по этой причине находиться было крайне тяжело.
Место работы было самым настоящим спасением - там был кондиционер, что существенно увеличило наплыв покупателей. Я всё же выходил иногда в задымление улицы - перекурить. Бомж, собирающий бутылки рядом, однажды несмешно пошутил:
- Зачем сигареты тратишь?.. Газету сверни и вдохни поглубже! Хехе…
Подозвал его жестом. Он неспешно и недоверчиво прошаркал ко мне, в этом ужасном смрадном торфяном тумане, напоминая какую-то нечистую силу. Я кинул ему червонец.
- О… ну, чё… спасибо!
Задымление достигло даже станций метро. Не помню, когда такое было последний раз на моей памяти. И, разумеется, торф горел не только в Московской области - по России то тут, то там, как мне рассказывали, вспыхивали пожары. В некоторых областях творился сущий ад… не знаю как где, но, Слава Богу, во второй половине августа дым почти покинул столицу. Исчезли случайные захожане, которые посещали книжный, чтобы подышать, но их сменили сезонные мамы-бабушки, закупающие школьное барахло ко дню знаний. Наиболее благоразумные занимались этим заранее, прочие же погружались в эту вакханалию ближе к заветной дате. В магазине начинался бардак и творился весь сентябрь, кучи психов и психичек наводняли зал, пролетали передо мной пестрые очереди, осыпая, как конфети из хлопушки, ластиками и точилками, карандашами и ручками. Я сосредоточенно собирал всё это, вручную вбивая артикулы, иногда артикулы были написаны неверно:
- Х**и ты пробил тут?.. - с вялым раздражением произносил Илья.
- Какой номер набит - такой и пробил, - с взаимной неприязнью отвечал я ему.
- И кто теперь за это заплатит?
- Кто лепил, пусть тот и платит, - я продолжал работать, ожидая что Игорев, нависший надо мной, даст мне в ухо, но нет…
- Ладно… хер с ним. Давайте чек девушка… сделаем возврат, - на прощание пронзил он меня своим острым, как штык, взглядом.
Плевать на личное. У меня было слишком много работы. Открыты были все три кассы, и к каждой была огромная очередь. Это был экстрим. Порой график был даже не 2 через 2, а 3 через 1.
Впрочем, выпивать мне это не мешало - на два выходных я стремился уйти в мини-запой. Таким образом, чтобы вечером рабочего дня начать и закончить во второй выходной утром. И что уж кривить душой, что вовремя закончить получалось далеко не всегда… но в тот момент до моего утреннего перегара не было никому дела - главное, чтоб я был трудоспособен на кассе, а я всё-таки держался, как мог. Лишь в конце сентября, когда уже беспросветный поток минул, обещая нам всем хорошие премиальные, я слег - организм, ослабленный напряженной работой и алкоголем, существенно сдал. На больничном, конечно, не пил. Если я не спал, то вяло читал Иванова “Географ глобус пропил”, который не оставил толком никаких внятных впечатлений, и старался абстрагироваться от ломоты и озноба во всем теле. Да уж… это было хлеще любого похмелья. Курить я почти не выходил и даже немного разучился, но быстро вспомнил.
Одно было хорошо в тех напряженных днях сентября - за работой время пролетало незаметно, пусть почти без перекуров и с урезанным обеденным перерывом. Не очень радовало другое - так могла пролететь вся жизнь или же её основная часть, и потому внутри что-то тянуло ни то обличительно, ни то наоборот - предательски. Тянуло, а точнее вязало, как вяжет во рту в детстве, если сдуру набить его черноплодкой.
Всегда есть эта болезненная мысль, что предназначен в жизни для чего-то большего и яркого, чем повседневная серость, кажущаяся еще более ужасной от того, что она многих и правда устраивает. И становится еще болезненнее, когда понимаешь, что эти точки роста, ведущие к той другой жизни, или переломные моменты… как угодно назови их, были в прошлом, были. И, не смотря на то, что они были, ты предпочел им спокойствие, безопасность. И речь, конечно, не о возможной карьере, деньгах и тому подобном…
Но теперь в любом случае уже было поздно. Оставалось только надеяться, что больше не облажаешься или хотя бы не так сильно.
А пока что я вернулся на своё место за кассой, сдав наспех закрытый больничный и получив с запозданием зарплату, которая была кстати. Да чего уж там… она была кстати всегда. Температура еще держалась, но вроде уже почти не колбасило. Даже позволял себе снова выпивать, стараясь держать меру.
Странное дело. Через продолжительное время работы на кассе начинаешь ловить себя на мыслях, что в этом месте что-то не так. Будто пропуская через свои руки кучи товара и денег, пропускаешь и через себя какую-то дурную энергию или что-то наподобие того. Причащаешься чего-то грязного и даже деструктивного.
Хотя, с другой стороны, со стороны рациональной - это был просто магазин книг и работать в нем было все таки приятнее, чем в каком-нибудь офисе. Но, конечно, менее прибыльно.
Еще в глаза бросалась любовь к холуйству, особенно среди покупателей среднего класса. Не столько среди откровенных буржуев или, тем более, бедняков, а именно среди типичных мещан - некоторые считали, что их должны буквально облизывать, все их манеры источали небывалую претензию, но, правда, непонятно на что… Видимо богатым, как правило, нужно было меньше самоутверждения, т.к. им не требовалось особо ничего уже никому доказывать, а бедные предположительно просто похоронили свои амбиции или, может, просто не имели. Мне, по всей видимости, тоже суждено было стать бедным однажды. Всё к этому и шло.
***
- Да… девяностые были хорошим временем, - заключил Гарик, выдыхая клубы дыма сквозь желтые неровные зубы. Он работал совсем недавно, но делал успехи. Был постарше меня лет эдак на пятнадцать, имел солидное пузцо и о девяностых знал не понаслышке - все годы им были потрачены на клубные тусы и наркоту, так утверждалось по крайней мере. Насколько ему можно было верить неизвестно, но рецепт винта он воспроизводил уверенно, наизусть.
Ко мне всегда тянулись маргиналы. Или, может, я тянулся к ним… В любой компании, если находился человек с поломанной судьбой, да еще и с судимостью в придачу, мы с ним неплохо находили общий язык. Специально я не стремился к этому, но отчего-то получалось так.
- Да? - спросил я Гарика после некоторой паузы, не глядя ему в лицо. Мы сидели рядом на облезлой оградке возле торгового центра, накинув куртки. Было уже промозгло и холодно по той поре.
- Конечно, - ответил он, покосившись на меня щелками глаз, будто удивляясь моим сомнениям. - Было больше свободы. У меня еще и деньги были тогда…
- Далеко не у всех они были в те времена. Впрочем, как и сейчас.
- С этим не поспоришь, - хмыкнул он и пульнул окурок в урну.
- Я в девяностые мелкий был, но кое-что помню. Вернее, помню свои впечатления.
- Да ну?..
- Ага. Вокруг была как будто огромная барахолка, понимаешь?.. Или дух такой был что ли…
- Что ж… возможно, ты и прав.
- И люди окружающие… - продолжил я. - Ворчливое недоверие одно. Ребенком мне это было непонятно, дико как-то.
- А теперь?
- А теперь уже и не знаю… люди просто были помешаны на выживании, наверное.
- Да… а в нулевые повернуты на стабильности стали. Посмотрим, что десятые принесут.
- Посмотрим, - согласился я и пнул бычок в ту же сторону, что и Гарик.
В тот же вечер мы отправились в кабак, не смотря на позднее время. Взяли пиво и по рюмке водки. Затем еще по одной рюмке. Почувствовав, что долго я такой натиск выдерживать не смогу, решил ограничиться пивом.
Всё было бы ничего, но с нами подрядился новый ухажер Печатниковой по прозвищу Жила. Ухажер и по несчастью наш сотрудник. Этот пацан был даже младше меня, но старался, как дурак, изо всех сил пить с Гариком на равных. Закончилось всё для него в туалете…
- Отец у меня умирает, - заключил спокойным тоном Гарик, когда мы остались тет-а-тет.
- Да ну?
- Рак. Что ты хочешь… - выдохнул он и прослезился, утерев рукавом глаза. - Я из Тамбова сам.
- Понятно.
- А жена… она примерно твоя ровесница. Она, короче, торчит на таблетках. Стоят они немерено. И я почти всю зарплату спускаю на них. Иначе она меня просто вышвырнет… она может, х**и.
- Ты у нее не прописан, значит?..
- Да был когда-то. Потом мы развелись, потом опять стали жить вместе. Долгая история…
- Да уж.
- Если сможешь 500 рублей мне завтра одолжить, буду благодарен. С зарплаты отдам.
- Хорошо. Попробую.
В отличие от Жилы, Гарик был будто бы просто сильно расслаблен. Алкоголь его не забирал так сильно.
- После моих экспериментов… меня уже не тошнит. Меня тошнит от жизни. Тошнит от многих вещей. От алкоголя я не блюю… Удивишься, кстати, но я до сих пор работаю сомелье по второй профессии.
- Серьезно?
- Ага, - коварно улыбнулся Гарик. - Винцо любишь?
- Нормально.
- Намучу нам сухого или полусухого с тобой. Такого, какого ты просто так не найдешь.
- Договорились.
- Отлично.
Мы стукнули кружки. Гарик влил в себя еще одну порцию водки, залив всё это половиной от оставшейся кружки. Жила наконец вернулся. Растрепанный, помятый и влажный, будто нырял в сливной бачок.
- Ну, что выпьем еще?! - спросил он, безумно таращась на нас.
- Да отдохни сядь лучше… - вальяжно заключил Гарик. - Сейчас блевать по второму кругу пойдешь еще, не дай Бог.
- Да я еще бы…
С Гариком мы бегло переглянулись и пришли к какому-то внезапному молчаливому консенсусу:
- Знаешь, поеду-ка я.
- Да я тоже сейчас, - отозвался Гарик и медленно встал, изо всех сил стараясь держать равновесие.
- А я куда?!.. - Жила вознегодовал. Он был согласен блевать ночь на пролет, прерываясь на антракты в виде бессвязных диалогов и отчаянных попыток выпить еще.
- Поехали со мной? Устрою на ночь. Место есть. Ты ж до дома сам не доберешься, время посмотри - он жил в еще более дальней заднице, чем я.
- Да у меня там уже не ходит ничего…
- Главное не буянь… ну, и не блюй больше.
- Да не, я прочистился хорошо.
- Смотри… ну, давайте. Пусть рассчитают.
Нет. После моего великодушного жеста дружбы у нас не возникло. И Слава Богу… он, конечно, отблагодарил меня на словах, но его вторая половина и наша непосредственная начальница стала ненавидеть меня еще лютее. Будто бы я подбивал его на все те пьянки, после которых он едва живой приходил на работу, а они долго и ревностно выясняли отношения в подсобке, делая вид, что их никто не слышит. Слышала их, впрочем, добрая половина магазина, а заплаканное раскрасневшееся лицо Печатниковой, светилось еще долго, как семафор, но мне не было её жаль. Я был не лишен сочувствия к окружающим. Безусловно. Но ни в этом случае. Ни в этот раз.
***
Обеденное время составляло примерно 30 минут. За это время можно было либо сбегать к ларькам и купить относительно пригодную для употребления еду, либо разогреть какую-нибудь принесенную из дома.
Пережевывая смешанные с мясом макароны, а иногда гречку, я пялился на кромку соседней высотки из нашего кухонного закутка. И в эти самые моменты чувствовал себя как никогда в рабстве, поэтому я не любил перерывы. Не любил это место, не любил людей вокруг… но я всё-таки им сочувствовал.
Что мои сотрудники, что покупатели. Я порой сочувствовал и тем, и даже другим. Первым - из-за чрезвычайного порой трудового напряжения и общей участи со мной, вторым - из-за того, что их нередко тупо обманывали, и те даже будто бы понимали это, и были не против быть обманутыми. Возможно, так проще было для них…
Идя по простому пути, впрочем, гораздо проще паскудно кончить. Каждая серьезная ошибка, как болячка ожидает осложнения. И никто тебе её не нащупает специально, и не покажет. Если только ты сам не заглянешь в себя честно и бескомпромиссно.
У меня давно возникло чувство, что я проклят. Что нечто дурное идет за мной по пятам и не нападает в открытую только по каким-то неясным причинам. И это будто чувствуют другие люди, чувствуют подсознательно и сторонятся меня. Или, по крайней мере, стараются держать дистанцию, сохраняя толику любопытства. Я не знал, почему получается так, но стал принимать как должное. Уже довольно давно.
Тем временем менты на охране сменились кавказцами. Был среди них и метис Магомед, который любил подойти ко мне и поговорить о жизни, предлагая понюхать кокаин, который именовал “мужским кайфом” и сходить в сауну со шлюхами. Наполовину дагестанец, наполовину чечен.
- Мага мне так и сказал, - подтвердил Гарик на перекуре. - Тебя он очень уважает. С таким, как ты, он бы в разведку пошел.
- Только я б с ним вряд ли…
- Что так?
- Не доверяю.
- Почему?
- По ощущениям…
Однако Мага отдал все-таки мне 500 рублей, которые одолжил ровно в срок, перед собственным увольнением - его уволили за пьянку на рабочем месте. Нескольких русских охранников, предшествовавших ему, уволили по той же причине - людям попросту было скучно сидеть целый день на одном месте и они добавляли красок в свои будни прямо в подсобке магазина. Магомед же мог пропасть на час где-то на улице и вернуться уже "в сопли".
- Слушай, я люблю русскую девушку, - заявил он как-то раз. Говорил он без акцента.
- И?..
- Братан… я, понимаешь, её люблю. Она согласилась принять ислам. Я не прав?
