Арская дорога. Глава четвёртая. Кержаки

Глава четвёртая. Кержаки.
      Фёдору уже несколько раз приходилось подниматься в верховья реки Керженец: более двухсот вёрст он с обозом обычно проходил по лесным тропам и топям почти за месяц, а на возвращение тратил времени вполовину меньше. Мелькнуло: «И вправду говорят: домой ноги сами несут». Он истоптал с обозами и караванами много дорог, научился осторожности, подолгу молчать, шагая и вспоминая прошедшие годы, размышляя о текущих делах и планах на будущее. Но сегодня думы не приходили к нему, а было беспокойство и какая-то напряжённость. Фёдор шёл сзади и непроизвольно оглядывался, порой останавливался, отставал от обоза, прислушивался в тишине, но кроме звуков ночного леса ничего разобрать не мог. До зари по утоптанной дороге в монастырском лесу прошли много: миновали деревню, два починка и когда впереди, над верхушками деревьев, завиднелась тёмно-синее небо, сделали первый привал.
Фёдор осмотрелся. Место для привала было выбрано грамотно: большая, светлая и сухая поляна с молодой и плотной травой; рядом переливами журчит ручей.
Лошади задёргались, потянули вожжи и, разнузданные, сочно захрустели ранней весенней лесной травой.
Увидел Павла Тимофеевича в разговоре с проводником, спокойного и уверенного; возчиков, торопливо жующих еду, не отходя от телег; взглядом пробежался по опушке: на поляне внезапно появились молодые и крепкие мужики с дубинами в руках. Улыбнулся своей настороженности, успокоился и окликнул:
   - Павел Тимофеевич!
Килин поспешно подошёл и смущенно проговорил:
   -Вы уж извините Фёдор Петрович, если что не так. Привык я к порядку, всю жизнь в дорогах да походах провёл.
  - Всё ты правильно делаешь. Пойдём, перекусим, что Господь послал, да и отправимся дальше.
Подошли к телегам и светлой скатерти, расстеленной на траве, над которой стоял Андрейка и разгонял веткой мух. Перекрестились каждый по-своему и сели прямо на траву.
После вынужденной паузы Фёдор продолжил:
  - Дальше сложнее будет Павел Тимофеевич. Кержаки – люди особые, замкнутые. Больше внимания Богу уделяют и работе. Мы для них иноверцы из другого мира, а товар наш покупают и пользуются им. Близко к себе не подпускают, но относятся с уважением и к человеку и к зверю, и к букашке какой, живут по божьим заповедям.
Килин поднял глаза и переспросил удивлённо:
-Кержаки?
Он впервые услышал это слово от Фёдора. Хотя на ярмарке всё чаще и чаще в разговорах проскакивало это новое, как клеймо, слово-прозвище «кержаки», которым называли укрывающихся старолюбцев, беглецов, новых жителей берегов, болот и лесов окрестностей красивой и таинственной реки Керженец, устье которой во время весеннего разлива ширилось и прижималось к стенам Макарьевского монастыря. Год от года кержаков становилось всё больше и больше: вести быстро распространялись среди униженного русского народа и огромные по площади дремучие леса к северу от монастыря заполнялись теми, кто остался верен старой  вере, был отвержен и притеснялся царской властью и церковью.
         - Да, Павел Тимофеевич, кержаки, раскольники. Но какие они раскольники! Это мы раскольники, это мы раскололи отцовскую веру на части ради сближения с греками. Прости меня Господи! Я смотрю, все в твоём обозе  двумя палами по-отцовски крестятся? Аккуратнее будьте – время сейчас опасное.
         - Нам бояться и веру менять негоже Фёдор Петрович. Только благодаря старой вере да своему труду и живём. Ваши братья, Семён да Матвей, тоже в старой вере остались.
Перекусили, помолчали. Павел Тимофеевич поднялся, перекрестился на восток широко и благочинно, не скрываясь двумя перстами, улыбнулся:
         - С Богом дальше отправимся Фёдор Петрович!
И скомандовал:
- Подъём! Отдохнули и в дорогу рабы Божьи!