- В чем именно?
- Что она из-за меня примет ислам...
- А она раньше была православной?
- Хрен знает…
- Ваше дело… я тут вам не судья и не начальник. Для меня лично грустно слышать, когда кто-либо уходит от веры.
- Веры во что?
- Скорее Кого.
- Ну?..
- Во Христа, очевидно же…
- А ты верующий значит? - неожиданно спокойно и тихо спросил Мага. Он был ниже меня и даже еще более худой. Весь его повседневный гонор непонятно откуда рос и на чем держался.
- Верующий из меня, конечно, так себе… но кутить с коксом и проститутками я, как ты уже понял, не стал бы. Извини уж.
Был также толстопузый кабардинец Аскер, который вечно иронизировал на тему выходивших из магазина покупателей. Усталый и серьезный. Он был бывшим бандитом, подчеркивающим иногда вскользь, что бывших бандитов не бывает. По сути, охранником он тут числился лишь вроде как для вида и временной подработки.
А еще был Мурат. Тоже из Кабардино-Балкарии. Здоровенный, как шкаф. Наше знакомство свершилось так:
- Привэээт, - мощная лапа сжала мою руку.
- Ну, здравствуй.
- Ты мэня, нэ бойся… солдат рэбенка, нэ обидыт!
- Какой я тебе на хрен ребенок?.. - ответил я с негодованием, но почувствовал слабость и неубедительность в собственном голосе, а это было главной промашкой. Дело ведь не в слове, а в духе...
- Да ладна тэбэ… - отмахнулся он и отошел в сторону.
Когда я пошел на перекур он опять подошел ко мне, однако, уже без прежней бравады:
- Тут такоэ дэло…
- Чего еще?
- Ты кюрить?
- Да.
- Там ларёк рядом. Можэшь мне нэсколька слоек кюпить?
- Что сам не сходишь?
- Начальницэ нэ пускаэт…
- Ох, б** - выругался я вслух. - Ну, давай деньги - будут тебе слойки.
- Спасибо!
Пока я покупал и отдавал ему выпечку меня не покидало чувство, что я кого-то предал… а он радовался как ребенок, а вовсе не как солдат. Еще чувствовал, что вот он мир слабой мягкотелой современной Европы и всё ещё сильной Азии… или Кавказа. Не важно даже было, что я проиграл. Снова проиграл. Просрал свою точку роста. Изнеженная цивилизация проигрывала первобытности уже давно. В сотый или двухтысячный раз. Где-то незримо уже были расставлены приоритеты.
Вот он. Он годился в солдаты. Он мог бы убить или защитить. Но, полагаю, первое ему было бы приятнее… я очень четко видел его - сжигающего населенные пункты, насилующего женщин и бросающего в огонь детей. Он мог бы спокойно принять то, что ему приказали, внушили, а я бы вряд ли, и дело не в высокой морали или недостаточной силе.
Согласился бы быть на тот момент, кем угодно, можно даже сотрудником книжного магазина, но воевать я был не готов - мне хватало войны внутри самого себя. Я этим не гордился, конечно, скорее наоборот.
Хорошо, что не было войны здесь и сейчас, иначе Мурат мог бы стать героем. Непонятно на чьей стороне, правда…
Однако он рассказывал мне немало интересных историй. Как в их ауле кавказские овчарки рвали по несколько волков за ночь, как он сам приручил почти дикую собаку, пока служил в армии. Но, конечно, друзьями мы из-за этого не стали. Да и не всему, что он мне рассказывал, я верил.
***
Зима, как всегда, подкралась незаметно. Помещение магазина в силу больших размеров очень плохо отапливалось. Продавцы липли то и дело к батареям возле огромных окон, которые, в свою очередь, бездарно отдавали тепло холодной улице. Я был за кассой и почти был лишен такой привилегии.
Холод стоял в помещении лютый. Мои руки, и без того покрытые болячками, становились фиолетовыми. Кожа начинала сползать с ладоней. Одному Богу было известно, как я умудрился не занести ничего в раны за всё время работы здесь, копаясь в денежной грязи и типографской пыли.
Всё усугублялось использованием химиката для снятия ценников. Несмотря на приятный цитрусовый запах, этот спрей был достаточно сильным растворителем, чтобы, например, оплавить пластик… или сжечь верхний слой кожи.
Я стоял за кассой в двух свитерах, впрочем, некоторые умудрялись напялить на себя и больше, а от пола промерзала наглухо подошва обуви. Даже через картонку, которую я стелил под ноги, холод пробирался в башмаки.
Синий. Так звали одного паренька, который работал с нами. Это была его фамилия, а имени будто не помнил никто. Флегматичный, полный, очень начитанный. Они проводили достаточно много времени с Филиппом, обсуждая джаз. Как-то раз он даже зачем-то притащил саксофон на работу…
- Как ты? - спросил я, видя, что он идет мимо, обмотанный шарфом.
Он молча встал передо мной, показав руки в теплых варежках.
- Везет.
- Так и ты надень.
- Нет… я пробовал. Надо чувствовать купюры пальцами, иначе обсчитаться можно. Да и просто не удобно.
- А ты надень перчатки без пальцев.
- Идея… - поблагодарил я его, зная, что не буду следовать этому совету. Перчатки всё равно стану грязнее половой тряпки к середине рабочего дня и начнет зудеть кожа под ними. Ему было проще - за кассой он почти не стоял…
Так получилось, что на обеденный перерыв мы попали вместе. В закутке было тепло. Из древнего холодильника “Зил”, видимо кем-то подаренного магазину, Синий достал мягкую пачку сгущенного молока, которую стал неспешно потягивать прямо из носика. Он не заедал её хлебом и даже не пил при этом чай.
- Хочешь? - спросил он равнодушно, подняв взгляд от книги. Он всегда был не многословен.
- Нет, спасибо, - мне не очень хотелось превращать обслюнявленную упаковку сгущенки в трубку мира или во что-то вроде. - Что за книжка?
- Олдингтон. Называется “Все люди враги”.
- Название интригует.
- Неплохая. Действительно…
- И содержание соответствует?
- Вполне.
- Солидарен с автором?
Синий нехотя отложил книгу, и мне стало даже немного неловко, что оторвал его от чтения, которое было одним из самых любимых его занятий.
- Ты знаешь… не то, чтобы все люди, но… да. Ничего не могу с этим поделать. Я не то, что не люблю людей… не люблю скопления людей, понимаешь?
- Да многие так. Тут нет ничего оригинального.
- Ну, а коллектив тебе как?
- Как сказать, - помедлил я, пытаясь прикинуть, как бы выразиться так, чтобы мои слова не были использованы впоследствии против меня. - Я часто смеюсь над некоторыми тут в душе, будто вижу их анимированные карикатуры. В целом, у нас тут, конечно, тот еще цирк… но и я, согласись, тип тот еще… видно же, небось, что я постоянно с похмелья?
- Прям постоянно?
- Ну, хорошо. Не постоянно, но часто, очень…
- Я вообще не пью, - пробубнил Синий, после некоторой паузы.
- Совсем?
- Да, принципиально. У меня отец алкоголик. Мать с ним к счастью развелась.
- Сочувствую… но, что развелась, это хорошо. Сам мечтал в детстве, чтоб родители развелись.
- Даже так?
- Да… и как отдыхается без алкоголя?
- Я на Новый год ездил к друзьям. Они тоже не пьют. Веселились, бесились, играли в настолки всякие…
- Класс, - хмыкнул я. - Мда… каждый отдыхает, как хочет, - хлопнул я себя ладонями по коленям и, встав, направился в зал.
- А зачем ты пьешь? - бросил он мне вслед.
- Зачем?.. - помедлил я в дверях, глядя через плечо. - Наверное, чтоб достать до дна.
- Да? - удивленно вздернул бровь Синий.
- Ну, да. Говорят, от него легче оттолкнуться иногда…
Нам завезли огромную партию новогодних книжек с приклеенными к каждой маленьким электронным пианино. Эта чепуха занимала всю подсобку и не только. Было заявлено сверху, что всё это должно продаться до второй половины января. На практике же процентов шестьдесят осталось дожидаться следующего Нового Года.
Основная часть персонала носилась как ошпаренная по залу, но я, конечно, как всегда был на своем месте. Приперся и Синий, в черном свитере в тонкую белую полоску.
- Привет, - махнул он мне.
- А ты приколист… - одобрительно я кивнул на его свитер.
- Ну, так. Белый свитер в черную полоску можно, сказали, но никто не сказал, какой ширины она должна быть.
- Мне нравится твоя логика, - от вчерашней пьянки меня еще не отпустило, я еще был радушен и чуточку весел. Нет, конечно, к обеденному перерыву меня таки схватит за горло полуденный бес. Начнутся панические атаки, чувство вины, полного бессилия и прочие разрушительные соцветия. Тем, кто неоднократно переживал все прелести посталкогольных отходняков, не надо объяснять каково это - сидеть на месте и при этом падать в бездну с воплем, который слышен только внутри тебя самого. Воистину счастливы те, кто отделывается лишь физическими недомоганиями.
В колонках играла навязчивая попса, которую ставила неотступно сестра Игорева - Лида, крашеная блондинка склонная к полноте, как и ее родной брат, благодаря которому она быстро шла на повышение. Я не знал, куда мне деться. Изредка спасали положение только любители джаза…
Иногда я развлекался тем, что подходил к новогодним детским книжкам и начинал наигрывать “Мурку” к восторгу охранников и к недовольству начальства. Я шел в подсобку, получал символический выговор и возвращался за кассу. Затем всё повторялось, чуть раньше или чуть позже. Работы я, конечно, не лишился, но стал ловить гораздо большее количество косых взглядов. Аскер моё самовыражение понимал…
На Рождество Гарик пригласил меня встретиться с ним и его женой в центре в относительно недорогом заведении.
- Так что? Сегодня Рождество? - спросил у меня он, разливая по бокалам.
- Ну, как бы да, - ответил я ему вяло.
- Ну, что ж… Христос Воскресе!
- Это на Пасху говорят… - подала свой хриплый прокуренный голос его жена. Молодая вульгарная баба крашенная в блондинку, она была из тех, кто не лезет за словом в карман, особенно, если это слово может кого-нибудь больно ударить. Чего же в ней было больше? Озлобленности или тупого безразличия?..
- Действительно… ну, я лошара… - удивился Гарик, и лишь после моего утвердительного кивка, поверил своей супруге… или бывшей супруге. Было не ясно.
В тот вечер мы пили вино. Тоску Гарика по “ершу” было видно за километр, но его супруга настаивала. Видимо, он, и правда, был у нее под каблуком…
- Ты что? Вино не любишь? - с какой-то блудливой развязностью спросила она закуривая. В кабаке, как часто водится, стоял полумрак.
- Да нет, - простодушно пожал я плечами. - Вино так вино. Это я с радостью.
- Ок… а этот козел скоро сопьется.
- Выбирай выражения, пожалуйста… - попросил Гарик, развалившись на кресле с сигаретой в зубах. Он сказал фразу спокойно, но так, чтобы чувствовалась угроза.
Его супруга сразу притихла и стушевалась. Значит, не такой уж и подкаблучник - радостно отметил я про себя, пытаясь прочитать в ней черты наркоманки, но ни то плохо разбирался в этом, ни то Гарик и, правда, гнал.
А еще я гадал, как и на чем держится брак этих людей. Можно ли это вообще назвать так… Я видел время от времени выхолощенные чистенькие парочки, заходящие к нам в магазин, хотя чаще у нас были помятые бытом семейные люди, в глазах которых читалась усталость вперемешку с раздраженностью. Мне нравилось сопоставлять тех и других. Типа найдите десять отличий. Если слишком просто, можете попробовать найти пятнадцать-двадцать…
Иногда, как это ни цинично звучит, смотришь на отношения людей и прикидываешь, сколько они протянут друг с другом. К сожалению, с возникновением взаимных проблем зачастую коэффициент близости стремится к нулю - люди готовы только жрать шоколад вместе.
Я брал на себя слишком много, рассуждая об этом, но мне казалось, я кое-что понимал и видел. Люди стали слишком хищными и будет лишь хуже. Это было закономерно. Капиталистический уклад предполагает, пусть и негласно, социальный дарвинизм, как свою неотъемлемую составляющую - более экономически выносливый, сильный пожирает слабого, и это норма. И я тоже вполне мог бы стать пищей.
- Скоро Вера подтянется, кстати, - вспомнил вдруг он, будто что-то очень важное и выпрямился за столом.
- Ну, отлично, - я пожал плечами. - К тому моменту уже уйду.
- Да не будь ты таким… - скривил физиономию Гарик.
- Каким?
- Ну, нелюдимым.
- Нелюдимость тут ни причем.
- А у тебя есть девушка?.. - сменила Гарика его вторая половина. - У меня, кстати, есть одна подруга…
Я закатил глаза.
Вера была относительно новой сотрудницей. Внешне ничем не примечательная, кроме внушительных размеров груди. Курила, пила и материлась она в свои двадцать наравне с мужиками. Стервозность, однако, не мешала ей порой быть добродушной и даже самоотверженной. Жизнь особо не делала для нее подарков. Интернаты, психушки… подробностей я не знал, а расспрашивать на такие темы не считал правильным.
А что до меня… меня жизнь не трепала всерьез. Я не голодал, меня толком никогда не били (да и не дрался я по-настоящему никогда, наверное), бедность коснулась меня в девяностые лишь вскользь, у меня не было родителей-садистов, меня не травили в школе. Я мог похвастаться лишь болезненной восприимчивостью ко всему окружающему и преследующему меня всю жизнь чувству одиночества и вины… ну, или еще тем, что около десятка раз уже мог быть мертв. По разным причинам… хотя, чем здесь хвастаться, и нужно ли? Видимо просто на небесах на меня были несколько иные планы. Вот и всё. И небеса пока что ждали…
- Скажи, - обратился я к Гарику. - В девяностые у тебя всякое бывало ведь?
- Ну, так.
- Доводилось ли тебе убивать людей?
- Чего?.. - он вытаращил на меня глаза. - Ты… хоть понимаешь, о чем спрашиваешь?
- Вполне.
Он пару секунд помялся и отвел глаза в сторону:
- Я много чего плохого успел сделать… много чего.
***
Я постепенно портил отношения с начальством. В принципе, мой талант портить отношения с кем-либо, особо ничего для этого не предпринимая, уже перестал удивлять меня на тот момент. Но тут, конечно, некоторый повод был. Вернее несколько поводов на один и тот же лад (нет, совсем не из-за алкоголя) - я любил читать книги за кассой. Прятал в нишу в рабочей стойке очередной фолиант и прибегал к чтению в каждый промежуток между наплывами покупателей. Таким образом, прочтен был не один десяток книг. Да и что уж там… не только мной, но везение было как всегда на моей стороне - я огребал за это больше остальных.
Любил браться за книги, в ценности которых заведомо сомневался, т.е. не хотел выкладывать за них деньги. Конечно, можно было без особого труда договориться и взять почитать на дом практически любую печатную продукцию, но сама мысль, что ты совмещаешь работу с досугом, была слишком соблазнительна.
Как-то раз я пришел на работу и обнаружил, что стула больше нет. Стоять на своих двоих, правда, все равно не стал и уселся на тут же перевернутое мною же мусорное ведро. Достаточно высокое, чтоб заменить табурет.
В тот день Гарик подошел ко мне на типичном для нас перекуре:
- Директор тобой недовольна очень, я слышал.
- Да? - без лишних эмоций спросил я.
- Ну, так Вера сказала… а там уж за что купил, за то и продаю.
- Вера может говорить что угодно, да и директор… возможно, я вообще скоро уйду, - вздохнул я, глядя на весенние пейзажи.
- Да ладно?! Ты серьезно? - опешил Гарик.
- Ну, а что? - я встал и пошел, не дожидаясь пока он докурит. - Мало ли других торговых точек с книгами или еще с чем-то… торговать можно вообще чем угодно.
- Но ты не разбираешься в чем угодно ведь.
- Но я кассир, - пожал я плечами в уже дверях. - Мне и не нужно - просто пробиваю покупки и беру деньги. Вот и всё. Так ведь?
Он не ответил, а, может быть, не успел. Я вошел в корпус, дверь за мной лихо захлопнул доводчик. Когда поднялся в магазин, на месте кассира снова был стул. Будто ничего и не происходило.
- Поймите, пожалуйста! - говорила со мной тет-а-тет увядающая, но еще не старая директор-азербайджанка. - Вы ценный сотрудник… на кассе держитесь прекрасно.
- Ну, еще бы… - ухмыльнулся я - где еще найти такого дурака, который почти 12 часов в день без перерыва будет работать в таком качестве.
- Но… Вам уже неоднократно было сказано про чтение на рабочем месте.
- А другие?
- Что другие?!
- Другие читают и ничего?
- Кто читает?
- Ну, я ж не буду Вам называть тут фамилии и имена… да Вы и сами знаете всё.
- В каком смысле??
Я вздохнул, вздохнул в сторону. Перегаром от меня пахло люто. Более того, я почти что опоздал, т.к. ехал не из дома… откуда я вообще ехал?
- Ладно не важно… теперь о другом, - чрезвычайно спокойно произнесла она, в следующую секунду я понял, что это был лишь разгон для почти что истерического выплеска эмоций: - Я отправила Вас на повышение квалификации!..
- И?
- Что и?.. Вы же не приехали даже туда.
- Да, я почувствовал, что я не готов пока.
- Вы понимаете, какой идиоткой я себя почувствовала перед начальством?!
Я хотел пожать плечами, но понял, что это будет несколько опасно, да и слишком предсказуемо.
- Простите. Я обязательно скажу Вам, как смогу сдать на “продавца” и тогда…
- Ты что, тупой?.. - она внезапно перешла на “ты”. - Ты хоть понимаешь, что это дополнительные три тысячи рублей!
- Да, в том-то и суть.
- И это тебя не мотивирует?..
- Мотивирует, но мне пока хватает и этого.
- На что тебе этих грошей может хватать??
Я удивлен был, что она еще не догадалась, на что… но я уже вышел из подсобки, который по совместительству был кабинетом директора.
- Ну, как? - добродушно осклабилась Елена Марковна. За несколько месяцев работы негатив между нами почти исчез. Я старался пробивать на нее как можно больше детской литературы, чтобы она чувствовала себя спокойно за свое место, хотя все кроме нее понимали, что это чистой воды паранойя, и никто не смотрит эту статистику. Главное, чтобы точка выполнила и перевыполнила суммарный план.
- Поимели немного, но так… для порядка.
Повисла пауза.
- Эх… мне кажется, ты неплохой человек, очень даже. Просто немного заблудившийся.
- Спасибо, - эти слова меня, правда, на удивление тронули.
Улыбка сошла внезапно, она вновь привычно скривила лицо и пошла прогуливаться между стеллажами с раскрасками, ни то от неловкости момента, ни то от желания просто куда-нибудь себя деть, переместить, перенаправить. Хотя бы физически.
Впрочем, апатия к собственной жизни меня самого насторожила в этот день. И через неделю я таки сдал на “продавца” и перестал, наконец, быть “младшим”. А самое главное, конечно, получил прибавку. Но что это дало мне кроме лишней возможности выпить?..
Вскоре в магазине появился новый сотрудник - Артур, смазливый субтильный мальчик лет восемнадцати и по совместительству сын директрисы. Он постоянно терся возле моей кассы и пусть несколько неохотно, но я с ним общался.
- Какую музыку любишь?
- Брит поп всякий… Серф рок еще… знаешь Дика Дейла? - бубнил он.
- Слышал.
- Правда? Откуда?
- Ну, его мало кто не слышал так-то если…
- Не сказал бы.
- Криминальное Чтиво помнишь? Ну, вот… ты саундтрек переслушай.
- А… ну, да.
- Я смотрю у тебя крест на груди?
- Ага.
- Ты верующий?
- Я верю в себя.
- И только?
- Да.
- А зачем же крест носишь?
- Это на всякий случай.
- А… тогда ясно всё.
- Прям всё?
- Да ты не обижайся. Я вообще думал, ты мусульманин.
- Неужели?
- Да. Ты же азербайджанец.
- Всего наполовину.
- На целую половину, Артур… на целую половину.
- Ты имеешь что-то против?
- Нет, не то чтоб против. Просто вещи надо называть своими именами.
- А еще мусульмане - гомофобы, - недовольно заключил Артур после некоторой паузы.
- Понятие “гомофоб” придумано педерастами за тем, чтобы было удобнее нападать на любого, кто не согласен называть извращение нормой. И тут... знаешь, я не мусульманин совершенно, но я попадаю в категорию “гомофоб”. Я никогда не признаю это нормой.
- Дельфины, например, бывают гомосексуалистами и что? Это ж природа…
- Среди шимпанзе, насколько я знаю, нередки случаи каннибализма и что теперь? Давай брать с них пример?
- Это другое.
- Но они еще ближе к людям генетически, как считается теперь… ты сам педик?
- Нет! Нет, конечно… но у меня были голубые знакомые…
- Почему, конечно? Что ты смутился? Это же норма или нет уже?..
- Эх… в Европе с этим проще, конечно.
- Да. Я наслышан.
- Хотел бы я в Рейкьявик.
- А я нет.
- Пора валить. Пора валить из Рашки. Не согласен?
Меня откровенно покоробило…
- Знаешь, Артур, я не ура-патриот, но когда такие разговоры начинаются, мне просто становится противно. Извини.
- Ну, ладно… сходим, может, покурить?
- Спасибо, пока не хочется.
- Тогда я один, - пожал плечами Артур и пошел смолить одиночно. Я подождал пока он выйдет и тоже отправился на перекур, но через противоположный конец корпуса, всеми силами не желая пересечься с ним. Вместо него я встретил полоумную немолодую женщину, она ходила по земле босыми грязными ногами и кричала непонятное для меня слово:
- Тибара!.. Тибара!..
- И дальше что?
- Да ничего… до чего же я не люблю, когда мужчины курят, - она попыталась ткнуть мне в лицо своим пальцем, который был чуть чище чем ее ноги.
- А можно без рук?..
- Что ты здесь забыл?.. Ну, что?!
- Работаю тут. В книжном магазине, но Вам туда заходить не стоит - там нечего ловить.
- Иди лучше в кино снимайся!
И она побежала дальше, трижды перекрестив меня. Может это и был какой-то знак, но в кино меня не взяли. Не взяли даже в любительский театр… вот и верь этим сумасшедшим.
А Артура вскоре призвали на один год в войска страны, которую он так не любил. Так иронично все сложилось. Отмазаться не удалось и его мать билась в истерике в подсобном помещении, которое называла своим кабинетом. Я думал, она куда хладнокровнее. Но нет…
***
Весна мало что изменила в моей жизни, но в жизни Гарика кое-что поменялось. После того, как теща во время одной из семейных ссор рассекла ему бровь металлическим ведром, у него все же назрело решение о расставании с многострадальной молодой то ли супругой, то ли экс-супругой.
После скорого переезда в маленькую, не очень уютную комнатку в коммуналке в соседстве с какими-то гастарбайтерами, он не преминул позвать меня в гости.
- Отцу осталось совсем немного, - сказал он довольно спокойно, идя против холодного ветра. И не то от этого ветра, не то от нервов его голос слегка дрожал. - Скорей бы уж отмучился… он журналист у меня был. Я ему, кстати, дал твои рассказы почитать.
- Да?
- Ага.
- Что сказал?
- Сказал, что ты не графоман, как ни крути - это литература.
- Приятно слышать.
- Да… я тут гитарку прикупил. Прости, знаю, что должен денег тебе, но мне она необходима была просто. Недорогая, тем более, совсем.
- Понимаю. Не волнуйся.
- Есть тема, короче, - мы спрятались от порывов холодного воздуха за угол ближайшего дома и закурили. Видок у Гарика был заговорщический. - В Тамбове у меня куча аппаратуры осталась: синтезаторы, пульты, мониторы даже. Если поможешь перевезти, я не то, что долг тебе верну сразу весь - я тебе еще доплачу нормально. Мотор найдем там. За дорогу заплачу естественно я, в оба конца. У мамки моей и перекантуемся, и похаваем…
- Решим ближе к делу, - сказал я уклончиво.
- Ты сыграешь мне что-нибудь, как придем сейчас?
- Попробую. Наутилус, ДДТ, Цой, Башлачев…
- А из своего?
- Вряд ли… посмотрим походу.
Мы затарились по классике - пивом. Пиво не водка - его можно растянуть. Хотя по такой погоде хорошо бы пошел и портвейн. Гарик, конечно, забыл про свое обещание принести хорошего вина как-нибудь. А, возможно, в его понимании «как-нибудь» означало «никогда».
Поднялись на старом лифте с дверью на петлях и сеткой. Таких я давно уже не видел. Но мочой в нем воняло также, как и в новых. Мрачные смуглые лица соседей появились в коридоре и почти сразу же исчезли в соседней комнате.
- А, забей… - буркнул Гарик. - Это черти, вообще те еще.
- Откуда сами интересно.
- Да хз… мне вот не интересно.
Мы расселись: я - на стул, он - на кровать. Тумбочка, шкаф… все аскетично. Стола не было.
- Эх… как же здесь хорошо. Как хорошо без этих сук, - улыбнулся Гарик, закрыв веки, и салютнул неуверенно банкой. - Натерпелся я с этими полоумными. Ты кури, кури… форточку только приоткрой и все дела.
- С новосельем значит.
- Значит… Да, - вздохнул Гарик. - Ну, и дела. Мир рушится… мой мир.
- Не только твой.
- А у тебя-то чего? - скептически вздернул он бровь.
- Да так… забей. Никто не умирает, конечно, никто не выгоняет из дома.
- Ну, так и живи, - заключил Гарик, осушив тару. - Живи… цени момент.
- Да что ценить, Игорь, - я впервые за долгое время назвал его по имени полностью. - Протухаю я… нужно что-то мне… другое, но что именно, не знаю.
- Не нравится, прям, работа так?
- Да знаешь, вроде, иду туда охотно. Я, вообще, книги люблю… да кучи тут плюсов есть. Кучу книг хороших заказал по дешевке…
- Да полмагазина прочитал уже за кассой своей.
- Не утрируй.
- Не суть. Но при всем этом тебе тошно?
- Как приду туда, прямо не знаю, злоба накатывает ужасная. Хз на кого даже. На всё и всех. На себя в частности. Да и работа, мне кажется, сама по себе тут ни при чем…
- Ноги не болят?
- Да причем тут ноги…
- Ну, ты стоишь тоже немало на работе, - заключил он важно, а затем хмыкнул, стряхивая пепел в банку из-под только что выпитого пива. - А ноги, знаешь ли, вещь полезная. Немаловажная даже.
- Согласен. Но дело не в ногах.
- А окружение?
- В том числе. Что Илья этот… да что уж там… как Печатникову увижу, сразу на душе мерзко. Сплошные глаза и уши кругом. За копейки грызутся.
- Надеюсь, у тебя нет к ней чувств?
- Шутить изволите?..
- Ну, мало ли… они тут с Жилой расписались, кстати.
- Да?
- Не слышал что ли?