Фёдор по своему купеческому положению и доходам всегда был вхож в круг состоятельных людей, а после женитьбы на Софии Смит, дочери дворянина, с ним уже с удовольствием встречались и титулованные и потомственные дворяне, начальники приказов и приказные люди, церковные служители и начальники – епископы, протоиереи, игумены.  Из доверительных бесед Фёдор знал многое, а обладая способностью к размышлениям, предвидел возможные последующие действия властей. Он всегда чувствовал возникающую напряженность, принимал необходимые меры и не раз избегал неприятностёй. Эти способности в недавнем прошлом помогли ему сохранить свою жизнь и товар в самый разгар астраханского мятежа. 
«Наверное, последний раз иду сюда»,- подумал Фёдор.  Он вспомнил разговор перед отъездом из Москвы с Григорием Трифоновым, дьяком Сибирского приказа, который шепнул ему, передавая грамоту на торговлю мехами: «Скоро придётся Вам, Фёдор Петрович, сменить Волгу да Керженец на Обь с Енисеем. Большие изменения зреют…».
Тогда он, по подсказке и при помощи боярина Александра Даниловича, получил проезжую грамоту на продажу мягкой рухляди в Лифляндии, которая гласила:
«… по памяти из Сибирского Приказа дана проезжая грамота по государствам посланному в Лифляндию и прочие окрестные государства для продажи и мены на заморские вещи китайских товаров и мягкой рухляди купчине Фёдору Полонянкину…»
Задумался: « Надо собрать здесь долги, скупить какие возможно меха да отправляться в Лифляндии и дальше в Европу. Однако, Государь решил очередной раз ослабить, разорить и разогнать кержаков. Как я раньше не догадался. Не забыть предупредить старца Иоанна и игумена Тихона. И пора посылать помощников на Обь да Енисей».
Обоз продвигался быстро и без сложностей. По договоренности с игуменом и раскольниками, Фёдор оставлял для обмена товар в починках и скитах, долго не задерживался, стремился дальше, в верховья реки, пока тропы позволяли идти обозом.   
Однажды, после ночёвки на поляне, к обозу из леса вышло несколько человек, один из них без сомнения направился к Фёдору, но был остановлен Килиным:
        - Вы кто будете? Зачем пожаловали?
Павел Тимофеевич окликнув непрошеных гостей, напустил на себя начальственности, важности и строгости, но в растерянности остановился, а  молодой, высокий и сильный мужик, пользуясь этим, кинулся к нему, обхватил руками, поднял, прокрутившись на месте, и осторожно опустив на землю, выдохнул:
- Дяденька Килин! Павел Тимофеевич! Это я, Стёпка Нестеров, барабанщик! Помните, я с Вами был в Москве, в Воронеже да на Азове?
Они крепко по-мужски обнялись ещё раз и радостные встрече вместе подошли к Фёдору.
        - Фёдор Петрович, вот Стёпку, стрельца-барабанщика встретил…
И обратился к Степану:
         - Сказывай Стёпка… Фёдор Петрович, наш спаситель и старший брат друзей твоих Семёна да Матвея. Помнишь их?
         - Как же… Фёдор Петрович, вон те двое со связанными руками, следили за обозом всё это время от монастыря. Ярыжки они, из Тайного приказа… Дороги к нам узнают…
Подвели мужиков, помятых, с синяками и разбитыми в кровь лицами.
Фёдор задумался, спросил:
- Кто послал вас и зачем?
Бойкий мужичонка с разбитым носом, жалобно прогундосил:
- Дак, мы человеки подневольные… Приказал подьячий Афанасий Гусаков идти за обозом и прознать дорогу в дальние скиты и к старцу. Мы и пошли… Тяжело нам в лесах-то шляться за вами. Отпустите, на ярмарку вернёмся, а?
Степан отмахнулся:
- Ведите их  в починок к наставнику, а я с обозниками останусь.
Когда мужики отошли, пояснил:
-  Наставник наш Богдан Григорьевич послал проследить, чтобы никто за вашим обозом лишний не прошёл в леса. Вот мы и идём от монастыря.
Фёдор расстроился, упёрся глазами в землю: «Нюх теряю. Не напрасно напрягался и осторожничал. Да до конца не проверил всё, положился на стрельца. Дойдём до починка Болотного, а дальше караванами...».