- Нет… ну, соболезную.
- Кому?
- Да обоим, - ухмыльнулся я и откупорил вторую.
- Сыграй… - попросил Гарик мягко, почти с благоговением. В домах по всему району зажигался свет. Сумерки плотно обступали громадный мегаполис. Сумерки всегда будут шире любого города.
- Она? - кивнул я на маленькую бордовую акустику в углу. Выглядела она и, правда, весьма бюджетно.
- Не обращай внимания на внешность, - будто прочитал мои мысли Гарик. - Она звучит, как надо.
И в этом он не соврал… зато соврал во многом другом, в чем я смогу убедиться потом. После допитого и допетого мы попрощались. Плохо ориентируясь в незнакомом районе, я, поблуждав, все же вышел к заветной красной букве М. Ко мне подошла симпатичная, пьяненькая, но не опустившаяся молодая женщина с подбитым глазом и попросила прикурить. Она сверлила меня глазами, пока я держал зажигалку.
-Какой милый мальчик… - сказала она, выпустив дым в сторону.
-Благодарю. Ты тоже ничего, - ответил я, уходя, слыша лишь хриплый смех, переходящий в кашель. Я нырнул в подземку.
Гарик на какое-то время стал просто пропускать рабочие дни, а затем при встрече со мной исполнялся какого-то умиротворения на грани с идиотизмом. Я передавал угрозы директора:
- Говорит, ты, конечно, классно работал, но всему есть предел…
- Скоро, братан, скоро… - многозначительно отозвался он, будто совсем не слыша меня, глядя стеклянными глазами куда-то в неопределенном направлении. На губах его играла в эти моменты глупенькая улыбка. Я и ранее начал подозревать, что “бывшим” он, наверное, никогда и не был по сути. Насколько, вообще, можно говорить про бывших наркоманов.
Как знак свыше, когда наушники Sennheiser отданные им мне в счет долга подозрительно быстро сломались, на следующий день в магазин пришли люди в форме.
Илья моментально врубил свою коронную исполнительность:
- Да Вы знаете… Игоря уже неделю не было. Мы сами как бы беспокоились…. (Конечно, ведь у него на руках оказалась куча дорогих книг, взятых им "почитать") А вот кассир наш, кстати, - кивнул Игорев на меня. - С ним довольно неплохо дружил.
- А что рассказывать? Также неделю его не видел… а так, да: пересекались, пили пиво. Делов-то… а что случилось-то?
Мне прямого ответа не дали. Только потом, после ухода ментов, мне от коллег стало известно, что Гарик обчистил соседей по квартире. Вскрыл замок и обчистил тех самых гастеров, что подозрительно смотрели на нас.
Забавно. Мне сразу же вспомнилось та его просьба с перевозкой музыкальных прибамбасов из Тамбова. Я прям-таки увидел свою рожу в сводке новостей. Ну, не в центральных, конечно, в тамбовских новостях, вероятно… и не скоро, видимо, при таком раскладе в моей жизни возобновился бы график два через два.
Но что еще забавнее: его отец не был болен никаким раком и был ли он болен в принципе было под вопросом. Правда, когда Гарик вдруг позвонит мне спьяну через аж пол года из Тамбова, он будет утверждать, что отец и правда до сих пор умирал… или даже уже умер, но это будет уже не особо важно. Он, вообще, в тот день много утверждал по телефону: что никого не ограбил, что вернет мне оставшиеся деньги, что еще вернется и тогда… надо было быть идиотом, чтоб в это поверить.
Подорвал ли он веру в людей? Нет, вряд ли… дело даже не в вере. Я продолжал считать, что людям стоит давать шанс, пусть они его и не оправдают с вероятностью восемьдесят или даже девяносто процентов. Надо же хоть иногда хоть в чем-то стараться уподобиться Всевышнему…
- Ну и дела!.. Ну и дела!.. - посмеивался над этими событиям Виктор, один из новых охранников. Низкий коренастый, но вовсе не толстый. С глазами навыкате и квадратным розовым лицом он до боли напоминал Шефа из старого мультика про двух детективов, братьев Пилотов. Не хватало только серого пальто и кепки-восьмиклинки.
И в эти солнечные беспокойные майские дни, перетекающие плавно в лето, к нам пришла новая сотрудница. Темноволосая высокая девушка с большими грустными глазами и странной сыпью на плечах. “У всех свои недостатки”, - скажет она однажды, стараясь не подавать вида, что эта тема ее задевает.
- Василиса, - представилась она в нашу первую встречу, вяло, но вполне дружелюбно.
- Для нашего времени довольно редкое имя.
- Да уж…
- Коверкают, наверное, часто?
- Васей в школе звали.
- Сочувствую.
- Да. Так что не надо лучше… - попросила она с явным напряжением в голосе, но все равно большинство звали её за глаза именно так. Некоторые, вроде Ильи, впрочем, позволяли себе и лично.
В целом я почувствовал к ней даже некоторое притяжение, что с ее стороны не осталось незамеченным - она не упускала возможности посмеяться надо мной. Зачастую на мой обеденный перерыв она приходила на кухню и стояла у меня над душой, но прогнать её я не мог.
Что? Все сидишь и жрешь?! - насмешливо спрашивала она в подобные моменты.
Есть такое дело.
Покупаешь в сабвее всякую хрень?
Вообще, это хот-дог из Стардогса.
А, ну да, действительно… извините, - съязвила Василиса.
Ты что-то хотела?
Нет, ничего, - пожала она плечами. - А что мешаю?
Да нет, я этого не сказал. Хочешь, присядь. Тут есть еще стулья.
Да нет. Вижу, ты напрягаешься. Пойду… - она ненадолго задержалась в дверях, ожидая, что её остановят, но я, конечно, не стал.
В целом в ней чувствовалась какая-то глубокая внутренняя драма - в полуистерических смешках, нервных движениях и многих других мелочах, из которых соткан человек в своей повседневной динамике. И, правда, у нее были сложные отношения с матерью и еще более сложные с отцом, который, как она сказала вскользь, даже домогался её когда-то в детстве. Слава Богу, он давно ушел от них.
- Вообще, я дома не жила несколько месяцев. Поэтому было чуть проще…
- А где же жила? - поинтересовался я.
- У парня. Но мы расстались недавно из-за его нежелания искать работу и несоблюдения норм личной гигиены…
- О… у парня значит! - глуповато хохотнул из своего угла Виктор.
- А Вы в тридцать лет с родителями, наверное, живете?
- Ну, да! С мамой точнее…
- Бывает.
- Ну, а что такого?!. - возразил было он, но его уже никто не слушал.
- Теперь вот я вернулась опять домой, с ней живу…
- Мать работает где?
- Да, в пенсионном.
- О, надо же… Я там месяц проработал в свое время. На испытательном то есть вроде как был.
- Поверь, ты ничего не потерял.
- Верю. Охотно причем…
Нравилась ли она мне всерьез? Скорее я не позволял подобным чувствам возникнуть. Все мы уже были осведомлены Дельфином в свое время, что лучше держать дверь закрытой до поры до времени. И чем больше я видел в ней вопиющего цинизма, тем больше хотелось отдалиться. Хотя мы и так были совсем не близки.
- Мы тут с подругой из рестика взяли на память солонку и вилку… - как-то раз похвасталась она невзначай одним промозглым утром. Кто-то из старших опаздывал и мы торчали при входе, хотя уже двадцать минут как должны были быть в работе по полной.
- Стырили то есть? - спросил я с прищуром, поднося к губам полуистлевшую сигарету.
- Не стырили! - вознегодовала Вася. - А взяли трофей…
- Как тебе приятнее думать… впрочем, лучше называть вещи своими именами. Мне так кажется.
- Да? И что же у тебя, если называть это своим именем? Алкоголизм или пьянство?
- Вот не надо только…
- А что такое? Стесняешься?
- Чего именно?
- Ну, это уж твой выбор: первого или второго стесняться.
- Факт в том, что все знают, что я выпиваю… по крайней мере знают в этом магазине. А как мы назовем - это уже вопрос другой. Главное - работе это не мешает.
- Зачем ты пьешь?
- Синий как-то раз тоже задал мне этот вопрос… - вздохнул я.
- И что же ты ему ответил?
- Не помню, - соврал зачем-то. - А что тебе-то? Беспокоишься за меня?..
- Ахахахах!.. - засмеялась она в своей типичной манере, слегка покачнувшись вперед-назад. - Да больно надо!
- К чему тогда этот вопрос?
- Да любопытство простое…
- М… любопытна моя жизнь?
- Просто жизнь. Чья либо…
- Ну, смотри, что делать, если любопытна чья-либо жизнь…
- Что?
- Идешь и покупаешь клетку.
- Клетку?
- Сажаешь туда хомяка и…
- Да пошел ты.
- Смотришь, как он живет… стареет, умирает. Здорово же, нет?
- Да уж… - она посмотрела на меня с какой-то необычайной для нее горечью, и я впервые заметил насколько же широки синяки под глазами этой девушки, насколько бледное у неё лицо. Помимо прочего у нее уже начал набегать лишний вес. Через год-другой её скорее всего разнесет и она станет сама похожа на хомяка, но никто, наверное, не станет за ней уже пристально наблюдать…
- Ты ведь не сочувствуешь мне, тобой движет любопытство банальное. Так?
- Не знаю.
- А кто будет знать?
- Строго говоря… мне, вообще, никого не жаль, - произнесла она не глядя на меня, чувствовалось, как стена между нами стала еще выше.
- Хочется верить, что ты не всерьез.
- Я в серьез. Ну, хомяк ни человек как бы, начнем с этого…
- Ты хотела сказать, что человек не хомяк?
- Можно и так.
- Жаль, если так. Но сочувствие…
- Это не важно.
- А что же важно?
- Важно быть сильным и умным… если получится, еще и красивым.
- Хм…
- Ты такой наивный, знаешь… наивный и правильный.
- Давненько меня не называли правильным. Вот что-что, а этого я не слышал…
- Все бывает впервые.
- Что ж? Ты выходит у нас сильная и умная?..
- Стараюсь, по крайней мере.
- Но получается не очень.
- Да что ты говоришь, - вздернула она обиженно бровь.
- Вместо умной и сильной, в лучшем случае, у тебя получается быть остроумной и выносливой.
- Ну, спасибо тебе.
- Но ты симпатичная, это правда.
- Ты тоже ничего, - сказала она с усталым пренебрежением, вставая с места. Взгляд у нее был буквально стальной. - Пока рот не откроешь и не начнешь говорить.
И она отошла в сторону, почти за угол. Со вчерашнего вечера еще держало, поэтому вел я себя довольно свободно. Обычные тревожно-покаянные приступы должны были наступить лишь к двенадцати или тринадцати часам. Времени было вагон.
Миниатюрная уборщица нашего этажа, ни то узбечка, ни то казашка, презрительно смотрела на меня и качала головой. Она тоже ожидала открытия магазина, сидя неподалеку.
- Что? - спросил я, не скрывая раздражения, но она лишь продолжала качать головой.
- Ох, ти… зачем ти так с нэй?
- Если б знали ее поближе, не спрашивали…
- В смислэ?
- Да в коромысле, - плюнул я окурок со злобой на газон и направился ко входу, который наконец-то отпирал всегда невозмутимый, хотя и часто опаздывающий, Филипп, он никогда не торопился. Будто бы эта функция у него отсутствовала в принципе. В своей белой рубашке и черных брюках сегодня он был похож на проповедника из какой-нибудь американской секты протестантского толка.
Вскоре директора убрали. Это было удивительно даже для меня, хотя удивлялся я редко. Особенно, работая здесь. Произошло это то ли добровольно, то ли принудительно добровольно… ходили разные слухи. Слухи, сплетни, подковерные интриги… к этим вещам в нашем магазине я давно привык, но не смирился. Смириться - значило бы вступить в “игру”.
Со сменой директора моментально уволился по собственному желанию дипломатичный прагматик Сергей, взаимно нелюбимая мной Печатникова и еще несколько человек, имен которых я не удосужился запомнить… Василиса тоже, впрочем, исчезла непонятно в каком направлении вскоре. Она ушла по-английски. Не прощаясь.
Новая директриса наверняка росла в семье военных, судя по характеру и выправке. Выправки она, впрочем, требовала от всех. В магазине появилось такое явление, как линейка. Раз-два, а иногда чаще нас сгоняли в центр зала посреди дня и выдавали пистоны или благословения. Пистоны, конечно же, преобладали…
- Значит так, - сказала фрау директор, уперев руки в мясистые бока. - У меня тут предвзятости нет. Вы долго разгильдяйствовали - теперь этого не будет. Понятно? За каждым буду следить, за каждым!
Нет дыма без огня, как говорится, но я сразу отчего-то почувствовал, что это не всерьез. Что жизнь здесь, как текла, так и будет течь. Может быть, гайки и закрутят чуть туже, но не так уж сильно, чтобы я это ощутил. Тем более я - бессменный и почти неутомимый пролетарий кассы, люмпен наличного и безналичного расчета. Хотя бессменный еще не значит незаменимый…
За работу в целом я не беспокоился. Мне было даже почти что плевать - пару раз даже позволил себе проспать ее, но что-то было не так. Конечно, всегда что-то было не так, но сейчас особенно. Что дурное творилось со мной на стыке религиозных исканий и неудержимого пьянства, глубоко переживаемого чувства одиночества и жизненного пути, ведущего в никуда, вернее его отсутствия.
Я не имел фундамента в себе, не имел места в мире, не имел никого, кто нужен был бы мне всерьез. И в какой-то момент, в какую-то критическую точку стало совсем плохо. С большой буквы “П”. Никакое самое жесткое похмелье, самый страшный отходняк не сравнится с этим.
И это длилось сутками. Мое дерьмо, что я заметал годами под ментальный ковер. Это оно, свернувшись огромным веселым комом, громыхая и чавкая, неслось за мной по пятам.
И я побежал, но в ином направлении, чем бежал ранее, в другую крайность…
***
Следующий год прошел, как во сне. Я не замечал ничего. Ни текучки кадров, ни смены времен года порой… странное дело. В моей комнате появилась куча книг по богословию и ряды икон, но вряд ли Бог стал ближе ко мне. Нет, точно не стал.
Я не искал Бога, нет. Я лишь искал то, что Он способен мне дать - комфортное душевное состояние, покой, мир… Бог был не целью, а средством. И, конечно, Бог скрывался от меня, а, может, наоборот, - сам я от Него, не понимая того…
По временам я впадал в минуты тяжелого исступления, настолько много противоречий копилось во мне - я сам старательно собирал их через свое высокоумие, любопытство о непостижимом и желание загнать божественное в логичную и понятную мне форму. И мне, казалось, что это почти удается, но я получал лишь ужасную карикатуру на Бога… это был скорее языческий бог, чудовище, урод. Хуже Перуна и Зевса - они были бы в разы благороднее того, что получалось у меня. И я начинал бежать заново…
Штудированием религиозных томов просто переплавлялись мои былые страсти и страстишки в иную форму. Я бросил пить, но стал еще более замкнут и одинок и ничуть не менее уныл. Перестал материться и решил, что могу теперь быть с Богом “на ты”, я чудом избавился от привычки курить, которую считал чем-то незыблемым и стал считать себя способным приманить благодать, как ручного зверька… не в этом ли великое кощунство, Господи?
А еще противоположный пол будто и правда перестал для меня существовать и я стал мнить себя серьезным аскетом. Но и это позже стало проходить - как это бывает, (видимо по божественной иронии, не иначе) мужская половина персонала магазина стала сокращаться, а женская возрастать.
Одной из первых в этой лавинообразной плеяде баб в магазине была Нора. Я даже не заметил, как она подошла к кассе и навалилась на нее всей грудью. Первым делом новые сотрудники, а особенно сотрудницы любили обратиться ко мне, видимо я за своей стойкой напоминал чем-то им всем метрдотеля.
- Привет…
- День добрый, - я, надо отдать должное, особо не смутился.
На меня смотрела, улыбаясь, смуглая черноволосая женщина неопределенной национальности. Весь нижний ряд её зубов был выложен желтым металлом, вряд ли золотом.
- А я помню тебя, - сказала она с какой-то толикой надменности. - Ты ведь давно здесь работаешь?
- Довольно-таки… но Вас я не помню.
- Я тут пару раз отоваривалась сутра просто… и давай на ты?
- Хорошо.
- А директор здесь, кстати?
- Скоро будет, а что?
- Ну, я походу буду теперь работать тут тоже, - улыбнулась она полуметаллической улыбкой. - Где переодеться можно пока?
- Пойдем покажу… - сказал я, заменившись на кассе. - Заодно покажу, где лежит ключ от раздевалки. На будущее.
- Ты очень милый… спасибо.
- Было бы за что.
Она была выше меня на пол головы и старше лет на десять. Её звали Нора. Полного имени, видимо, не знал никто. Нора иной раз, как и многие кому бывало скучно, заглядывала ко мне в мой обеденный перерыв, чтобы поболтать. Я не отказывал, конечно же:
- Не помешаю? - спрашивала она немного жеманно. Наверное, когда ей было двадцать, это жеманство красило её всерьез, шло ей.
- Да заходи, конечно. Не спрашивай.
- Что кушаешь?
- Да так… ботву всякую.
- Я слышала, ты религиозник… - в ее голосе был слышен и интерес, и замешательство. В принципе слышать подобное уже было делом привычным.
- Скорее фанатик, - ответил я, жуя принесенный компост. - Последние полтора года жил немного в тумане. Так уж получилось… но вроде, отпускает. Так что, да. Пожалуй, теперь просто религиозник.
- Я тут хлеб вот принесла, - она осторожно выложила на стол прозрачный пакет с небольшим свежеиспеченным бруском. - Домашний. Будешь?
- Возьму, конечно.
Я отломил большой белый кусок, чувствуя, что эта уставшая от жизни женщина вложила в него душу.
- Благодарю, Нора, классный хлеб.
- Правда? - улыбнулась она и будто бы сразу помолодела. Я увидел, что ее, и правда, можно было бы назвать красивой. Даже не в плане внешности, а скорее в том, что лежит глубже, что так и не смогло раскрыться то ли по трагической закономерности этого мира, то ли еще почему-то… все на свете идет из рук вон плохо, пора уже смириться.
- Конечно. Такой, должно быть, нигде и не купишь.
- Спасибо тебе, - сказала она, наспех чмокнув меня в щеку, и сорвалась с места, застыв в дверном проеме, почти как бледная девочка Василиса с большими грустными глазами. Где же теперь она, интересно. - Ну, давай… меня там уже ищут небось.
- Тебе спасибо.
Или временами говорила со мной о том, как устала от замужества, но любила своих двух детей от этого брака. И о своей второй половине, про которую супруг естественно не знал, тоже иногда рассказывала. Многим нужен слушатель, зритель и т.п. Я, видимо, ни то внушал доверие, ни то просто был терпеливым.
- Знаешь, ведь, правда, прекрасно просто знать, что твоя половина где-то есть… - вздохнула она как-то, сидя рядом со мной во время очередной моей нехитрой трапезы.
- Мне сложно сейчас говорить на эту тему что-либо, ты извини уж.
Она только снисходительно улыбнулась:
- Да брось ты… сколько лет-то тебе? Двадцать?
- Двадцать пять.
- Да ладно! - Удивилась Нора. - А выглядишь моложе…
- Спасибо. Это гены, не более…
- Мне бы твои гены!
- Ну, отсыпать не получится, хотя я бы с радостью, - ответил я иронично. - А, может, еще и проспиртоваться успел хорошо.
- Ха-х… да уж. Ты, слышала тут, бухал раньше?
- Да… слава обо мне живет, я смотрю.
- Да Илья просто обронил как-то, никакая не слава…
- А! Ну, от него ожидаемо… да было дело. Перебухал в один период, да. Теперь не пью.
- Перебухал?.. А так бывает?
- Да. На белом свете есть такое, что никогда не снилось нашим мудрецам…
- Эх. Вот бы муж мой тоже перебухал так как-нибудь и перестал совсем, - мечтательно сказала она. А что с тобой было?
- Да… - потер я нервно шею, понимая, что с темы не соскочить вот так запросто. - Короче говоря, стал утрачивать контроль над собой. Даже трезвым.
- Надо же… ты натворил что-то?
- Нет, до этого не дошло. Но было близко. И могли быть пострадавшие, так скажем…
- Подрался с кем?
- Да нет, просто навязчивая идея… касаемо убийства. Давай не будем?
- Ты много пил?
- Пил по мере сил, времени и денег.
- Часто?
- Почти ежедневно.
- Водку что ли?
- Чаще пиво, но нередко и водку… но, поверь, им накидаться тоже можно неплохо. Если литров по пять в себя вливать.
- Боже ж мой… - глаза у нее, и правда, округлились до предела. - Зачем так?!
- Эх… зачем люди пьянствуют, вообще?
- Не знаю. Я не пью почти… наверное, пьют от страха, скуки… проблем там, стресса. По-разному же, наверное.
- Да. Все это можно обобщить словом “побег”. А в какой-то момент понял, что выпить мне нужно уже не просто, чтоб расслабиться, а чтобы иметь возможность хотя бы без отвращения говорить с людьми и чувствовать, какой-то… баланс что ли. Без пары стаканов это стало просто невозможно в итоге. Страшно. Но от себя не убежишь… я искал готовых ответов в Священном Писании, в словах святых. И я нашел немало, но есть куча вопросов, готовых ответов на которые зачастую нет, на некоторые вопросы просто нет универсальных ответов. Надо отвечать на них самому, искать путем опыта… проб, ошибок и т.п.
- Сложно не согласиться. Но, может… просто в твоей жизни нету любви? - вздернула бровь Нора.
- Да не может. В моей жизни любви не было, пожалуй, никогда.
- Да ладно?
- Ну, что-то появлялось ненадолго и исчезало. Даже с теми, кого, как мне казалось, я любил, мне становилось одиноко, мне хотелось, чтобы они ушли и оставили меня одного. И штука в том, что вроде и чувства не то чтоб исчезали, а просто будто нарушалась связь, будто тысячи тонких нитей связывали с человеком, а потом раз и…
- Знаю, - печально согласилась она. - Но того человека из Киева я до сих пор люблю. И, возможно, он меня.
- Трагично…
- Нет, - улыбнулась Нора, покачав слегка головой и опустила глаза. - Трагично, что в твоей жизни нет ничего такого.
- Раньше чувства к тем, с кем разбегались, пожирали меня, жгли, разъедали. Особенно по весне.
- Да уж! Весна такое время…
- Благо это прошло. Прошло и мне не очень хочется кого-то пускать в свою жизнь, если честно.
- Боишься что ли? - хмыкнула она.
- Опасаюсь скорее…
- Не хорони себя заживо. Все будет хорошо.
- Да? А расписку можешь написать? - пошутил я.
- Какую еще?..
- Ну, о том, что всё будет хорошо. Можешь гарантировать?
- Слушай, ну что ты, в самом деле… - скривила она гримасу, не оценив подкола. - А, кстати!.. Как тебе новая девочка? Ну, Вероника…
- Эх… давай лучше в зал пойдем, а?
Вероника пришла к нам чуть позже Норы. Довольно симпатичная девушка, моложе меня на два-три года. Отдаленно она напоминала чем-то Еву Браун.
- А чьи это сигареты в стойке тут лежат? - подошла она ко мне за кассу в свой первый рабочий день. У нее был приятный голос с легкой хрипотцой. Ни то в силу курения, ни то просто от природы.
- Это Ильи, - спокойно отозвался, краем глаза обводя контуры её фигуры. Одевалась она не вызывающе, но броско - сапоги на внушительном каблуке и черная обтягивающая юбка чуть выше колен. Появись она хотя бы на год раньше, я бы, скорее всего, влюбился.
- Тогда не буду брать, ну его… а ты сам не куришь?
- Нет, извини. Так уж вышло…
- За что ж тут извиняться! - засмеялась она. Улыбка ей была к лицу.
- Не знаю… - растерялся я в присущей себе классической манере простофили. - Просто, машинально сказал, наверное… А год с лишним где-то назад курил еще.
- И как же бросил?
- Да так, перекрестился с энтузиазмом и бросил. Даже не то, что я бросил, просто отрезал как-будто кто-то.
- Ничего себе! А я никак не могу бросить…
- Всему свое время, возможно.
- Ой, у меня молодой человек тоже эту фразу любит повторять.
Впоследствии окажется, что это было преувеличением - у нее просто были неразделенные чувства к своему лечащему врачу. Тот был женат, но внимание молодой симпатичной девушки ему льстило. Он и не пускал её в свою жизнь слишком близко, но вроде и не давал повода развернуться и уйти. Печальная история, каких, к сожалению, масса.
- Даже толком сказать не могу, чем он зацепил тогда, - говорила она позже с плохо скрываемой грустью. - Ведь понимаю, что человек - козлина, на самом деле. Эх… но благо уже проходит. Отпускает.
-Дай Бог. Что пила-то вчера? - спросил я как бы невзначай, чувствуя от нее легкий шлейф перегара. Красивая и пьющая… где же она была полтора года назад?
- Да ты что?! Чувствуется, да?.. - вытаращила она на меня испуганные глаза. - Блин… ну, да, поддала вчера. Чего уж там.
- Коньяк, да?
- Ага… как догадался?
- Многолетний стаж пьянства за плечами, что ты хочешь? Я такие вещи выкупать умею.
- По запаху?
- Ну, мне так кажется.
- Вроде и зубы чистила сутра, и даже горло прополоскала…
- Мне помогал кофе в таких случаях, либо проглотить пару штук черного HALLS.
- Да уж, попробую, спасибо. Ты только не болтай, ок?
- Не переживай ты. Если присмотришься, увидишь, что тут треть бухают…
- Да ладно?
- Либо социопаты, либо задроты-социопаты, либо алкоголики, либо наркоманы…
- И к кому ты относишь себя? - ухмыльнулась она.
- Я был раньше скорее алкоголиком-социопатом… но нет, наверное, просто пьяницей. Настоящие алкоголики не могут соскочить так запросто. Сейчас ты спросишь, зачем я пил…
- Да нет, - улыбнулась она вдруг с неожиданной теплотой. - Раз пил, было зачем.
- Вот… а социопатия никуда не ушла, пожалуй. Библия мне в этом не помогла. Но дело тут не в Библии, а во мне.
- Ненавидишь людей?
- Не люблю толпы, а людям-то я сочувствую…
- Да, я замечала. Как ты на кассе тут не перекрываешься, для меня загадка.
- Очень просто… я думаю о куче вещей пока работаю, пока размагничиваю книги, пока считаю деньги и сдачу, пока раскрываю пакет и смотрю в спину покупателю, которого никогда не увижу больше скорее всего… надеюсь, многих не увижу. Так вот, я свободен думать о куче вещей, но я, пожалуй, о многих и не хочу думать.
- Так и в чем же дилемма?
- В том, что мысли сами приходят. Точнее образы приходят. Врываются в голову. До сих пор. Это та причина, по которой я перестал пить. Я некоторые вещи видел слишком ярко. Их, конечно, никогда не было в жизни… и дай Бог не будет.
- А что за образы? - в глазах Вероники читалось неподдельное участие.
- Так бывает… так случается порой, что смотришь на вещи, которые видел много раз. Например, на вид из окна. И кажется, что за всем этим стоит другая реальность. Более зыбкая, мрачная, пугающая и агрессивная… понимаешь?
- Наверное, нет… - сказала она, озадаченно потупив взгляд, теребя в руках сигарету. Она улыбалась, но за этой улыбкой она лишь прятала нечто иное. То в чем, ей не хотелось признаться не только мне, но и себе самой. Возможно, в существовании мрачной изнанки собственной души.
И вдруг я пошел еще откровеннее в нашем с ней разговоре:
- Помню, когда мне было четырнадцать лет, я нашел у отца револьвер.
- Боевой что ли?!
- Нет, газовый… тем более неисправный.
- А… ну, так-то ладно.
- Но дело в другом. Я представил вдруг, что он боевой и заряжен, а я выхожу из комнаты и разряжаю его в родителей.
Вероника стояла в оцепенении, нервно сглатывая слюну. Я понимал заранее, что очков привлекательности мне моя исповедальность не добавит.
- А… - нарушила она тишину, после продолжительной паузы. - Они тебя чем-то сильно обидели в тот период?
- Да не то, чтоб обидели… дело ведь даже не в этом.
- А в чем же?
- Понимаешь… многим людям подобные мысли забредают в башку. Шальные мысли, лишенные логических обоснований. Но далеко не все готовы в этом признаться. Вот в чем штука.
- Да… да, я понимаю.
- Вот… слушай, а поменяешь меня на пол часа?
- На обед?
- Ну, да.
- Давай… Хорошо.
В какой-то момент я заметил, будто её уверенность и крутизна куда-то прошли. Передо мной была обычная милая немного растерянная девочка. И то, что она всерьез знает кое-что о жизни, мне показалось тоже моим изрядным преувеличением. О жизни, впрочем, я и сам знал не так уж много, если разобраться…
- Скажи, - остановила она меня на кассе, когда мы уже посчитали текущую выручку. - А что бы ты делал тогда?
- Когда именно?
- Когда застрелил бы родителей?
- Да кто же знает… я же говорю - это шальная мысль. Шальная дикая мысль. Она не имеет продолжения, её не додумаешь - она как импульс, вспышка. Всё очень быстро.
- Ясно.
-А так, я бы ничего подобного не сделал, конечно, в реальности. Мне человека даже по лицу ударить-то сложно…
- Это хорошо, конечно… - согласилась она, глядя куда-то в сторону, добавив многозначительно: - Но, может, как раз такие люди и способны на убийство? В тихом омуте… и так далее.
Мне всегда служила дурную службу моя черты - вываливать всё как есть перед теми, кто в той или иной степени интересен мне и важен. К Веронике не возникло ничего серьезного, но одно я знал точно - когда она подходила ко мне поговорить, мне становилось чуточку светлее и легче. А она делала это довольно часто. Что-то вроде игриво-приятельских отношений между нами таки завязалось. Плюс ко всему, мы стабильно делились личностно-жизненными переживаниями.
На улице снова стояла зима. Снова наступила пора ранних закатов и поздних рассветов. Пар валил из наших замерзших ртов, но благо только на улице - обогревателей в зале стало больше при новом директоре, которую звали за глаза "наша фрау". В магазине стало гораздо теплее. Обогреватели стали теперь красоваться, где ни попадя. Даже на потолках. Мы уже не носили по три свитера и забыли про перчатки и шарфы в помещении.
- Да ладно?! - воскликнула Вероника во время её перекура.
- Ну, да…
- Слушай, но Саша же ведь младше тебя на семь лет. Ей только вот недавно исполнилось восемнадцать.
- Знаю, - пожал я плечами, на которое было накинуто, пальто, уже довольно старое и потрепанное, хотя казалось, я совсем недавно купил его. - А мне не так давно стукнуло двадцать шесть.
- Да нет… - осеклась Вероника. - Тут ничего плохого я не вижу, просто странно. Неожиданно.
- Ну, да. Саша не красавица, возможно…
- Нет, я такого не говорила.
- Ты же видела, что у нее с кожей.
- Видела, да, но…
Дальше я ее почти что не слушал. Жизнь казалась мне настолько пустой, что я таки позволил себе кем-то увлечься. Жребий пал на Сашу. Тихую девочку, с недавнего времени работающую в нашем магазине. Помимо юношеских угрей, покрывающих лицо с восточными чертами, и ушей, которые росли практически перпендикулярно к голове, у нее было почти что подростковое телосложение - совсем маленькая грудь и почти плоский зад. Это был совсем не мой типаж. Но с каждым днем меня все больше к ней притягивало.
Я иногда приходил к ней на перерыв. Иногда даже она заглядывала ко мне…
- А что ты читаешь?.. - спросила она вдруг в один из таких внезапных визитов.
- Чучело.
- Кто чучело?
- Книжка так называется.
- А…
- Железников автор. А что?
- Да так просто интересно.
- Как видишь, я не только Библию читаю… - усмехнулся я иронично.
Она засмеялась. Смех её был похож на сдавленный сиплый кашель. Саша была забавной, почти что смешной и вместе с тем безумно женственной. Для меня, по крайней мере… И не только сейчас. Я не знал, как это объяснить. Хотелось ей что-то сказать, сказать нечто вроде бы даже важное, но внезапно появился наш фюрер, наша фрау, наша госпожа:
- Так!.. Опять у тебя бабы тут?!
- А зачем так кричать?
- Она должна быть в зале, вот что!
- Она и так уже туда убежала при вашем появлении…
- А ты что тут торчишь?
- Так перерыв у меня, блин!
- Да что ты говоришь! - несмотря на полную осознанность абсурдности своего же поведения, она, правда, продолжала изображать гнев.
На самом деле отношения с директрисой у нас сложились очень даже неплохие. Без моего старания и усилия - я никогда не старался понравиться здесь кому-либо. На самом деле у нас была такая идиотская игра - она играла в строгого начальника, а я гротескно изображал подчинение, что по сути скорее выражало обратное - я клал хрен почти на все ее требования не стесняясь.
- Ну, лааадно… - протянула она и уселась рядом, на место смывшей в мгновение ока Саши. - Ты мне вот скажи, религиозник ты наш.
- Скажу, если спросите.
- Вот скоро пост.
- Уже идет.
- Да ладно?!
- Ну, как бы да… так в чем мулька?
- Мулька… мулька вот в чем… скажи-ка мне, можно ли в пост это… ну, с супругом сексом мне заниматься?
- Вопрос индивидуальный. А… Вы что, шибко верующая?.. - усмехнулся я.
- Ну… есть немного, как видишь!
- А во что вы веруете?
- Как во что? В Бога, блин…
- Ну, и мусульмане веруют…
- Нет, ты что, с ума сошел! Я в христианского Бога нашего верю…
- А как его зовут?
- Не помню… ты мне по существу ответишь?!
- А Вы мне?
- Да не знаю я!.. В кого… в Троицу верим же?
- Верим. Аминь… давайте на этом и остановимся пока. А с супругом Вашим… ну, а что делать, если он настаивает, если его приперло. Не налево же ходить теперь…
- О… как, у тебя все запросто-то, а? - с довольным негодованием произнесла она.
- Это не у меня.
- А у кого же?
- Писание почитайте, там в посланиях апостольских есть…
- Ой… ладно, я так высоко не летаю.
- Ну, а так-то не мне вас учить, как с мужем спать правильно.
- Конечно! - шутя разозлилась она. - Когда у тебя у самого здесь бабы постоянно…
- Они просто заходят пообщаться, не более… правда, зачем, не знаю. Может, у них спросите?
- Спрошу, спрошу… не переживай, - отозвалась она, глядя в смартфон.
- А так-то не сгущайте краски.
- Эх… знаю я ваши эти пообщаться, - ответила она, уходя, шутя, как обычно, нарочито вульгарно. - А потом в декрет пол магазина уйдет у меня, да?
- Угу, спасибо, что заглянули… безмерно рад был! - крикнул я иронично вдогонку ей, но вряд ли был услышан, голос у меня всегда был слишком тихий.
Немного потерянный я выполз из подсобки, отправившись сразу за кассу. На кассе меня ждал вечно взбудораженный Илья.
- Ну, что… отхарчеваться изволили? - спросил он едко.
- На вот, ты просил тебе отложить редкую, если попадется… - я выудил из-под кассы монетку с портретом Барклай-де-Толли.
- Ого!.. Спасибо, дружище!
- На здоровье. Кассу считать будем? - задал риторический вопрос, думая про себя: “Насколько же легко покупается твое расположение, Игорев… было бы смешно, если б не было грустно”.
В тот же день чуть позже зашла Василиса. Она периодически заглядывала к нам, не теряя возможности привлечь мое внимание, в соцсетях она любила слать мне милые картинки с утятами и котятами, на которые я не знал, как реагировать, в особенности от нее - человека балансирующего между сатанизмом и буддизмом.
- Привет! - почти что крикнула она. Я предугадал - за полгода её лицо округлилось, что её совсем не украсило. Видимо полнота коснулась и фигуры, но её типично мешковатая одежда скрывала практически всё. Ну, а на переносице теперь плотно сидели большие очки в тоненькой оправе.
- Здравствуй, - ответил ей без энтузиазма, но и без небрежности.
- Ну, что? Как поживаешь? - она ощутила мой настрой, я понял сразу.
- Помаленьку… все еще здесь, как видишь.
- Ясно. А я в Белом Кролике.
- Это стрип-бар что ли такой?..
- Ха! - хохотнула она, покачиваясь, чуть не уронив слюну из открытого рта на пол. - Ой, блин… ну, ты и дурак!
- Прости. Перепутал с Белым Медведем. А что за место?
- Да пошел ты… - мягко сказал она, глядя в сторону, ни то делая вид, не то, правда, обидевшись.
- Ну, извини. Ты ж знаешь, что я так себе шучу.
- Да нет. Шутка мне понравилась, приятно удивил даже - ты же весь у нас обычно такой…
- Праведник?
- Скорее “правильник”.
- Ок. Твое мнение - твое право.
- Сеть магазинов развития… так они называются, но на самом деле тот же книжный тупо.
- Ясно. Те же яйца, только в профиль, как говорится.
- Да. Ничего не меняется… однако, я пойду сейчас учиться на медсестру.
- Похвально. Будешь облегчать участь умирающим и страждущим?
- А тебе религия твоя позволяет так шутить?
- Я всегда был и буду ироничен… я не смог этого вытравить. Увы, а может…
- …к счастью, - продолжила она за меня, улыбнувшись, в кои-то веки, искренне. - Твоя ирония мне нравилась на самом деле. Это тебя делает хоть мало-мальски живым.
- Да знаю, тебе всегда было тяжело со мной.
- Ладно тебе… нет, на самом деле, когда ты раскрывался в общении, с тобой было очень легко. Легко и довольно приятно.
- Хорошо если так.
- Такая погода классная стоит сейчас - снег лежит, но не очень холодно, - заключила внезапно Василиса, щурясь зимнему солнцу, льющемуся сквозь огромные окна магазина. Солнце жарило мою спину, затылок, и я то и дело прятался за небольшой колонной.
- Это потому что влажность низкая - ответил я почти машинально. - Гуляешь, наверное, часто сейчас? Парки, скверы, аллеи…
- Да нет, - вяло отозвалась она, даже как-то неожиданно потупив глаза. - Сейчас мне не с кем гулять.
- Сочувствую. Но мне, в принципе, тоже…
- Да? - игриво вздернула она левую бровь.
- Да, - нарочито тепло улыбнулся я ей, и тут же произошел набег покупателей, который фактически оттеснил нас друг от друга. Это было почти промыслительно. - Прости… много работы, как видишь.
- Я понимаю. А чем думаешь заниматься в жизни дальше?
- Ну… просто жить, наверное.
- Здесь? - хмыкнула она, включая и повышая постепенно свою кислотность.
- Нет, живу я дома.
- Но ты планируешь работать и даль…
- Я ничего не планирую, - перебил я её довольно грубо. - Жизнь научила меня ничего не планировать, потому что всё складывается иначе.
- Иначе?
- Да, не так, как я жду… всё всегда идет по-другому. Не то что хуже, но я просто понял, что лучше не режиссировать свою жизнь, как бы это пораженчески не звучало.
- А как же Бог?
- А что Бог?
- Ну, вера в его волю и все дела?
- Это скорее созвучно с вышесказанным, но оправдываться таким образом я бы не хотел.
- А что если ты, может, статься, и, правда, неудачник? - серьезно посмотрела на меня Василиса, причем с таким видом, будто я сейчас ударю её в лицо кулаком.
- Мда… - мне и, правда, хотелось взять карандаш или ручку и вонзить её в глаз или хотя бы шею. Не столько из-за обиды за себя, сколько из-за этой дерьмовой надменности, которую люди излучают, отправляя кого-либо в неудачники. - А все карандаши тут у меня не заточены…
- Что?
- Да так… о своем, а так, как ты делишь людей - я не делю просто.
- Как?
- На удачников и неудачников. На крутых и не крутых и прочее… я вроде уже говорил об этом, нет?
- Ну-ну…
- Вась, иди займись делом каким-нибудь. У меня тут покупатели.
- А ну, хорошо… хорошо, занятой ты наш! - сказала она, добавив пару наигранных смешков. Уходя, она добавила. - Больше не потревожу, не переживай!
***
Я переслушал за эти пару с лишним лет много всякого хлама. Радиостанция “Наше Радио” выдавала его довольно часто. Другие станции, впрочем, выдавали его еще чаще. Песня “Режиссер” группы, название которой я все время забывал, играла очень часто - я почти что с ней породнился, при том, что не слушал ничего почти что два года.
Я выздоравливал. Теперь я был уверен - музыка снова трогала меня за живое, как и хорошие книги. Иногда случались дурацкие романтические интрижки - последний эпизод был с едва достигшей совершеннолетия прыщавой сотрудницей. Впрочем история была слишком кратковременная, чтобы даже при желании успеть далеко зайти.
- Ты общаешься с ней?
- Да, бывает, болтаю… ну, слушай, она всегда мне была как младшая сестренка или типа того… - вяло отвечала Вероника стоя рядом со мной, в той же позе у неработающей стойки в другом конце зала. Мой перерыв на сегодня был закончен, но обратно за кассу совсем не хотелось. Я тянул резину, как мог.
- Понятно, - в принципе, так ли уж было важно, что она ей рассказывала после нашей последней встречи. Что она могла ей рассказать?
- Не грусти слишком… это чем-то мою историю с врачом напомнило.
- Да?
- Ну, да. И не пускает, и не гонит. Хотя у вас по-другому, возможно.
- У нас просто никак. Было и есть. И это закономерно… глупо было лезть в эту историю.
- Ты так переживаешь, будто миллион проиграл… оглянись, вокруг, полно девушек!
- Звучит, как намек прям.
- Да какой намёк… просто, ты странный, конечно. Тяжеловатый. К тебе, может, надо привыкнуть некоторым, но ты интересный человек. И чувство юмора твое мне нравится, хотя и специфическое: иной раз непонятно, где ты шутишь, а где всерьез… а самое главное, мне кажется, глубоко в душе ты добрый. Очень… правда.
- Извини.
- За что?
- За то, что со мной тяжело.
- Да не тяжело… и Саше не тяжело было бы, но… видишь как. Она дуреха, она сама не знает, чего хочет.
- Что-то говорила тебе?
- Да всякое говорила за эти пару месяцев. То её к тебе тянуло, то наоборот отталкивало. И это у нее менялось со дня на день. Детё!
- Да уж. На песке строить нельзя…
- Каком еще песке?
- Да так. Вспомнилось.
- Опять ты свои аллегории вставляешь! Я не понимаю, честное слово.
- Ну, прости, я…
Но меня прервал Дрозд. С ним, как и с Синим, сложилась такая же ситуация - все звали его исключительно по фамилии, почти что забыв имя.
Дрозд не встрял в наш разговор, а с дурным криком подлетел к нам сзади, схватив меня за поясницу, а Веронику за задницу. Однако, она, не долго думая, ударила его в лицо с локтя. Это вышло у нее точно, причем не глядя. Удар пришелся в нос. Проворная струйка крови, как тонкий багровый червячок, побежала сразу же.
- Ох, ты ж ни *** себе! - даже не с обидой, а даже каким-то идиотским восторгом воскликнул Дрозд, останавливая течь. Я на какой-то момент напрягся, что он, как человек не сильно обремененный моралью и прочими пережитками древности, может запросто залепить ей в ответ. Но он стоял обескураженный и безмолвный, как ученик, не выучивший урок. А на самом деле, просто пьяный в уматину, что было видно невооруженным глазом. Как выяснится позже, так Дрозд отметил в тот день свое повышение.
Вероника стояла теперь к нему лицом. Она не покраснела, не начала вопить. Её голос даже лишился той привычкой хрипотцы, а стал мягче и тише. Но вместе с тем, я понимал, она была в бешенстве. Об этом говорило её тяжелое дыхание. Прямо настоящая амазонка. И как ни крути… мне она очень понравилась в этот момент. Именно в этот момент.
- Слушай сюда, козел… - она говорила прерывисто, но спокойно. - Еще раз подобное выкинешь - останешься без зубов…
- Дрозд, твою мать! - послышался гневный крик директрисы где-то неподалеку.
- Пардон-пардон… - Дрозд с той же пьяной окровавленной лыбой неуверенно, но быстро направился в подсобку.
- А ты крутая, - ухмыльнулся я, вдруг осознав со стыдом, что, наверное, это я должен был осадить его. Хотя бы попытаться. Успеть сделать что-то. Пусть все произошло чересчур быстро, пускай и так… но можно ли это считать оправданием?
- Приходится порой… - вздохнула она, пытаясь изобразить улыбку. - Так о чем мы там с тобой говорили-то?
- О том, что мне надо соображать и действовать быстрее.
- Разве об этом?..
- Да. Именно. Об этом… - произнес я глухо и ушел туда, где меня давно ждали.
Дрозд весьма довольный собой удалялся восвояси. В ноздре торчал кусок бумажного полотенца, а на плечах красовался серый легкий плащ. Я не смог сдержать улыбку. При его приближении Вероника энергично пошла в противоположном направлении.
- Слушай… - обдал он меня волной лютого перегара. Видимо, и я обдавал некогда таким спиртовым бризом окружающих некогда, особенно поутру. - Прости… если у тебя к ней там… ну, "чюйство"... а то я, конечно, виноват…
- Тебя не уволили хоть?
- А вот и нетушки!.. - прыгнул Дрозд на месте, как фокусник показав рукава и карманы. - Отпустили до завтра… а что мне? Домой пойду, посплю.
- Давай. Не пей сегодня лучше.
- Разберемся, - деловито пробормотал Дрозд, широко шагая в направлении, где выход из ТЦ был перекрыт.
Дрозд был бывшим наци. Хотя сейчас у него на голове красовалась не лысина, а грива аля Дима Маликов, под белой рубашкой все же немного просвечивала набитая на груди свастика. Прям, как у героя Эдварда Нортона в «Американской Истории Х».
- Не сильно свастон мой видно?..
- Да ничего. Сойдет… - успокаивал я его, гадая, случится ли у них с Аскером стычка из-за этого или нет. Против Мурата он бы точно не вывез, но тот делал карьеру охранника уже давным-давно в другом месте.
- Точно не видно?
- В раздевалке есть зеркало - посмотри сам и реши.
- Да я не то, что парюсь… но мне работа нужна сейчас.
- А потом? - задал я ему вопрос, который сам не любил слышать.
- А потом видно будет. Я так-то режиссер…
- Неужели?
- Да, - самодовольно заключил он, махнув волосами.
- И что снял уже?
- Я еще в процессе. В творческом поиске, короче.
- Понимаю.
- Ну, вот ты мне скажи, брателло!.. - воскликнул он, закинув руку мне на плече, чуть ли не вытеснив меня из-за стойки.
- Что тебя интересует?
- Как тебе это всё нравится?... - по его дыханию я понял сразу - он выпил минимум 100-150 грамм водки в обеденный перерыв.
- Ты о чем вообще? - я не уловил предмета вопроса, тем более, что говорил он прерывисто и ответ из него приходилось чуть ли не вытягивать.
- Ну, смотри… чурка на охране, еще одна… чурка в зале! - он специально дождался, пока мимо нас пройдет новая сотрудница - низенька некрасивая девочка, молчаливая, как сом. Ее прическа была скоплением мелко вьющихся, как телефонные провода, локонов, которые абсолютно не поддавались выпрямлению.
Она замерла на какой-то момент, замерла не оборачиваясь, будто переваривала услышанное. Затем молча и поспешно скрылась за стеллажами.
- И зачем ты это сделал? - спросил я спокойно, не глядя в его самодовольную рожу.
- А что я такого сказал?
- Да ничего… она вообще еврейка, а не чурка, если тебе интересно.
- Еще лучше!
- Давай кассу посчитаем. Я выйду пойду…
- Ты ж не куришь.
- Я не курить. Подышать чисто.
- А хочешь анекдот?
- Что?.. - меня будто посетило дежа вю.
- Да анекдот, говорю! Про пидоров… - открыто и простодушно улыбнулся Дрозд, а я еще сильнее ощутил сквозняк из недавнего прошлого.
- Слушай… давай позже расскажешь. Ок?
- Да конечно!
Дело было не в анекдоте - неприятен был сам Дрозд. Его манера разговаривать и держать себя в целом. Его дешевая поза, будто он способен открывать все "двери" с ноги в этой жизни. И пусть в чем-то и оказалось бы правдой, но далеко не все двери открываются так. А за некоторыми дверями тебя еще вдобавок могут ждать.
Но вместо того, чтобы выйти на улицу, я подошел к той девочке и похлопал её по плечу. Так скорее хлопают приятеля, чем приятельницу.
- Эй… не обращай внимания на Дрозда. Он чудак на букву “м”. Вот и всё.
- Ты сказал ему, что я еврейка, - ухмыльнулась она не то смущенно, не то обиженно, сложив руки на груди крестообразно. Отвисшие груди трепыхнулись, как полудохлые рыбы. Мне стало не по себе.
- Ну, насколько, я знаю ты и впрямь еврейка.
- Да так и есть… не в обиде, слушай, - бросила она и поспешила удалиться между книжными полками.
- Да постой, ладно тебе…
И она застыла, как застывают обычно какие-нибудь сурикаты, посреди открытой местности:
- Ну, чего еще?
- Как тебя зовут-то?
- На бейджике же написано, ты не видишь? - она оттянула кусок золотистой пластмассы с вставленной в него бумажкой с мелкими буквами. Я тоже носил уже почти три года на своей груди такую бирку. С ума сойти, как несется время…
- Значит, тебя зовут Сара? Это настоящее имя?
- Представь себе… но я не иудейка, если что.
- Да нормальное имя, что ты.
- Угу. Очень.
- Не шутят с тобой на тему Сары Коннор?
- Да если бы… чаще на тему еврейских анекдотов и иже с ними.
- Ясно. А про Дрозда не переживай, он отбитый, конечно, но вряд ли тебе что-нибудь решиться сделать.
- Да я и не боюсь! Что, например? - ухмыльнулась она. - Изнасилует? Это вряд ли…
- Да, я о том же.
- А к побоям я и в школе привыкла.
- Хреново, что так.
- Ну, как есть! - развела она руками.
- Знаешь, не мне, возможно, читать мораль, но не ко всему в жизни надо привыкать.
- Ты ж религиозник, вроде, как говорят…
- Приехали.
- Нет, ну у вас же там… ну, смирение, терпение…
- Не путай смирение с пассивным гомосексуализмом.
- Это как это?..
- Говоря более понятно, помимо добродетели смирения есть еще добродетель рассуждения.
- Интересно.
- Скорее очевидно. Но, увы, до самых очевидных вещей доходишь порой с трудом.
- Но так же проще, если веришь…
- Нет. С верой не проще жить. Здесь немного не те категории, понимаешь…
- А как ты поверил? Я не верю сама, но… просто интересно.
- Это долгий путь. Я думаю, он еще продолжается… но “проще” здесь ни при чем. Хотя был период, когда я старался религиозно оправдать собственную слабость. Искал, как ты говоришь, как проще. Но это не работает так. Да и слово “работает” тут не уместно…
- А что дает тебе твоя вера?.. Ну, ты стал лучше, как человек посредством своей веры?
- Я как минимум не стал хуже. По крайней мере, надеюсь на это… а так бы, кто знает.
- Это хорошо.
- А самое главное, я понял, сколько времени я врал самому себе.
- Зачем?
- Ну… потому что, как раз таки… так проще! Я всегда выбирал самый легкий путь. Это глупо, почти самоубийственно… не в физическом плане, конечно.
- А я пока в поисках, наверное.
- Да вера это всегда поиск на самом деле.
- Неужели?
- Да. На самом деле, да…
- Ну, а так у меня всё в этом плане.
- Надеюсь, что не всё.
- В смысле?
- Если поиски честные, они всегда приведут к чему-то.
- Я, откровенно говоря, тоже на это надеюсь…
Появление Ленькова прервало наш милый нравственно-религиозный диалог. Он был со мной здесь с самого начала моего угрюмого трудового пути. Более того - работал здесь чуть ли не дольше меня, был одним из старших смен и мечтал стать директором какой-нибудь точки. Но пока что ему было нечем гордиться кроме фамилии, которую помимо него носил еще и известный актер… хотя у меня не было даже этого.
Длинный, улыбчивый… просто-таки источающий добродушие, эдакий гуттаперчевый мальчик. Добродушие, конечно же, было наигранным, как и негодование впрочем, с которым он обычно высказывал людям неприятные вещи:
- Как это вот понимать? - он пахнул на меня своим неизменно зловонным дыханием. - Ты уже полчаса как ни за кассой не стоишь, ни в зале делом не занимаешься…
- Тебе так кажется, - ответил я, вызывающе покачиваясь перед ним, сунув руки в карманы.
- Ну, в зале я тебя не видел. Как ты это объяснишь?
- Не знаю… надо, видимо, быть внимательнее. Ты главное не переживай, я как раз собирался за кассу. Обратно.
- Давай-давай, - Леньков похлопал меня по плечу, выпустив еще пару невидимых, но очень ощутимых облачков смрада. Я всегда удивлялся тому, что, несмотря на эту вонь, у него была девушка, думая об этом почти без злорадства, даже с некоторым сочувствием. Впрочем, ключевым здесь было слово “была”...
- Когда в директора-то? - не удержался я, чтоб не подколоть его.
- Не начинай, пожалуйста… - на какое-то мгновение радушная маска слетела с его лица, обнажив нечто холодное и даже зловещее, но он поспешил водрузить её на место. - Лучше ответь-ка мне, вот ты уже три года почти здесь…
- И?
- Скажи, - ухмыльнулся Леньков, так ухмыляются злодеи в дешевом кино. - Что за эти три года изменилось?
- Дома новы, но предрассудки стары…
- Шекспир? - он многозначительно вскинул бровь.
- Садись, два… это Грибоедов. Произведение, я думаю, сам угадаешь.
- Ну-ну, - покачал снисходительно головой Леньков. - подколол дядю, да?
- Да не обижайся ты…
- Что ты, старик! - он с импульсивностью маньяка впился мне в руку и принялся трясти её. - Все классно!
- Нет же… и ты знаешь, что это не так, - ответил я, отвернувшись в сторону, стараясь дышать ртом. Леньков ослабил хватку. - Тебе хочется знать, что изменилось за три года? Да ничего!
- Неужели?
- Меняются тузы и шестерки. Немного изменился фасад, ассортимент и прочее…
- М… тебе когда-нибудь говорили, что у тебя самомнения выше крыши?
- Не помню, - ответил я по-прежнему спокойно. - А тебе?
- Эх… иди за кассу, - вздохнул Леньков. - Просто иди за кассу.
- Хорошо.
- И не вздумай читать на кассе! Говорят, что гендиректор может заехать.
- Очень хорошо.
Я прошелся мимо книжных рядов, бегло читая корешки книг, мимо центральной, так называемой приоритетной, стойки, где лежали всевозможные новинки, читать которые у меня при одном взгляде на название, да и обложку, желание отпадало.
- Ну, ты где пропал, брателло? - воскликнул Дрозд с неподдельным негодованием. Он-то был всегда прямолинеен, бесцеремонен и прост.
- Спроси у Ленькова.
- А этот-то… да ему давно пора по каске дать, аж руки чешутся.
- Дай, если чешутся. Мешать не буду.
- Да?
- Да. Но ты ж не будешь его бить?.. Я - тем более. Так что, какой смысл говорить об этом.
- Давай считать что ли?
- Давай.
- А анекдот я всё-таки расскажу…
Но я его пропустил мимо ушей - думал о вопросе Ленькова. Действительно, что именно изменилось? Я был более чем уверен, что Леньков просто хотел найти что-либо в моих словах, за что можно было бы зацепиться и потом использовать против меня.
Каждый или почти каждый старший продавец, особенно если его делали старшим смены, мнил себя маленьким начальником. Эдаким маленьким пупом пусть не всей, но всё же какого-то участка земли.
Не считала себя таковой Ирина Марковна - она слишком была поглощена бытовыми дрязгами, болезнями мужа, руганью с матерью по телефону… я б спятил на её месте, честно. Она была сильным человеком, пожалуй, правда сила её была слишком уж тосклива. Как сила крупного медленно умирающего морского животного.
Не считала себя таковой и Крупомолова. Ей видимо хватало для полноты своей жизни собственных увлечений, книжек, концертов группы Оргия Праведников, бездетного брака… мы не были близко знакомы, к тому же она покинула наши ряды. Жаль… хотя нет, не очень.
На туалете появилась надпись “мечтательная”, приклеенная по распоряжению нашей фрау директора, так как некоторые сотрудники умудрялись пропадать там по полчаса, а то и дольше. Что было странно - даже не страдая клаустрофобией, оттуда хотелось побыстрее уйти куда угодно, даже обратно в зал. Вот и сейчас я зашел туда: в крохотную комнатку, почти как гроб. На унитазе было противопоказано делать резкие движения ни вперед, ни назад, т.к. болты которыми он был прикручен к полу гуляли. На бачке лежал вечно тающий рулон туалетной бумаги. Сюда даже умудрились впихнуть раковину, правда, совсем игрушечных размеров.
Что еще… новый холодильник, на который со всего персонала собирались деньги; больше обогревателей; больше скрытых камер; больше полок и стеллажей под новые модные книжки.
И хоть я был и не чужд тщеславия и не так уж хорошо умел писать сам, но не хотел бы, чтоб что-то либо мной написанное оказалось в приоритетной выкладке, рядом со всем этим литературным калом… да и это было попросту не важно, потому что со временем порой получается перебеситься на тему многих вещей, попросту перебеситься.
***
Он был похож на итальянца, в самом деле… если бы я не знал, что он ассириец. Об это древнем народе говорили даже страницы Священного Писания. Маленький, коренастый, смуглый, лишенный переднего верхнего зуба, пожилой, но имеющий крепкие, как канаты, руки. Запах от него всегда шел тяжелый, будто он не мылся несколько дней кряду.
- Хотите, - обращался он ко мне порой украдкой, как правило, почему-то “на Вы”. - Я дам Вам несколько уроков бокса. Я в этом преуспел.
- Да не стоит, - усмехнулся я, стоя за стойкой. Она стала даже некоторым продолжением меня. Превратилось и в своего рода ритуал поправление бумажной иконки святого Николая, которая сползала после каждого удара кассового ящика. Я изучил ее досконально за эти несколько лет, что провел здесь, каждую морщинку, каждую черту лица святого. Сочетание строгости и милосердия в иконографии всегда поражали.
- Ну, давайте… пару уроков, в счет так сказать, нашего с Вами долга.
- Ах, вот оно что! - хохотнул я в голос. Милосердия ли, строгости ли заслуживал этот человек?
- Мне нужны деньги, - посмотрел он на меня собачьими глазами, встав прямо передо мной. Мне стало совестно и неловко. И за себя, и за него.
- Скажите, Алексей, - как ни странно, имя он носил вполне тривиальное. - Как Вас угораздило влезть во все эти долги?
- У моей дочери должна была быть настоящая свадьба! - воскликнул он.
- Такой вот ценой?..
- Но свадьба есть свадьба! Это раз и навсегда! В нашем народе так…
- Не только в вашем, но я не понимаю зачем это всё… дочь Вам как-то хоть сейчас помогает?
- Да не дай Бог!
- А почему нет?.. Ну, хорошо. Ваша… диаспора поддерживает чем-нибудь хотя бы?
- Нет, - гордость и смущение мешались в нем в некоторую причудливую субстанцию. Я понимал, что слишком натянул его бедные нервы.
- Ладно… не важно, извините, что затронул это.
- Да что Вы! Что Вы!
- Алексей…
- Верну на следующей неделе, - прошептал он, поднеся руки к лицу будто бы в молитве.
- Можно некоторую часть для начала…
- Часть! Часть! - повторил он судорожно, почти истерически, будто подчеркивая, что не более, чем малую часть он сможет выудить из своих карманов… и мне стал еще более горько за всё: что дал ему в долг, что он был теперь в долгу, что я теперь вынужден был напоминать ему о деньгах… деньги для этого человека теперь были всем. Деньги будут для него сизифовым трудом, возможно, до конца его дней. И сколько бы ему не одолжили - в этом магазине или в соседнем, этого не хватит, увы, никогда на ту сумму, которая росла неумолимо, грозя ему как безумный снежный ком, увеличивающийся и увеличивающийся неимоверно быстро.
Я подозревал, что помимо прочего он еще и играет на тотализаторах. Немудрено было в его положении… он любил расписывать прогнозы на те, или иные матчи, которые я никогда не смотрел и не собирался смотреть. Но судя по реальному положению дел, знания его были лишь теоретическими.
Он загнал себя в рабство почти что пожизненно ради пары дней роскошной свадьбы своей девочки. Я считал это просто глупой глумливой издевкой над собственной судьбой. Что могла предложить ему вакансия охранника в книжном магазине?
Его же коллега, которого с моей подачи некоторые сотрудники прозвали Пиратом, был чужд каких-либо авантюр. Это была нестыковка в плане соответствия имении и жития, в котором по пресловутой присказке одно связывалось с другим. Но темперамент Сереги, так звали Пирата в миру, был довольно боязливый, не смотря на откровенно уголовную внешность. Он мог бы заработать неплохие деньги, наряжаясь в костюм старого одноглазого капитана на всяких детских мероприятиях. Если бы еще говорящего попугая на плечо, не боящегося визгливых и бесцеремонных детских симпатий, то зажил бы Пират… но он терял свое время здесь дальше. В сутуловатой позе, обходя ряды книг, он обводил всё и всех усталыми и пустыми глазами. Одет он был в любое время года в белую рубашку, сквозь которую вызывающе и неизменно просвечивала майка-алкоголичка. Эта рубашка, которой Серега, видимо, пытался добавить себе интеллигентности, не спасала - мужик выглядел в ней просто как обезьяна.
- Серега, скажи “а-р-р-р!”.
- Да пошел ты… - беззлобно, уже почти с улыбкой отзывался он на мои просьбы произнести классической пиратское междометие.
Особым вниманием он одаривал Веронику, каждый раз, когда она проходила мимо, стуча каблучками. В эти моменты Серега начинал плотоядно улыбаться, почесывая грудь.
- Он бесит меня… - жаловалась она порой во время обеденных перерывов.
- Расслабься. Пират безобиден. Я в этом уверен.
- Да причем тут "обиден" или "безобиден"?! - негодовала Вероника. - Просто терпеть не могу таких людей. С такими повадками… мало того, что озабоченный, еще и выглядит как последний ханыга.
- Серега вроде особо не пьет, кстати… но я понимаю тебя. Я сам, наверное, в душе такой же.
- Пффф! - ее передернуло, но она, как это нередко бывало, вдруг резко сменила тему. - Слушай, так ты добрался до Одессы тогда?..
- Ехал сутки в полупустом плацкартном вагоне. Обратно самолетом. Дешевле только даром, как меня уверяли, но ясно же и ребенку, что нет…
- И как он? Или она...
- Одесса-то?.. Тенистые улицы, низкие цены. Множество старых домов. Старых, в хорошем смысле этого слова - они не создают гнетущего упадочного ощущения, как хрущевки, например, у нас.
- А девушки? Красивые там? - спросила она с каким-то размытым и глупым подколом.
- Местные красавицы? Да их везде хватает. В своем большинстве блестящие и пустые, как копилочки-сувениры в виде праздничных хрюшек и миленьких кошек, каких полно на прилавках в любом курортном городе… - мне вдруг стало тошно от собственного высокомерия.
- И ни одна не похожа на тот рисунок?
- Какой?
- Ну, который ты же показывал еще мне тогда…
- А… тот, что карандашом набросал? Да даже если б кого-то и встретил, подошел бы я разве…
- А что слабо?
- И что вызвало бы это что-нибудь, кроме усмешки?
- Вот и узнал бы! Ты на улице никогда, что ли, не знакомился…
- Да не важно, - перебил я Веронику. - Это уже совсем не важно… важно лишь то, что я вдруг почувствовал себя баснословно живым и настоящим, оказавшись в городе, где не знаешь ни одного человека, ни единой души… а ведь я в какой-то момент даже забыл каково это.
- Ты был счастлив там?
- Да, думаю так. А еще вдруг понял, что счастье - это ощущение полноты. Не перманентная эйфория, как я думал когда-то, нет… а если счастлив, порой, и в несчастье тоже счастье. Я это только нащупал, но, думаю, обязательно пойму как следует… держи вот, кстати, всё забывал отдать, - я достал из нагрудного кармана маленькое складное зеркальце с эмблемой Одесского Театра, вспомнив пятьдесят гривен и брезгливо-усталый взгляд продавщицы.
- Спасибо… - усмехнулась Вероника, принимая неуверенно безделушку из моих рук, и вдруг погрустнела. - Но мог бы и не заморачиваться.
- Это всего лишь зеркало.
- Знаю… но, не стоило. Правда - она встала с места. Так же как и все, кто заходили ко мне на перерыв, но быстрее обычного, будто вспомнила что-то важное и неотложное.
- Прости… ничего лучше я не нашел.
- Дело не в этом… вещица миленькая, и правда.
- А в чем же?
- Ты очень долгий, знаешь… долгий или нерешительный. Или просто не знаешь, что хочешь… понимаешь меня?
- Будем считать, что я тебя услышал.
- Без обид, - она пожала плечами и готова была выйти.
- Да какие обиды уж там… я увольняюсь тем более, на днях.
- Даже так? - она удивилась, застыв в проеме, держась за угол. Так делали тут почему-то многие.
- Ну, да…
- И чем ты намерен заняться?
- Не знаю. Либо в монастырь пойду, либо снова начну пить… либо и то, и другое.
- Хах… - она усмехнулась, отведя взгляд в сторону окна, за которое я уже три с половиной года смотрел и не видел ничего интересного или нового. - Тебе 27, ты бросаешь работу с неясными планами на жизнь, да еще и пить собираешься…
- Да я шучу. Хотя в шутке, как говорится, есть доля шутки. А ты разве не пьешь?
- Пью, - осеклась Вероника. - Выпиваю скорее.
- А…
- Но ты, помнится, говорил, что тебя это чуть не угробило.
- Твоя забота трогает.
- Да это не забота.
- Или тебе просто жаль, что я ухожу?
- Дурак, - хмыкнула она после недолгой паузы. - Какой же ты…
- Где-то я уже это слышал! - крикнул я вслед.
Она было хотела добавить что-то погрубее, но в последний момент передумала. Я остался один. Меня никто не торопил, не дергал последнее время. Для начальства я был уже в прошлом, уже отработанным материалом, но чувствовал себя, всё же, очень легко и свободно, после того, как заявление легло на стол директора - она не преминула попрощаться со мной, подарив от компании чашку с логотипом холдинга, из которой я так и не выпью ни капли, даже не распакую.
Не возвращаясь за кассовый аппарат, вышел на улицу. Снег выпал крупой и ветер робко шевелил его под ногами. Я пошарился в карманах, ища сигареты, но вспомнил, что не курю уже давно. Но не так давно, как работаю здесь, точнее работал. Официально я был обязан отработать в магазине еще около двадцати часов в сумме. И, стоя здесь и сейчас, думал: "может, всё-таки нет…"
2 через 2
© Copyright: Максим Графинов, 2023
Свидетельство о публикации №223072200747
Свидетельство о публикации №223072200747
Рецензии